полной тарабарщиной.
   - Делая официальный запрос от ФСБ,  вы  затребуете  список  швейцаров
интуристовских гостиниц через систему учета запросов.  А  если  за  вами
следят, лучше не светиться. Зачем давать врагу пищу для  размышлений?  -
объяснил Сиверов, продолжая  колдовать  с  компьютером.  -  Вы  оставите
следы, кто и когда запрашивал. В то же  время  хороший  хакер,  взломщик
компьютерных систем, может выполнить ту же работу без особых  проблем  и
наряду с этим сделать еще пару абсолютно безумных запросов, например,  о
размерах окладов директора ФСБ и его заместителей или суммы коммунальных
платежей, которые ФСБ перечисляет за отопление в зимний сезон.
   - Но, если я правильно понимаю, компьютер выходит на нашу базу данных
через телефонную линию? Тебя же засекут, Глеб!
   - Это мы сейчас исправим, -  Сиверов  выдвинул  небольшой  ящичек  на
компьютерной стойке и извлек трубку  радиотелефона,  которая  показалась
Потапчуку знакомой.
   - Где-то я ее видел...
   - Конечно, на конспиративной квартире, где мы с вами  встречались,  в
двух кварталах отсюда. Если они и засекут, откуда делался запрос,  то  у
ваших специалистов вообще крыша поедет. Посчитают,  что  какой-то  ушлый
хакер подключился к телефонной линии конспиративной квартиры. Они же  не
трубку засекут, а телефонную базу, которая на квартире осталась.
   Глеб подключил разъем к телефонной трубке.
   Теперь происходящее казалось Потапчуку полной фантастикой.
   - Знакомство с Борей Элькиндом, скрывающимся от армии в психушке,  не
прошло для меня даром.
   Наблюдая за манипуляциями Сиверова, Потапчук чувствовал, как начинает
злиться. Ведь если то, что сейчас собирался  проделать  Глеб,  возможно,
необходимо менять системы зашиты компьютерной сети ФСБ, а  в  дальнейшей
работе иметь в виду, что кто-то уже  мог  залезать  в  нее  и  скачивать
информацию.
   Минуть через десять, пользуясь специальной  программой.  Сиверов  уже
подобрал пароли и вошел в  базу  данных.  Его  интересовали  девяностый,
максимум, девяносто первый год. И вскоре на экране  высветились  фамилии
людей,  работавших  и  работающих  швейцарами  в  пятнадцати  крупнейших
московских гостиницах. Большинство из них были отставными военными, хотя
попадались и представители других профессий.
   Модем замигал красной лампочкой.
   - А это что? - спросил Потапчук.
   - Наконец-то у вас спохватились, кто-то пытается  установить,  откуда
идет запрос. Можно еще успеть отключиться.
   - На тебя они не выйдут?
   - Как? Система  поиска  покажет  им,  что  запрос  идет  с  телефона,
установленного в конспиративной квартире, принадлежащей ФСБ.  Для  того,
чтобы сбить их с толку, мне надо дать еще  пару  идиотских  запросов,  -
Сиверов, походя, узнал оклады директора ФСБ и его заместителей, а  также
сумму коммунальных платежей за два первых зимних месяца.
   - Не думал, что это так просто, - вздохнул генерал Потапчук.
   - А кто вам, Федор Филиппович, сказал, что просто? Это очень  сложно.
Но в каждом деле есть свои профессионалы, и меня учил один из них.
   - Я помню этого парнишку. Жаль, конечно, что он отказался идти к  нам
на службу.
   - Тут уж ничего не  поделаешь,  Федор  Филиппович.  Если  человек  по
натуре вольный стрелок, то любая служба не пойдет ему впрок.
   - А я, все-таки, Глеб, попробую выйти  на  Эмму  через  парикмахеров.
Есть у нас среди них несколько надежных людей. Объясню им, что  к  чему,
они знакомых поспрашивают.
   - Что ж, может, вам и повезет. Глядишь, раньше меня все узнаете.
   - Чем больше я с тобой работаю, Глеб, тем сильнее сомневаюсь в этом.
   - Правильно, Федор Филиппович, самый быстрый путь не  означает  самый
короткий.  На  гору  первым  поднимется  тот,  кто  едет  в  машине   по
серпантину, а не тот, кто взбирается по отвесной скале.
   - Я боюсь одного, Глеб...
   - Чего же?
   - Того, что сейчас и  милиция,  и  ФСБ  могут  начать  поиски  Федора
Молчанова по подозрению в убийстве электрика Кузьменкова.
   - Пусть ищут.
 
Глава 13 
 
   Для отставного военного получить место швейцара в гостинице -  далеко
не худшая перспектива в жизни. Устроиться на  такую  работу  трудно,  не
помогут  даже  протекции  генералов.  Тут   надо   искать   свои   ходы:
родственников, бывших товарищей по службе, уже сумевших приспособиться в
мирной жизни. Чтобы надеть ливрею с галунами, приходится попотеть.
   Трудно устроиться, но еще труднее уйти с этой  работы  -  затягивает.
Человеку, привыкшему командовать людьми, привыкшему решать чужие судьбы,
поначалу тяжело смириться с тем, что он  всего  лишь  исполнитель  чужих
желаний, к тому же желаний  безмолвных.  Непросто  научиться  с  первого
взгляда  определять,  кому  нужно  с  поклоном  открыть  дверь,  а  кому
преградить дорогу.
   Внешность порой так обманчива. Постигшего премудрость этой науки ждет
неплохое вознаграждение, называемое чаевыми. А они, как наркотик, - один
раз с поклоном возьмешь из потной руки постояльца банкноту, два, а потом
привыкаешь, воспринимаешь это как должное. Зарплата небольшая,  но  зато
навар получается очень ощутимый.
   Но предупредить желание постояльцев дорогой гостиницы - лишь одна  из
многочисленных обязанностей швейцара,  так  сказать,  легальная  сторона
дела. Прибывают в столицу  погостить,  в  основном,  мужчины,  прибывают
одни, без жен, без любовниц, а спрос, как известно, рождает предложение.
При каждой гостинице есть штат своих проституток, их имена и фамилии  не
занесены  ни  в  какие  ведомости,  никто  не  подписывает  им   табель,
свидетельствующий об отработанных часах,  но  учет  ведется  куда  более
жесткий, чем на любом другом предприятии.
   Закрытые  заводы  и  военные  институты  -  ничто  по  сравнению   со
структурой, контролирующей и изымающей дань с  гостиничных  проституток.
Ни один доллар не уплывет налево, ни один заказ не выветрится из  цепкой
памяти сутенера.
   И немаловажным звеном в этой системе, может, одним из  самых  важных,
является пропускной режим. Система не допустит в  гостиницу  посторонних
залетных проституток, их  перехватывают  на  входе.  И  обязанность  эта
ложится на швейцара.
   Невидимая постороннему глазу система работает  четко,  слаженно,  без
сбоев. Всех девочек, торгующих своими прелестями  в  гостинице,  швейцар
обязан знать в лицо. Они могут менять прически, накладывать каждый  день
новый макияж, делать химическую завивку, приходить  в  новых  платьях..,
швейцар обязан узнавать их всегда - одетых, голых,  трезвых,  пьяных,  в
ярком солнечном свете  и  в  кромешной  темноте.  Несколько  ошибок  или
посторонняя девочка, пропущенная за взятку, - и он с треском вылетает со
своей должности. В приказе  об  увольнении  никто  не  станет  указывать
истинную причину, но лучше уж нагрубить  одному  из  постояльцев,  лучше
пьяному в стельку появиться на работе, чем" нарушить  строго  заведенный
порядок.
   Так что не верьте, если  вам  говорят,  что  есть  плохие  и  хорошие
швейцары. Они все одинаковые, профессия нивелирует характеры, заставляет
смотреть на жизнь одними глазами. А плохой швейцар прослужит,  в  лучшем
случае, какой-нибудь месяц и, однажды уволенный, уже никогда  не  найдет
себе подобной работы ни в одной из гостиниц.
   Отставной подполковник Иван  Сидорович  Бородич  все  в  жизни  любил
делать основательно.
   Подобно тому, как во время службы в  армии  никогда  не  обсуждал  он
приказы начальства, не  пытался  Иван  Сидорович  что-то  переиначить  и
сменив подполковничий мундир на швейцарскую ливрею, которая на вид  была
даже покруче не только генеральского мундира; но и дембельской парадки.
   Военная карьера Ивана Сидоровича поблекла в сравнении с его  карьерой
швейцара. Простояв на дверях главного корпуса гостиницы "Золотой  колос"
с  восемьдесят  седьмого  по  девяностый  год  и  ни  разу  не   подведя
начальство, он был  удостоен  высшей  чести  -  ему  предложили  перейти
швейцаром в гостиницу "Интурист".
   В девяностом году его с этой целью вызвали в КГБ, провели  беседу.  И
тут Бородич вел  себя  правильно,  обещал  сотрудничество,  если  в  том
появится нужда, обещал сообщать обо всем подозрительном, что  попадет  в
поле его зрения. Но даже беседуя с полковником КГБ,  он  понимал:  не  в
органах решают его судьбу. Есть люди, которым принадлежат и  считающаяся
государственной  собственностью  гостиница,  и  проститутки,  и  деньги,
получаемые от клиентов, - вот эти-то люди и решают.
   Четыре года прослужил Бородич на новом хлебном месте.  Он  уже  знал,
как выглядят деньги  большинства  государств,  знал  курсы  всех  валют,
перевидал множество знаменитостей. Жалел лишь о том, что поздно  изменил
свою жизнь, потратив двадцать лет на службу в армии. Ему  и  самому  уже
временами не верилось, что он носил подполковничьи погоны, участвовал  в
учениях,  муштровал  солдат.  Бородич  стал  другим  человеком,  с  иной
психикой, с иными жизненными ценностями.
   Мужчиной он был  видным,  с  благородной  сединой,  подтянутым,  умел
услужить, хотя бы внешне, не уронив собственного  достоинства.  Девочек,
обслуживающих гостиницу, не обижал, лишнего не требовал. И если  ложился
с одной из них в постель, происходило это без шантажа, без наездов.
   Четыре года длилась райская  жизнь.  Но  хорошее  никогда  не  бывает
вечным - в лучшем случае, может быть продолжительным. Произошел  большой
скандал: одна из проституток обокрала иностранца. Начальству понадобился
"козел отпущения", так сказать, крайний. Бородич отнесся  к  перемене  в
жизни с пониманием, но обиду затаил.
   Пришлось вернуться в "Золотой колос", где  публика  была  попроще,  и
девочки сортом пониже. Когда годы взяли свое и  Бородич  уже  не  мог  с
такой же прытью, как раньше,  бросаться  открывать  двери,  подхватывать
сумки и пальто, из швейцаров его перевели в дежурные.
   Теперь Иван Сидорович восседал за письменным столом в  глубине  холла
одного из корпусов "Золотого колоса". Дежурства, особенно ночные,  много
сил не требовали, вот только мерз Бородин.
   Пол, выложенный плиткой, хоть и был покрыт ковром,  но  сыростью  все
равно тянуло, не помогал даже  большой  масляный  обогреватель,  который
Бородин ставил себе под стол и не выключал ни зимой, ни летом.
   Иван Сидорович, конечно, не знал, что сегодня с утра со  многими  его
коллегами успел пообщаться Глеб Сиверов. Но когда во  втором  часу  ночи
возле крыльца остановилась  "вольно"  с  московскими  номерами,  это  не
укрылось от его опытного взгляда. Мужчина лет сорока  в  теплой  кожаной
куртке, в берете, лихо сдвинутом на ухо,  выбрался  из  машины  и  легко
взбежал по ступенькам крыльца.
   Пройти  в  гостиницу,  миновав  стол  дежурного,  не   представлялось
возможным.
   Мужчина, а это был Глеб Сиверов, войдя в  холл,  осмотрелся.  Бородич
краем глаза следил за ним, как бы оценивая.  Незнакомец  пока  оставался
для Ивана Сидоровича загадкой, не ясно  было  даже,  иностранец  он  или
соотечественник. Секунд пять Сиверов  рассматривал  дежурного,  а  затем
взял легкий пластиковый стул, стоявший у стены, и с ним в руках  подошел
к письменному столу.
   - Добрый вечер.
   - Добрый вечер, - настороженно поздоровался  Бородич.  -  Стул-то  вы
зачем взяли?
   - Надеюсь, вы мне предложите присесть.
   Предложения не последовало, тем не менее Глеб  поставил  стул  и  сел
напротив Бородича.
   - Вас, по-моему, Иваном Сидоровичем зовут?
   Это было произнесено таким тоном, словно они когда-то  были  знакомы.
Но Бородич так и не смог припомнить Глеба,  хотя  память  на  лица  имел
отменную.
   - Вроде бы да, - наконец произнес он,  -  но,  по-моему,  мы  видимся
впервые.
   - Дело у меня к вам, Иван Сидорович, деликатное.
   - Слушаю.
   Чуткий слух Бородича уловил в этих словах намек на получение денег, в
таких вопросах Иван Сидорович не ошибался. Если ему говорили,  что  дело
деликатное,  значит,  собирались  платить.  Взгляд   дежурного   немного
подобрел, руки выскользнули из-под стола, легли на стекло.
   - Коли смогу чем-нибудь помочь, почему же не попробовать?
   -  Вы,  Иван  Сидорович,  в   свое   время   работали   швейцаром   в
"Интуристе"...
   При упоминании о тех днях Бородич мечтательно улыбнулся.
   - Было дело.
   Но тут же спросил с подозрением:
   - А вы, собственно говоря, откуда будете?
   - Нет-нет, - поспешил успокоить его Глеб, - ни к милиции, ни к ФСБ  я
отношения не имею.
   Дело, так сказать, частное. Ищу одну женщину, которую  вы,  наверное,
знаете.
   - На такой работе многих знать будешь.
   Глеб    полез    в    карман,    вытащил    заранее    приготовленную
двадцатидолларовую банкноту и подсунул ее под толстое стекло, укрывавшее
стол. Из-под стекла остался торчать лишь маленький  уголок,  потянув  за
который, можно  было  легко  вытащить  банкноту.  Бородич  уставился  на
деньги, лежащие под стеклом.
   "Как в витрине магазина", - подумал Сиверов.
   - Бабу одну  мне  надо  найти...  -  тон  Сиверова  стал  куда  более
развязным, чем прежде. - Друг попросил, самому ему некогда, да  и  общий
язык с людьми он плохо  находит.  Лет  пять-семь  назад  она,  наверное,
частенько в "Интурист" наведывалась.
   Вновь рука Глеба скользнула во внутренний карман куртки, на этот  раз
перед Иваном Сидоровичем  легла  фотография:  обнаженная  проститутка  в
профиль и с ней - мужчина, лицо которого  было  густо  закрашено  черным
маркером.
   - Это  он,  приятель  ваш?  -  поинтересовался  Бородич,  разглядывая
снимок.
   - Кто ж захочет, чтобы его в таком виде посторонние  видели?  Человек
он уважаемый.
   Проститутку Бородич узнал сразу. Два года она практически каждый день
наведывалась в "Интурист". Но признаваться в  том,  что  узнал  женщину,
Иван Сидорович не спешил. В  конце  концов,  ему  еще  не  сказали,  что
двадцатка станет его собственностью.
   - Припоминаете? - проследив ход мыслей Бородича, Глеб щелчком  вогнал
купюру поглубже - теперь ее можно было вынуть, только подняв стекло.
   - Припомнил. Но  это  давненько  было,  году  в  девяносто  втором  -
девяносто третьем. И прическу она тогда другую носила - длинные  волосы,
когда распускала, до самой задницы висели,  -  слово  "задница"  Бородич
произнес мечтательно, в памяти мгновенно ожили те два  раза,  когда  ему
пришлось развлекаться с Эммой.
   - Звали-то ее как?
   - Фамилии не припомню, а вот имя... -  Иван  Сидорович  сузил  глаза,
понимая, что сейчас должен сказать как раз то, что стоит денег,  -  Эмма
ее звали, - с тяжелым вздохом проговорил Бородич.
   - Вы, батя, в этом уверены?
   Такое обращение  ничуть  не  покоробило  бывшего  швейцара  гостиницы
"Интурист". Он привык, когда его называют "отцом", "батей",  именно  так
обычно обращались к нему сутенеры.
   - Если сомневаетесь, спросите у своего дружка. У нее на  левой  груди
большая черная родинка.
   Сиверов вспомнил одну из фотографий. Все сходилось.
   "Да, ошибался Потапчук, если не по заднице, то по  груди  проститутку
вспомнить можно".
   - Найти бы мне эту бабенку.
   - О, это посложнее будет! - Бородич положил  ладонь  на  купюру.  Ему
хотелось взять ее в руки, но он лишь заскреб ногтями по гладкому стеклу.
- Уж и не помню, когда мы с ней в последний раз виделись.
   - Живет где?
   - Не я к ней домой ездил, а она ко мне в гостиницу. Кто  же  в  таких
делах адрес спрашивает? Она приходила, я ее пускал, -  уже  окончательно
поверив, что Глеб не из милиции и не из ФСБ,  разоткровенничался  бывший
швейцар.
   Он знал:  ни  милиция,  ни  ФСБ  долларами  за  такую  информацию  не
расплачиваются - они бы действовали иначе, нашли бы, как  прижать.  -  А
чем Эмма другу вашему насолила? Девочка, вроде, аккуратная.
   - Понравилась она ему очень, хотел бы еще встретиться, -  с  усмешкой
ответил Сиверов.
   Бородич  понимал,  что  Глеб  темнит,  и  фотографии,  скорее  всего,
делались  без  ведома  мужчины,  лицо  которого  было  замазано   черным
маркером.
   Но чужие разборки его не  касались,  почему  бы  не  срубить  немного
деньжат за информацию - старую, которая никак не могла повлиять  на  его
сегодняшнее положение.
   - Я еще двадцатник дам,  если  припомните  ее  сутенера,  -  пообещал
Сиверов.
   - Неприятностей у меня не будет?
   - Дело ведь давнее, какие могут быть неприятности, батя?
   - Это как посмотреть,  -  Иван  Сидорович  недовольно  поморщился.  -
Придешь ты к нему, а он и спросит: "Кто навел?"
   - Я вас закладывать не стану, слово даю. Мое слово как топор,  сказал
- отрубил.
   - Если бы этот парень все еще сутенером был, я бы не  сомневался,  но
он теперь большой человек и, наверное, не любит,  когда  ему  о  прошлом
напоминают.
   - Мне, батя, самому не интересно тебя засвечивать, -  достав  деньги,
Глеб зашуршал купюрами.
   Он не раз убеждался, что этот звук производит  на  многих  прямо-таки
гипнотизирующее воздействие.
   И вновь двадцатидолларовая банкнота вползла под стекло,  прикрывавшее
стол.
   - Знал бы я,  где  Эмма  живет,  сразу  бы  тебе  ее  адрес  дал,  не
раздумывая. Мне с ней делить уже нечего. А парень, хоть и  крутым  стал,
меня не забыл. Стою как-то раз в дождь на остановке, а там - ни  навеса,
ни козырька, вдруг джип останавливается  метрах  в  пятидесяти  впереди.
Мало ли кто остановился, может, сигареты человеку купить  надо,  так  он
сдал назад, распахнул дверцу и кричит: "Сидорович,  садись!"  Не  забыл,
стервец, довез до самого дома, хоть это ему и крюк.
   - Извини, батя, но я что-то недослышал, как его зовут и где его можно
найти, - Глеб, подстегивая Бородича, держал пальцами уголок купюры.
   - Не переживай, засовывай бумажку, - махнул рукой Иван  Сидорович.  -
Гудкович его фамилия, зовут Валентином. Как по отчеству -  не  знаю.  Он
теперь бизнесом занимается, ночной клуб "Титаник" держит.
   - Это точно?
   - Абсолютно. На память не жалуюсь.
   Купюра со щелчком ушла под стекло.
   - Еще, может, чего вспомнить надо? - поинтересовался Бородич.
   - Надо будет, батя, зайду.
   - Ты уж смотри, меня - старика - не выдавай.
   А Эмка по-прежнему ничего, не скурвилась, - заключил Иван  Сидорович,
внимательно разглядывая фотографию.
   Глеб забрал снимок и спрятал в карман.
   - Что верно, то верно, хоть она и динозавр в своем деле, но  динозавр
на полном ходу.
   - Как же,  помню!  -  и  Бородич,  приподняв  стекло,  вытащил  сорок
долларов. - Значит, ничего тебя больше не интересует? А  жаль...  -  эти
слова прозвучали уже в пустоту. Сиверов заводил двигатель.
   Вскоре его машина остановилась возле старого деревянного  кинотеатра,
на котором красовалась огромная вывеска, извещавшая, что здесь находится
ночной клуб "Титаник". Приземистое здание новый владелец  изменил  почти
до неузнаваемости. В стенах были прорезаны круглые окна-иллюминаторы, на
крыше установили четыре огромных жестяных трубы. Место для клуба выбрали
удачно: рядом располагались несколько институтских общежитии. Студенты -
народ такой, что на ночной шум и музыку жаловаться не станут. Все здание
было опоясано мигающими лампочками.
   Небольшой сквер, окружавший "Титаник", создавал  интимную  атмосферу.
Старый, конца пятидесятых  годов  фонтан  был  хорошо  отремонтирован  и
тщательно очищен от снега. Вокруг  фонтана  стояли  машины.  Охранник  с
рацией в кармане сидел на лавочке и задумчиво курил,  глядя  в  звездное
небо. Гуляли в клубе уже давно, два окна были открыты настежь, в них  то
гас, то загорался светцветной, в такт музыке.
   "Додумался же идиот, бывший сутенер, - подумал Глеб, -  назвать  клуб
"Титаником"! Уж лучше сразу бы назвал "На дне".
   Сиверов проехал по аллейке и припарковал  автомобиль  у  фонтана  под
табличкой,  извещавшей,  что  стоянка  здесь  платная,   но   за   вещи,
оставленные в машинах, администрация клуба ответственности не  несет.  В
соседнем автомобиле - двухдверном темно-синем БМВ преспокойно занимались
любовью студентка и молодой, но уже начинавший седеть мужчина.
   Охранник махнул Сиверову  р