гладкие  перила  до  хруста
суставов.
   Детский смех раздавался между пятым  и  четвертым  этажами.  Смеялись
девочки.
   У Синеглазова похолодело внутри, и сердце бешено забилось,  казалось,
оно вот-вот выскочит из груди. Он сжал зубы, по щекам заходили желваки.
   -  Ну  же,  ну  же,  скорее  спускайтесь!  -  прошептал   Синеглазов,
запрокидывая голову.
   По лестнице не спеша, распевая нехитрую песенку,  смеясь,  спускались
две  сестрички.  Девочки  были  близнецами.  Звали  их  Даша  и  Наташа.
Синеглазов, еще ничего не придумав и конкретно ничего не решив, подбежал
к своей двери, быстро отпер ее, распахнул и застыл на площадке.
   - Здравствуйте, - в  один  голос  сказали  девочки,  увидев  Григория
Синеглазова.
   Мужчина осклабился. Девочки застыли на площадке и  зашушукались.  Они
были похожи как две капли воды и одеты абсолютно одинаково.
   "Как же их различает мать? - мелькнула в голове у Синеглазова  глупая
мысль. - Наверное, на теле есть  какие-нибудь  особые  приметы..."  -  и
Синеглазов уперся взглядом в худенькие детские коленки.
   Девочкам было  лет  по  девять.  На  них  были  одинаковые  курточки,
одинаковые юбки и одинаковые кроссовки.
   - Пойдем, Даша, пойдем, - Наташа дернула сестренку за руку.
   Но та упрямилась.
   - Давай подождем маму. Она сказала, что через десять минут будет.
   Синеглазов  молча  пожирал  девочек  взглядом.  И   тут   он   понял:
остановиться не сможет. Его  начало  мутить.  Он  скрежетал  зубами,  не
отводя взгляда от детей.
   Он готов был  броситься  на  них  прямо  сейчас  и  прямо  здесь,  на
лестнице, сорвать с них  одежду,  изнасиловать  их,  а  затем  кромсать,
резать, расчленять.
   Глаза Григория налились кровью, и он  почувствовал,  как  дрожат  его
руки, как нервная судорога сводит пальцы. Он посмотрел девочкам прямо  в
глаза, а затем поманил пальцем к себе.
   Сестренки переглянулись и, наивно решив, что сосед с третьего этажа о
чем-то хочет спросить, спустились к нему. Ничего не  говоря,  Синеглазов
махнул рукой, приглашая войти в свою квартиру.
   - Маму подождем, - опять сказала одна из сестренок.
   - Да нет же, она придет через десять минут. И к тому же, как  говорит
папа, она всегда опаздывает.
   Девочки переступили  порог.  Синеглазов  дрожал  от  возбуждения,  он
чувствовал, как его плоть вся трепещет.  Он  чувствовал,  как  сгибаются
пальцы, готовые впиться в хрупкие детские тела. Девочки были  белокурые,
с тонкими косичками.
   - Как вас зовут? И кто из вас кто? -  как  можно  ласковее  улыбнулся
Григорий Синеглазов, захлопывая дверь.
   - Я - Даша, а она - Наташа, - сказала одна из сестренок.
   - Даша и Наташа... Вот  замечательно!  -  пробормотал  Синеглазов.  -
Проходите, проходите, я угощу вас конфетами.
   - Нам нельзя конфеты. От сладкого у нас  диатез,  -  сказала  Даша  и
взглянула на сестру.
   А та улыбнулась.
   - Это ей нельзя, это у нее диатез. А мне можно.
   - Проходите, проходите, - торопил Синеглазов  и,  положив  ладонь  на
плечо Даши, подтолкнул ее в большую  комнату.  -  И  ты  проходи,  -  он
обернулся к сестренке и ввел ее за руку в комнату.
   Девочки уселись на диване, а  Синеглазов  бросился  к  сервировочному
столику, где лежала большая коробка ассорти. Он раскрыл  ее  и  поставил
между девочками на диван. Те  посмотрели  на  коробку,  и  по  их  лицам
Синеглазов понял, что им нестерпимо хочется конфет, что,  скорее  всего,
заботливые родители ограничивают девочек в  сладком,  опасаясь  диатеза.
Девчонки набросились на конфеты.  Они  ели  одну  за  другой,  облизывая
перепачканные шоколадом и ликером пухленькие розовые губы.  И  пальцы  и
щеки через пять минут были в шоколаде.
   Еще два ряда конфет оставалось в  огромной  коробке,  когда  одна  из
сестренок посмотрела на Синеглазова и спросила:
   - А можно я возьму с собой две конфетки?
   - Конечно, бери. Ты кто?
   - Я Наташа, а она Даша.
   - И как вас родители не путают? - удивился Синеглазов.
   Девочки посмотрели на него с легким недоумением.
   - Это же так просто! Я Наташа, а она Даша. Мы же разные.
   - Не вижу никакой разницы, - заулыбался Синеглазов, скрестив на груди
руки.
   Он чувствовал, как судорога сводит ноги, смотрел на девочек так,  как
жаждущий смотрит  на  стакан  воды.  Ему  хотелось  тут  же,  немедленно
броситься на них и овладеть прямо здесь, даже не  затаскивая  в  ванную,
даже не привязывая к змеевику.
   - А хотите послушать музыку?
   Одна из девочек, засунув в рот конфету, кивнула. Зазвучала музыка.
   - А мы умеем танцевать, - сказала Наташа  и  взглянула  на  Дашу.  Та
кивнула.
   - Ну что ж, потанцуйте, - предложил Синеглазов, - а я посмотрю.
   Девочки вышли на середину комнаты и  принялись  танцевать.  Танцевали
они смешно.
   Синеглазов постанывал, давя в себе  желание  зарычать,  броситься  на
детей и, сорвав с них одежду, начать их терзать.
   - Быстрее, быстрее, - хрипло выкрикнул Синеглазов, - еще быстрее!
   Девочки  закружились  быстрее.  Наконец  песня  окончилась,  и   Даша
сказала:
   - Спасибо за конфеты. Наверное, мама нас уже потеряла. Мы пойдем.
   Она взяла сестренку за руку.
   - Погодите, погодите, девочки.  Подожди,  Даша,  подожди,  Наташа,  -
давясь  сладкой  слюной,  пробормотал  Синеглазов.   -   Я   вас   угощу
апельсинами. У меня есть, замечательные апельсины, испанские.
   - Мы не любим апельсин.
   - Так вы же говорили, что и конфеты не любите.
   - Конфеты мы любим, - сказала Наташа.
   - Но нам их нельзя, - поддержала ее Даша.
   - А вот апельсины мы просто не любим и  лимоны  тоже.  Они  фу  какие
кислые! - сказала Наташа.
   - Эти апельсины очень сладкие. Пойдемте, пойдемте со мной, я дам  вам
по два апельсина.
   Синеглазов схватил девочек за руку и потащил за собой на кухню.  Дети
почувствовали что-то недоброе в глазах мужчины, в  его  резких,  нервных
движениях, и на их лицах появилось беспокойство.
   - Нам надо идти, нас ждет мама... Она боится, когда нас нет.
   - Да-да, - сказала вторая девочка, - она на нас  ругается,  когда  мы
задерживаемся. И папа  на  нас  ругается.  Мы  слушаемся  родителей,  мы
пойдем.
   - Да погодите же вы! Стойте! - крикнул на них Синеглазов.
   Девочки от этого крика опешили, их губы начали кривиться, и казалось,
сестренки вот-вот расплачутся. Они хотели пойти к двери,  но  Синеглазов
перекрыл им дорогу.
   - Вы никуда отсюда не уйдете. Я сам вас отведу к маме.
   - Нет! Нет! - закричала Даша. - Мы хотим к маме, хотим сейчас!
   - Замолчи! - рявкнул Синеглазов.
   Девочки заплакали.

Глава 6

   Каждый визит к генералу Кречетову давался полковнику Студийскому  все
с  большим  трудом.  Ему  было   страшно   смотреть   в   глаза   своего
непосредственного начальника и рассказывать о собственных неудачах. Чего
стоил  один  разговор  насчет  сгоревшего   фургона   с   подслушивающей
аппаратурой! Шутка ли, два трупа - и не на кого  свалить!  Единственное,
чем мог оправдаться полковник Студинский, так это тем,  что  в  доме  по
Дровяному переулку расположилась  структура  более  могущественная,  чем
ФСБ, и свои тайны они охраняют более ревностно.
   Виталий Константинович Кречетов в сером в елочку пиджаке сидел  низко
склонив седеющую голову, уперев взгляд в  какую-то  бумагу,  лежащую  на
столе. Его правая рука двигалась по  листу,  словно  смахивая  невидимую
пыль. Затем пальцы потянулись к авторучке с золотым пером. Колпачок упал
на стол, и авторучка принялась вычерчивать непонятные  знаки.  Они  были
похожи то на кресты, то на странных человечков, держащихся за руки.  Это
были цепи каких-то иероглифических  значков  от  одного  края  листа  до
другого. Генерала Кречетова ничуть не смущало, что  на  бумаге,  лежащей
перед ним, стояли печати, виза и гриф "Совершенно секретно". Не  обращая
на это ни малейшего внимания, генерал продолжал рисовать цепь за  цепью.
Потом кресты начали превращаться в звезды.
   Дверь отворилась. Генерал даже не поднял головы.
   - Разрешите, Виталий Константинович? Седеющая  голова  дернулась,  но
генерал не оторвал взгляда от золотого пера авторучки.
   Полковник  прошел  к  столу  и  замер,  не   решаясь   присесть   без
приглашения.
   Генерал снова качнул  головой,  давая  понять,  что  полковник  может
опуститься  в  кресло.  Полковник  сел,  положил  перед  собой   кожаную
коричневую папку и тихонько постучал по ней подушечками пальцев.
   - Ну что, опять провал? - глядя  на  иероглифы,  пробормотал  генерал
Кречетов и наконец поднял голову, откинувшись на спинку кресла.
   - Вы уже знаете?
   - Я все знаю. Я знал это даже до того, как оно случилось.
   - Откуда?
   - Ты что же, думаешь, что там сидят болваны,  которые  глупее  нас  с
тобой? Там тоже интеллектуалы и тоже  думают.  И  думают  получше  тебя,
мудак.
   Полковник втянул голову в плечи, явно не найдя что ответить. Да он  и
опасался отвечать на замечания своего шефа.
   -  Вот  что  я  хочу  сказать,  -  генерал  подобрался  и   мгновенно
превратился в человека, готового к действию.
   Он скомкал листок и швырнул в мусорницу.  Стол  был  абсолютно  чист,
только ручка поблескивала золотым пером. - Я вас слушаю.
   - Хорошо, что хоть девка не убежала. Если бы и  она  скрылась,  я  бы
тебя уничтожил. Ты это понимаешь?
   - Так точно.
   - Что ты мне точнаешь, болван? - генерал ударил кулаком по столу  так
сильно, что затем ему  пришлось  массировать  кулак.  -  Давно  бы  тебя
выгнал, но другие еще глупее. Я тебя держу, прикрывая твою задницу,  даю
деньги. А ты мышей не ловишь, скотина!
   - Да это все шофер...
   - Знаю я, кто в этом виноват. И если мы  не  сможем  выкрутиться,  то
твоя голова слетит первой. Ты понял меня, полковник, или нет? -  генерал
вскочил из-за стола.
   Полковник судорожно сжался. Он прекрасно понимал, что не  только  его
голова под угрозой, что голова генерала может слететь даже  раньше,  чем
слетит его. И эта мысль немного грела.
   Генерал  стремительно  прошелся   по   своему   обширному   кабинету,
остановился у двери и по-армейски развернулся через левое плечо.
   - Что ты думаешь делать? - стоя у  дальней  стены  и  держа  в  руках
стакан с водой, спросил генерал.
   Это не был вопрос, это был приказ. И полковник  открыл  свою  кожаную
папку, словно там хранились ответы на любые  вопросы,  словно  она  была
волшебной.
   - Не надо мне читать никакие справки. Меня не интересуют отчеты, меня
интересуют действия.
   Генерал  подошел  к  полковнику  и  стал  за  его  спиной.   Владимир
Анатольевич Студинский почувствовал  себя  школьником,  которого  застал
строгий учитель за списыванием контрольной. Он  захлопнул  папку,  затем
как-то воровато положил ее себе на колени.
   - Вот так-то будет лучше. Твои бумажки меня абсолютно не интересуют.
   Бумажки покажешь тому, кто у тебя о них будет спрашивать. Запомни:  я
в этом деле не замешан. Хотя, насколько мне известно, полетит не  только
твоя голова.
   Полетят такие головы, что тебе, Студинский, наверняка не жить.  И  не
помогут ни связи, ни счета за границей. Ты в лучшем случае  погибнешь  в
автомобильной катастрофе, и тебя похоронят за  казенный  счет.  Ты  меня
понял?
   Полковник медленно повернулся. Взгляд генерала Кречетова был холоден,
его землистое лицо напоминало маску, а седеющие волосы выглядели как  не
очень аккуратно приклеенный шиньон.
   - Где твой человек?
   - Здесь, у нас, - сказал Студинский и встал.
   - Сидеть! - приказал генерал, и полковник покорно опустился в кресло.
- Я не люблю, когда ты стоишь передо мной навытяжку. Сиди и думай.  Хотя
лучше думать буду я. Вернее, я не буду даже думать,  я  уже  все  решил.
Возьмешь  этого  своего  бойца,  этого  камикадзе,  потому   что   своих
специалистов я тебе больше не дам, и действуй так, чтобы  мы  как  можно
скорее получили результат. А результатом должны стать документы. Я  хочу
иметь этот доклад, который готовят в доме по Дровяному переулку. И  если
я не получу эти бумаги, полковник, ты меня  знаешь  -  разговаривать  мы
больше не будем.
   - Все понял.
   - Значит, действуй. Усиль охрану его барышни с ребенком и прижми его.
   Объясни, что это дело большой  важности,  что  это  правительственное
задание.
   Скажи,  что  люди  в  доме   по   Дровяному   переулку   копают   под
правительство, готовят государственный переворот... Короче, городи  все,
что сочтешь нужным. Обещай ему  какие  угодно  деньги,  любые  паспорта,
выезд в любое государство, любое прикрытие.  В  общем,  что  ни  попадя.
Главное, чтобы документы были у меня. А уничтожить  этого  камикадзе  со
странной кличкой  Слепой  ты  должен  сразу  же,  как  только  документы
окажутся у нас. Ясно?
   - Так точно! - отчеканил полковник Студинский, чувствуя, что  рубашка
прилипает к спине, но в то же время наступает облегчение.
   Ведь он рассчитывал, что разговор будет еще более суровым, еще  более
строгим.
   - Я прямо сегодня займусь этим делом.
   - Ты им должен был заниматься еще вчера и позавчера.
   - А если Слепой погибнет, так  и  не  достав  документы?  Что  делать
тогда?
   - Тогда ты сам займешься этим делом.
   - А если погибну и я? - криво усмехнулся полковник Студинский.
   - Ты, полковник, своей шкурой дорожишь. Уж в этом я  уверен  так  же,
как в том, что у меня на руке пять  пальцев,  а  не  шесть  или  восемь.
Действуй. И докладывай мне все, звони в любое время.  Если  будет  нужна
помощь - я помогу.
   - Слушаюсь! - Студинский поднялся.
   - А все эти бумаги, что ты притащил, оставь мне. Я просмотрю отчет.
   Полковник положил документы.
   - А вы не хотите сами с ним поговорить?
   - Нет, не хочу, - спокойно ответил генерал, подойдя кокну и отодвигая
тяжелую штору, - это мне ни к чему.
   - Но, может, есть какие-нибудь пожелания?
   - У меня одно пожелание, Студинский, чтобы документы как можно скорее
лежали у меня в сейфе. Потому что на меня давят  так,  как  ты  даже  не
можешь себе представить. И если еще через несколько  дней  я  не  получу
документы...
   - Я все  понял,  -  сказал  полковник  Студинский,  поспешно  покидая
кабинет генерала.
   - Сволочь и козел! - сказал  генерал,  когда  захлопнулась  дверь,  а
потом грязно выругался.
   Еще  с  полчаса  генерал  Кречетов  вышагивал  по  своему   огромному
кабинету.
   Он размышлял. Его лоб был нахмурен, глаза сузились до  едва  заметных
щелочек.
   Наконец, генерал решился побеспокоить  тех,  кто  был  выше  его.  Он
подошел к телефону, на котором красовался двуглавый орел,  снял  трубку.
Почти минуту телефон не отвечал. Затем трубку сняли.
   - Говорит генерал Кречетов, - отрывисто, по-военному доложил  Виталий
Константинович.
   - Слушаю тебя, - спокойно сказал министр.
   - Хочу доложить.
   - Я уже слышал.
   - Я хочу доложить более подробно. - А что мне с твоего доклада?  Меня
интересует дело, а вы ни хрена не делаете. Помощь нужна?
   - Да. Надо будет списать фургон и два трупа.
   - Это не проблема. И не  постольку  списываем,  -  сказал  министр  и
вздохнул.
   Генерал уже научился по интонации улавливать  настроение  министра  и
догадался, что оно не предвещает ничего  хорошего  и  что,  может  быть,
напрасно он побеспокоил высокое начальство.
   - На меня давят, - сказал министр, - и  если  в  ближайшее  время  ты
ничего не сможешь сделать, я начну давить на тебя. Ты меня понял?
   - Так точно, - отчеканил генерал Кречетов.
   - И еще... Можешь делать  все  что  угодно,  можешь  совершать  любые
акции.
   Пока я сижу, смогу тебя прикрыть. Но если  документы  лягут  на  стол
Президенту, тогда мы все будем уничтожены. Ведь за каждым из нас тянется
такая цепь...
   - Понял, - сказал генерал Кречетов.
   - Ты не перебивай меня, а дослушай.  Как  твое  здоровье?  Сердце  не
беспокоит?
   - Беспокоит, -  признался  генерал  Кречетов  и  понял,  что  министр
догадался о вранье.
   - А голова не болит? - вкрадчивым голосом осведомился министр.
   - Не болит.
   - А у меня из-за тебя болит. И болит так сильно, что ты можешь  своей
головы не сносить. И никогда не узнаешь, как она болит.
   Министр положил трубку. Генерал Кречетов тяжело вздохнул.
   - Сволочь! Последний подонок!  Мерзавец,  каких  я  не  видел.  Хуже,
наверное, не бывает. Человеческая жизнь для  него  -  копейка,  хотя,  в
общем-то, она и для меня копейка...
   Генерал подвинул к себе папку, принесенную  полковником,  и  принялся
просматривать отчет. Документ был составлен грамотно, по всем  правилам,
и никто к этому отчету придраться не смог бы. Конечно же, генерал  знал,
что все или  большая  часть  из  написанного  -  липа,  но  сделана  она
квалифицированно.
   "Хорошо бы было, - подумал генерал, - иметь настоящие  документы.  Но
настоящие документы могут быть только за его подписью, а оставлять  свои
автографы на подобных решениях и отчетах - последнее дело".
   Генерал Кречетов не любил подписывать подобные документы, поэтому  он
потер ладонь о ладонь. Руки были сухими, и кожа шуршала, как  пергамент.
Затем он нажал кнопку селектора.
   - Чай с лимоном. Пожалуйста, покрепче и погорячее.
   Через три минуты на столе генерала появился поднос, на котором стояли
стакан в подстаканнике, сахарница и блюдце с тонко нарезанными ломтиками
лимона, а также маленький  чайник  с  заваркой.  Генерал  бросил  дольку
лимона и стал помешивать. Ложечка звенела о стекло, и  это  механическое
действие успокоило генерала. Он  вновь  обрел  решимость  и  способность
трезво мыслить.

***

   Глеб Сиверов, он же Федор Молчанов, он же  Слепой,  сидел  в  кресле.
Руки  лежали  на  коленях.  Он  знал,  что  этот  день  наступит.  Дверь
раскрылась, и вошел уже хорошо знакомый полковник Студинский.
   - Добрый день, - вкрадчивым голосом сказал полковник, осматриваясь. -
А здесь неплохо.
   Глеб Сиверов молчал.
   - Правда, воздуха, может быть, маловато, да и места - не разгонишься.
А так ничего.
   - Да, - отрывисто бросил Глеб и посмотрел в лицо полковнику.
   Тот не выдержал твердого взгляда своего подопечного и опустил голову.
   - Меня не интересует, кто вы, чем занимались.
   - Раньше вы говорили совсем другое, - усмехнулся Глеб.
   - Это было раньше. А теперь я знаю то, что должен  знать,  и  с  меня
достаточно. Вы должны  будете  выполнить  наше  задание.  Задание  очень
важное.
   - Все задания важные. А вообще-то,  полковник,  я  никому  ничего  не
должен, и уже давно. И, как ни странно, все должны мне.
   - Сколько же я вам должен? - улыбнулся полковник.
   - Давайте об этом не будем, - засмеялся Глеб, откидывая со лба волосы
и массируя отяжелевшие веки.
   - Сколько вам нужно времени, чтобы прийти в форму?
   - Я всегда в форме, - отрезал Глеб.
   - Это хорошо. Потому что дело очень серьезное.
   - Прежде чем мы будем говорить о деле, полковник,  я  хочу  поставить
несколько условий.
   - Я вас слушаю, - полковник сел в кресло напротив, Глеба,  -  хотя  в
общем-то условия буду ставить  я,  -  добавил  он,  барабаня  костяшками
пальцев по подлокотникам.
   - Что ж, я выслушаю ваши условия. Но  мне  все  равно,  я  ничего  не
теряю, жизнь мне не дорога.
   - А вот это вы врете, - вновь заулыбался полковник.
   -  Как  вы,   наверное,   успели   удостовериться,   близких   людей,
родственников я не имею. У меня даже нет отца  с  матерью.  У  меня  нет
квартиры, у меня вообще ничего нет, кроме вот этой одежды. Но и одежду я
могу вам отдать.
   - У вас есть жизнь, - сказал полковник и на этот раз взглянул прямо в
глаза Глебу Сиверову. - Но у вас нет свободы.
   - Свобода - вещь относительная, - Глеб махнул рукой. - Диоген  жил  в
бочке и чувствовал себя абсолютно свободным.
   - К счастью, вы не Диоген, а я не Аристотель или Платон.
   - Хорошо, что вы  не  назвались  Александром  Македонским,  -  улыбка
тронула губы Глеба. - Знаете, полковник, я за эти дни неплохо  отдохнул,
набрался сил.
   - Они вам понадобятся,  поверьте.  Полковник  решил  бросить  главный
козырь, который он, как опытный иг