. Это  были  рисунки  старика
Скуратовича - два портрета, выполненные шариковой ручкой Глеба.
   - Как вы думаете, Федор Филиппович, кто здесь изображен?
   Генерал водрузил на тонкий нос очки с толстыми стеклами  в  массивной
роговой оправе, потер ладонями виски, словно унимая нестерпимую головную
боль, подвинул к себе оба рисунка,  положил  их  рядышком,  выровняв  по
верхней кромке, и с  интересом  стал  всматриваться  в  изображения.  Он
понимал, что Глеб не просто показывает ему картинки, что, скорее  всего,
в этих двух портретах - ключ к решению задачи, не дававшей ему покоя.
   - Так как по-вашему, Федор  Филиппович,  кто  это?  -  повторил  свой
вопрос Глеб.
   Генерал рассмеялся, но беззлобно:
   - Вот эта карикатура, - он ногтем указательного пальца прикоснулся  к
портрету Сиверова, - вроде бы на тебя смахивает. А второй - не  знаю  на
кого, никогда его не видел.
   - А этот рисунок правда похож на меня?
   - В общем-то, вполне. Хотя, на мой взгляд, ты более мужественный.
   Глеб засмеялся:
   - Вот это вы бросьте.
   - А ты Ирине показывал, ей понравилось,  она  тебя  узнала?  -  задал
Потапчук сразу три вопроса.
   - Некогда было. Я сразу сюда.
   - Хорошо, ты похож, - сказал Потапчук, прикрыв глаза  и  отпив  сразу
несколько глотков обжигающе горячего кофе.
   - Если я на себя похож, значит, и второй портрет похож на оригинал.
   - А кто это?
   Глеб пожал плечами:
   - Вот поэтому, Федор Филиппович, я и решил с вами встретиться...
   - Так кто же это такой? - нетерпеливо спросил Федор Филиппович.
   - Этот мужик из вашего ведомства, из вашей службы, я имею в виду ФСБ.
   - Из нашего ведомства, уверен?
   - Либо работал, либо работает.
   - А как его фамилия, как зовут, звание?
   - Звание, вроде бы, майор, фамилии, имени  и  отчества  не  знаю.  Но
именно этот человек интересовался коллекцией барона  Отто  фон  Рунге  в
1994 году, в феврале, - Глеб назвал число.
   Генерал округлил глаза от удивления. Его люди вот уже несколько  дней
не вылезали из Смоленска, но такой информации не добыли, а Сиверов и  из
Москвы не выезжал...
   - Откуда тебе это стало известно? - спросил генерал и бросил на Глеба
короткий пристальный  взгляд,  подозревая,  что  тот  готовит  очередной
сюрприз.
   - Вы любите Вагнера, Федор Филиппович?
   - Отстань, Глеб, ты же прекрасно знаешь, что Вагнера я не люблю.
   - Вот видите! Поэтому вам никто ничего и не рассказывает. А  я  люблю
Вагнера, особенно мне нравится его опера "Лоэнгрин".
   - Что, что? - переспросил Потапчук.
   -  Опера  "Лоэнгрин",  -  спокойно  повторил  Глеб   тоном   учителя,
вдалбливающего урок непослушным и невнимательным детям. - Есть еще  один
человек, очень старый, ему  тоже  нравится  Вагнер.  Он  узнал  мелодию,
которую я насвистывал,  и  на  этой  почве  мы  с  ним,  можно  сказать,
подружились.
   - Что за человек?
   - Василий Антонович Скуратович.
   - Скуратович? Что-то больно знакомая фамилия.
   - Может, она  где-то  и  проходила  по  вашим  бумагам,  должна  была
проходить.
   - Погоди, погоди, Глеб Петрович, кто это?
   - Это хранитель Смоленского краеведческого музея.
   Правда, он уволился уже давно, более двух лет тому назад. Так вот,  к
нему и приходил этот мужчина. Он  интересовался  коллекцией  барона  фон
Рунге и показывал свое удостоверение офицера КГБ.
   - Сколько, ты говоришь, лет назад этот Скуратович уволился?
   - Немногим более двух лет.
   - И к нему приходил этот офицер КГБ?
   - Да, незадолго до увольнения.
   - Так КГБ уже больше трех лет не существует, он переименован в ФСБ.
   - Я это знаю, - ответил  Глеб,  -  но  я  выкладываю  ту  информацию,
которую имею.
   - Слушай, откуда ты ее взял?
   - Старик Скуратович рассказал. Он  лежит  в  психиатрической  клинике
имени Ганнушкина, где ваш покорный слуга выполнял ваше задание. Там мы с
ним и познакомились.
   - Что? - генерал Потапчук подался вперед. - Старик в сумасшедшем доме
рассказал тебе о каком-то сотруднике  КГБ,  интересовавшимся  коллекцией
барона фон Рунге два года назад, так?
   - Да, генерал, все верно, именно так.
   - И ты поверил сумасшедшему?
   - Поверил, потому что у меня нет оснований ему  не  верить.  Лечащему
врачу он врать будет, а мне с какой стати? Тем более, видите, как похоже
он нарисовал меня? Скорее всего, что и этот мужчина похож.
   - Тебя он  видел,  когда  рисовал.  А  того  мужика  через  два  года
припомнил?
   - Лучшего свидетеля у меня нет, да и у вас, кажется, тоже.
   - Не зная фамилии, - генерал пожал плечами, - имея лишь этот портрет,
найти офицера КГБ? В принципе, все это проблематично... Да и как-то  мне
не верится в эту историю. Может, это все вообще бред больного?
   - Воля ваша, Федор Филиппович,  но  я  почему-то  чувствую,  что  это
верная ниточка и, возможно, единственная.
   - Да ты представляешь,  Глеб  Петрович,  чтобы  залезть  в  архив,  в
картотеку, в личные дела офицеров нужно специальное разрешение. Придется
просмотреть сотни личных дел. В  надежде,  что  авось  повезет,  рисунок
безумного старика совпадет с фотографией.
   - То-то будет удача, -  незлобно,  но  в  тон  Потапчуку,  рассмеялся
Сиверов.
   - А еще что-нибудь у тебя есть?
   - Есть, - кивнул Глеб. - Есть особая примета этого мужчины.
   - Ну... - с интересом посмотрел на Глеба генерал Потапчук.
   - У него что-то с правой рукой.
   - Что именно?
   - На правой руке он носит перчатку. Он дважды появлялся в  Смоленске,
и все время на правой руке у него была перчатка.
   - Ты говоришь, в феврале месяце? Так ведь оно и не мудрено,  зима  на
дворе.
   - Да, да, все так. Только любой нормальный человек перчатки снимает в
помещении. И  здоровался  он  левой  рукой.  Я  почему-то  верю  старому
хранителю, и мне кажется, что начать нужно, Федор Филиппович,  не  через
отдел кадров ФСБ или КГБ, а вернее будет через...
   - Через поликлинику?
   - У них ведь должны храниться медицинские карточки всех  сотрудников?
Ведь каждый офицер  проходит  диспансеризацию  и  раз  в  несколько  лет
полностью обследуется...
   - Логично, - сказал Потапчук, наливая себе и Глебу  кофе.  -  Слушай,
Глеб Петрович, скажи честно, как это у тебя получается, занимаясь  одним
делом, сразу же войти в другое? У  меня  такое  предчувствие,  -  тонкая
улыбка появилась на лице генерала, - что предложи я тебе сейчас заняться
еще и третьим, и у тебя тут же появится какой-нибудь человек,  связанный
именно с этим делом, а  самое  главное  -  мы  об  этом  человеке  знать
незнаем. Как это ты так ухитряешься, а?
   - Не знаю, генерал, - рассмеялся Сиверов, но  его  смех  был  немного
усталым, хотя и веселым. - Может, просто-напросто я везучий, и на  меня,
как мухи на мед, летят все эти свидетели, подельщики, участники?
   Я и сам не знаю. Ведь мог послать надоедливого старика куда подальше?
Мог, - сам себе ответил Глеб, - но  почему-то  не  послал.  Наверное,  я
чувствовал, что он мне  понадобится,  что  именно  безумный  Скуратович,
"хранитель тайн", как он себя называет, принесет мне нужную информацию.
   - Послушай, Глеб Петрович, а что со стариком?
   Чем он мается?
   -  Мания  преследования,  как  я  понимаю.  Ему  все  кажется,  Федор
Филиппович, что его хотят извести, сжить со свету. То ему чудится, будто
стекло толченое в кашу подсыпали, то соседи газом травят, то родная дочь
вместо макарон крысиные хвосты варит.
   - Крысиные хвосты? - ахнул генерал Потапчук.
   - Ну, не крысиные, так мышиные. Крысиные слишком толстые, -  с  видом
знатока заметил Глеб.
   Генерал Потапчук даже вздрогнул: Глеб рассуждал о крысиных и  мышиных
хвостах  настолько  серьезно,  что  можно  было  усомниться  и   в   его
здравомыслии. Не мог же он спятить за пару дней в сумасшедшем доме...
   -  Так  вот,  этот  Скуратович  уже  третий  или  четвертый   раз   в
психлечебнице. Я говорил с  врачом,  его  случай  клинический.  В  таком
возрасте избавиться от навязчивого бреда почти невозможно. А еще у этого
старика удивительная память, врач сказал, а я проверил  и  убедился.  Он
утверждает, что помнит инвентарные номера практически всех экспонатов  в
областном краеведческом музее. Представляете, Федор Филиппович,  сколько
там может находится на хранении экспонатов?!
   - Наверное, от этого у него крыша и поехала,  -  сочувственно  кивнул
генерал Потапчук.
   - Может, и от этого, хотя я думаю.., знаете, от чего?
   - Отчего же? - спросил Потапчук.
   -  Думаю,  крыша  у   Скуратовича   поехала   от   непризнанности   и
неоцененности.
   - В каком смысле?
   - Ну, не ценили его.  Представляете,  человек  всю  жизнь  проработал
хранителем музея, более сорока лет на одном месте.  Столько  сделал  для
музея, так берег вверенные ему ценности... А его отправили на  пенсию  и
забыли - можно сказать, списали за ненадобностью.
   Ведь эту коллекцию в сорок шестом году он и принимал на хранение...
   - Он?
   - Так  Скуратович,  во  всяком  случае,  утверждает.  А  у  меня  нет
оснований ему не верить. Между прочим,  в  коллекции  правда  на  четыре
картины больше, чем по описи?
   - Правда... Неужели действительно  память  у  старика  в  порядке?  В
общем, Глеб, слушай: меня уже сегодня по этому делу с картинами дергали,
и дергали не только меня. Вот я сижу здесь с тобой, кофе распиваю, а мои
коллеги на совещании у директора ФСБ отдуваются.
   Совещание-то директор созвал именно по этому делу  и  разнос  дает  -
будь здоров, можешь мне поверить.
   - Верю, - вздохнул Сиверов.
   - Так что давай действовать. Я, конечно, посуечусь.
   Лично  позвоню  главврачу   поликлиники,   чтобы   дали   возможность
просмотреть все карточки. Хотя подожди, Глеб... А если этот,  -  генерал
посмотрел на портрет, -  если  он  не  из  Москвы,  если  его  служебное
удостоверение вообще фальшивое, что тогда?
   - Не знаю. Тогда стану думать над  чем-нибудь  другим.  Но  пока  мне
кажется, что за эту ниточку стоит потянуть:  возможно,  безумный  старик
указал единственно верный путь. В конце  концов,  когда  происходили  те
события, он был еще в своем уме.
   - Верно ты это подметил.
   Генерал Потапчук откинулся на спинку кресла с таким выражением  лица,
словно тяжелая ноша, давившая ему на  плечи,  вдруг  как  по  волшебству
исчезла.
   Наконец-то выдалась минута, когда можно  было  перевести  дух.  Федор
Филиппович тряхнул седой головой, причем так сильно, что массивные  очки
едва не соскользнули с носа.  Генерал  придержал  их  тонкими  пальцами,
бережно водрузил на место, несколько раз моргнул и сказал сердито:
   - Нельзя расслабляться, Глеб Петрович,  нельзя  ни  на  секунду.  Как
только расслабишься - жди подвоха.
   - А я и не расслабляюсь, - сказал Сиверов, допивая  кофе.  -  Значит,
так, Федор Филиппович, вы сейчас звоните в поликлинику Московского КГБ и
я поеду туда. Попробую просмотреть, рее медицинские карты офицеров КГБ.
   - Нелегкое это дело, большая работа.
   - Надеюсь, у них там все уже давным-давно загнано в компьютер, и  мне
не придется рыться в пыльных бумагах.
   - Думаю; что да; - спокойно ответил генерал, подвинул  к  ногам  свой
старый потертый портфель, потом поставил его на колени и быстро,  словно
бы  кто-то  засек  время  на  секундомере,  расстегнул  старые  потертые
замочки. В портфеле, рядом с папкой с бумагами по коллекции барона  Отто
фон Рунге, лежал сотовый телефон.
   - Я сейчас позвоню, обо всем договорюсь.
   - Да, да, пожалуйста, буду премного вам благодарен, -  пошутил  Глеб,
словно речь шла о дело, касавшемся  лично  его  и  не  имевшем  никакого
отношения к генералу Потапчуку.
   Тот устало улыбнулся:
   - Ты не  шути,  Глеб  Петрович,  дело  действительно  серьезное.  Под
вопросом миллиарды долларов - немцы обещают большой кредит. Так что надо
постараться, а иначе рабочие будут сидеть без зарплаты,  а  это  значит,
без куска хлеба. И не только Кузбасс, но и Воркута может  подняться,  им
сейчас ой как тяжело! - генерал Потапчук говорил о шахтерах  так,  будто
это были его родные братья и он всей душой болел за них.
   И Глебу это понравилось, хотя он сам до этой минуты о шахтерах  и  не
вспомнил. Его сейчас  не  интересовало,  зачем  президенту  понадобилась
коллекция, его интересовало другое: как отыскать пропавшие картины,  как
выйти на этого офицера  КГБ,  который,  как  подсказывало  Глебу  чутье,
завязан в деле, и если не является организатором преступления, то что-то
о нем знает, причем, такое...
   Додумать Глеб не успел. Он прислушался к голосу генерала Потапчука  -
тот уже минуты две вежливо и настойчиво разговаривал с другим  генералом
ФСБ.
   - Да, Федор Молчанов. Через полчаса он будет у вас.
   - ... - Да, да, Петр Васильевич, обязательно.
   - ... - Нет,  это  даже  не  моя  просьба,  это  можно  оформить  как
распоряжение директора ФСБ. Если вам угодно...
   - ... - Да, я прекрасно  понимаю:  секретность,  секретность  превыше
всего. Если есть необходимость, то вам через десять минут перезвонят  от
директора ФСБ. Вы хотите этого? Вы что, не доверяете мне?
   "Черт бы их подрал с их секретностью! - мысленно  выругался  Глеб.  -
Вечно у них все под запретом, инструкции, инструкции... И за всеми этими
бумагами, распоряжениями, приказами, подписями  и  печатями  они  вообще
разучились  работать.  Нет   распоряжения   -   нет   работы.   Начинают
действовать, только когда жареный петух клюнет  в  задницу.  Ох  уж  эти
генералы!" - подумал Глеб о высших чинах ФСБ, не относя, правда,  к  ним
генерала Потапчука.
   Глеб прекрасно знал, что Потапчук в случае  чего  не  остановится  ни
перед какими формальностями, никакие самые  строгие  инструкции  его  не
переубедят, если он уверен в своей  правоте.  Генерал  будет  стоять  на
своем до конца, а если понадобится, то поднимет на ноги все  начальство,
вплоть до самого президента, как уже случалось не однажды за долгие годы
их знакомства и совместной работы.
   - ..значит, мы договорились, да?
   - ... - Так я присылаю. Запишите фамилию: Федор Молчанов, человек  от
меня.
   - ... - Все, что он попросит.
   -  ...  -  Естественно,  секретность  есть  секретность.  Подписку  о
неразглашении, даже среди сотрудников, я уже от него  получил.  Так  что
можете не  беспокоиться,  бумаги  придут  вскоре.  Дело  очень  срочное,
некогда мне разводить бумажную канитель.
   - ... - Ах, даже так! - воскликнул Потапчук. - Ну, что ж, генерал,  я
хотел по-хорошему. Но если не получается, извольте. Я надеялся  на  ваше
доброе отношение ко мне, да и к вашей  службе,  но  если  вы  стоите  на
своем, мне придется обратиться выше. Учтите, буквоедство никого  никогда
до добра не доводило!
   "Черт бы их подрал!" - опять беззлобно подумал Глеб.
   Потапчук выключил телефон и зло прошелся по комнате от окна до двери.
   - Черт бы их всех! Мать их... - Генерал так рассвирепел, что  утратил
свое обычное спокойствие и уравновешенность. - Да чтоб вы там все...  Не
хочется, терпеть не могу  звонить  начальству  и  вообще  начальства  не
люблю.
   А ты, Глеб Петрович, как относишься к начальству?
   - Нормально отношусь. Но лучше к начальству никак не относиться.
   - Выходит, ты ко мне, к генералу Потапчуку, относишься никак?
   - Нет, к вам я отношусь нормально, - Глеб  засмеялся,  и  его  улыбка
была красноречивее любых заверений и клятв в дружбе.
   - Ладно, Бог с ними со всеми! - генерал отвернулся от Глеба  и  вновь
крепко прижал к уху телефон. - Полковник Пушкарев?
   - ... - Потапчук беспокоит. Соедини меня срочно с директором.
   - ... - По какому делу? Скажи, по коллекции, он поймет.
   - Тогда соединяю, хотя директор сейчас очень занят, но для  вас...  -
услышал Глеб голос в трубке.
   - А мне плевать, - усмехнулся Потапчук, - он сказал звонить  в  любое
время дня и ночи, вот я и звоню, а сейчас, между прочим, не ночь и  даже
не обед.
   Так что, будь добр, соедини...
   В трубке щелкнуло, тон генерала Потапчука  разительно  изменился.  Он
говорил с директором  ФСБ  спокойно,  уравновешенно,  сослался  на  кучу
инструкций и распоряжений разных лет. Названия циркуляров, даже  старых,
генерал Потапчук помнил наизусть и при случае  любил  щегольнуть  своими
познаниями. Это производило впечатление не только на его подчиненных, но
и на его начальство.
   - Через десять минут?  -  переспросил  Потапчук  и,  выслушав  ответ,
удовлетворенно отозвался:
   - Спасибо.
   Поговорив с директором ФСБ, генерал с присвистом выдохнул воздух. Вид
у него был такой, словно он  только  что  вбежал  на  пятый  этаж  и  на
лестничной площадке, прямо перед дверью, переводит дыхание.
   - Ну,  Глеб  Петрович,  все  в  порядке.  Через  десять  минут  этому
долбанному медику дадут такой нагоняй!
   Хотя  я  его  понимаю,  кому  охота  подставлять  свою  голову?   Все
страхуются. Это только ты; да еще считанные единицы могут себе позволить
играть в открытую и не ссылаться на дебильные циркуляры. Хотя, с  другой
стороны, без них нельзя, документы есть документы, и допуск к ним должен
быть строгий. Словом, порядок, тебе все покажут. Сейчас главврач получит
распоряжение, так что можешь безотлагательно отправляться туда. Хочешь я
тебя завезу на своей машине, к самым дверям домчу?
   - Нет, спасибо, - хмыкнул Глеб, - я лучше на своей.
   - Ладно, только держи меня в курсе.  Если  что  найдешь  -  сразу  же
свяжись со мной, я буду у себя в кабинете. Телефон ты знаешь.
   - Да уж, как "Отче наш". Толкни меня ночью, и я назову его сразу.
   - Вот и молодец, - растрогавшись, похвалил своего агента генерал.
   - Давайте, Федор Филиппович, еще по чашечке кофе?
   - По чашке кофе? - изумился генерал.
   Он так старался как можно быстрее все устроить, и вдруг Глеб  Сиверов
предлагает еще посидеть, почаевничать, поточить лясы.
   - Я все равно успею, - убежденно сказал  Глеб,  -  так  что  не  надо
дергаться. Поспешишь - людей насмешишь.
   - Да, лучше, конечно, действовать не торопясь. Но время, время,  Глеб
Петрович, времени у нас в обрез, - генерал показал  на  циферблат  своих
часов, и для пущей убедительности постучал по нему ногтем.
   - Время - понятие растяжимое, -  Глеб  включил  кофеварку.  -  Десять
минут туда, десять минут сюда ничего не решат. Хотите анекдот  расскажу,
генерал?
   - Анекдот? - Потапчук слегка растерялся. - Ты что, с ума сошел? Самое
время анекдоты травить! Хорошо  тебе,  ни  перед  кем,  кроме  меня,  не
отвечаешь...
   - Я перед собой в первую очередь отвечаю.
   - Это серьезно.
   - Послушайте, Федор Филиппович, хороший анекдот, вы любите  такие,  я
же вас знаю.
   - Ладно, валяй. В дурдоме, что ли, услышал?
   - Да нет, генерал, в бане.
   Потапчук расхохотался.
   - Уже смешно!
   - Так вот, генерал, летит над Москвой Господь Бог со своими ангелами.
А дело как раз в студенческую сессию.
   Летят они над общежитием Плехановского института...
   - Академии, - поправил генерал.
   - Бог с ней, над общежитием академии. Смотрят в окна, а там  студенты
сидят, зубрят конспекты, к экзамену готовятся. Ангел и говорит Господу:
   "Эти наверняка сдадут экзамены".
   "С чего ты взял?" - спрашивает Всевышний.
   "Вон как старательно зубрят".
   "Нет, не сдадут", - покачал головой Всевышний.
   Летят дальше. Пролетают  над  общежитием  МГУ,  а  там  студенты  еще
активнее к экзаменам готовятся, книгами все завалено, страницами шуршат,
нервничают, учат.
   Ангел и говорит Господу:
   "А вот эти, Всевышний, точно сдадут, вон как стараются".
   "И эти не сдадут", - отвечает Господь Бог.
   Ангелы, услышав это, опешили, но вопросов задавать не стали -  им  по
чину не положено. Пролетают над общежитием ВГИКа, а там  студенты  пьют,
гуляют, танцуют, с девчонками развлекаются,  в  общем,  дым  коромыслом,
шум, гам, смех, стаканы звенят, вино льется  рекой.  Посмотрели  на  это
дело ангелы и говорят хором:
   "Ну эти все экзамены завалят, совсем не готовятся".
   А Господь Бог рассмеялся в седую бороду и говорит своим ангелам:
   "Ошибаетесь, друзья мои, вот эти-т