- Ну что тебе еще, Рая?  Что?  -  морщась,  словно  от  зубной  боли,
прошипел хирург, наполняя рюмки коньяком.
   - Он просит какого-то Поливанова.
   - Это меня, доктор Я должен к нему пойти!
   - А, черт с вами! - хирург одним глотком выпил коньяк,  затем  встал,
открыл шкаф и вытащил белый халат. - Наденьте  вот  это  и  пойдемте  со
мной.
   Полковник быстро накинул халат и торопливо двинулся  за  хирургом  Он
вошел  в  полутемную  палату  реанимации,  освещаемую  только   экранами
приборов, на экранах пульсировали  извилистые  линии,  показывая  работу
сердца и поврежденных легких.
   Поливанов наклонился к Глебу.
   - Ты меня слышишь? - негромко спросил полковник ФСК.
   У Глеба дрогнули ресницы.
   - Ты будешь жить, обязательно будешь жить!
   У Глеба опять дрогнули ресницы.
   - Слушай меня... - прошептал Сиверов, прикрывая глаза.
   Полковник наклонился к потрескавшимся губам Глеба.
   - Лаборатория расположена в  четырех  километрах  отдачи,  на  другой
стороне озера. Документы находятся  в  сейфе  в  квартире  Савельева  на
Кутузовском проспекте. Сам Савельев сбежал. За  ним  стоят  Санчуковский
Матвей Фролович и Зубов Федор Иванович. Ты меня слышишь, Поливанов?
   - Да, слышу.
   -  Тогда  действуй..,  действуй  скорее,   пока   они   не   взорвали
лабораторию, как взорвали дом.
   - Мы три дня тебя искали, три дня!
   - Я знаю, - уже почти полностью обессилев, прошептал Глеб. -  Знаю..,
иди...
   - Все, хватит, - положив тяжелую руку на плечо полковника Поливанова,
негромко произнес хирург. - Пойдемте, пойдемте, видите,  ему  становится
хуже, - хирург кивнул на экран, где изгибалась зеленая дрожащая линия.
   - Да-да, - сказал Поливанов, и отошел от кровати Глеба.
   - Ну что, он сказал вам что-то важное? - осведомился в коридоре врач.
   - Да, чрезвычайно важное.  Спасибо  вам,  Павел  Николаевич,  большое
спасибо.
   - Ладно, ладно, потом будете благодарить, когда он встанет на ноги.
   - Он обязательно встанет, обязательно. Я в этом уверен, не сомневаюсь
нисколько.
   - А вот я не делал бы таких скоропалительных  прогнозов.  Это  всегда
опасно. Лучше готовиться  к  худшему,  тогда  хорошее  будет  еще  более
приятно.
   - Я вас понимаю, - сказал Поливанов и взглянул на двух  своих  людей,
стоящих у двери палаты:
   - Никого из посторонних к больному не пускать. Никого, ясно?
   - Так точно, - в один голос ответили подчиненные Поливанова.
   - Строго у вас, - удовлетворенно хмыкнув, прокомментировал хирург.
   - Да. Иначе нельзя. К сожалению, нельзя, - немного  помедлив,  сказал
Станислав Петрович Поливанов и, крепко  пожав  широкую  ладонь  хирурга,
направился к выходу.

***

   В полдень того  же  дня  лаборатория  по  производству  наркотиков  с
романтическим названием "снег" была взята без единого выстрела.
   Правда, для операции понадобилось  три  автобуса  омоновцев  и  взвод
сотрудников из управления  по  борьбе  с  организованной  преступностью.
Операция была проведена  безукоризненно,  ею  руководил  сам  Поливанов.
Никто не смог скрыться, и  сопротивление  тоже  никто  не  оказал,  хотя
лабораторию, замаскированную под склад готовых товаров, охраняли  восемь
человек. Все они были схвачены, обысканы и переправлены в  Москву.  Туда
же увезли и ученых.
   А вот обыск на квартире бывшего полковника КГБ  Савельева  ничего  не
дал. Сейф, в котором должны были быть документы, оказался вскрыт раньше.
Документы бесследно исчезли.
   На полковника Поливанова и генерала Потапчука  обрушилась  куча  мала
забот. Требовалось как можно  скорее  всех  допросить,  составить  ясную
картину. Надо было попытаться найти и схватить Владимира Савельева.
   Поиски Савельева были поручены Поливанову.
   Уже через два дня  он  докладывал  генералу  Потапчуку  то,  что  ему
удалось узнать. Информация, правда, фактами не изобиловала.
   Владимир Владиславович Савельев покинул город не  на  поезде,  не  на
самолете, не на "мерседесе", а  на  подержанных  "жигулях"  с  тульскими
номерами. На этой машине Савельев  проехал  через  Смоленск,  затем  его
автомобиль видели в Минске и только после этого его нашли в Бресте.
   Автомобиль был брошен на  площади  у  вокзала,  а  его  хозяин,  или,
вернее, человек, приехавший на  нем,  приобрел  билет  на  Польшу  и,  с
портфелем в руках, сев на автобус, полный  "челночниками",  благополучно
переправился через границу.
   Позже Владимира Савельева видели в Варшаве, где и терялся его след.
   По версии полковника Поливанова, из  Варшавы  Савельев  направился  в
Венгрию или  Швейцарию  и  его  теперь  следует  искать  там.  Вот  этим
полковник сейчас и занимался.
   Генерал Потапчук был явно не удовлетворен полученной информацией.  Но
и упрекнуть в чем-либо своего подчиненного он не мог.
   - Неважный у тебя вид, Станислав Петрович, - сказал генерал Потапчук,
принимаясь массировать виски, - очень неважный вид.  Только  не  говори,
что ты не спал, это и так видно. Я думаю, что Савельева больше искать не
стоит.
   - Почему?
   - А потому, что мы его не найдем. Савельев  слишком  хитрая  лиса  и,
скорее всего, он уже получил свои деньги в одном  из  банков,  а  может,
даже в нескольких, и вместе с деньгами по фальшивым документам, а  может
быть, даже по настоящим, уже оказался где-нибудь в Латинской Америке или
на Кипре, или на Ближнем Востоке. Ты  со  мной  не  согласен,  Станислав
Петрович?
   - Согласен. Но я считаю, что надо продолжать поиски.
   - Нет, не надо продолжать. Ты только потратишь время. Савельев  хитер
и осторожен. Мы им займемся позже.  Думаю,  он  где-нибудь  в  ближайший
месяц или два засветится. Деньги при нем, по всей видимости, немалые.  И
если он не заляжет на дно,  то  обязательно  где-нибудь  объявится.  Вот
тогда, договорившись с Интерполом или с тем, с кем будет необходимо,  мы
его возьмем.
   Я поручу это дело тебе. А сейчас я тебе  хочу  кое-что  еще  сказать,
Станислав Петрович, - и генерал поманил пальцем  полковника  к  себе,  а
когда тот наклонился зашептал:
   - На меня так наезжают, ты даже не можешь себе представить...
   - Могу, - кивнул Поливанов.
   - Скорее всего, мне придется отстранить тебя от этого дела.
   - Как?! - вскинув голову  и  уже  понимая,  что  происходит,  спросил
полковник Поливанов.
   - Вот так,  друг  любезный.  На  Савельеве  все  замыкается.  Никаких
документов, никакой информации на тех, кто за  Савельевым,  у  нас  пока
нет.
   - Как это нет?!
   - Показания Слепого не в счет, - протестующе  поднял  ладонь  генерал
Потапчук. - Не в счет. Думаю, ты сам это  прекрасно  понимаешь.  С  ними
никуда ни пойдешь, их  никому  не  предъявишь.  Все  документы  исчезли.
Кто-то побывал в квартире Савельева до нас.
   Ты  же  прекрасно  знаешь,  сейф   был   вскрыт,   и   вскрыт   очень
профессионально. Есть у меня одна слабая  надежда...  -  генерал  сделал
паузу, полковник выжидающе молчал. - Думаю, Савельев сам начнет  сдавать
своих покровителей. Ведь он считает, что это они его подставили, что это
они навели нас на него, и он захочет им отомстить. А может быть, - криво
улыбнулся Потапчук, - Савельева уже нет в живых.
   - Вот этого не может быть! Я в это не верю.
   - Не имеет значения, верим мы или нет,  нам  пытаются  внушить  такую
версию.
   - Кто пытается? - задал неосмотрительный вопрос полковник.
   Потапчук скрипнул зубами и указал большим пальцем  в  потолок  своего
кабинета.
   - Все ясно, - кивнул Поливанов.
   - Пока занимайся этим делом. Официально я тебя не отстранял, но  если
что, готовься. Кстати,  как  там  Слепой?  -  вновь  перейдя  на  шепот,
осведомился генерал.
   - Уже лучше. Я звонил утром. Можно сказать, вернулся с того света.
   - Да, везучий мужик, очень везучий. Настоящий профессионал. Но в этом
деле и он сплоховал.
   - Почему сплоховал, товарищ генерал? Ведь это  Слепой  вывел  нас  на
лабораторию. Если  бы  не  его  информация,  лаборатория  продолжала  бы
работать.
   - Ну и что толку? - как-то грустно глянул на  полковника  генерал.  -
Савельева-то нет.
   - Полагаю, хозяин  найдется.  Ведь  слишком  это  прибыльное  дело  -
наркотики.
   - Конечно, прибыльное. Вы охраняете Слепого?
   - Да, охраняем.
   - Берегите его, полковник, не исключено, что он нам еще понадобится.

***

   Глеб Сиверов лежал в своей палате на втором этаже больницы и  смотрел
в окно. За стеклом медленно кружились и падали крупные  снежные  хлопья.
Он почему-то, глядя на падающий снег, вспоминал свое детство,  вспоминал
Ленинград, вспоминал Неву и  гранитные  парапеты  набережных,  усыпанные
белым снегом, словно укутанные ватой. Глеб всегда любил снег, потому что
вместе со снегом приходил Новый год. А этот праздник всегда был у  Глеба
самым любимым.
   "Наверное,  скоро  Новый  год",  -  следя   за   медленно   падающими
снежинками, подумал Глеб.
   И он вспомнил четверостишие, которое ему всегда нравилось:

   Идут белые снеги,
   Как по нитке скользя
   Жить да жить бы на свете,
   Да, наверно, нельзя...

   Дальше стихи были неинтересны. И  только  эти  четыре  строки  будили
какие-то мысли, тревожные и глубокие, заставляли сильнее биться  сердце,
пробуждали желание жить и заставляли по-философски относиться  ко  всему
происходящему в этом мире.
   - Идут белые снеги.., идут белые снеги... - шептал Глеб, глядя в окно
на заснеженные деревья, на белые крыши и серое московское небо.
   В палату вошел Павел Николаевич Шилин. Его лицо было  румяным,  глаза
сверкали.
   -  Ну,  как  здесь  мой   подопечный?   -   потирая   озябшие   руки,
поинтересовался хирург.
   - Лучше, лучше, доктор, - сказал Глеб и усмехнулся.
   - Вижу, что лучше. А давайте-ка посмотрим, чего я вам тут наделал?
   Глеб морщился, скрежетал зубами, но не издал ни единого стона,  когда
хирург рассматривал швы, то там  то  здесь  нажимал  большими  пальцами,
постукивал по грудной клетке, по животу, а затем, сгибал и разгибал ноги
Глеба.
   - Лучше, лучше... Наверное, вы точно, Федор, родились под  счастливой
звездой. Чтобы пот так, после таких увечий и остаться в живых  -  просто
невероятно!
   Наверное, вам Бог соломку подстелил.
   - Да нет, доктор, - улыбнулся Глеб, морщась от боли. - Просто  старая
привычка. А привычка - вторая  натура  Услышав  взрыв,  я  забрался  под
топчан. Вот это меня и спасло.
   - Ну, до этого надо еще додуматься, успеть сообразить.
   - Я не думал и не соображал. Пока бы я  размышлял,  что  мне  делать,
наверняка меня  двадцать  раз  раздавило  бы  в  лепешку.  Я  действовал
автоматически, как робот.
   - В общем-то, у вас все в  порядке.  Но  полежать  еще  недельки  две
придется.
   - Скажите, Павел Николаевич, на улице холодно?
   - Да, настоящая зима. Градусов девять. Морозец, снежок идет. - .
   - Я люблю, когда идет снег.
   - Я тоже люблю, - признался хирург. - Хотя Новый год  я  не  люблю  с
детства.
   - Почему, доктор? - удивился Глеб.
   - Я не  люблю  запах  хвои.  Он  вызывает  у  меня  очень  неприятные
ассоциации.
   - Понимаю вас, - сказал Глеб, сжимая и разжимая пальцы рук.
   - Я смотрю, вы уже гимнастикой занялись?
   - Надо, доктор, надо.
   -  Ну  что  ж,  продолжайте  в  том  же   духе.   Но   смотрите,   не
переусердствуйте, будьте осторожны. У вас слишком много повреждений, так
что поаккуратнее.
   - Да-да, доктор, я понял.
   - Ну, если вам все понятно, то до встречи. Вечером обязательно зайду.
   - Буду рад вас видеть.
   - Да, кстати, совсем забыл. Полковник Поливанов передал вам магнитолу
и диски. Я сейчас попрошу, чтобы принесли.
   - Магнитолу и диски? - изумленно посмотрел на хирурга Глеб.
   - Да, какие-то диски.  Я  глянул,  там  сплошная  классика  -  Верди,
Моцарт, Россини, Пуччини. Наверное, вам нравится?
   - Да, я люблю классическую музыку.
   - А вот я к ней абсолютно равнодушен. Она меня почему-то не трогает.
   - Кому что, доктор.
   - В общем, я сейчас скажу, чтобы принесли.
   Глеб прикрыл глаза в предвкушении удовольствия.
   Он даже забыл о боли, которая буквально наполняла его тело,  разрывая
на части. От морфия Глеб отказался, он решил  привыкать  к  боли,  решил
научиться ее переносить,  вернее,  приучить  себя  к  ней.  Ведь  доктор
сказал, что ему еще как минимум месяца четыре или пять придется  жить  с
болевыми ощущениями.
   "Ну, скорее же несите магнитолу!"
   Глеб открыл глаза и принялся следить за плавным  кружением  снежинок,
за их обязательным падением.
   - Идут белые снеги, - шептал Глеб, - как по ниткам скользя.  Жить  да
жить бы на свете, да, наверно, нельзя...
   "А Поливанов молодец. И самое главное - что я не просил его об  этом,
он сам догадался. С музыкой я скорее встану на ноги, в пять раз  скорее.
И не буду лежать две-три недели, уже  через  семь-восемь  дней  я  начну
ходить. Ходить! - четко повторил себе Глеб. - Ты должен ходить!  А  если
должен, то встанешь".
   Когда молоденькая медсестра  покинула  палату,  оставив  на  тумбочке
рядом с  кроватью  японскую  магнитолу  и  стопку  компакт-дисков,  двое
мужчин, дежуривших у дверей, переглянулись. А  еще  через  минуту  из-за
двери послышалась музыка.
   Глеб смотрел на падающий снег и слушал Верди.
   И ему казалось, что он видит голубое небо, по которому  быстро-быстро
мчатся легкие, белые, похожие на хлопья пены, облака.
   "Мне становится лучше", - говорил себе Глеб Сиверов.

Глава 17

   С тех пор, как прогремел взрыв и особняк на берегу озера  взлетел  на
воздух, прошло чуть больше двух недель.
   На генерала Потапчука было оказано сильнейшее  давление,  и  пришлось
отстранить  полковника  Поливанова  от  дела,  связанного  с  подпольным
производством наркотиков. Сейчас  полковнику  Поливанову  было  поручено
заниматься солнцевской группировкой, и он, в душе проклиная своего  шефа
и всех тех, кто над  ним,  обложился  папками  с  уголовными  делами  на
преступных авторитетов, которые, по его версии,  руководили  солнцевской
группировкой и контролировали ее.
   Но хоть Поливанов и был официально отстранен от  дела,  связанного  с
отставным полковником КГБ Владимиром Владиславовичем Савельевым, он  все
равно продолжал им заниматься. Правда,  теперь  негласно.  У  Поливанова
имелась папка с  документами,  которую  он  хранил  у  себя  дома  среди
подшивок журналов на книжном стеллаже. И по вечерам,  вернувшись  домой,
он начинал просматривать документы, помня наказ генерала Потапчука:
   - Ты, Станислав Петрович, сейчас под колпаком.
   Прости меня за черный юмор. За каждым твоим шагом пристально следят и
на этот раз докладывают не мне, а туда - тем, кто заставил меня  закрыть
это дело. Так что будь  бдителен  и  предельно  аккуратен.  Я  прекрасно
понимаю, что ты, несмотря на мои запреты, несмотря на официальную бумагу
и несмотря на то, что дело о наркотиках у тебя изъяли, все равно  будешь
им заниматься.
   Но смотри, будь осторожен. Мне даже кажется, что и наш друг находится
в опасности.
   Тогда полковник Поливанов ничего не  сказал  генералу  Потапчуку.  Он
сидел напротив него, оперев локти о стол, и только лишь качал головой  в
ответ на слова шефа.

***

   А Глеб Сиверов в это время находился на  квартире  двоюродного  брата
полковника Поливанова. Брат Станислава Петровича работал во Внешторге  и
в Москве за последние четыре года появлялся всего лишь раза два.
   Он жил в Риме, а его большая трехкомнатная квартира  в  районе  метро
"Сокол" пустовала. Вот ее-то Поливанов  и  отдал  в  распоряжение  Глеба
Сиверова. Тот, покинув больницу раньше положенного срока, приехал вместе
с Поливановым на квартиру его брата Геннадия.
   - Ты будешь жить там, тебе необходимо скрываться, - сказал по  дороге
в машине полковник Поливанов  Сиверову.  -  О  твоем  существовании  уже
слишком многие знают, и ты становишься для них очень опасен.
   - Что с Савельевым? - спросил Глеб, потирая ноющее плечо.
   - Продолжаем искать. Но думаю, что  это  бесполезно.  Слишком  уж  он
осторожен и опытен. Надежда лишь  на  то,  что  где-нибудь  он  случайно
засветится.
   - Мне кажется, - задумчиво сказал Глеб, глядя на  заснеженные  улицы,
по которым мчался автомобиль, - он должен будет связаться с  теми,  кому
поставлял наркотики в Америке.
   - Да, я об этом думал. Я успел допросить Олега Пескаренко.
   - Это что, один из химиков?
   - Да. Самый молодой, но и самый талантливый.
   Правда, применение своему таланту он нашел гнусное.
   Сейчас он в этом раскаивается, нечего раскаяние запоздалое.
   - И что, думаешь, он пропадет? - скептично усмехнулся Глеб.
   - Думаю, нет. Такие люди, как он, нужны. Его вытащат из  зоны,  и  он
будет продолжать заниматься своим  гнусным  делом  где-нибудь  в  другом
месте. Его, может быть, даже вывезут за границу...
   - Так что он все-таки тебе сказал?
   Поливанов даже на минуту  задумался,  не  решаясь  сообщить  Глебу  о
результатах допроса.  Глеб  напряженно  ждал,  глядя  на  уставшее  лицо
полковника.
   - Пескаренко мне  сказал,  что  перед  своим  исчезновением  Савельев
попросил  его  сделать  детальную  и  абсолютно  точную  технологическую
документацию о производстве наркотиков и записать все на дискету.
   - И что, он сделал? - спросил Глеб.
   - Конечно, - спокойно ответил Поливанов - И  скорее  всего,  Савельев
исчез вместе с этой дискетой.
   Надеюсь, ты понимаешь, - Поливанов чуть сбросил скорость  и  взглянул
на Глеба, - что эта дискета стоит бешеных денег и  Савельев  обязательно
будет искать на нее покупателей.
   - А почему ты уверен, что Савельев будет  искать  покупателей,  а  не
попытается организовать производство? Ведь производство - это постоянный
доход, а продажа дискеты даст только разовую прибыль.
   -  Думаю,  Савельев  не  так  глуп.  Дискету  можно  продать   разным
покупателям.  Можно  продать  на  Западе,  можно  продать   американцам,
китайцам, японцам - кому угодно.
   - Если об этом узнают, его же уничтожат, - вновь скептично усмехнулся
Глеб.
   - Естественно, такая игра опасна. Но зато она принесет чистые деньги,
и очень большие.
   - Сомневаюсь, что Савельев так поступит. Я  его  немного  знаю,  имел
счастье познакомиться, - в  глазах  Глеба  вспыхнули  злые  огоньки.  Он
прищурился, словно  целясь  в  невидимого  противника.  -  Мне  кажется,
Савельев попытается продать дискету и  на  этом  закончит  свою  карьеру
предпринимателя-промышленника.
   - Хорошо, если так.
   - Именно так он поступит, - с уверенностью проговорил Глеб. - Поэтому
советую попытаться выйти на тех, кто с ним был связан в Штатах.
   - Если бы мы знали!
   - Но хоть какие-то  хвосты  есть?  Хоть  за  какую-то  ниточку  можно
ухватиться?
   - Да, если бы Прищепов был жив, то вполне возможно, нам это и удалось
бы.
   - Ну извини, Станислав Петрович, мне ничего не  оставалось,  и  я  не
виноват в том, что этот мерзавец мертв.
   - А хоронили его очень прилично, говорили красивые речи. Пришло много
художников, артистов, музыкантов.  В  общем,  прощались  как  с  великим
меценатом и покровителем изящных искусств.
   - Ясное дело, - промолвил Глеб и уперся руками в панель перед собой.
   - Что, больно?
   - Да нет, я уже привык.
   - Ничего, ничего. У моего брата прекрасные тренажеры, так что у  тебя
будет возможность привести себя в порядок.
   - Постараюсь. Думаю, через неделю я уже окончательно встану на ноги.
   - Только прошу тебя, будь осторожен, - сказал  Поливанов,  сворачивая
во дворы.
   - Что ты имеешь в виду, Станислав Петрович?
   - Думаю, тебя попытаются найти. И кроме того, тебя попытаются убрать.
Ведь ты абсолютно лишний свидетель.
   - Со мной это не впервые. И поэтому я не очень боюсь.
   - Все равно будь осторожен.
   Автомобиль Поливанова остановился у  подъезда,  упершись  колесами  в
бордюр.
   - Третий этаж, квартира двадцать восемь. Сразу же по телефону снимешь
квартиру с сигнализации. Вот тебе на всякий случай телефонный аппарат  и
номер, который не прослушивается. Сможешь  со  мной  связаться  в  любое
врем