, - ты знаешь, я люблю тебя, как  родного
сына, но иногда ты меня просто удивляешь. В тот день, когда моя  жена  родит
мне такого дурака, как ты, я решу, что Аллах отвернулся  от  меня.  Если  он
знает пароль, зачем ты звонишь? Вези его сюда, и мы посмотрим, тот ли он, за
кого себя выдает. Если это подсадной, я разрешу тебе перерезать ему  глотку.
Не понимаю, дорогой, в чем проблема?
   Не дожидаясь ответа,  он  отключил  телефон  и  передал  трубку  все  еще
стоявшей рядом жене. Та бесшумно исчезла и вскоре вернулась с третьей чашкой
кофе.
   - Слушай, что делаешь, а? - спросил у нее Судья. - Убить меня  хочешь?  И
так глаза на лоб лезут... Ладно, давай. Хороший кофе, как  хорошая  женщина,
никогда не надоедает. Ты хорошая женщина, а?
   Жена покраснела, вызвав у Судьи взрыв довольного смеха, и снова  исчезла.
Она была еще слишком молода, чтобы быть  по-настоящему  хорошей  женщиной  в
понимании Судьи, но у нее были необходимые задатки. Беда состояла в том, что
рано или поздно все женщины становились слишком  старыми,  безвкусными,  как
кофе, слишком долго простоявший в открытой банке. Впрочем,  дети  продолжали
рождаться, и, по статистике, половину из них составляли девочки, так что и в
этом плане печалиться было не о чем.
   Продолжая  посмеиваться,  Судья  поднял   каракулевый   воротник   своего
большого, просторного черного пальто, поглубже  надвинул  папаху,  чтобы  не
мерзли уши, и поднес к губам чашку. Туман  понемногу  рассеивался,  неохотно
поднимаясь вверх. Строго говоря, это был не туман  как  таковой,  а  облако,
опустившееся чересчур низко, - наверное, потому, что там, наверху,  все  уже
было занято. Глядя, как из  тумана,  который  на  самом  деле  был  облаком,
мало-помалу проступают очертания ближних склонов, Судья подумал, что жить на
самом верху очень хорошо. Важно только знать, где он, тот верх,  на  котором
будет хорошо только  тебе  и  никому  другому.  Масхадов  тоже  вскарабкался
наверх, но вот вопрос: уютно ли ему там? Судья полагал, что не очень,)  и  в
который уже раз порадовался тому, что может при желании проспать до полудня,
а потом еще долго бездумно стоять на  террасе,  чашку  за  чашкой  потягивая
отличный турецкий кофе и не торопясь,  с  удовольствием  покуривая  отличные
американские сигареты.  Пусть  политикой  занимаются  те,  кто  не  способен
заработать на жизнь своим трудом. А потом, когда  они  доберутся  до  самого
верха, их можно будет купить. В деньгах недостатка не предвидится, поскольку
станок - ха-ха! - работает днем и ночью.
   Он уже собрался вернуться в тепло и уют своего просторного, как и  пальто
с каракулевым воротником, выстроенного на века и богато обставленного  дома,
когда внизу, вынырнув из-за угла, появилась  незнакомая  пятидверная  ?нива?
модного цвета ?мурена? с противоударной дугой на бампере и с дополнительными
противотуманными  фарами.  Глубокий  синевато-зеленый  цвет   лишь   кое-где
проглядывал сквозь слой дорожной грязи, стекла  были  забрызганы  до  полной
потери  прозрачности,  лишь  спереди  виднелись  два  протертых  неутомимыми
?дворниками? окошечка, через которые сидевшие в машине люди  могли  смотреть
на дорогу.
   Судья шевельнул бровями. Машина была хорошая. Ездить по  здешним  дорогам
на хорошей машине мог отважиться далеко не каждый,  и  только  по-настоящему
смелый  человек,  готовый  не  только  к  тому,  чтобы  выпячивать   колесом
накачанную грудь и выдвигать вперед нижнюю  челюсть,  но  и  к  тому,  чтобы
драться и стрелять в  каждого,  кто  попытается  к  нему  приблизиться,  мог
добраться на таком автомобиле до цели, миновав бесчисленных Ахметов, Мамедов
и Джафаров, засевших в придорожных кустах с автоматами  наперевес.  Человек,
прорвавшийся почти через всю Чечню на машине с московскими номерами, которая
выглядела как приглашение к ограблению, был достоин всяческого  уважения,  и
Судья подумал, что не хотел бы иметь такого врага.
   Машина остановилась перед  железными  воротами  его  особняка  и  коротко
просигналила.
   - Аяз, дорогой, пропусти! - крикнул Судья, перегнувшись через перила.
   Аяз, как всегда, возник словно бы ниоткуда - во всяком случае, совсем  не
оттуда, где его ожидал увидеть Судья. Несмотря на полученное приказание,  он
держался настороженно и не  опустил  направленный  на  машину  автомат  даже
тогда, когда ее дверца распахнулась и на дорогу выбрался Джафар.
   Судья закурил еще одну сигарету и стал наблюдать, как московский гость  в
сопровождении Джафара поднимается по  живописной,  выложенной  диким  камнем
дорожке, которая уступами вела от ворот к высокому крыльцу  особняка.  Гость
был одет в полевую форму офицера российской армии, и Судья, который  никогда
не жаловался на зрение, без труда разглядел майорские звезды  на  его  мятых
погонах и хлопающий  клапан  пустой  кожаной  кобуры.  Это  был  конечно  же
маскарад, но вид офицерской формы пробудил в Судье условные  рефлексы,  и  у
него на несколько секунд испортилось настроение.
   Джафар, смуглый красавец с окладистой  черной  бородой,  который  мог  бы
служить моделью для рекламного плаката,  призывающего  записываться  в  ряды
воинов ислама, расправив широкие плечи, подошел  к  Судье  и  молча  положил
перед ним на широкие перила содержимое карманов гостя - пистолет  ?Макаров?,
две запасные обоймы, какие-то ключи, бумажник,  сотовый  телефон  и  военный
билет в твердой темно-синей обложке. Сверху лег швейцарский армейский нож со
множеством лезвий. Судья заметил, что красавец Джафар положил  нож  с  явной
неохотой и  немного  в  стороне  от  всего  остального,  и  снова  лучезарно
улыбнулся. Заметив эту улыбку, Джафар слегка вздрогнул и поспешно отступил в
сторону.
   - Здравствуй, дорогой, - сказал Судья, делая шаг навстречу гостю, который
стоял на верхней ступеньке  лестницы  с  безразличным  выражением  лица.  То
обстоятельство, что позади него стоял Аяз,  упираясь  ему  в  спину  стволом
автомата, казалось, ничуть не смущало гостя. - Джафар сказал, что ты  назвал
ему пароль.
   - Повторить? - с плохо скрытой насмешкой поинтересовался гость.
   - Зачем повторять? - удивился Судья. - Лучше  скажи,  ты  мне  что-нибудь
привез?
   - Привез, - сказал человек в майорских погонах, - но твой  Джафар  решил,
что я привез это ему.
   Судья молча перевел взгляд на Джафара. Он продолжал улыбаться, но  Джафар
на глазах съежился и даже потемнел, словно улыбка Судьи была  радиоактивной.
Отступив еще на шаг, он принялся лихорадочно рыться в  карманах,  все  время
поддавая  локтем  норовивший  сползти  со  спины  на  грудь  автомат.  Судья
терпеливо ждал, и только его улыбка с каждой секундой становилась все шире и
радостней, пока не  начала  походить  на  плотоядную  ухмылку  белой  акулы.
Человек в майорских погонах смотрел на возню Джафара со скучающим выражением
лица, словно тот был не человеком, а приземлившейся на перила террасы мухой.
   Наконец Джафар, который к  этому  времени  уже  успел  изрядно  вспотеть,
выудил из глубокого кармана бриджей мятую стодолларовую купюру с  оторванным
уголком и торопливо протянул ее Судье. Судья расправил купюру,  повертел  ее
перед глазами, разглядывая на свет, и даже поскреб ногтем.
   - Чего скребешь? - подал голос гость. - Не бойся, не настоящая.
   - Да, - сказал Судья, - узнаю свою работу. Ну а вдруг?
   - Ишь, разбежался, - не утруждая себя излишней вежливостью, сказал гость.
   - Да, - повторил Судья, положил купюру на перила, придавив ее  пистолетом
гостя, чтобы ненароком не улетела,  и  неторопливо  извлек  из  недр  своего
просторного пальто большое черное портмоне, сильно потертое на сгибах  и  от
долгого пользования приобретшее тот особый благородный лоск, который  присущ
только  очень  качественным  изделиям  из  натуральной  кожи.  -  Джафар,  -
продолжал он, не глядя на боевика, - я часто говорил тебе, что ты глуп, и  я
не лгал. Можно любить глупого  человека.  Это  трудно,  но  возможно.  Можно
любить человека, который жаден и все время норовит  что-нибудь  украсть.  Но
любить человека, который и жаден, и глуп одновременно, нельзя.  Это  опасно,
Джафар. Жадный дурак рано или поздно станет предателем. Сегодня ты украл то,
что тебе вовсе не предназначалось, и попытался  обмануть  меня.  Могу  ли  я
после этого верить тебе, Джафар? Могу ли я после этого тебя любить?
   Его  голос  звучал  мягко,  почти  ласково,  в  нем  слышалось  искреннее
сожаление, но Джафар на  глазах  покрылся  мертвенной  бледностью  и  тяжело
рухнул  на  колени  -  не  опустился  и  не  упал,  а  именно  рухнул,   как
подрубленный.
   Гость широко зевнул, прикрыв рот ладонью, и отвернулся.
   - Прости, Судья, - едва слышно прошептал Джафар.
   - Аллах милостив, - ответил Судья. - Может быть, при  личной  встрече  ты
сумеешь объяснить ему, что не имел в виду ничего дурного.
   Он щелкнул жирными пальцами, и стоявший на лестнице  Аяз,  одним  плавным
движением обогнув гостя, с лязгом передернул затвор автомата.
   - Нет! - крикнул стоявший на коленях боевик. - Нет, Судья! За что?!
   Автомат подпрыгнул в руках  Аяза,  издав  резкий  звук,  похожий  на  те,
которые Судья слышал утром, но гораздо более громкий. Откуда-то  взметнулась
стая ворон и закружилась над селением, оглашая всю  округу  своими  хриплыми
криками. Медная гильза со звоном запрыгала по метлахской плитке  пола.  Труп
Джафара лицом вниз упал под ноги Судье.
   Судья перешагнул через труп, морща нос от кислого запаха пороховой  гари.
Он запустил пальцы в портмоне,  выудил  оттуда  маленький  клочок  бумаги  и
приложил его к распластанной на перилах купюре как раз в том месте,  где  от
нее был оторван уголок. Линии надрыва совпали идеально.
   - Скажи мне твое имя, дорогой, - попросил Судья. - Не могу же я  называть
тебя майором! Ты ведь, наверное, вовсе не майор?
   - Майор, майор, - сказал  гость.  -  Зови  меня  Романом.  Если  цирковое
представление окончено, то, может быть, мы поговорим? Я  чертовски  устал  и
проголодался.
   - О чем речь, дорогой?! Где будем шашлык кушать - на свежем воздухе,  как
положено, или в доме?
   - Знаешь, Судья, - сказал посланец генерала Апрелева, - свежим воздухом я
сыт по горло. Если ты не возражаешь, я бы прошел в дом.
   - Обязательно, дорогой! - воскликнул Судья, торопливо бросаясь вперед и с
преувеличенным радушием открывая перед гостем  дверь.  -  Заходи,  будь  как
дома, очень прошу! Такой гость, такой гость!  Убери  падаль,  -  уже  другим
голосом сказал он Аязу, когда майор вошел в дом.
   Покружив еще немного, вороны, как по команде, развернулись над поселком и
взяли курс на восток.

***

   - По этой дороге, сержант, - сказал Слепой, указывая на  дорогу,  которая
змеилась по склону немного ниже того места, где они стояли. - Путь неблизкий
и непростой, но, если  не  будешь  снова  хлопать  ушами,  через  пару  дней
доберетесь до своих. Вы уж постарайтесь добраться, ладно?
   - Не нравится мне это, - сказал Тараканов.
   Ободранный, грязный, с обмотанным кровавой тряпкой плечом, до самых  глаз
заросший густой медно-красной щетиной, встрепанный и несчастный,  он  больше
походил на рыжего и очень незадачливого разбойника с большой дороги, чем  на
сержанта спецназа  ВДВ.  Стоявшая  рядом  с  ним  Марина  Шнайдер  выглядела
немногим лучше, но продолжала упорно цепляться за ручку видеокамеры.
   Глеб потер ладонью собственный подбородок, с отвращением ощутив под рукой
колючую поросль, которой оставалось совсем  немного,  чтобы  превратиться  в
настоящую бороду, и с неудовольствием покосился на видеокамеру.  ?Зараза,  -
подумал он о Марине. - Ну да не драться же с ней, в самом  деле...?  Еще  он
подумал о времени и, в частности, о том, как быстро оно бежит. Оглянуться не
успеешь, а у тебя уже выросла борода,  в  которой  наверняка  слишком  много
седины, а задание, между прочим, до сих пор не выполнено.
   "Не правда, - сказал он себе. - Теперь я знаю имя и место. Более того,  я
уже почти пришел. Осталось всего  ничего  -  раздавить  эту  сволочь  голыми
руками и вернуться. Начать и кончить, иными словами. Не нравится ему... Зато
мне нравится. Я просто в восторге, если уж говорить начистоту."
   - А мне плевать на то, что тебе это не нравится, - сказал он. -  Мне  вся
эта бодяга не нравится, с самого начала и до самого конца, так  что  же  мне
теперь - лечь на землю и звать маму? Иди, сержант, не доводи  до  греха.  Да
смотри, прямо по дороге не ломись - шлепнут.
   - Сами ученые, - буркнул Тараканов. -  Ну...  Глеб  первым  протянул  ему
руку. Тараканов стиснул ее,  резко  крутанулся  на  каблуке,  поддал  локтем
автомат (им все-таки удалось найти один  неповрежденный  ?Калашников?  возле
разбитого танка, но патронов в нем было всего полрожка),  и  широко  зашагал
вниз по склону, свирепо попирая каменистую почву стоптанными каблуками своих
высоких кирзовых ботинок.
   - Догоняйте, - сказал  Глеб  Марине.  -  А  то  придется  бежать.  Привет
Нью-Йорку.
   Марина смотрела  на  него  широко  открытыми  глазами,  которые  казались
чересчур синими, даже если смотреть на них через дымчатые стекла  очков.  ?И
чего таращится, - с неловкостью подумал Глеб. - Небритых мужиков не видела?"
   Марина вдруг совершенно по-бабьи всхлипнула и повисла у него на шее. Глеб
почувствовал на щеке что-то теплое и влажное и попытался отстраниться.
   - Отставить обниматься, -  сказал  он,  старательно  разыгрывая  из  себя
солдафона.
   - Почему? - не поднимая головы и цепляясь за  него,  как  клещ,  спросила
Марина. Тяжелая видеокамера при этом больно упиралась  Глебу  в  позвоночник
каким-то твердым углом.
   - По трем причинам, - ответил Глеб. - Во-первых, я женат.  Во-вторых,  от
меня дурно пахнет...
   - От меня тоже.
   - Не перебивайте старших. Это была третья причина. Ах,  да,  есть  еще  и
четвертая. Ваша чертова камера вот-вот сломает мне позвоночник.
   Марина изо  всех  сил  оттолкнула  его,  напоследок  проехавшись  камерой
поперек спины. Глеб постарался не поморщиться, когда угловатый ящик  зацепил
подсохшую рану на ребрах. Пуля прошла по касательной, скользнув по кости, но
рана мешала двигаться, все время норовя разойтись и начать кровоточить.
   - Вы-Вы-Вы негодяй! - выкрикнула Марина. От волнения у  нее  даже  пропал
акцент. - С вами невозможно разговаривать!
   - И не надо, - сказал Глеб. - Лучше идите. Вон Тараканов совсем заждался.
Марина вдруг сникла.
   - Спасибо вам за все, - сказала она. - Хотите, я сотру запись на пленке?
   - Не стоит, - ответил Глеб. - Я уже стер.
   - Что?.. - Марина задохнулась. - Как?.. Да как вы...
   -  Счастливо  добраться,  -  сказал  Глеб,  повернулся  к  ней  спиной  и
неторопливо зашагал вверх по склону. Нож Беслана в  простых  кожаных  ножнах
при каждом шаге хлопал его по бедру, как дружеская ладонь.
   На протяжении первых ста метров он все время  ждал,  что  Марина  вот-вот
догонит его и со всего  маху  треснет  по  голове  тяжелой  профессиональной
видеокамерой фирмы ?Панасоник?, но, оглянувшись, он  увидел  ее  на  прежнем
месте. Марина, держа камеру в опущенной руке, смотрела  ему  вслед.  Немного
ниже по склону пламенела лохматая макушка Тараканова, который  тоже  смотрел
ему вслед,  словно  он  был  паладином,  уходящим  на  битву  с  огнедышащим
драконом.
   "Связался  я  с  вами,  ребята,  -  подумал  Глеб.  -  Это  правда,   что
профессионал должен работать один. Ну, чего  уставились?  Вы  ведь  даже  не
знаете, кто я такой и куда иду. Так, прохожий..."
   Он помахал рукой, и Тараканов махнул в ответ. Марина не  пошевелилась,  и
Глеб, повернувшись к ней спиной, продолжил подъем. Больше он не оглядывался.
Ему было немного грустно.  Это  было  вполне  естественное  чувство,  но,  к
сожалению, совершенно неуместное в данный момент, и он  выбросил  из  головы
все лишнее.
   Час спустя он услышал слева от себя, совсем неподалеку,  звуки  короткой,
но яростной перестрелки. Как ни велико  было  искушение  подойти  поближе  и
поинтересоваться  результатом,  Глеб  не  стал  отклоняться  от   избранного
маршрута. Перестрелка все равно закончилась, да и  вряд  ли  в  этих  местах
могли оказаться федералы. Разве  что  его  родная  контора,  поверив  в  его
смерть, решила еще разок попытаться действовать по  старинке,  опергруппами.
Поразмыслив, Глеб решил,  что  это  сомнительно:  после  гибели  Логинова  и
Славина все ниточки, ведущие к Судье, были обрублены.
   Он снова вспомнил то, что говорил о Судье Беслан.  Судя  по  его  словам,
Судья жил в полной изоляции и никому не подчинялся, ограничивая свои связи с
внешним миром короткими разбойничьими набегами на соседей и отправкой партий
свежеотпечатанных долларов  за  границы  Ичкерии.  Конечно,  Беслан  не  мог
считаться носителем истины в последней инстанции, но к чему  бы  ему  врать?
Получалось, что Судья работал сам по себе, а вовсе  не  под  эгидой  высшего
руководства боевиков. Сам добывал сырье, сам устанавливал оборудование,  сам
печатал фальшивки, сам покупал на эти фальшивки  Логинова,  сам  обеспечивал
транспорт, сам отбивался от соседей - все сам... Кто-то  принимал  гробы  на
месте, в Москве - тоже люди Судьи? И кто-то, черт подери, занимался тем, что
конвертировал огромные суммы фальшивых денег, распространяя  их  по  стране,
как медленно действующий яд. Если этим тоже занимался Судья, то  получалось,
что он обладает поистине волшебным могуществом. Какой-нибудь Аль  Капоне  не
годился ему в подметки, не говоря уже о всяких  Дудаевых-Басаевых  и  прочей
мелочи.
   Черта с два, сказал себе Глеб. Тоже мне, король Артур и  рыцари  круглого
стола... Председатель шариатского суда из  горного  селения  с  ветеринарным
или, скажем, средним техническим образованием. Что это еще  за  доморощенный
гений у нас завелся? А вот мы подойдем поближе и посмотрим, что это за гений
такой. Только шлепать его сразу ни в коем случае нельзя, потому что он может
рассказать много интересного...
   Он остановился, потому что перед ним была стена.  Светло-серый  камень  с
рыжими пятнами мха и обесцвеченными прядями приютившейся на  узких  выступах
мертвой травы отвесно поднимался в серое небо. На  глаз  здесь  было  метров
двадцать пять по вертикали. Справа, в сотне метров от того места, где  стоял
Глеб,  валялся  сплющенный,  обгоревший  корпус  военного  вертолета.   Одна
согнутая лопасть косо торчала вверх, другой не было видно. Слева,  почти  на
границе видимости, скала расступалась надвое,  пропуская  сквозь  себя  едва
различимую нитку дороги. Глядя на эту расщелину, Глеб подумал,  что  лучшего
места для засады просто не найти. Если Судья живет, как  барон-разбойник,  в
своем замке, то подходы к его цитадели должны неплохо  охраняться.  Недавняя
перестрелка служила тому наилучшим подтверждением. А если взять в расчет еще
и разбитый вертолет."
   Глеб вдруг всей кожей ощутил, что стоит на  открытом  месте,  представляя
собой  завидную  мишень.  Он  еще  раз  посмотрел  налево,  на  нырявшую   в
подозрительную расщелину дорогу, потом направо, на разбитый, дотла сгоревший
вертолет. Карабкаться по отвесной стене не хотелось.
   - И можно свернуть, обрыв обогнуть, - печально пробормотал он,  -  но  мы
выбираем трудный путь...
   Подъем занял около часа и оказался немного  проще,  чем  ожидал  Глеб.  В
самых трудных местах он помогал себе ножом Беслана, вгоняя его в щели  между
камнями и поминая добрым словом Тараканова, настоявшего  на  том,  чтобы  он
взял себе хотя бы нож.  Наконец  он  перевалил  через  щербатый,  сглаженный
непогодой край скалы и растянулся на относительно ровной площадке,  переводя
дыхание и чувствуя, как мелко дрожат, отходя после  нагрузки,  мышцы  рук  и
ног.
   Немного отдышавшись, он свесил голову с края скалы и посмотрел вниз.  Вид
отсюда открывался превосходный, но Глеб дал  себе  слово,  что,  если  этого
можно будет избежать, он ни за что не пойдет обратно тем же путем.
   Окончательно придя в себя,  он  двинулся  в  ту  сторону,  где  проходила
за