само собой
разумеющемся. - Их перестреляли как бешеных собак, всех до  единого.  Хочешь
посмотреть на них? Они наверняка до сих пор лежат там, где их настигли  пули
моих джигитов.
   - Черт подери, Судья! - не сдержался Роман. - Сидеть тихо  -  это  значит
сидеть тихо. Они что, атаковали тебя, эти наемники?  Они  просто  шли  мимо,
чтобы соединиться с Хаттабом, а твои люди напали на них из засады. Я уже  не
говорю  о  том,  что  этим  они  помогли  войскам  федералов.  Но   ты   сам
напрашиваешься на неприятности. Что ты станешь делать, когда Хаттаб узнает о
твоих разбойничьих выходках и придет сюда, чтобы  призвать  тебя  к  ответу?
Хаттаб не станет проводить следствие и вызывать адвоката. Он просто подвесит
тебя за ноги, и кому,  спрашивается,  от  этого  будет  хорошо?  Тебе?  Мне?
Хаттабу? Или, может быть, твоей молодой  жене,  которую  изнасилуют  бешеные
арабы Хаттаба?
   - Хаттаб ничего не узнает, - сказал Судья.  -  Не  осталось  никого,  кто
пошел бы к нему  и  рассказал  о  том,  что  случилось.  А  мне  были  нужны
боеприпасы. И потом, сидя в Москве, легко судить о том, что я должен и  чего
не должен делать. Это я живу здесь, а не  ты.  Я  хозяин  этих  гор,  и  мне
решать, как поступить с теми, кто без приглашения пришел на мою землю.
   - Я же просил: не надо лезгинки, - устало сказал Роман. - Я просто  хотел
сказать, что мы можем спасти тебя от военной прокуратуры, но не  от  Хаттаба
или Шамиля. О том, какой ты здесь хозяин, расскажешь им, когда  их  минометы
начнут обстреливать твое подворье вон с тех склонов. А  мне  это  совсем  не
интересно. Я не хочу тебя обидеть, Судья, но  умный  человек  должен  хорошо
знать свое место, чтобы избежать ненужных неприятностей. Посмотри на меня. Я
мог бы нацепить генеральские погоны и заставить тебя разговаривать  со  мной
стоя. Не веришь? Поверь, это  так.  Но  зачем  мне  почести,  которых  я  не
заслуживаю? Радость приносит только то, что принадлежит тебе по праву.
   - Ты говоришь обидные слова, - после продолжительной паузы ответил Судья,
- но в них много правды. Я слышал, что вы, русские, поступаете  так  всегда,
когда хотите помочь другу, и  это  правильно.  Если  солнце  удачи  ослепило
твоего друга, возьми его за руку и поставь на верную тропу, а  еще  дай  ему
темные очки, чтобы он мог видеть пропасти по обе стороны  дороги.  Нет,  это
правильно, клянусь! Здесь достаточно собак, готовых днем и ночью лизать  мне
зад. Я не в обиде на тебя, дорогой. Давай выпьем.
   - Вот это правильно, - сказал Роман. - Выпьем и снова нальем, совсем  как
в песне. Но не забудь, ты  обещал  показать  мне  цех.  Теперь,  когда  этот
мерзавец совсем рядом, там надо выставить тройную охрану.
   - Ты все-таки думаешь, что это он?
   - А ты думаешь, что твои часовые  перепились  чачи  и  уронили  рацию  со
скалы? Не будь наивным, Судья.  И  не  забывай  надевать  бронежилет,  когда
выходишь из дома. От этого человека можно ожидать  чего  угодно.  Кто  может
поручиться, что он не  наблюдает  за  нами  через  оптический  прицел  прямо
сейчас?
   Судья  ухмыльнулся,  как  будто  услышал  удачную  шутку,  но  его  глаза
стремительно метнулись к  зашторенному  окну,  через  которое,  если  бы  не
плотная ткань бархатных портьер, открывался бы великолепный вид  на  суровые
склоны гор.
   - Я поставлю на ноги всех, - сказал  он.  -  Клянусь,  мы  поймаем  этого
шакала.
   - Не надо его ловить, - устало произнес Роман. - К черту! Его надо просто
пристрелить и для надежности отрезать голову. Без разговоров! А потом сжечь.
   Судья внимательно посмотрел на него поверх коньячной рюмки.
   - Боишься, дорогой?
   - Нет, - соврал Роман. - Просто немного беспокоюсь.

***

   Глеб опустил бинокль и со вздохом облегчения вернул на место сдвинутые на
лоб  дымчатые  очки.  Глаза  у  него  ломило  от  напряжения,  а  все   тело
основательно затекло от долгого сидения в одной и той же неудобной позе.  Не
вставая с места и не меняя положения тела, он проделал несколько  упражнений
на  расслабление,  усвоенных  им  еще  в  учебном  центре  спецназа   в   те
благословенные времена, когда все в жизни  казалось  простым  и  ясным,  как
изображение на экране черно-белого телевизора: вот друзья, а  вот  враги,  и
нечего  разводить  философию,  в  армии   не   место   вечно   сомневающимся
философам... Он вспомнил свои юношеские мечты  когда-нибудь  дослужиться  до
генерала и подумал, что тогда, в самом начале его карьеры, все  складывалось
в общем-то наилучшим образом. Сейчас он мог бы командовать  теми,  кто  брал
штурмом Грозный, будучи по-прежнему уверенным в своей правоте и в  том,  что
любого противника можно сломать массированным артиллерийским огнем и атаками
танковых колонн.
   Подумав о штурме, он снова поднес к  глазам  бинокль  и  в  тысячный  раз
осмотрел театр предстоящих военных действий.
   Дом был добротный и красивый. Он стоял на склоне  в  трех  сотнях  метров
ниже того места, где засел Слепой, и господствовал над селением,  как  замок
какого-нибудь средневекового феодала. С точки зрения обороны и  фортификации
это было не самое лучшее положение, но человеку  с  болезненным  самолюбием,
волей судьбы выбившемуся в ряды  хозяев  жизни,  оно  должно  было  казаться
единственно возможным.
   Дом  окружала  высокая  стена,  сложенная  из  дикого  камня   и   увитая
виноградными плетями. Это было очень живописно, но в  бинокль  Глеб  отлично
видел три ряда новенькой,  еще  не  успевшей  потемнеть  колючей  проволоки,
натянутой поверх стены и  предательски  проглядывавшей  сквозь  голые  плети
дикого винограда.
   Оба этажа большого кирпичного дома были опоясаны крытыми террасами, и  по
периметру крыши проходила обнесенная прочными перилами дорожка,  по  которой
расхаживал вооруженный ручным  пулеметом  часовой.  Еще  один  часовой,  как
маятник, бродил из стороны в сторону по террасе второго этажа, а в кустах  у
подножия  каменной  ограды  Глеб  заметил  оборудованную  по  всем  правилам
стрелковую ячейку, над замаскированным бруствером которой время  от  времени
начинал виться едва  заметный  голубоватый  дымок,  говоривший  о  том,  что
засевший в ней пулеметчик не может и часа просидеть без курева.
   Каменистый склон, отделявший Слепого  от  крепости  Судьи,  порос  редким
кустарником. Листвы на кустах, конечно же, еще не  было,  но  при  известной
осторожности подобраться к стене было  можно.  Подобраться  к  стене,  снять
засевшего в окопе пулеметчика и... И что дальше? Глеб понимал, что  войти  в
этот дом можно только по трупам, напролом, и очень сомневался, что  ему  это
удастся. Плотность ответного огня наверняка будет такова, что его  изрешетят
еще на гребне стены, и он повиснет, запутавшись в колючей проволоке, и будет
дергаться под градом пуль, как какой-нибудь дервиш на базарной  площади.  Но
время шло, и с каждой проведенной в засаде минутой  в  душе  Слепого  крепла
уверенность в том, что его появление больше не является для Судьи  секретом.
Час назад он поймал по рации какие-то весьма оживленные переговоры,  но  они
велись на местном диалекте, и он ничего не понял из сказанного. В целом  это
напоминало перекличку. Спустя десять минут после ее окончания от дома  Судьи
отчалила и на огромной скорости унеслась в сторону  ликвидированного  Слепым
поста набитая вооруженными людьми черная ?Волга?.
   - Ты дождешься, - тихонько пробормотал он себе под нос, грея озябшие руки
в карманах бушлата. - Вот сейчас эти ребята вернутся, доложат Судье  о  том,
что они увидели, и он, если еще  не  совсем  выжил  из  ума,  отдаст  приказ
прочесать окрестности. И что ты тогда станешь делать, одинокий герой?
   Из-за  угла  террасы  показался  часовой.  Глеб  посмотрел  на   часы   и
удовлетворенно  кивнул:  люди  Судьи  двигались   по   своим   маршрутам   с
механической регулярностью заводных кукол, как фигурки на  старинных  часах.
На протяжении одной минуты из каждых пяти с половиной задний фасад  дома  не
охранялся никем, кроме  сидевшего  под  стеной  в  сырой  стрелковой  ячейке
курильщика. Минута - это не так уж много, но ее будет вполне достаточно  для
того, чтобы перемахнуть через стену.
   Одно из окон второго этажа было задернуто  тяжелыми  бархатными  шторами.
Между шторами осталась щель, и сквозь эту щель Глеб  видел  плечо  сидевшего
боком к окну человека. На человеке была военная форма, что само по  себе  не
являлось диковинкой в здешних краях. Но, глядя в бинокль,  Слепой  отчетливо
различил майорскую звезду, украшавшую погон незнакомца. В доме Судьи  гостил
какой-то майор, и это было ужасно любопытно.
   Подглядывая в щель  между  неплотно  задернутыми  шторами,  Слепой  снова
пожалел, что на захваченном им  посту  не  оказалось  снайперской  винтовки.
Можно было попытаться поразить цель из автомата, но шансы уложить Судью  или
его гостя на таком расстоянии были невелики.
   - Ну, хватит, - прошептал он, опуская бинокль. - Хватит, хватит и еще раз
хватит. Снайперская винтовка - это очень хорошо, а система ?град? еще лучше.
Мечтать не вредно, но лучше все-таки браться за дело, пока дело  не  взялось
за тебя.
   Он начал прятать бинокль в чехол, но тут его внимание привлекло  какое-то
странное шевеление у подножия стены. В первый момент он решил, что у него от
напряжения рябит в глазах, а потом подумал, что наблюдает смену караула.  Но
то,  что  двигалось  сквозь  кустарник  параллельно  стене,  приближаясь   к
стрелковой ячейке, на дне которой, судя по поднимавшемуся оттуда дыму, опять
беспечно покуривал часовой, больше  напоминало  подкрадывающегося  к  добыче
хищника, чем разводящего в сопровождении нового караульного.
   Глеб снова поднес  к  глазам  бинокль  и  некоторое  время  обшаривал  им
кустарник, пытаясь снова засечь это плавное скользящее  движение.  Потом  он
увидел мелькнувшую между голых красно-коричневых  ветвей  спину  камуфляжной
куртки и в течение короткого промежутка времени был уверен,  что  это  идиот
Тараканов решил  действовать  на  свой  страх  и  риск  и  каким-то  образом
ухитрился опередить его в  этой  гонке,  где  победителю  в  качестве  приза
доставался отличный шанс сыграть в ящик.
   Потом человек, который подкрадывался к часовому, показался в прогалине, и
Глеб удивленно приподнял брови: перед ним  был  какой-то  араб  или  кто-то,
очень похожий на араба. Тонкий нос с горбинкой, темная, продубленная солнцем
и ветром кожа, красиво изогнутые брони, серьга в ухе... Ни  дать  ни  взять,
шейх на охоте, подумал Глеб.  Дело  портил  только  глубокий,  не  правильно
сросшийся шрам через всю щеку и свирепое,  как  у  тигра-людоеда,  выражение
лица. Бесшумно скользя  через  заросли,  араб  страшно  скалил  длинные,  не
правдоподобно белые зубы, и, глядя на него,  легко  было  поверить,  что  он
готов в любую минуту пустить их в ход.
   - Что за черт? - пробормотал Глеб. - Откуда здесь какие-то арабы?  Он  же
все мне испортит, этот сын аравийских пустынь...
   Предпринимать что-либо было уже поздно, да и что можно было предпринять в
такой сумасшедшей ситуации? Глеб устроился поудобнее, наблюдая за  развитием
событий в бинокль и гадая, откуда здесь  мог  взяться  араб,  да  еще  такой
ощеренный, свирепый и очень серьезно настроенный.
   Араб тем временем без приключений добрался до цели и мягко,  как  большая
кошка, спрыгнул в окопчик, вырытый у подножия стены. Глеб  увидел,  как  над
бруствером один-единственный раз взметнулась рука, в которой что-то блеснуло
тусклым ртутным блеском. Секунду спустя араб все так  же  легко,  словно  на
пружинах, выбрался из окопа, вытер о  штанину  лезвие  ножа,  задрал  рукав,
посмотрел на часы, кивнул и с обезьяньей ловкостью полез на стену,  цепляясь
за сухие плети дикого винограда. Глеб взглянул сначала на свой хронометр,  а
потом на дом и хмыкнул с невольным уважением: араб действовал не  наобум,  а
руководствуясь тем же расчетом, что и сам Слепой.
   - Оч-чень интересно, - вслух сказал Глеб. - Что ж, посмотрим. Вот  уж  не
думал, что кто-то вызовется сделать все за меня.
   Он вдруг вспомнил о перестрелке, звуки  которой  слышал  несколько  часов
назад. В какой-то мере это могло послужить объяснением внезапному  появлению
у дома Судьи этого одинокого  камикадзе,  вооруженного  автоматом,  ножом  и
отличным набором длинных и острых зубов. ?Мститель,  -  с  чувством  немного
отстраненного удивления подумал Глеб. -  Надо  же!  Все-таки  прав  Киплинг:
Запад есть Запад,  Восток  есть  Восток.  Черт  их  разберет,  этих  арабов.
Радовался бы, что удалось выжить, а он лезет в самое пекло, да  еще  и  зубы
скалит. Дело чести, надо понимать..."
   Впрочем, он мог ошибаться и знал это. Кто-то из соседей мог нанять  этого
араба, чтобы он свел счеты с Судьей, который, похоже, действительно  слишком
много себе позволял, хозяйничая на перевалах и горных тропах как единоличный
господин здешних земель. Наемнику все равно, за что получать деньги. Правда,
способ  выполнения  заказа  показался  Глебу  не  вполне  обычным.  Все-таки
снайперская винтовка была более надежным и безопасным  оружием,  чем  нож  и
автомат, да и наемные киллеры обычно предпочитают действовать на расстоянии,
не вступая в открытый бой. Какой смысл  убирать  заказанного  клиента,  если
рискуешь при этом погибнуть сам, не получив обещанного гонорара?
   Араб перемахнул через увенчанную тремя рядами колючей проволоки  каменную
стену, как заправский багдадский вор, ухитрившись даже не порвать брюки,  Он
действовал с почти нереальной легкостью голливудского  киногероя,  и  только
форменное кепи, издалека выглядевшее точь-в-точь как те, что  носят  офицеры
израильской армии, свалившись с наголо обритой головы, убедило Глеба в  том,
что перед ним живой человек, а не фантом.
   Даже не оглянувшись на свой пропавший головной  убор,  араб  спрыгнул  во
двор и буквально через пару секунд появился на  террасе,  окружавшей  первый
этаж дома, легко перемахнув через каменные перила и прижавшись  к  стене  за
углом, из-за которого вот-вот должен был появиться часовой. В  руке  у  него
опять блестел нож. Глеб вынужден был  признать,  что  араб  действует  очень
профессионально. Пожалуй, решил Слепой, он сам не сумел  бы  провернуть  все
это чище. Ему  не  очень  нравилась  немного  картинная  грация,  с  которой
двигался араб. В ней было что-то от глупой рисовки, как  будто  тот  пытался
кому-то что-то доказать или любовался со стороны тем, как ловко у  него  все
выходит. Инструктор учебного центра, помнится, первым делом предостерег  их,
зеленых курсантов, именно от этого. Как только ты начнешь любоваться  собой,
говорил он, как только почувствуешь себя суперменом, которому  сам  черт  не
брат, - вот тут тебе и крышка. Наша работа не прощает таких  вещей,  говорил
он. Ей надо отдаваться целиком, не думая о том, как ты выглядишь со стороны,
и только тогда у тебя появится шанс вернуться домой живым.
   Второй часовой вышел из-за угла и даже не  успел  вскрикнуть,  когда  нож
араба,  блеснув  тусклой  молнией  в  сыром  мартовском  воздухе,  мгновенно
перерезал ему глотку. Араб подхватил падающее тело, не обращая  внимания  на
хлещущую из перерезанной артерии кровь, которая заливала его лицо и  одежду,
и мягко опустил его на плиточный пол террасы, но висевший на плече  часового
автомат при этом соскользнул и предательски  загремел  по  плитке.  Глеб  не
слышал звука, но по тому, как напрягся и отскочил под прикрытие стены  араб,
повял, что звук был, и довольно громкий.
   Как раз  в  это  время  появившийся  на  террасе  второго  этажа  часовой
перевесился через перила, заглядывая вниз, увидел  распростертое  прямо  под
ним в огромной луже крови тело и  истошно  завопил,  зовя  на  помощь.  Глеб
услышал этот вопль даже на таком расстоянии  и  подумал,  что  араб  наконец
попался.
   Араб, однако, так не считал. Он сорвал с пояса гранату, выдернул чеку, на
пару секунд задержал гранату в руке, а потом шагнул  вперед,  к  перилам,  и
высоко подбросил ?лимонку? в воздух. Он сразу же шарахнулся назад и прижался
к стене как раз в тот момент, когда граната взорвалась в высшей точке  своей
траектории, осыпав фасад дома дождем осколков. Часовой, который находился на
крыше, обхватил руками пробитую голову, перевалился через ограждение и кулем
рухнул вниз, на  каменные  плиты  двора.  Его  товарищ,  поднявший  тревогу,
мучительно скорчился, держась  левой  рукой  за  правое  плечо,  и  медленно
опустился на колени. В нескольких окнах повылетали выбитые осколками гранаты
стекла. Глеб увидел, как кто-то изнутри сорвал изрешеченную,  превратившуюся
в лохматую тряпку портьеру и выглянул в окно.  Это  был  гостивший  у  Судьи
майор, и  Сиверов  воспользовался  возможностью  как  следует  разглядеть  и
хорошенько запомнить его лицо. В руке у майора был пистолет, и Глеб подумал,
что у гостя Судьи очень  недурная  реакция.  Потом  лицо  в  оконном  проеме
скрылось из виду.
   - Бисмилля! - нечеловеческим голосом проревел араб и вместе  с  осколками
стекла и обломками рамы ввалился в окно первого этажа. Внутри дома сразу  же
началась пальба. Стреляли так ожесточенно, что казалось, будто  внутри  идет
настоящее сражение, в котором с каждой стороны принимает  участие  никак  не
меньше десятка человек.
   Глеб увидел, как с разных концов селения к дому бегут вооруженные люди, и
оставил родившуюся у него  идею  принять  посильное  участие  в  увеселении.
Учиненное арабом побоище должно было в ближайшее время собрать в доме  Судьи
и возле него всех, кто мог держать оружие,  и  Слепой  решил,  что  разумнее
будет дождаться ночи.
   В доме взорвалась еще одна граната. Одно из уцелевших окон второго  этажа
со звоном и грохотом вылетело вон, из  оконного  проема  вырвались  и  стали
медленно расползаться в стороны клубы серого дыма. Притихшая  было  стрельба
вспыхнула с новой силой, потом в клубах валившего  из  только  что  выбитого
окна дыма возник  человек.  Спиной  вперед  взобравшись  на  подоконник,  он
выпустил куда-то в дым  длинную  очередь  из  автомата,  вздрогнул,  выронил
автомат, два раза качнулся  вперед-назад,  словно  решая,  в  какую  сторону
упасть, и головой вниз нырнул обратно в комнату.
   Глеб покачал головой, не  в  силах  оторваться  от  этого  страшного,  но
притягательного  зрелища.  Ему  самому  пару  раз  приходилось   проделывать
подобные вещи, но это был первый в его богатой  практике  случай,  когда  он
мог,  находясь  в  относительной  безопасности,   понаблюдать   за   работой
настоящего  профессионала  со  стороны,  не  принимая  в  событиях  никакого
участия. Ему было одинаково наплевать и на Судью, и на араба, но расчетливая
ярость одиночки, бросившего открытый вызов целой банде, не могла не  вызвать
смутного чувства симпатии.  Кем  бы  ни  был  человек  со  шрамом  на  щеке,
действовал он так, что Слепой испытал что-то вроде кратковременного приступа
зависти. Араб шел сквозь дом Судьи, как тяжелый штурмовой  танк,  и  за  его
продвижением  можно  было  наблюдать  по  вылетающим   оконным   стеклам   и
перемещающемуся из комнаты  в  комнату  грохочущему  вихрю  свинца,  дыма  и
летящих во все  стороны  кусков  штукатурки.  Когда  в  доме  опять  коротко
громыхнуло и вместе с обломками  рамы  в  оконный  проем,  бешено  вращаясь,
вылетела чья-то оторванная кисть, все еще сжимавшая пистолет, Глеб  подумал,
что при таком бешеном напоре у араба есть шанс довести дело до конца. Теперь
в доме раздавались испуганные вопли, доносившиеся даже до  того  места,  где
прятался Слепой. Те, кто торопился на подмогу со всех концов  поселка,  явно
поспевали к шапочному разбору. Если им немного повезет,  подумал  Глеб,  они
смогут пару раз выстрелить арабу вслед, когда он сделает то, за чем  пришел,
и спокойно уйдет. Если им повезет очень сильно, они, может быть, даже сумеют
его застрелить. Ну а если удача  от  них  отвернется,  то  этот  сумасшедший
камикадзе перестреляет их сам.
   Это была работа большого мастера,