ько  стволов  и  приступил  к  чистке  оружия,
действуя  неторопливо   и   методично.   Привычная   монотонная   работа
успокаивала,  и  через  полчаса  Сиверов  поймал  себя   на   том,   что
насвистывает  из  Мендельсона  -  похоже,   приступ   вселенской   тоски
благополучно миновал. Глеб нарочно не стал искать причину такой чудесной
перемены, поскольку та лежала на  самой  поверхности  и  запросто  могла
снова испортить ему настроение. Конечно же, мир стал светлее оттого, что
он снова занимался привычным  делом:  оттого,  что  снова  взял  в  руки
оружие.
 
*** 
 
   Азат Артакович прибыл на место  встречи  минута  в  минуту  и  теперь
пребывал в немалом раздражении, поскольку человек, с которым  он  должен
был встретиться, имел наглость опаздывать. То, что  человек  этот  носил
полковничьи  погоны  и  считал  себя  шишкой  на  ровном  месте,   Азата
Артаковича совершенно не волновало: для него это  был  просто  очередной
вор и спекулянт, у которого было то, в чем в данный момент нуждался Азат
Артакович.
   Телохранитель в  длинном  черном  пальто  мерз  снаружи,  внимательно
оглядывая улицу в оба  конца  и  постукивая  каблуком  о  каблук,  чтобы
согреться.  Снег,  валивший  три  дня  подряд,   наконец   перестал,   с
очистившегося  неба  вовсю  светило  морозное  солнце,  и  телохранитель
поочередно прикрывал то одно, то другое ухо  ладонью  в  тонкой  кожаной
перчатке.
   - Не хочет шапку надевать, э?  -  добродушно  сказал  Азат  Артакович
водителю,  кивая  в  сторону  замерзшего  телохранителя.   -   Отморозит
последние мозги, что делать будет?
   - На базар пойдет, - подобострастно хихикнул его собеседник, - деньги
есть, ума не надо.
   - Зачем на базар? - не понял Азат Артакович.
   - Мозги покупать, - пояснил водитель. - Коровьи. Может,  человеческие
попадутся - кто их знает, этих русских.
   Азат Артакович рассмеялся и похлопал водителя по спине.
   - Шутка, э? - сказал он.
   - Шутка, - подтвердил водитель.
   Азат Артакович откинулся на мягкую кожаную спинку сиденья и посмотрел
на часы. Золотой "ролекс" мягко блеснул  из-под  угольно-черного  рукава
пальто. Раздражение улетучилось - Азат Артакович был горяч, но отходчив,
да и полковник пока опаздывал всего лишь на пять минут.
   Пять минут по московским меркам - не опоздание, тем  более,  в  такой
гололед.
   Азат Артакович поудобней устроился  на  сиденье,  извлек  из  кармана
пальто сигару в алюминиевом  футляре  и  неторопливо  свинтил  колпачок.
Припаркованный в двух минутах езды  от  Красной  площади  "ягуар"  мерно
клокотал двигателем на холостом ходу - Азат  Артакович  любил,  чтобы  в
салоне было тепло, и давно уже перешагнул ту грань, за которой  человека
перестают волновать такие глупости, как цены на бензин.
   Впрочем, если покопаться в памяти, получалось, что по ту сторону этой
зыбкой черты он никогда и не был - бедность для  него  была  и  навсегда
останется не бедой, а одним из самых страшных пороков. "Если у тебя  нет
денег,  -  любил  повторять  он,  -  значит,  ты  просто  не  хочешь  их
зарабатывать. Ждать, когда тебя накормят с ложечки, конечно  же,  проще,
только это не по мне. Я  свои  деньги  зарабатываю  в  поте  лица.  Тебе
понятно, э?" После этого он обычно вручал просителю двадцать долларов  и
отправлял того восвояси. Вторично к нему никто не обращался.
   Он понюхал сигару,  с  удовольствием  втягивая  трепещущими  ноздрями
аромат хорошего табака. Водитель  предупредительно  щелкнул  зажигалкой.
Азат Артакович неторопливо срезал кончик сигары специальными  ножничками
и погрузил ее в ровное оранжевое пламя.  Конец,  сигары  зарделся,  Азат
Артакович сделал глубокую  затяжку  и  немедленно  разразился  надсадным
кашлем.
   -  Слушай,  что  такое?  -  утирая  навернувшиеся  на  глаза   слезы,
пожаловался он водителю. - Никак не могу привыкнуть к этой дряни. Пахнет
хорошо, а курить совсем нельзя. Почему так, э?
   Водитель  не  успел  ответить   -   позади   "ягуара"   припарковался
грязно-белый "мерседес " - универсал  -  из  тех,  что  в  народе  метко
прозваны "чемоданами".
   Телохранитель напрягся, отпустил свое ухо  и  сделал  шаг  в  сторону
подъехавшей  машины,  запустив  правую  руку  за  лацкан  пальто.   Азат
Артакович поморщился - он не любил старых машин, совершенно  справедливо
полагая, что им самое место на свалке.
   Из "мерседеса"  вышел  седовласый,  крепкий  еще  мужчина  в  длинном
кожаном плаще,  возраст  которого  был  вполне  сопоставим  с  возрастом
"мерседеса".
   Взглянув на этот плащ, Азат Артакович  поморщился  вторично  -  такие
носили лет пятнадцать назад. Видимо, расцвет  благосостояния  полковника
Караваева был уже позади, хотя Азат Артакович уже  привык  с  недоверием
относиться к таким вещам, как одежда - русские  сплошь  и  рядом  валяли
дурака, прибедняясь и строя из себя идиотов, причем так убедительно, что
немало  бедолаг,  попавшись  на  эту  удочку,  в  одно  прекрасное  утро
обнаруживали, что раздеты до нитки и пущены по миру.
   Он сделал знак телохранителю, и  тот  отступил  с  дороги,  пропуская
полковника к "ягуару".
   - Иди погуляй, дорогой, -  сказал  Азат  Артакович  водителю,  и  тот
безропотно полез наружу.
   Телохранитель  предупредительно  открыл  перед   полковником   дверцу
"ягуара", с легким удивлением окинув взглядом его потертый кожаный  плащ
и старомодную шляпу с узкими полями. Полковник нырнул в пахнущий дорогим
одеколоном и хорошим табаком кожаный салон и опустился на сиденье  рядом
с хозяином автомобиля.
   - Я полковник Караваев, - представился он.
   - Знаю, дорогой, - сказал  хозяин.  -  Видел  твою  фотографию.  Азат
Артакович я, слышал, э?
   - Слышал, - кивнул полковник. - Наш общий знакомый  отзывался  о  вас
очень лестно.
   - Не забыл, э? - усмехнулся хозяин. - Хороший  парень,  большие  дела
вместе делали.
   - Что вас интересует? - спросил полковник.
   - А что у тебя есть? Меня многое интересует.
   - А у меня многое есть.
   Он не лгал. Полковник Караваев в данный момент отвечал за списание  и
утилизацию имущества и вооружения  расформированного  два  месяца  назад
мотострелкового полка, и потому  у  него  действительно  было  множество
вещей, которые могли всерьез заинтересовать такого солидного покупателя,
как Азат Артакович. Краем уха полковник слышал, что этот толстый армянин
сидит в Москве уже второй год и партиями скупает оружие и обмундирование
прямо под носом у ФСБ, не боясь ни черта, ни дьявола. Что он  делает  со
всем этим добром, полковник не знал и знать не хотел. Возможно,  толстяк
перепродавал его с большим наваром, а может быть, армяне втихую готовили
какой-нибудь новый Карабах - это  были  их  проблемы,  полковника  же  в
данный момент более  всего  интересовали  деньги.  Триста  сорок  второй
мотострелковый был не первым подразделением, чьим  имуществом  занимался
полковник  Караваев,  и  ржавый  "чемодан"  вместе  с  кожаным   плащом,
купленным черт знает когда и  никак  не  желавшим  снашиваться,  служил,
конечно же, исключительно для отвода глаз  -  шиковать  по  эту  сторону
государственной  границы  полковник  не  собирался.  Который   уже   год
благополучно  буксовавшая  военная  реформа  пока  что   приносила   ему
стабильный доход, но он понимал, что это не может продолжаться вечно,  и
давно уже присматривал себе симпатичный особнячок где-нибудь  в  Бельгии
или, чем черт не шутит,  в  самой  Швейцарии.  Дражайшая  половина  Анна
Евгеньевна может отправляться  ко  всем  чертям  со  своими  платиновыми
париками и карликовым пинчером, которого полковник уже лет пять страстно
мечтал  удавить  голыми  руками.  Главное,  не  упустить  момент,  когда
запахнет жареным, и без колебаний рвануть за бугор.
   - Автоматы? - беря быка за рога, спросил  Азат  Артакович.  Полковник
кивнул.
   - Гранатометы?
   - Обязательно.
   - Может быть, парочка БТР?
   - Почему же парочка?  -  обиделся  Караваев.  -  Это  танков  у  меня
парочка, а бронетранспортеров штук двадцать наберется. Завернуть?
   - Не спеши, дорогой, разберемся.
   Азат Артакович пососал  свою  забытую  сигару  и  обнаружил,  что  та
потухла. Услужливого  водителя  в  кабине  не  было,  полковник  никакой
инициативы в этом смысле не проявлял, и Азат Артакович, кряхтя, полез  в
карман за зажигалкой. Мимо "ягуара", осторожно притормаживая  и  забирая
вправо, проехал грязный, от колес  до  крыши  облепленный  серым  снегом
фордовский грузовой микроавтобус с неразличимыми номерами. Этот курятник
на колесах не нашел  ничего  лучшего,  как  припарковаться  прямо  перед
"ягуаром", начисто заслонив обзор своей замызганной кормой.
   Бдительный телохранитель шагнул вперед, наперерез вылезшему из кабины
водителю  "форда",  который,  зябко  ежась  и  пряча   кисти   рук   под
расстегнутой джинсовой курткой на  овечьем  меху,  торопливо  ковылял  к
заднему борту своего "курятника" на разъезжающихся  по  гололеду  ногах,
Добравшись до заднего борта, он вдруг поскользнулся, потерял  равновесие
и, чтобы удержаться на ногах, схватился рукой за капот "ягуара".  Другая
его рука оставалась под курткой. На лицо его свешивались пряди  длинных,
до  самых  плеч,   грязноватых   светлых   волос,   а   из-под   длинных
подковообразных усов небрежно свисала  наполовину  выкуренная  сигарета.
Азату  Артаковичу  показалось,  что   он   разглядел   на   лице   этого
хиппи-переростка длинный, во всю  левую  щеку,  извилистый  шрам,  но  в
следующую секунду ему стало не до  шрамов,  потому  что  события  начали
развиваться с фантастической скоростью.
   Телохранитель  устремился  к   нарушителю   спокойствия,   подняв   в
предупредительном жесте левую руку, а  правую  снова  запустив  в  недра
своего черного пальто, но вдруг тоже поскользнулся и навзничь рухнул  на
покрытый ледяной коркой асфальт. Азат Артакович с  недоумением  наблюдал
за тем, как под его затылком растекается  ярко-красная  лужа,  и  только
когда сидевший  рядом  Караваев,  тихонько  взвыв,  лихорадочно  зашарил
трясущимися руками по  дверце  в  поисках  ручки,  до  него  дошло,  что
происходит.
   С противоположной стороны улицы  бежал  водитель  "ягуара",  на  ходу
пытаясь достать зацепившийся за  что-то  пистолет.  Волосатый  парень  в
джинсовой куртке уже открывал заднюю дверь своего фургона. Он  оглянулся
через плечо и небрежно вскинул руку с  длинным  револьвером,  казавшимся
еще длиннее из-за навинченного на ствол глушителя.  Хлопнул  выстрел,  и
водитель Азата Артаковича, свалившись на бегу, боком въехал по  гололеду
прямо под колеса проезжавшего мимо  "мерседеса".  "Мерседес"  затормозил
так резко, словно под колесами у него был сухой асфальт, а  не  сплошной
каток, и его закружило в смертельном вальсе, основательно приложив боком
к фонарному столбу.
   Задняя дверь "форда" между тем распахнулась, и прямо  в  глаза  Азату
Артаковичу глянуло дуло автомата с глушителем. Лобовое  стекло  "ягуара"
разлетелось  вдребезги,  на  светлую  обивку  салона   брызнула   кровь.
Полковник Караваев нащупал, наконец, ручку двери, но было  поздно  -  на
асфальт  он  вывалился  уже   мертвым.   Волосатый   водитель   "форда",
пригнувшись, заглянул в салон "ягуара". Азат Артакович еще шевелился,  и
тот добил  его  выстрелом  в  голову  из  длинноствольного  "магнума"  с
глушителем, после  чего  запрыгнул  в  кузов  фургона,  который  тут  же
стремительно оторвался от бровки тротуара и сразу  же  свернул  в  жерло
проходного двора.
   Свидетели  происшествия  еще  только-только  начали  осознавать,  что
произошло на  их  глазах,  когда  грузовой  микроавтобус  сделал  первую
остановку на параллельной  улице.  Из  него  выпрыгнул  прилично  одетый
молодой человек со спортивной сумкой за плечом и заторопился  к  станции
метро. Тремя кварталами дальше микроавтобус опять  остановился,  высадив
еще двоих пассажиров, которые удалились, небрежно помахивая сумками и  о
чем-то оживленно беседуя.
   После этого старый "форд" снова свернул во двор.
   На этот раз из него вышли  пятеро,  четверо  из  которых  тоже  несли
спортивные сумки. Быстро оглядевшись по сторонам, они вошли в подъезд и,
пройдя его насквозь, вышли на улицу с  парадного  хода.  Прямо  напротив
подъезда их поджидал красный микроавтобус "мерседес", похожий на коробку
из-под обуви.
   Погрузившись в автобус, молодые люди составили свои спортивные  сумки
в конце салона и привольно раскинулись на сиденьях,  доставая  сигареты.
Один из них сел за руль, и автобус тронулся.
   Волосатый водитель "форда" достал  из-за  отворота  куртки  "магнум",
аккуратно свинтил глушитель, сунул его в карман и снова убрал  револьвер
за пазуху.
   Завершив эту нехитрую операцию, он потянул себя за нечесаные  светлые
лохмы, и те неожиданно остались в его руке, открыв гладко выбритый череп
с устрашающим ожогом на левой стороне. С усами оказалось сложнее  -  они
держались насмерть и ни в какую не желали отклеиваться. Со  всех  сторон
немедленно посыпались шутки и забористые советы.
   - Ну, Батя, - сказал один из пассажиров микроавтобуса, - ты же у  нас
вылитый Тарас Бульба!
   - А что, ему идет, - сказал другой и, не удержавшись, заржал,  сильно
откинувшись назад, так что почти улегся на сиденье, на котором до  этого
сидел боком.
   - Вот стервецы, - добродушно  проворчал  Батя,  заглянул  в  салонное
зеркальце и фыркнул - вид у  него  сейчас  и  в  самом  деле  был  такой
нелепый, что дальше некуда.
   Сидевший за рулем Костя оглянулся  через  плечо  и  тоже  хрюкнул  от
смеха. Машина опасно вильнула вправо, зацепив передним колесом бордюр.
   - На дорогу смотри, - посоветовал ему майор по  кличке  Батя,  -  тут
тебе не тундра.
   - Хэй-хо! - выкрикнул Костя  голосом  оленевода  Бельдыева  и  поддал
газу.
   Майор дотянулся до бардачка и, порывшись в нем, извлек на свет  божий
пузырек с растворителем  для  клея.  Шипя  и  ругаясь  сквозь  зубы,  он
принялся старательно отмачивать свои пышные  усы,  и  через  минуту  они
легко отделились от лица и  вместе  со  светлым  париком  отправились  в
бардачок.
   Через полчаса красный "мерседес"  подъехал  к  выкрашенным  в  унылый
серый  цвет  воротам  в  сплошной  кирпичной  стене  дышащего  на  ладан
инструментального заводика. На левой створке ворот  корабельным  суриком
было выведено кривыми подтекающими  буквами:  "ООО  "Олимп""  -  заводик
отчаянно нуждался  в  средствах  и  охотно  сдавал  в  аренду  пустующие
складские помещения.
   - 0-0-0, - подал дежурную реплику неугомонный Костя.  -  Читай  ниже,
это же олимпийские кольца, - традиционно  отозвался  кто-то  из  глубины
салона, и все рассмеялись, хотя этот обмен репликами  происходил  всякий
раз, когда группа возвращалась на базу. Цитата  из  бородатого  анекдота
давно превратилась в часть ритуала,  знаменовавшего  удачное  завершение
работы.
   Костя нажал кнопку на пульте дистанционного управления, и  неказистые
ворота  послушно  распахнулись,  впуская  микроавтобус  в  длинное,  как
самолетный ангар, помещение бывшего склада.
   Здесь было  пусто,  грязно  и  холодно,  из  разбитых  окошек  тянуло
морозным сквозняком, хотя они  и  были  расположены  высоко,  под  самой
двускатной крышей.
   Ворота с лязгом захлопнулись,  и  в  помещении  сразу  стало  темнее.
Пассажиры микроавтобуса выгрузились, забрав свой  багаж,  и  неторопливо
зашагали  в  сторону  видневшегося  впереди  строительного  вагончика  с
забранными ржавой решеткой  окнами,  косо  стоявшего  посреди  ангара  и
имевшего самый заброшенный вид.
   Их шаги гулко отдавались в пустом помещении.
   Батя подошел к дверям вагончика и, достав из кармана  связку  ключей,
отпер  совершенно  ржавый  с  виду  висячий  замок,  на  первый   взгляд
выглядевший так, словно им не пользовались лет двадцать. Фанерная  дверь
распахнулась с душераздирающим скрипом, косо повиснув  на  расшатавшихся
петлях.
   - Уэлкам хоум, - сказал Костя.
   Вагончик был пуст, как и помещение бывшего склада,  если  не  считать
валявшихся на полу серо-желтых газет времен горбачевской перестройки  да
нескольких пустых бутылок, густо заросших серой  мохнатой  пылью.  Между
двойными рамами грязных окон чернело множество высохших трупиков мух,  а
из  потолка  бесполезно  торчали  два  оголенных  провода  в  матерчатой
оплетке.
   - Пусть кричат "уродина", - пропел Костя, - а она нам нравится,  хоть
и не красавица...
   Батя вынул из кармана сотовый телефон и набрал какой-то номер.
   - Прачечная, - ответили ему после условленных трех гудков.
   - Пятьсот тридцать четыре, - сказал Батя.
   - Двадцать три, - отозвалась трубка.
   - Восемьсот сорок один, - продолжал настаивать майор.
   - Двенадцать, - послышалось в ответ. - Как дела, Батя?
   - Итс о'кэй, - сказал он и покосился  на  Костю,  который  немедленно
показал  ему  большой  палец  -  молоток,  мол,  командир.  -  Открывай,
Рубероид, не томи.
   Прямо под его  ногами  что-то  громко  зажужжало  и  щелкнуло.  Майор
нагнулся,  сдвинул  в  сторону  мятую  пожелтевшую  газету  с  портретом
Шеварднадзе  на  первой  полосе  и  взялся  за  обнаружившееся  под  ней
вделанное в пол металлическое кольцо.
   - Сезам, откройся, - пробормотал Костя.
   Потянув за кольцо, майор отвалил в сторону массивную  крышку  люка  и
первым   спустился   в   открывшееся   отверстие.   Замыкавший   шествие
немногословный крепыш по кличке Шалтай-Болтай  передал  шедшему  впереди
него Косте свою сумку и, перед тем как закрыть за собой люк, старательно
пристроил газету так, чтобы она легла на  прежнее  место,  когда  крышка
захлопнется.
 
Глава 3 
 
   По экрану поплыли  бесконечные  титры,  сопровождавшиеся  песней,  от
которой у Глеба немедленно свело скулы. Судя по  всему,  решил  он,  эта
мелодия в ближайшее время станет весьма  и  весьма  популярной.  В  зале
зажегся свет, вокруг зашаркали  ногами,  мягко  захлопали,  откидываясь,
сиденья, и публика потянулась  к  выходу.  Слепой  заметил,  что  многие
женщины, не таясь, утирают слезы, в спертом воздухе кинозала то  и  дело
слышалось шмыганье носов.
   Глеб покосился на Анечку, делая вид, что расправляет полы пальто. Его
приемная дочь, слава богу, не плакала, но вид имела серьезный  и  не  по
годам  сосредоточенный.  Сиверов  повернулся  к  Ирине  и  встретил   ее
внимательный  взгляд.  Он  улыбнулся  и  подмигнул  ей,   и   Быстрицкая
неожиданно залихватски подмигнула в ответ. Глеб видел, что она с  трудом
сдерживает смех,  и  подивился  тому  щемящему  чувству,  которое  вдруг
охватило его при взгляде на любимую. "До  чего  же  она  красивая,  -  в
который уже раз подумал он. - Вон как величаво  ступает  -  не  идет,  а
плывет по проходу..."
   В  кино  их  вытащила,  конечно  же,  Анечка,  которой  не  терпелось
посмотреть  новый,  основательно   разрекламированный   фильм,   который
некоторые  ее  одноклассницы,  оказывается,  уже  успели  посмотреть  по
несколько раз. Видеокассета ее категорически  не  устраивала,  Глеба  же
категорически не устраивало то обстоятельство, что Анечка пойдет в  кино
одна, без сопровождения - не имея никакого опыта  воспитания  детей,  он
дрожал над дочерью Ирины, пожалуй, гораздо сильнее, чем  того  требовали
обстоятельства и простой здравый смысл. Переубедить его Ирина не смогла,
а лишать ребенка удовольствия из-за того,  что  у  него  не  ко  времени
расшалились нервы, Глеб не хотел,  и  тогда  его  осенило.  "Послушайте,
девушки, - сказал он, - где мы с вами только не были! В кино мы  с  вами
вместе ни разу не были, вот где. Аида все втроем!"
   Анечка с визгом захлопала в ладоши - Глеба она любила так, что  Ирина
иногда ловила себя на том, что ревнует  их  друг  к  другу.  Вопрос  был
решен, а всякие  мелочи  были  небрежно  отметены  в  сторону  небрежным
движением широкой мужской ладони. Для Ирины Глеб так и остался  Федором,
поскольку, открыв ей свое настоящее имя, пришлось бы  либо  рассказывать
обо всем остальном, либо снова лгать, да и потом,  она  уже