е черный прямоугольник дверного проема и скорректировал прицел.
     Это было сделано вовремя: в дверях мелькнуло бледное пятно лица и светлый треугольник белого шарфа под ним. Виктор поспешно нажал на спусковой крючок. Обрез звонко бахнул и подпрыгнул, едва не выскочив из рук, картечь кучно шарахнула по штукатурке справа от двери.
     Лицо в проеме исчезло, и из темноты неожиданно ярко полыхнула вспышка ответного выстрела. Отколотая пулей щепка оцарапала Виктору щеку. Он выпалил из второго ствола, целясь в то место, где видел вспышку, и поспешно отполз назад, легко скользя по гладкому паркету. Сменив позицию, он переломил обрез, выбросил стреляные гильзы и перезарядил оружие, проклиная эту нудную процедуру.
     Невольно вспомнился Фенимор Купер и описанные им боевые действия в кишащих воинственными племенами лесах Северной Америки. Тогдашние ружья вообще заряжались со ствола. "Только этого мне сейчас и не хватает, - подумал Виктор, взводя оба курка. - Отмерь пороха - ровно столько, сколько нужно, не больше и не меньше, иначе либо пуля не полетит, либо ружье взорвется, - засыпь это дело в ствол, утрамбуй шомполом, забей пыж, опусти туда пулю, снова забей пыж, утрамбуй, насыпь пороха на полку и только тогда целься и стреляй - если до сих пор жив.
     Господи, о чем это я думаю?"
     Он снова выпалил в темноту дверного проема, откуда сверкали вспышки выстрелов. В квартире было уже не продохнуть от кислой пороховой вони. Обрез выбросил длинный сноп оранжевого огня, снова посыпалась штукатурка, и кто-то издал сдавленный вскрик. "Ага, - подумал Виктор, - зацепило! Однако почему же молчит хозяин? Как его - Глеб? Или он успел смыться под шумок через какую-нибудь крысиную нору?"
     Какой-то болван, насмотревшийся боевиков по телевизору, включил привязанный к стволу автомата фонарик.
     Бледный луч скользнул по полу и осветил вращающееся кресло возле стола. В кресле никого не было. Виктор немедленно пальнул по слепящему световому пятну. Фонарик погас, и через мгновение Активист услышал глухой шум падения чего-то тяжелого. Он вспомнил, как Телескоп обвинял его во всех смертных грехах, и подумал, что очкарик, пожалуй, был прав.
     Из дверей вдруг в три ствола заговорили автоматы, и Активист замер, распластавшись по полу и выронив обрез, который собирался перезарядить. Вокруг все трещало и разлеталось вдребезги, осыпая его голову и плечи дождем щепок и каких-то осколков. Он почувствовал, как пуля ударила в паркет рядом с его локтем, задев рукав куртки, и понял, что пропал. Это было спокойное понимание неизбежности конца, но оно пришло преждевременно.
     Продолжая палить по тому месту, откуда стрелял Активист, боевики Кудрявого, теснясь в дверях, хлынули в комнату, и тут из-за прочного дубового стола, на котором стоял компьютер, один за другим прозвучали три выстрела. Для такого стрелка, как Слепой, расстояние было мизерным, как если бы он стрелял в упор по мешкам с картошкой. Двое автоматчиков упали, не издав ни единого звука, а третий выронил оружие и, держась за простреленный бок, бросился обратно в маленькую комнату. Слепой хладнокровно взял на мушку его темный силуэт и спустил курок. Боевик упал с простреленной головой.
     В квартире стало тихо, и немедленно прекратились тяжелые удары в железную входную дверь. В наступившей тишине и Слепой, и Активист легко различили приближающийся вой сирены - пока что одинокий, очень далекий и, вполне возможно, не имеющий к ним никакого отношения.
     - Плохо дело, - в полный голос сказал Слепой, обращаясь к Активисту. - Похоже, молодой человек, что вы привели за собой "хвост" километровой длины. Жаль. Мне нравилась эта квартира.
     Шараев медленно сел на замусоренном, выщербленном пулями полу и ощупал себя с головы до ног, не веря тому, что остался жив.
     - Что вы там делаете? - спросил Слепой. - Мастурбируете?
     - Ищу дырки, - честно ответил Виктор.
     - Не ищите, их нет. Они по большей части в диване.
     Какой был диван! Черт бы вас побрал, Активист. Не могли привести эту шайку в какое-нибудь другое место?
     - Включите свет, - проворчал Виктор.
     - Обязательно. Но только после того, как ваш приятель, засевший в соседней комнате, застрелится или выйдет сюда с поднятыми руками. Слышите, как он там пыхтит? Хреново, да? - прокричал он в сторону двери. - Как мышь в бутылке - залезть залез, а выбраться не получается.
     В ответ прозвучал выстрел, и монитор компьютера лопнул, осыпав осколками стол и кресло. Снаружи неуверенно бухнули в дверь и снова притихли. Виктор завозился, перезаряжая обрез. Делать это на ощупь было неудобно.
     - Не надо стрелять, - сказал Слепой. - Нам спешить некуда. А вот наш друг торопится. Менты будут здесь с минуты на минуту, а до окошка в потолке не допрыгнуть, Пусть стреляет он: ему есть от чего нервничать.
     Из маленькой комнаты снова шарахнул выстрел. Было слышно, как по полу покатилась стреляная гильза. Потом там зазвенело стекло и скрипнула оконная рама. Раздался шорох, какое-то постукивание, и снова стало тихо.
     - Грамотно, - сказал Слепой. - Но бесполезно.
     Он встал во весь рост, и Виктор увидел на более светлом, чем окружающий мрак, фоне окна его силуэт, словно вырезанный из черного картона. Слепой поднял жалюзи, повозился со шпингалетами и распахнул окно настежь. Он сразу отскочил в сторону, опасаясь, как видно выстрела снизу или с соседней крыши, но все было тихо.
     - Идите сюда, - негромко позвал Слепой. - Полюбуйтесь: человек-муха, мировой аттракцион.
     Виктор подошел и выглянул в окно.
     Во дворе горел одинокий, но довольно мощный ртутный фонарь, неплохо освещавший задний фасад дома и асфальт подъездной дорожки. Верхний этаж был опоясан узким, не более пяти сантиметров шириной, выступающим карнизом. По этому карнизу боком, распластавшись по стене и стоя на носках, пробирался человек, держа путь к пожарной лестнице, до которой было метров двадцать - двадцать пять. Свое кашемировое пальто он оставил в квартире вместе с пиджаком, и теперь на нем была лишь белоснежная рубашка с галстуком, Перечеркнутая ремнями наплечной кобуры. Его напряженное, с закушенной губой и скошенными к переносице от неимоверных усилий глазами лицо было повернуто в сторону квартиры, которую он только что покинул, и Виктор с внезапной вспышкой хищного ликования узнал Одинакового. Он начал поднимать обрез, но твердая ладонь Слепого легла на его предплечье и легонько сдавила.
     - Не стоит еще больше пугать соседей, - сказал Глеб. - Сам упадет.
     Одинаковый наверняка слышал эти слова, но не обратил внимания: у него хватало других забот. Виктор заметил, что в руке у Одинакового зажат пистолет, который наверняка сильно мешал цепляться за стену, но упрямый близнец ни в какую не хотел бросать оружие. Его можно было понять: в случае удачного спуска на землю ему еще предстояло прорваться через всполошенный пальбой центр в своей белой рубашке и наплечной кобуре.
     - А вдруг не упадет? - спросил Виктор у Слепого.
     - Тогда поможем, - ответил тот. - Если доберется до лестницы, стреляй.
     Виктор высунулся в окно по пояс и окликнул Одинакового.
     - Эй, ты, придурок, - сказал он. - Я замочил твоего брата. Собственноручно, понял? Знал бы ты, как он удивился! Ты тоже подохнешь. Если бы вас было сто близнецов, я не успокоился бы, пока не прикончил последнего.
     Лучше ныряй вниз, Одинаковый.
     Одинаковый остановился и оторвал от стены руку с пистолетом. Рука заметно дрожала, ствол пистолета ходил ходуном. Одинакового качнуло назад, он судорожным усилием восстановил равновесие и выстрелил. Виктор отпрянул и тут же снова высунулся в окно, чтобы досмотреть спектакль до конца.
     Мизерной отдачи пистолета с избытком хватило на то, чтобы оторвать Одинакового от стены. Он качнулся назад, широко взмахнул руками, пытаясь поймать безнадежно ускользнувшее равновесие, и спиной вперед молча полетел вниз. Он так и не вскрикнул, и единственным звуком, который он издал, был глухой удар об асфальт двора.
     Внизу хлопнула дверь подъезда, и во двор выскочили двое в длиннополых пальто. Они шарахнулись от распластанного на асфальте тела, посмотрели наверх, и один из них начал поднимать пистолет. Другой нетерпеливо дернул его за рукав, и оба бросились наутек. Слепой вскинул пистолет и дважды выстрелил им вслед. Один бандит упал, но другому удалось нырнуть за дерево, а оттуда - в близкую уже подворотню. Его топот гулко прозвучал в кирпичном тоннеле арки, и во дворе стало тихо. Потом где-то стукнула, открывшись, форточка, и Слепой отошел от окна, потянув за собой Виктора. Обернувшись напоследок, Активист увидел, как, протиснувшись через узкое жерло подворотни, во двор въехал сине-белый мерседесовский микроавтобус с зарешеченными окнами.
     - ОМОН прибыл, - сообщил он Слепому.
     - Пусть ломятся в дверь, - коротко ответил тот. - Не возбраняется.
     Он зачем-то зашел в ванную и застрял там на целую минуту. Вернувшись, он протянул Виктору сверкающий никелированный парабеллум с прозрачными накладками на рукоятке.
     - Держи, - сказал он. - Не люблю блестящее оружие, но это все-таки лучше, чем твоя салютная батарея.
     Виктор коротко кивнул в знак благодарности и спрятал парабеллум в карман.
     - И что теперь? - спросил он.
     Вопрос ему самому показался донельзя глупым. По лестнице уже грохотали сапоги омоновцев, и оставалось только отстреливаться до последнего патрона, а потом прыгать с пятого этажа на твердый асфальт двора - желательно головой вниз. Слепой дернул его за рукав и увлек в маленькую комнату. Перешагивая через трупы, они поднялись по трем ступенькам. Слепой сходил на кухню и вернулся с длиннющей стремянкой.
     - Вот, - сказал он. - Твой приятель не догадался посмотреть по сторонам, прежде чем лезть в окошко. Обожаю дилетантов: они сами делают за тебя всю работу.
     Он установил стремянку под потолочным окном и подтолкнул Виктора вперед. Активист взобрался на самый верх, откуда можно было дотянуться до окошка. Проведя пальцами по краям рамы, он нащупал множество мелких зазубренных осколков и порадовался тому, что на нем перчатки.
     Подтянувшись на руках, он выбрался на крышу. Внизу, в черном колодце оконного проема, бледным пятном маячило лицо Слепого.
     - Погоди, - сказал Виктор, - я выну раму. Тут стекла...
     - Давай быстрее, - поторопил его Глеб. - Они уже ломятся в дверь.
     Из глубины квартиры и в самом деле доносились тяжелые глухие удары. Дверь стояла насмерть.
     Виктор нащупал ржавые гвозди, которые удерживали раму, отогнул их, орудуя стволами обреза, как монтировкой, и с хрустом выдрал раму из паза. Он еще возился с ней, пристраивая на покатой крыше так, чтобы она не соскользнула вниз, а Слепой уже был рядом с ним и опять тянул за рукав, увлекая за собой.
     Они пробежали по крыше, грохоча отстающим ржавым железом, до самого торца дома. Бежавший впереди Слепой вдруг исчез, и мгновение спустя внизу раздался глухой жестяной грохот. Активист резко затормозил у края и заглянул вниз. Прямо под ним находилась еще одна крыша, до которой было два этажа. Слепой стоял внизу и махал ему рукой.
     Виктор стиснул зубы и прыгнул. Лет с двадцати он почему-то начал бояться высоты, но было не до тонкостей. Ржавое железо ударило в ноги, колени неудержимо согнулись, проседая, как неисправные амортизаторы, и Активист, повалившись на бок, покатился вниз по наклонному скату крыши. Глеб поймал его за полу куртки и сильным рывком помог подняться на ноги, после чего молча бросился дальше.
     Виктор прихрамывая побежал за ним, благословляя темноту. Внизу, в узком ущелье Кривоколенного переулка, рычали двигателями милицейские автомобили, во дворе топали и перекликались омоновцы, но бегущую по крышам пару пока что никто не заметил.
     - Левее! - крикнул Глеб и устремился к краю крыши.
     Виктор послушно побежал за ним, внутренне обмирая: по его расчетам, дом был трехэтажным, и перспектива сигануть с 10 - 12 метровой высоты не прельщала. Если отбросить иносказания, это можно было назвать безумием, но временами Активисту казалось, что он как раз и попал в компанию безумца, совершенно не знающего страха, не ощущающего боли и неподвластного смерти.
     Слепой остановился у хлипкого ограждения из ржавых металлических прутьев и заглянул вниз.
     - Как по компасу, - удовлетворенно сказал он и перенес через ограждение сначала одну ногу, а следом и другую.
     Он на мгновение задержался, держась за верхний прут ограждения левой рукой и что-то высматривая внизу. Перед мысленным взором Активиста пестрым калейдоскопом промелькнули бесчисленные кадры из отечественных и зарубежных фильмов, в которых разные люди прыгали с разной высоты на самые различные предметы: из окна на спину лошади, с моста на баржу с песком, с крыши дома в кузов автомобиля или даже в открытый канализационный люк. Он вдруг почувствовал, что, несмотря ни на что, хочет жить.
     - Эй, - окликнул он своего отчаянного компаньона, - куда?!
     Слепой не то не услышал его, не то просто не обратил внимания на оклик. Он разжал пальцы, сжимавшие поручень, и исчез за краем крыши. Виктору даже почудилось, что он слышит удаляющийся крик, но этот звук был, конечно же, только плодом не ко времени разыгравшегося воображения.
     Он осторожно подошел к краю крыши и с опаской заглянул вниз. Прямо под ним обнаружился выложенный двухцветной керамической плиткой балкон, больше похожий на вертолетную площадку - его строили в те времена, когда еще не придумали типовых проектов и не изобрели малогабаритных квартир. На балконе никого не было.
     "Куда он подевался? - с чувством, близким к панике, подумал Виктор о Слепом. - Неужели промазал и пролетел мимо балкона? Да нет, бред какой-то..." В это время Глеб выглянул словно бы прямо из стены, сделал недовольное лицо и сердито спросил:
     - Ну, что там у тебя? Штанина зацепилась?
     - Иду, - сказал Виктор, перелез через ограждение и прыгнул.
     Его подошвы с треском ударились о кремово-коричневый, в шашечку, кафель. Толчок отозвался глухой болью в натруженной пояснице, но ничего страшного не произошло. Справа от него обнаружилась открытая настежь балконная дверь, на пороге которой стоял Глеб.
     - Больше ждать не буду, - сказал он твердо и без дальнейших разглагольствований растворился во мраке квартиры.
     Виктор внял предупреждению и со всех ног бросился за ним, почти сразу с разгона влетев в какие-то пустые ведра и развалив штабель чего-то, что на ощупь показалось ему пластиковой вагонкой. В квартире пахло свежей краской и штукатуркой, под ногами шуршала расстеленная, чтобы не пачкать пол, бумага, и похрустывал мелкий строительный мусор.
     - Осторожнее, - сказал где-то впереди Слепой. - Здесь ремонт в разгаре.
     - Спасибо, - саркастически ответил Виктор. - Я уже заметил.
     Правая штанина почему-то теперь была тяжелее левой, а в ботинке неприятно хлюпало что-то вязкое. Глеб возился в темноте прямо по курсу, чем-то позвякивая и погромыхивая, и Виктор, на счету которого было немало вскрытых замков, понял, что его спутник пытается отпереть дверь.
     К тому моменту, как он догнал Слепого, замок сдался с неприятным щелчком, который наверняка означал поломку механизма, и дверь бесшумно распахнулась, впустив в испачканную известью и заставленную какими-то козлами прихожую поток электрического света. Виктор не удержался и посмотрел вниз, на свою правую ногу. Штанина и ботинок были выпачканы какой-то отвратительной на вид коричневатой слизью, при ближайшем рассмотрении оказавшейся обойным клеем. Активист выругался, поднял взгляд и обнаружил, что Слепой опять исчез. За этим человеком было очень трудно угнаться.
     Активист настиг Глеба с большим трудом. Слепой поджидал его на площадке первого этажа с таким видом, словно он слыхом не слыхал ни о каких ночных рейдах по крышам, а просто вышел покурить и поболтать с приятелем. Подъезд был сквозной, и парадная дверь, выходившая в переулок, как ни странно, не была заколочена. И на ней, и на двери черного хода стояли кодовые замки.
     - Жди меня на улице, - велел Глеб. - Надо забрать у этих варваров машину, пока они не ввели во двор танки.
     Что это у тебя на брюках? Черт, ну и видок... Ладно, стой здесь. Я подгоню машину. Как только увидишь вишневую "девятку", сразу дуй туда.
     Он спокойно спустился по ступенькам лестницы, оттянул собачку замка и неторопливо вышел во двор. Активист покачал головой: этот парень действительно вел себя так, словно у него было девять жизней. Идти за ним было все равно что за тяжелым танком: главное, не отставай.
     Шараев подошел к парадной двери, отпер ее и приоткрыл на несколько миллиметров. Из щели потянуло холодным сквозняком. Виктор стоял, переводя дыхание, и наблюдал за переулком. Это казалось невозможным, но в переулке было сравнительно спокойно: никто не загонял прохожих в подъезды и подворотни, не выставлял оцепление и не проверял документы у всех подряд. Видимо, дверь недавно покинутой ими квартиры действительно оказалась прочной, и лихие омоновцы все еще штурмовали ее с применением спецсредств, между делом уговаривая лежавшие внутри трупы бросить оружие и выйти с поднятыми руками.
     Наконец напротив подъезда плавно затормозила вишневая "девятка". Вид у нее был самый безобидный, и Активист снова покачал головой: стиль работы Глеба нравился ему все больше и больше.
     Он вышел из подъезда и сел в машину с таким видом, будто понятия не имеет о том, что правая нога у него до самого колена покрыта столярным клеем. Устроившись на переднем сиденье и захлопнув дверцу, он вынул из кармана сигареты и протянул пачку Глебу.
     - На работе не курю, - ответил тот.
     Машина тронулась. На мосту через Яузу Глеб остановил ее. Активист вышел, подняв воротник и дымя сигаретой, подошел к перилам моста, несколько секунд смотрел вниз, в черную ледяную воду, а потом словно невзначай уронил туда что-то продолговатое, завернутое в газету. Газетный сверток полетел строго по прямой и почти без всплеска погрузился в воду. Через некоторое время ниже по течению всплыла развернувшаяся, подмокшая газета. Виктор напоследок глубоко затянулся сигаретой и выбросил окурок в реку. Насчет содержимого свертка можно было больше не беспокоиться: обрезы не плавают.

Глава 15

     Глеб позвонил Малахову из автомата сразу же, как только высадил Активиста напротив своего дома. Отдавать этому испачканному клеем уголовнику ключи от своей квартиры Слепому не хотелось, но идти тому было некуда, а о том, чтобы взять его с собой к Малахову, и речи идти не могло.
     Полковник вышел из подъезда, демонстративно изучая циферблат наручных часов и всем своим видом выражая неудовольствие. На нем были теплые спортивные шаровары светло-серого цвета с синими лампасами, старенькие белые кроссовки и ярко-голубая дутая куртка с огненно-красными вставками на плечах. На лысеющей голове Малахова криво сидела натянутая впопыхах вязаная шапочка с изображением летящего лыжника и надписью "Большой трамплин" от виска до виска. Полковник покосился куда-то наверх, проверяя, по всей видимости, не наблюдает ли за ним Маргарита Викентьевна, вынул из кармана сигареты и воровато закурил, тонкой струйкой пуская дым вниз, под воротник куртки. Заметив машину Слепого, он шагнул к краю тротуара, и Глеб открыл ему навстречу дверцу.
     - Кому не спится в ночь глухую, - недовольно проворчал полковник, усаживаясь рядом с ним и громко шурша своей курткой, - соскучился, что ли?
     Он нацелился стряхнуть пепел прямо под ноги. Глеб открыл ему пепельницу, отъехал от тротуара и только после этого сказал:
     - Помните прошлую ночь? Так вот, ничего не кончилось.
     - Ну да?! - саркастически поразился полковник. - Надо же! Кто бы мог подумать?!
     Он поднес к губам сигарету, пряча ее в свернутой трубочкой ладони, затянулся, опасливо косясь по сторонам, и выпустил дым себе в колени.
     - Алексей Данилович, до вашего дома два квартала, - мягко напомнил Глеб.
     - Что? - встрепенулся полковник. - Тьфу ты, черт, докатился!
     - Дрессировочка, - с деланной завистью вставил Глеб.
     -