роват. При
взгляде на то, что не скрывали  широкие  поля  шляпы,  на  ум  приходила
исполосованная вдоль и поперек  физиономия  камикадзе-ветерана,  который
раз пятьдесят таранил  на  своем  стареньком  винтомоторном  истребителе
всякие канонерки, эсминцы,  транспорты  и  даже  линкоры  и  каждый  раз
каким-то чудом оставался  в  живых.  От  наметанного  глаза  Зернова  не
ускользнули ни ненормальная ширина плеч посетителей банка, ни  некоторая
общая  бочкообразность  их  фигур,  наводившая  на  нелепую   мысль   об
упрятанных под дорогими длиннополыми пальто бронежилетах.
   - Эге, - вслух сказал Зернов, торопливо взводя затвор фотоаппарата  и
на всякий случай несколько раз щелкая странную  парочку,  -  а  ведь  я,
похоже, не зря здесь сидел!
   Когда через минуту в зеркальную дверь один  за  другим  вошли  пятеро
молодых, спортивного вида парней с полупустыми сумками в руках,  Дмитрий
окончательно уверился в том, что к  нему  в  руки  сама  собой  приплыла
сенсация. Неважно, что представлял из себя Лев  Игоревич  Петрищев  -  в
данный момент его явно собирались раскрутить на всю имеющуюся под  рукой
наличность. Намечалась уникальнейшая в своем роде  вещь  -  эксклюзивный
репортаж  об  ограблении  банка,  за  который  уголовный  розыск  и  ФСБ
наверняка перегрызут друг другу глотки. "Дудки, - решил Дмитрий  Зернов.
- Сначала все это увидят читатели "Криминальной хроники", а уж потом все
эти деятели в погонах. Будут знать, как зажимать информацию!"
   Вскоре в окнах второго этажа замелькали фигуры в масках.
   - Вот блин! - восхищенно сказал Зернов и  принялся  щелкать  затвором
камеры.
   Через полминуты волосы у него на затылке встали дыбом -  он  внезапно
понял, что вместо репортажа об ограблении снимает подробный фотоотчет  о
зверской расправе. Разметанные выстрелами,  голубями  разлетались  пачки
бумаг, не  успевшие  ничего  понять  люди  умирали  в  своих  кабинетах:
нападавшие просто пинком отворяли дверь и поливали помещение свинцом.
   Сексапильная секретарша, которую  автоматная  очередь  вспорола,  как
набитую  перьями  подушку,  опрокинулась  вместе  со  своим  вращающимся
стулом, высоко задрав длинные, туго обтянутые нейлоном ноги.
   Двенадцатикратное  увеличение  давало  Зернову   возможность   видеть
гораздо больше, чем ему хотелось бы, но он  продолжал  щелкать  затвором
камеры, дрожа от испуга и возбуждения.
   Всесильного господина  Петрищева  шлепнули  быстро  и  буднично,  как
глиняную тарелочку на соревнованиях по  биатлону  -  старенький  "никон"
успел трижды щелкнуть, пока он спиной вперед падал на свой рабочий стол,
опрокидывая его вместе со стоявшим на нем компьютером, монитор  которого
как раз в этот момент взорвался от угодившей в него пули.
   Внизу по улице проезжали  автомобили  и  торопились  по  своим  делам
озабоченные пешеходы - никто даже не  поднял  головы  туда,  где  сейчас
умирали перепуганные, ничего не понимающие люди. Это объяснялось просто:
Зернов отчетливо видел толстые трубы глушителей, навинченные  на  каждый
ствол. Со своего места он насчитал восемь трупов, хотя был  уверен,  что
это  далеко  не  все.  Пленка  в  аппарате  кончилась   одновременно   с
завершением бойни. Трясущимися  руками  Зернов  сменил  кассету  и  взял
аппарат  наизготовку,  надеясь  заснять  момент  отбытия  банды,  но  из
подъезда так никто и не появился - видимо, убийцы ушли через черный ход,
бросив блестящий "крайслер" на произвол судьбы.
   "Гриша Бражник мне за эту пленочку  задницу  в  кровь  расцелует",  -
подумал Зернов и резко перегнулся пополам.  Его  стошнило  на  кафельную
плитку пола, после чего в голове  немного  прояснилось,  хотя  вспоротый
живот и  высоко  обнажившиеся  ноги  молоденькой  секретарши  продолжали
неотступно маячить перед глазами наряду с другими, не менее  живописными
картинками. Нарочито медленно, стараясь унять  крупную  дрожь  в  руках,
журналист Зернов  сложил  в  кофр  свою  аппаратуру  и,  больше  уже  не
сдерживаясь, сломя голову бросился вниз по лестнице.
   - Ты понимаешь, что ты мне принес, блаженный? -  спросил  следователь
городской прокуратуры Григорий Бражник, с отвращением отодвигая от  себя
неопрятно  разъехавшуюся  пачку  фотографий.  Фотографии  были  цветные,
глянцевые, очень четкие и подробные - честно говоря,  Бражник  предпочел
бы, чтобы подробностей было поменьше, поскольку  туалет  располагался  в
дальнем конце коридора.
   - А что  такое?  -  немного  агрессивно  спросил  Зернов,  застегивая
сгоряча расстегнутую куртку - в угловом кабинетике Бражника вполне можно
было открывать филиал  медвытрезвителя,  и  красновато  тлеющий  в  углу
обогреватель  ничуть  не  влиял  на  температуру  в  помещении,  которая
медленно, но уверенно клонилась к минусовой.  -  А  что  это  у  тебя  в
кабинете такой колотун?
   - Колотун... - рассеянно повторил Бражник, снова беря в руки  верхнюю
фотографию, на  которой  крупным  планом  была  изображена  петрищевская
секретарша в падении. - В самом деле, почему? Красивая девочка, - сказал
он, кладя фотографию на место. - Жалко.
   - Это все, что ты можешь сказать? - спросил Зернов.
   - Ага, - как-то безучастно подтвердил Бражник. - Все.
   - Ну, знаешь, - Зернов даже задохнулся от возмущения. -  Я,  конечно,
понимаю, что это расследование немного опаснее, чем дознание  по  поводу
недостачи   полутора   килограммов   чайной   колбасы   в   каком-нибудь
гастрономе...
   - Уймись, - сказал ему Бражник, - и послушай меня.
   Шурша целлофаном, он вынул из  пачки  кривую,  смятую  сигарету  и  с
видимым  отвращением  прикурил  от  рефлектора,  рискуя  подпалить  свою
разбойничью бороду.
   - Ну? - непримиримо спросил Зернов.
   - Хрен гну. Выпить хочешь? - неожиданно спросил Бражник.
   - Да пошел ты... Впрочем, давай.
   Бражник  нырнул  под  стол,  покопался  в  тумбе,  звеня  стеклом   и
по-стариковски покряхтывая,  выставил  перед  Зерновым  початую  бутылку
водки и два стакана.
   - Так-то ты  бережешь  мирный  сон  россиян?  -  укоризненно  спросил
Зернов.
   - Беречь сон россиян - работа нашей доблестной ментовки, - огрызнулся
Бражник, наполняя стаканы. - Давай выпьем за то, чтобы каждый из нас как
следует выполнял свою собственную работу и не совался без спросу в чужой
огород.
   Зернов замер, не донеся стакан до рта.
   - Гриша, - сказал он, - мне не нравится этот тост.
   - Не нравится этот - скажи другой, - покладисто согласился Бражник. -
Только давай, ради бога, выпьем и оставим этот бесполезный разговор.
   Зернов со стуком поставил стакан на стол.
   - Почему же это он бесполезный? - сдерживая гнев, спросил он.
   - А нельзя ли без демонстраций? - скривился Бражник. -  Ну,  чего  ты
привязался? Ты же сам говорил,  что  Петрищев  -  сволочь.  Туда  ему  и
дорога.
   Он проглотил водку, даже не поморщившись, как воду, и  тут  же  налил
себе снова.
   - Ну, - спросил он, - ты пить-то будешь?
   - Гриша, - сказал Зернов, - что с тобой? На этих  фотографиях  восемь
трупов, то есть на семь больше, чем я хотел  бы  видеть,  даже  если  бы
желал Петрищеву смерти. Я понятия не  имею,  сколько  их  там  на  самом
деле...
   - Четырнадцать, - внимательно  разглядывая  покрытый  узором  трещин,
отсыревший потолок, сказал Бражник.
   - Что? Так ты что же, в курсе?
   - А ты что думал? Тоже мне, Нат Пинкертон...
   - Тогда я не понимаю, -  в  запальчивости  Зернов  опрокинул  в  себя
стакан и мучительно закашлялся - как видно, водка попала не в то  горло.
- Не понимаю, - просипел он сквозь кашель,  -  ведь  я  же  принес  тебе
материалы, доказательства по этому делу...
   - Материалы, - скривился Бражник, - доказательства...  Да  пойми  ты,
голова еловая, что доказательства есть, а дела нету!
   - Как это? - удивился Зернов, разом переставая кашлять.
   - А  вот  так.  Банк  закрыт  на  ревизию  в  связи  с  обнаруженными
нарушениями в делопроизводстве.
   Президент правления и некоторые сотрудники банка задержаны  для  дачи
показаний. Никакой стрельбы и никаких трупов там и в помине не было.  Ты
меня понял?
   - КГБ, - с отвращением сказал Зернов.
   - Не КГБ, а ФСБ, - поправил Бражник, старательно глядя в сторону.
   - ГПУ, - процедил сквозь зубы журналист. - НКВД. Дефензива.  Гестапо,
мать-перемать.., инквизиторы хреновы...
   - Именно, - кивнул Бражник. - Поэтому уничтожь фотографии и  негативы
и держись в стороне от всего этого дерьма.
   - Сука, - сказал ему Зернов.
   - Возможно, - равнодушно согласился Бражник.
   Зернов вдруг перегнулся через стол и, схватив фотографии,  сунул  всю
пачку под нос приятелю.
   - Ты посмотри на это! - срывающимся голосом выкрикнул он. - Посмотри!
Почти все эти люди ни в чем не были виноваты! Ты понимаешь - ни в чем!
   Неужели ты позволишь замять это дело?
   - Не ори! - крикнул Бражник и грохнул кулаком по столу. - Думаешь,  у
тебя одного совесть есть? Только у меня,  помимо  совести,  есть  еще  и
семья... И инстинкт самосохранения, между прочим!
   - Это так серьезно? - тихо спросил Зернов.
   - Ты что, дурак? - остывая, пожал плечами Бражник. -  Ты  собственные
фотографии видел? Чем ты лучше тех, кто на них изображен?
   Они  немного  помолчали,  ожесточенно  дымя  сигаретами   и   избегая
встречаться взглядами. Бражник раздавил  окурок  в  пепельнице,  поскреб
бороду и, взяв фотографии со стола, сбил их в аккуратную пачку.
   - Ты это кому-нибудь показывал? - спросил он.
   Зернов отрицательно покачал головой.
   - Говорил кому-нибудь?
   - Только паре человек у себя в редакции.
   - Ч-черт. Ты что, совсем ничего не соображаешь?
   -  Брось,  Гриша,  -  сказал  Зернов,  -  это  уже  напоминает  манию
преследования.
   - Вот как? Поверь, это было бы лучше для тебя... да и для меня  тоже.
Ты не мог бы уехать куда-нибудь на некоторое время?
   - Не думаю, что в этом есть необходимость, - пожал плечами Зернов,  -
но если ты настаиваешь...
   - Да, - жестко сказал Бражник, - настаиваю.
   - Как скажешь. Но что это даст?
   - Это даст мне время и свободу действий. По крайней мере, не придется
заботиться еще и о твоей драгоценной персоне.
   - Так ты хочешь...
   - Да, - медленно,  словно  все  еще  продолжая  колебаться,  произнес
Бражник. - Вот именно - я хочу. Давай-ка выпьем.
   Зернов подставил стакан, Бражник твердой рукой разлил остатки  водки,
и  через  несколько  минут  журналист  Дмитрий  Зернов  покинул   здание
городской прокуратуры, не подозревая, что  виделся  со  своим  старинным
приятелем в последний раз.
 
Глава 6 
 
   Три дня поисков  ничего  не  дали.  Люди,  изображенные  на  снимках,
полученных Бражником от Зернова, не значились ни в одной  картотеке,  не
проходили  ни  по  одному  уголовному  делу  -  их  словно   вообще   не
существовало в природе, хотя Григорий Бражник был уверен,  что  расстрел
персонала правления банка "Икар" - далеко не первая  акция,  проведенная
этими людьми. Для новичков они действовали чересчур профессионально.
   Насколько удалось  выяснить  Бражнику,  то,  что  произошло  в  офисе
"Икара", не было ограблением - скорее  это  напоминало  массовую  казнь,
крутую разборку, в которой не щадят ни правых, ни виноватых.
   Правда,  выводы  эти  основывались  главным  образом  на  фотографиях
Зернова и его же словах - по официальным каналам разузнать что-либо,  не
привлекая к себе внимания,  было  очень  сложно,  и  осторожные  попытки
Бражника выведать хоть что-нибудь о ходе следствия неизменно  натыкались
на глухую стену.
   Краеугольным камнем этой стены являлся тот  факт,  что  от  друзей  и
родственников погибших не поступило ни одного заявления.  Бражник  никак
не мог взять в толк, каким образом можно заставить молчать  такую  массу
людей, не прибегая, опять  же,  к  массовым  казням.  У  него  сложилось
совершенно  определенное  впечатление,   что   в   "Икаре"   действовали
профессионалы, снабженные, вдобавок, таким мощным прикрытием, какое не в
состоянии обеспечить ни одна преступная группировка.
   По всему выходило, что тут не обошлось без спецслужб - слишком  много
было вокруг этого дела таинственности и неизвестности.  Придя  к  такому
выводу, Григорий Бражник некоторое время сидел за столом, сжав кулаки  и
шумно  дыша  сквозь  стиснутые  зубы:  получалось,  что   ФСБ,   ничтоже
сумняшеся, засучив рукава расследовала преступление, совершенное  своими
же  людьми!  Результаты  такого  расследования   обещали   быть   просто
сногсшибательными, а главное, были легко предсказуемы.
   - Вот вам, козлы, - с чувством сказал Бражник  и  сделал  неприличный
жест в сторону двери.
   Дверь немедленно распахнулась, и в кабинет  вошел  коллега  Бражника,
следователь Грачев, занимавший соседний кабинет и принципиально куривший
только чужие сигареты - Павел Степанович  Грачев  второй  год  бросал  и
никак не мог бросить пагубную привычку выкуривать пачку сигарет в день.
   Чтобы ограничить себя, он давно перестал покупать  сигареты,  но  эта
мера лишь превратила его в надоедливого попрошайку, от набегов  которого
страдали все коллеги, и в особенности Бражник, занимавший, как уже  было
сказано, соседний с Павлом Степановичем кабинет.
   Следователь Грачев замер на пороге, подслеповато щурясь на Бражникову
пантомиму - он явно принял ее на свой счет и теперь, похоже, гадал,  как
это Бражник ухитрился почуять его сквозь дверь.
   - Не понял, - сказал он, шмыгнув носом.  Нос  у  следователя  Грачева
вечно тек, и вечно у него не было носового  платка.  Брезгливый  Бражник
дважды предлагал соседу свой платок, и тот  неизменно  с  благодарностью
принимал предложенное, бережно пряча в карман. Оба платка он  так  и  не
вернул, и судьба их осталась неизвестной, поскольку на следующий день он
все так же шмыгал носом. Так или иначе, но Бражник вынужден был  махнуть
рукой и больше не пытался научить Павла Степановича тому, чему  того  не
научила мама в тысяча девятьсот забытом году.
   - Ты чего это? - изумленно спросил Грачев, продолжая разглядывать то,
что показывал ему растерявшийся от неожиданности Бражник.
   -  Ничего,  -  немного  смущенно  ответил   тот,   убирая   несложную
комбинацию, в которой участвовали  обе  его  руки,  -  это  я  не  тебе,
Степаныч.
   - А, - понимающе кивнул тот и шмыгнул носом, - а  я  было  подумал...
Привет, Гриша.
   - Виделись уже, - сказал  Бражник  и  обреченно  полез  в  карман  за
сигаретами.
   - Да неужто виделись? - изумился Грачев.
   - Ага, - сказал Бражник, протягивая ему открытую пачку,  -  три  раза
уже.
   - Старею, - заметил Грачев, ловко выуживая из пачки сигарету.
   - Никотин очень плохо влияет на память, - авторитетно заявил Бражник.
- Наукой доказано.
   - Так потому же и бросаю, - не стал спорить Павел Степанович.
   Бражник вздохнул и закурил за компанию, чтобы спасти хоть  что-нибудь
- становясь попрошайкой, человек вырабатывает в своем  организме  особый
гормон, делающий его невосприимчивым к намекам и неуязвимым  для  прямой
критики. Грачев примостился напротив и тоже закурил, закатывая глаза  от
наслаждения.
   - А это у тебя что? - спросил он, указывая на стол. Бражник  мысленно
обматерил себя вдоль и поперек - на столе, глянцево отсвечивая,  ворохом
лежали зерновские фотографии.
   - Так, - сказал он, как можно небрежнее  сгребая  фотографии  в  ящик
стола, - материалы по одному старому делу..,  ищу  аналогии,  зацепки..,
ну, ты понимаешь.
   - Не совсем, - честно признался Грачев. - Ну, да не мое это дело.  Ты
чем сейчас занимаешься-то?
   - Делом Свирцева, - честно ответил Бражник.
   - Это который стройматериалы воровал?
   - Ага.
   - Тогда при чем тут эти автоматчики?
   - Какие автоматчики?
   - А которые на твоих фотографиях. Не вижу аналогии.
   - Я тоже, - сказал Бражник и выжидательно уставился на Грачева.
   Тот, похоже, наконец-то понял намек и суетливо засобирался.
   - Только ты, Степаныч, того.., насчет фотографий... никому, ладно?  -
попросил его Бражник.
   - Понимаю, понимаю, - кивнул тот. - Партизаним помаленьку?
   - Совсем чуть-чуть, - улыбнулся Бражник.
   - Делать тебе нечего, - выходя, сказал Грачев. - Эх, молодость...
   - Если бы молодость знала, если бы старость могла, -  продекламировал
Бражник, адресуясь к закрывшейся двери. После ухода Грачева  засобирался
и он - следовало навести еще кое-какие справки.
   Ему  удалось  раздобыть  адреса  двоих  погибших,  в  том   числе   и
молоденькой секретарши  Петрищева  Людмилы  Званцевой,  которая  жила  с
родителями. Бражнику все еще было ужасно интересно,  почему  близкие  не
проявляют никакого интереса к судьбе своей погибшей дочери.
   Добыть эти адреса было далеко не просто - окольные пути всегда длинны
и тернисты, и Бражник, садясь в троллейбус, испытывал  пусть  маленькую,
но вполне заслуженную профессиональную  гордость  -  с  каждым  днем  он
приобретал все больше опыта в своей одинокой борьбе с отлаженной машиной
спецслужб, которые некогда по праву считались едва ли не лучшими в мире.
Пусть микроскопические, но сдвиги в деле "Икара"  были  налицо.  Бражник
испытывал охотничий азарт гончей, идущей по следу медведя или росомахи -
справиться со зверем в одиночку, конечно, не  удастся,  но  ведь  следом
идут охотники, так что - вперед! Два часа  спустя  его  азарт  удвоился.
Родственники погибших, которых ему без труда удалось отыскать, были живы
и здоровы и вовсе, оказывается, не махнули рукой  на  своих  безвременно
ушедших из жизни близких. Они, оказывается, были уверены, что  следствие
идет полным ходом, уже не  раз  давали  показания  следователю,  который
просил их в интересах следствия и собственной безопасности не  поднимать
лишнего шума и ни в коем случае не связываться  со  средствами  массовой
информации - короче говоря, все было шито-крыто, покойники похоронены  и
оплаканы, а  самое  интересное  заключалось  в  том,  что  мать  Людмилы
Званцевой без труда опознала в  предъявленной  ей  фотографии  покрытого
шрамами водителя "крайслера" того самого. следователя, который беседовал
с ней три дня назад.
   Бражник развеял возникшие было у нее подозрения,  наговорив  какой-то
чепухи насчет повышенной секретности и перекрестной проверки,  и  отбыл,
дрожа от возбуждения. Его подозрения подтверждались целиком и полностью,
и Бражник всерьез подумывал  о  том,  что  настало  время  обратиться  к
Генеральному за помощью и поддержкой - по слухам, мужик он был железный,
несмотря на слабость к блатному  фольклору,  и  не  раз  высказывался  в
приватных беседах в том плане, что  ФСБ  распоясалась  и  давно  просит,
чтобы ей хорошенько дали по рукам.
   - И не только по рукам, - бормотал  Бражник,  торопясь  от  остановки
троллейбуса к  мрачному,  похожему  на  смертельно  простуженного  слона
зданию прокуратуры. - Ох,  я  вам  дам!  Он  прекрасно  понимал,  что  с
определенной точки зрения его угрозы  выглядят  смешно,  но  это  только
подстегивало его в стремлении успешно  завершить  еще  не  начатое  дело
коммерческого банка "Икар" - в конце концов, в  нормальном  обществе  не
должно  быть  людей,  которым  кажутся   смешными   угрозы   следователя
прокуратуры.
   На улице стемнело - как всегда  в  это  время  года:  стремительно  и
неожиданно, словно  вдруг  выключили  свет.  На  улице  зажглись  редкие
фонари, и, глядя на цепочку  слегка  подрагивающих  в  морозном  воздухе
голубоватых огней, Бражник вдруг ощутил неприятный укол страха. В  своем
азарте он начисто забыл о  том,  что  каждый  шаг,  приближавший  его  к
убийцам, мог стать его последним шагом. Он быстро прикинул,  в  скольких
местах мог засветиться, и с некоторым облегчением решил, что  мест  этих
не так уж и  много.  Родственникам  погибших  он  без  зазрения  совести
показывал  удостоверение  на  имя  капитана  милиции  Николая  Клюева  -
фальшивое, как коньяк из привокзального киоска, а по официальным каналам
вообще проползал ужом, как по минному полю - в этом  искусстве  за  годы
работы следователем он добился немалых успехов. Опас