себя Глеб.
   - А мать чем занимается?
   - Преподает.
   - А сынок у них, значит, сумасшедший?
   - Значит, так, - засмеялся в ответ Элькинд и добавил:
   - Сумасшедший - еще не значит дурак.
   - Это точно. Мне пришлось встречаться с сумасшедшими, которые,  скажу
тебе по секрету, были очень толковыми людьми.
   Боря ничего не ответил, быстро перелистывая страницу за страницей. Он
смотрел в книгу так, словно в ней не  существовало  для  него  ни  одной
тайны, словно он видел  все  насквозь,  а  в  голове  у  него  мгновенно
происходили сотни всевозможных  операций,  лишь  только  буквы  и  схемы
отражались в линзах очков, как на экранах мониторов.
   - Ты волочешь в компьютерах? - уточнил Глеб.
   - А что там волочь? Это элементарно, Ватсон, как дважды два.
   - Я бы так не сказал, хоть сам кое-что в этом и понимаю.
   - Серьезно, понимаете? - Элькинд с интересом посмотрел на Глеба.
   - Ну, немного.., ясное дело, меньше, чем ты.
   - А я знаю ребят, которые волокут в машинах и программах почище любых
профессоров. Они такое могут делать - даже подумать страшно, в голове не
укладывается.
   - Ну, а ты сам как? Можешь работать серьезно?
   Парень пожал плечами и самодовольно хмыкнул:
   - В общем, тоже не дурак, кое-что могу.
   - Дураки как раз могут многое.
   - Согласен, но ко мне это не относится.
   - Ну, что, например, ты можешь? - нагловато спросил Глеб.
   Тон вопроса был таким, что у парня не  возникло  никаких  подозрений:
просто человек интересуется, любопытствует. Что еще делать  в  больнице,
как не болтать о том, о сем? С бабником - о женщинах, с алкоголиком -  о
спиртном, с игроком - о картах, а  с  компьютерщиком  -  конечно  же,  о
программах и машинах.
   - А у тебя у самого какой компьютер, Боря? - продолжал  расспрашивать
Сиверов.
   - У  меня  "Пентиум",  правда,  с  наворотами  всякими,  сам  собрал.
Шестьдесят четыре мегабайта мозгов, и то не всегда хватает...
   - Круто, - уважительно кивнул Глеб.
   - А у тебя какая, к примеру, машина? - перешел на "ты" Элькинд.
   - У меня тоже "Пентиум", но только с тридцатью двумя мегабайтами.
   - Так можно же память нарастить.
   - Мне пока хватает. Хотя, может, когда выйдем отсюда, я тебя  попрошу
этим заняться. Сам то я в "железе" не очень разбираюсь.
   - В нем ничего сложного нет, это как конструктор, собирай из  готовых
деталей.
   - Так сделаешь мне? Ясное дело, за деньги.
   - Раз плюнуть!
   - Мужики, пайку дают, - сказал старик в углу,  вставая  с  кровати  и
поглаживая впалый живот.
   Глеб был доволен:  первый  разговор  состоялся  и  прошел  нормально.
Парень не запирался, с удовольствием  говорил  о  компьютерах,  так  что
скорее всего он просто фанат. Можно было  немного  поднажать,  и  он  бы
выложил всю подноготную. Но спешить не стоило, чтобы раньше времени себя
не выдать.
   Глеб вместе с другими больными  направился  в  столовую.  Элькинд  не
пошел.
   - А ты? - из двери спросил Глеб.
   - Да ну ее, эту кашу! Уже воротит от нее. У меня  еще  две  шоколадки
есть и бутылка "колы". А если проголодаюсь, куплю чего-нибудь в  киоске.
От этой каши и курятины блевать хочется!
   - А мне так все равно что есть, только вот кофе хочется.
   - У меня и кофе есть, старики всякой хрени  целый  мешок  приволокли.
Иди поешь, потом вместе кофе попьем. Только воды горячей попросить  надо
будет, а тот тут ни одной розетки.
   - Еще бы! Психам не положено, - глубокомысленно заметил Глеб.
   Элькинд засмеялся. Смех у него был вполне здравый -  смех  юноши,  не
обремененного  никакими  заботами  и  проблемами.  А  если  проблемы   и
существуют, то они легко разрешимы. Он выглядел, как человек,  спасшийся
после кораблекрушения.
   Сиверов уже прекрасно понял, какого черта этот парнишка  сшивается  в
больнице: по всему было видно, что он просто  косит  от  армии.  И  Глеб
понимал: делает это он абсолютно  сознательно,  а  самое  главное  -  он
совершенно прав.
   Какого черта такому таланту делать в армии? Ходить  с  лопатой,  рыть
траншеи, стрелять, бегать, ползать, унижаться,  корчиться  от  мороза  и
дождя? Да когда же мы отучимся электронным микроскопом гвозди  забивать?
Ведь этот парнишка может, удобно устроившись перед монитором  и  положив
тонкие пальцы на клавиши, за два  часа  нанести  противнику  ущерб  куда
больший, чем батальон спецназа или эскадрилья тяжелых  бомбардировщиков!
В том, что Боря  Элькинд  дока  и  супермастер  в  компьютерных  штуках,
Сиверов уже не сомневался. Это же надо - молоко на губах не  обсохло,  а
сумел устроить такой переполох, забравшись в компьютерную сеть ФСБ.
   И  Глеб  понимал,  что  захоти  этот   очкастый   Боря   побаловаться
по-настоящему и погонять адреналин не только у  себя  в  крови,  а  и  у
многочисленных полковников и генералов, он бы играючи доставил себе  это
удовольствие. И тогда не только у Потапчука прибавилось  бы  седины,  но
даже у директора волосы бы зашевелились, а возможно, и  у  генералов  их
каракулевые папахи поднялись бы на голове, словно по мановению волшебной
палочки, а мозги потекли бы через уши.
   Ведь ни один генерал, как прекрасно понимал  Сиверов,  не  соображает
толком, что такое компьютер, и как на нем можно работать.
   А Борис Элькинд, между тем, вытащив из тумбочки толстую, в два пальца
шоколадку, разломил ее, сунул  кусок  в  рот,  принялся  жевать,  быстро
перелистывая страницу за страницей, будто бы читал их целиком.
   - Так значит, есть ты не идешь? - напоследок спросил Сиверов.
   -  Да  нет,  я  еще  отсканирую  страниц  сорок,  а  Потом  буду   их
переваривать.
   Один из больных покрутил пальцем у виска: слова, которыми пользовался
Элькинд, были недоступны его пониманию, причем недоступны напрочь.
   Элькинд был прав, кормили здесь ужасно. Но самым жутким была даже  не
сама еда, а процесс пожирания пищи людьми, содержавшимися в больнице.
   Они смахивали крошки со стола в ладони и тут же отправляли их в  рот,
давились пищей, чихали, кашляли, сморкались.
   Каша висела у них на небритых подбородках, застревала  в  усах,  руки
были перепачканы до локтей. Они хрюкали, жадно шамкая  беззубыми  ртами,
их глаза блестели так, словно они пищу видят в последний раз.
   Попадались, правда, и такие, которые сидели молча,  не  прикасаясь  к
еде, положив руки на стол.
   Тогда кто-нибудь из обслуги подходил и, заглянув в лицо, зло шипел:
   - Если жрать не будешь, сделаю укол, понял?
   - Понял, - кивал больной, брал кусочек хлеба и жевал его, не  глотая,
или просто-напросто крошил мякиш себе в кашу.
   Ложками больные иногда тыкали себе в  щеки,  вилок,  естественно,  не
давали. Мало ли чего взбредет в голову психу? Он ведь  может  и  в  глаз
ткнуть. Хорошо, если себе, а то  и  санитару.  Хотя  санитару  вряд  ли,
врачей и санитаров боялись панически - так, как боятся дети. Услышав  об
уколе, многие втягивали голову в плечи, а один псих в  свитере  домашней
вязки, когда ему сказали про укол, тут же сполз под стол и начал  оттуда
истошно вопить:
   - Нет укол! Нет укол! Я хороший, только таблетки. Таблетки  -  ам,  а
укол - не надо! Ему, ему делайте укол!
   Больного без особых  усилий  выволокли  из-под  стола  и  потащили  в
коридор, где крики  мгновенно  смолкли,  словно  рот  бедолаге  заклеили
пластырем.
   Сиверов быстро поел и поднялся  из-за  стола.  За  соседним  столиком
вскочил  какой-то  старик,  тощий  и  высохший  до  такой  степени,  что
напоминал деревянную линейку. Поев, он  трижды  истово  перекрестился  и
трижды же поклонился в сторону окна.
   "Да, весело здесь, - подумал Сиверов, - будь  ты  неладен,  Потапчук,
нашел куда меня запереть! Лучше бы в тюрьму. Истинно: Уж лучше  посох  и
сума, не дай мне Бог сойти с ума"".
   Глеб, насвистывая своего любимого Вагнера, покинул столовую.  Проходя
рядом со стариком, он услышал бормотание:
   - Вагнер, Рихард Вагнер, из оперы "Лоэнгрин", увертюра.
   Глеб остановился и на этот  раз  с  интересом  взглянул  на  носителя
подобной информации. Даже в ФСБ вряд ли нашелся бы специалист, способный
по  невнятному   пасвистыванию   с   ходу   определить   композитора   и
произведение.
   - Да, это Вагнер. А как вы узнали?
   Старик  учтиво  поклонился  и  прикоснулся  к   острому   кадыку   на
морщинистой шее так,  словно  бы  под  кадыком  красовалась  бабочка,  а
облачен он был не в больничную пижаму, а в атласный фрак с отворотами.
   - Вагнер, Вагнер, я знаю. Я творчество этого немца знаю очень хорошо,
от "а" до "я", - каким-то деревянным голосом ответил старик и  улыбнулся
абсолютно безумной улыбкой.
   - Я тоже, - Глеб сдержанно улыбнулся в ответ.
   Старик подал руку:
   - Скуратович Василий Антонович, - и добавил:
   - Хранитель.
   - Очень приятно. Молчанов Федор.
   - А  по  батюшке  как?  -  завалив  голову  на  бок,  поинтересовался
сумасшедший.
   - По батюшке? Федор Анатольевич.
   - Очень приятно,  -  прошамкал  старик,  посторонившись  и  пропуская
Сиверова в дверях. - Я очень люблю искусство, за искусство я готов жизнь
отдать.
   - Какое искусство?
   - Всякое, -  многозначительно  ответил  старик  Скуратович  и  сделал
правой рукой такое движение, словно на его лысой  голове  была  шикарная
шевелюра, а волосы упали на глаза.
   - Я тоже люблю искусство, но не всякое.
   - А как вам нравится Шнитке, почтенный Федор Анатольевич?
   - Шнитке я не люблю, он слишком сумбурный.
   -  Верно  замечено,  сумбурный.  У   него   все   перепутано,   такое
впечатление, что у человека не все дома.
   Душевно больной, понимаете ли...
   - Так вы говорите, любезный Василий Антонович, что вы хранитель?
   - Да.
   - А чего, позвольте узнать?
   - Больших и великих тайн, -  старик  понизил  голос  и  огляделся  по
сторонам, не подслушивает ли его кто-нибудь. - Знаете ли,  -  Скуратович
подался вперед, ухватил Глеба за пуговицу пижамы и  привлек  к  себе,  -
если бы меня не хотели убить, я бы мог рассказать очень  много.  Я  знаю
такое...
   - А кто вас, собственно говоря, собирается убить?
   - Меня? Да весь мир против  меня!  Меня  пытались  извести  со  свету
многократно, меня топили, травили газом, дважды пытались  взорвать  -  в
девяносто пятом и девяносто втором году.  А  неделю  назад  меня  хотели
заморить  голодом!  Представляете,  любезный,  меня,  старого  человека,
морили голодом!
   - Представляю.
   - Они повесили на холодильник замок, и я ничего не мог взять.  Только
два яблока, которые я припрятал в тумбочке...  Благодаря  им  я  остался
жив. Меня не так-то легко взять, они все  ошибаются,  думают,  что  меня
смогут достать. Кишка тонка! Я такие виды видывал, у меня на  все  готов
ответ. Это они думают, что я сумасшедший,  выжил  из  ума,  а  я  только
прикидываюсь.
   Это они все психи, а я рассуждаю очень здраво, но до поры до  времени
вынужден таиться.
   Сиверову стало не по себе, у него даже щека задергалась, и левый глаз
начал моргать.
   "Вот и нервный тик начинается", - подумал Глеб.
   - Вы не волнуйтесь, мужчина, - старик уже забыл как его зовут.
   Но Глебу повезло: рядом проходил дежурный врач.
   Увидев, как  Скуратович  донимает  Сиверова  и  вот-вот  оторвет  ему
пуговицу,  врач  опустил  ладонь  на  плечо  старику,  и  тот  мгновенно
съежился, прямо-таки уменьшился в размерах.
   - Василий Антонович!
   - Добрый день, любезный, - подобострастно заглядывая в  глаза  врачу,
зашамкал старик.
   - Как дела?
   - Отлично, спасибо.
   - Вас сегодня никто не пытался убить?
   - Нет, нет, что вы, здесь вполне покойно, здесь меня охраняют люди  в
белых халатах. Их я не боюсь, они, в общем-то, безобидные.
   - Рад за вас.
   - А я за вас.
   - Что, достал? - подмигнув Сиверову, спросил врач-психиатр.
   - Ничего страшного, об искусстве беседовали...
   - Еще достанет. Мне  он  уже  вот  где  сидит  со  своими  тайнами  и
нервно-паралитическим  газом.  Кстати,  о  гвоздях   он   вам   еще   не
рассказывал? Скуратович, расскажите ему о гвоздях.
   - О гвоздях? Пожалуйста,  извольте.  Мне  насыпали  в  кашу  рубленые
гвозди и заставляли все это глотать, не прожевывая. Но, слава  Богу,  он
наградил меня крепким желудком. Мне еще матушка говорила: "Твой желудок,
Вася, даже гвозди и гайки может варить". Поэтому я и ел гвозди, не боясь
смерти. А вот газа боюсь, травят, - шепотом добавил старик и зашаркал по
коридору, оглядываясь на Сиверова,  как  бы  зазывая  его  следовать  за
собой. Для наглядности поманил и пальцем.
   Увидев, что Глеб не собирается идти за ним, старик шепотом, но таким,
который мог преодолеть, оставаясь при этом  различимым,  метров  двести,
проговорил-прошелестел:
   - Я вам еще кое что расскажу, но только потом, - и тут  же  засеменил
вдоль стены, а затем юркнул в дверь своей палаты.
   Глебу только оставалось пожать плечами:  в  конце  концов,  чего  еще
ждать от сумасшедшего дома? Тут всякие типы попадаются...
   "Если тут долго посидеть, - подумалось Глебу, -  то  можно  и  самому
свихнуться".
   Он зашел в палату. Элькинд к этому времени уже окончил  чтение,  съел
шоколадку и теперь пил "кока-колу" прямо из горлышка большой пластиковой
бутылки.
   - Ну, как кормежка? - поинтересовался лицеист.
   - Все точно так, как ты и говорил. Дерьмовая.
   - А Скуратовича видели? Экземпляр!
   - Как же, как же... Видел. Потому и задержался.
   Схватил меня за пуговицу и давай втолковывать, как здесь его  травят,
преследуют, убить хотят.
   - Он уже всех тут достал, старый пердун, - вздохнул Боря.
   Глебу стало немного обидно за  хранителя  страшных  тайн.  Как-никак,
ничего плохого он никому не делал.
   - Да, тут насмотришься, - добавил  Элькинд  и  посмотрел  за  грязное
стекло на залитые солнцем деревья. - Прогуляться бы надо, а  то  темнеет
рано, потом тоскливо сидеть.
   - Пошли.
   Глебу и самому не хотелось  оставаться  в  палате,  потому  что  трое
остальных ее обитателей были явными психами, правда, слава Богу, тихими.
Их ничего, кроме жрачки, кажется, не интересовало.  Придя  из  столовой,
все трое как по команде разлеглись на кроватях и принялись ковыряться  в
зубах горелыми спичками, подобранными на полу в коридоре.
   Длинный коридор Сиверов и Боря прошли молча.
   Лишь  оказавшись  на  улице,  парнишка  кивнул   на   окно   кабинета
заведующего отделением.
   - Видали, какая у него машина стоит на столе?
   - У кого?
   - У заведующего, - уточнил паренек.
   - У Притыцкого?
   - Да, у Притыцкого.
   - Машина как машина, ничего особенного. Наверное, он  на  ней  только
балду гоняет и никакого от нее лечебнице толку.
   - Да я не о том, -  сказал  Боря,  -  она  у  него  через  факс-модем
подключена к телефонной линии.
   - Ну, и что из того?
   - Можно было бы нормально поработать.
   - Что ты называешь поработать? - спросил Сиверов.
   - С людьми  пообщаться,  порнуху  посмотреть,  да  все,  что  угодно.
Интернет - он и есть Интернет. Туда как залезешь,  пауков  запустишь,  и
вылезать не хочется. Можно даже потрахаться по компьютеру...
   - Ты что, серьезно?
   - Конечно серьезна -  самодовольно  хмыкнул  лицеист.  -  Реальность,
правда,  виртуальная,  но  тем  не  менее.  Такие   прикольные   девушки
попадаются!
   - И часто ты этим занимаешься?
   - Иногда  от  нечего  делать  залезу  в  Интернет,  такого  могу  там
наворотить, чертям тошно станет!
   - Например?
   - Да, что говорить, - махнул рукой паренек, -  это  показывать  надо.
Ну, до фига чего можно сделать. А Притыцкий, зануда, к  компьютеру  меня
не подпускает.
   Правда, один раз у него, дурака, что-то зависло, так он,  пень,  даже
не знал, как запустить программу по новой. Бегал, врачей зазывал. А  они
такие же лохи, как и он, кроме как шары гонять да  пасьянс  раскладывать
больше ничего не соображают.
   - Надеюсь, ты помог?
   - Да что тут помогать -  нажал  пять  раз  на  клавиши,  а  пока  они
пялились, я им такую порнуху на экран задвинул, что у них  шары  на  лоб
вылезли. Но самое смешное - теперь они мою заставку сменить не могут.
   Как включат компьютер - голая задница на весь монитор.
   - А ты, конечно, сказал, что сам не знаешь, как это получилось.
   - Естественно, - рассмеялся Боря.
   Погода и впрямь стояла отличная, гулять хотелось, тем  более,  солнце
уже клонилось к закату, и было понятно, что скоро  похолодает,  все-таки
до лета еще далеко. Болтая о том, о сем,  Сиверов  с  Борисом  незаметно
приближались к главному корпусу.  Территория  психиатрической  лечебницы
была спланирована так, что все аллеи выходили к тому самому  плацу,  где
самообразовался центр жизни всей лечебницы.
   Больные стекались сюда из всех корпусов,  кроме,  конечно,  тех,  где
содержались  буйные.  Развлечений   здесь   хватало:   всегда   найдется
сумасшедший, который примется всех смешить;  прямо  бесплатный  цирк  со
своими акробатами, коверными и конферансье. Да и киоски стояли только на
этой площадке. А  после  безвкусного  обеда  многим  хотелось  прикупить
чего-нибудь поаппетитнее -  шоколадку,  конфету,  печенье  или  хотя  бы
жвачку.
   Прогретый солнцем асфальт дышал теплом.  Сумасшедшие  кучковались  по
интересам.
   Борис вдруг остановил Глеба, схватив его за рукав.
   - Чего ты?
   - Подожди, лучше не будем соваться, -  и  паренек  указал  на  группу
крепко сбитых мужчин с синими от татуировок кистями рук.
   - Вижу.
   - Лучше к этим козлам не подходить, они всю больницу в страхе держат.
   - Что, синие от ментов косят, как ты от армии-?
   - Вроде того. У них здесь своя мафия, то ли деньги врачам дают, то ли
в страхе держат - не знаю. Но если  станешь  им  поперек  дороги,  то  и
прирезать могут. А потом, какой с них спрос - психи!
   - Такое случалось уже?
   - Говорят - не раз. В прошлом месяце  они  одного  безобидного  психа
подучили бритвой соседа по койке полоснуть - бывшего мента.
   - Да уж, веселые дела.
   По плацу вновь  вышагивал  сумасшедший,  воображавший  себя  солдатом
срочной службы, сам себе отдавал команды, чеканил шаг, прижимал руки  по
швам,  когда  проходил  мимо  санитаров  или   людей,   казавшихся   ему
командирами.
   И тут тот самый бандит по имени Колян узрел Глеба и  что-то  пошептал
своим приятелям на ухо.
   Двое синих отделились от группки и зашли Сиверову за спину,  но  пока
не приближались, держась на почтительном расстоянии.
   Нагло глядя прямо на Глеба, бандит  подошел  к  психу,  изображавшему
военного.
   - Рядовой, слушай мою команду! Шагом марш отсюда вон до того  столба,
- он указал на Глеба, - и плюнуть ему в гнусную морду.
   - Есть! Разрешите выполнять?
   - Кру-гом! Шагом марш!  -  скомандовал  бандит  и  уселся  на  лавку,
закинув ногу за ногу.
   Он знал, что его приказ будет выполнен, и с ехидной  ухмылкой  следил
за тем, как будут разворачиваться события. Расчет у  него  был,  на  его
взгляд, беспроигрышный. Либо Глеб сорвет всю свою злость на  сумасшедшем
- тогда он сам подойдет и якобы заступится, либо стерпит плевок в  лицо,
побоявшись связываться с бандитами  -  тогда  можно  будет  вмешаться  и
продолжить разборку.
   Но Сиверов, конечно же, просчитал всю затею рецидивиста. Когда  между
ним и "солдатом"  оставалось  ровно  пять  шагов,  Глеб  зычным  голосом
приказал:
   - На месте стой!
   От неожиданности псих отдал себе команду:
   - Раз, два, - и замер как вкопанный.
   - Кру-гом! - отдал следующий приказ Сиверов. - В казарму шагом марш!
   Голос у Сиверова был что ни на есть командирский.
   Псих покорно  выполнил  распоряжение  и  скрылся  за  углом  главного
корпуса.
   - Вот так, видишь? - пояснил Глеб Борису.
   - Берегись...
   И действительно, все только начиналось. Сзади на плечо Сиверову легла
рука с тремя татуированными перстнями и четвертым  настоящим,  сделанным
из царского червонца.
   Глеб, чуть повернув голову, посмотрел на руку.
   - Убери клешню, - негромко сказал он.
   - Ты зачем служивого обижаешь, морда? - сказал видавший  виды  зек  и
обнял Сиверова за плечи. - Пойдем, поговорим, брат