дший
упал на пол с простреленной  головой.  Глеб  непроизвольно  вздрогнул  и
выждал некоторое время, прежде чем взглянуть на Батю.
   - Иди к маме, мальчик, - глухо сказал из-под маски майор Сердюк  и  в
упор посмотрел на Глеба. - Она тебя ждет - не дождется. И папа тоже.
   Он все  смотрел  на  Слепого,  ожидая  реакции.  Самым  правильным  в
сложившейся ситуации было не реагировать вообще, и Глеб, собрав  волю  в
кулак, небрежно задвинул за спину автомат и двинулся к двери, перешагнув
через убитого ребенка. Сердюк сделал шаг вправо, преграждая ему  дорогу.
Глеб остановился и посмотрел прямо в глаза этому бешеному псу.
   - Что? - спросил он.
   - Ничего, - ответил Батя через некоторое время, отводя взгляд и пряча
"магнум" в висевшую на поясе кобуру. - Давай к машине.
   Спускаясь по лестнице, Глеб услышал одинокий выстрел, после  которого
вопли Сверчка резко прекратились на полуслове.  Сиверов,  не  скрываясь,
пожал плечами и ускорил шаг - в доме уже ощутимо пахло дымом,  и  где-то
на первом этаже, набирая силу, ревел выпущенный на свободу огонь.
 
Глава 11 
 
   Под утро небо снова  затянуло  тучами,  заметно  потеплело,  и  пошел
крупный снег. Белые хлопья медленно  кружились  в  столбах  голубоватого
света, отбрасываемого уличными фонарями, и бешено клубились в свете фар;
шуршание бьющегося о лобовое стекло и  скользящего  вдоль  бортов  снега
было слышно даже сквозь мерное урчание двигателя.
   В жестяном кузове грузового микроавтобуса стало намного просторнее  и
от этого казалось еще холоднее,  чем  вначале.  Рубероид  мрачно  курил,
часто сплевывая на  пол.  Время  от  времени  плевки  попадали  на  тело
Шалтая-Болтая, с которого была снята вся одежда, кроме синих  "семейных"
трусов  и  застиранной  белой  майки  -  в  суматохе  о  нем  забыли  и,
спохватившись, подобрали под забором уже тогда, когда к  пылающему  дому
было не подойти, так что о кремации тела пришлось забыть. Теперь бренные
останки профессорского сына лежали на грязном полу микроавтобуса,  елозя
по подстеленному, чтобы не  пачкать  пол  кровью,  брезенту,  и  на  них
периодически попадали плевки раздраженного Рубероида.
   - Перестань плеваться, верблюд черномазый, -  не  выдержал,  наконец,
Батя.
   Рубероид не обиделся на эпитет и  действительно  перестал  плеваться.
Глеб заметил, что "вольные стрелки" до смерти боятся своего командира  и
подчиняются ему с полуслова.
   В кузове они сидели втроем, если не считать Шалтая-Болтая, который не
сидел, а лежал.  Сапер  вел  машину,  а  больше  живых  не  было,  кроме
оставшегося в бункере Молотка. Глеб испытывал мрачное  удовлетворение  -
почти половина дела была сделана одним махом.
   Слепой украдкой посмотрел на Батю - ему  было  интересно,  как  майор
Сердюк реагирует на такое изменение количества своих подчиненных.  Майор
Сердюк был мрачнее грозовой тучи.  Он  даже  забыл  поднять  трикотажное
забрало, а так и сидел в маске, хотя все остальные давно уже  подвернули
края своих масок, превратив их в шапочки. Глеб усмехнулся.  "То  ли  еще
будет", - мысленно пообещал он Бате.
   Дребезжащий фургончик подпрыгнул, въезжая на мост, и остановился.
   - Давай, - сказал Глебу Рубероид.
   Вдвоем  они  взялись  за  края  брезента  и   с   натугой   выволокли
тяжеленного, как груда кирпича, Шалтая-Болтая из кузова. Брезгливый Глеб
держался за брезент так, чтобы пальцы ненароком не попали в  Рубероидовы
плевки.  Когда  они,  пошатываясь  от  тяжести,  шли  к  перилам,   нога
Шалтая-Болтая в дырявом носке свесилась через край брезента и прочертила
в снегу длинную борозду.
   Внизу,  под  мостом,  между  двух  полос  белого  берегового   припая
стремительно неслась черная вода. Белые хлопья бесследно исчезали,  едва
соприкоснувшись   с   этой   маслянисто    поблескивающей,    лоснящейся
поверхностью.
   - Бр-р-р, - сказал Рубероид и плюнул в воду.
   Кряхтя от натуги, они перевалили свою ношу через бетонное  ограждение
и одновременно разжали руки,  выпуская  правую  сторону  брезента.  Тело
Шалтая-Болтая камнем упало вниз  и,  отломив  край  ледяного  припая,  с
громким плеском ушло под воду. Вынырнув ниже по течению, оно поплыло  по
реке, лениво вращаясь и время от времени  цепляясь  за  ледяные  берега.
Когда  смутно  белевшая  майка  окончательно  растворилась  в   темноте,
Рубероид снова сплюнул через перила и сказал:
   - Предновогодний подарочек ментам. Еще один "глухарь"  для  улучшения
статистики.
   - Пошли, - сказал Слепой, поправляя сбившиеся перчатки. - Холодно.
   Рубероид двинулся следом, на ходу сворачивая брезент.
   Глеб залез в  холодное  жестяное  нутро,  не  переставая  бороться  с
искушением довершить дело одним махом. После того,  как  на  его  глазах
Сердюк застрелил ребенка, искушение стало почти непреодолимым.
   Справиться с  двоими  в  кузове  не  составило  бы  особого  труда  -
особенно, если  застать  врасплох  Батю.  Сапер,  сидевший  за  рулем  и
отгороженный от кузова жестяной стенкой, был не в счет, так  же,  как  и
оставшийся  дежурить   в   бункере   Молоток.   Сиверов   сосредоточенно
просчитывал варианты.
   Соблазн был велик,  но  от  поспешных  действий  все-таки  следовало,
наверное, воздержаться - прежде всего потому, что Глебу  очень  хотелось
размотать этот клубок до самого верха. По собственному  опыту  он  знал,
что тот, у кого в руках оружие - чаще всего лишь инструмент, исполнитель
чужой воли.  Кто-то  придумал  это  дьявольское  дело,  приложил  немало
времени и сил, не говоря уже о деньгах, чтобы собрать вместе  эту  банду
убийц, кто-то давал им наводку, планировал  операции,  кто-то,  в  конце
концов, покрывал их, заметая  за  ними  следы..,  кто-то,  черт  побери,
однажды впервые дал майору Сердюку указание не  брать  пленных,  убирать
свидетелей, не останавливаясь ни перед чем - сам Батя вряд ли  отважился
бы на такой шаг, а если бы отважился, то  его  карьера  наверняка  очень
быстро закончилась бы в какой-нибудь бетономешалке. Какими  бы  высокими
целями  ни  прикрывались  эти  люди,  по  закону  простой   человеческой
справедливости они подлежали смерти. Тот, кто стреляет в детей, подлежит
уничтожению. Тот, кто отдает приказ  застрелить  ребенка,  достоин  быть
уничтоженным дважды - и очень  жаль,  что  это  технически  невыполнимо.
Трясясь в прокуренном холодном фургоне, Глеб казнил себя за то,  что  не
успел спасти ребенка, вышибив мозги из этого маньяка. Конечно,  ниточка,
ведущая наверх,  в  этом  случае  оказалась  бы  обрубленной,  но  жизнь
мальчишки того стоила.
   "Стоила ли? - спросил себя Глеб.  -  Ведь,  если  я  не  доберусь  до
мозгового центра этого змеиного клубка, вполне  может  возникнуть  новый
спецотряд - "Святой Михаил", к примеру, или вообще какие-нибудь "Сыновья
Иисуса", - и тогда снова будут гибнуть люди, и дети  в  том  числе.  Так
стоила ли жизнь одного мальчишки, который, между прочим, наверняка пошел
в своего папашу, всех этих будущих жертв? Да нет, - ответил он  себе,  -
стоила; конечно".
   Приняв такое решение, Глеб стал думать о другом, старательно закрывая
глаза на тот факт,  что  правильность  этого  решения  вызывает  у  него
определенные сомнения. Так или иначе, все сложилось так, как  сложилось,
и ни к чему ворошить прошлое, укоряя себя за то, что не спас  мальчишку,
спасти которого он все равно не мог. Или мог? "Мог, - вдруг  с  холодной
отчетливостью понял Глеб. - Наверняка мог. Мог хотя бы попытаться, но не
стал, потому что уже тогда знал, что это станет  помехой  в  работе.  Не
спас, потому что не захотел. Вот в этом-то и дело."
   Дальше они ехали без остановок. Сапер бешено гнал,  надеясь,  видимо,
урвать еще хотя бы пару часов ночного сна. Рубероид  зевал  с  подвывом,
широко  разевая  рот  и  каждый  раз  остервенело  мотая  головой,   как
одолеваемая слепнями  лошадь.  Батя  сидел,  уставившись  остановившимся
взглядом прямо перед собой, явно прикидывая, как  бы  половчее  доложить
своему начальству о том, что его отряд наполовину выбит  при  выполнении
очередного задания. Глеб делал вид, что дремлет, думая о своем. Руки его
в тонких кожаных перчатках мирно лежали на вороненой стали  автомата,  а
глаза из-под опущенных  век  внимательно  наблюдали  за  Батей  -  самым
неприятным, по мнению Глеба, качеством майора Сердюка была его полнейшая
непредсказуемость. "Если он  решит,  что  это  я  настучал  Малахову,  -
подумал Глеб, - то в живых останется тот, кто первым  спустит  курок.  А
то, что кто-то  настучал,  может  вызывать  сомнения  только  у  полного
идиота. Сердюк не идиот, он понимает, что такой горячий  прием  на  даче
Малахова ему оказали неспроста, и наверняка уже начал искать  виноватых.
Самый удобный подозреваемый, конечно, я, но только у меня алиби - я  лез
под пули наравне с остальными и даже получил боевое ранение..."
   Он осторожно дотронулся до порезанной макушки. Боли не  было  -  кожа
головы гораздо менее чувствительна, чем все остальные части тела,  да  и
мышцы под ней в этом месте  отсутствуют,  так  что  порез  не  доставлял
Слепому   никаких   неприятных   ощущений,   за   исключением   холодных
прикосновений набрякшей полусвернувшейся кровью шапки.  Уловив  движение
Глеба, Батя повернул к нему изуродованное лицо.
   - Ты ранен? - довольно безразлично спросил он.
   -  Порезался  стеклом,  когда  прошибал  головой  окно,  -   так   же
безразлично ответил Сиверов.
   - Мелочь, - сказал Батя и отвернулся.
   - Мелочь, - согласился Глеб, снова закрывая глаза. Вскоре обшарпанный
"форд" затормозил перед железными воротами 000 "Олимп".  Рубероид  снова
зевнул, помотал головой и вяло сказал:
   - О. О. О... Н-да, без Ботала это как-то не звучит.
   Ворота бесшумно распахнулись, и "форд",  сильно  газанув  напоследок,
вкатился в ангар.
   Они  двинулись  к  заброшенному  вагончику,  светя  себе   карманными
фонарями, и Глеб снова испытал мрачное удовольствие от того, как мало их
осталось.
   После традиционного обмена цифрами, которые изменялись  каждый  день,
сидевший  в  подземелье  Молоток  отпер  электрический  замок  люка,   и
недобитые "вольные стрелки" короткой вереницей спустились в бункер.
   Шагая по гулкой потерне, Глеб подумал о  том,  что  создатели  отряда
переборщили с  конспирацией.  "Святой  Георгий"  все-таки  был  чересчур
малочисленным, это делало его более мобильным и менее заметным, но  даже
минимальные  потери   мгновенно   превращали   подразделение   в   кучку
недобитков. "Правильно, - подумал Глеб, -  никто  и  не  рассчитывал  на
потери.  Это  не  отделение  спецназа,  а  банда   наемных   убийц,   не
предназначенная  для  ведения   боевых   действий.   Напасть   врасплох,
навалиться всем скопом и замочить всех  подряд,  пока  никто  ничего  не
понял - вот это им по плечу, для того их вместе и собрали..."
   В бункере их встретил одуревший от безделья и вынужденной  бессонницы
Молоток. После того как шедший последним Рубероид перешагнул через порог
и с усилием прикрыл за собой тяжелую гермодверь, он еще некоторое  время
растерянно смотрел на серую стальную плиту, словно поджидая отставших.
   - А где?.. - спросил он, кивая на дверь.
   - В ауте, - сказал Рубероид, с грохотом швыряя автомат  на  стол  для
чистки оружия и с отвращением сдирая с себя бронежилет. - И  дорогая  не
узнает, каков танкиста был конец...
   - Конец танкиста был огромный, - забывшись, радостно подхватил Сапер,
но   осекся   под   тяжелым   взглядом   Бати,   не   успев    полностью
продемонстрировать свой поэтический дар.
   - Оружие  почисть,  придурок,  -  буркнул  майор  Сердюк,  стаскивая,
наконец, с головы маску  и  проводя  по  бритому  черепу  большой  белой
ладонью. - Артист погорелого театра.  Всем  чистить  оружие!  -  повысив
голос,  приказал  он,  словно  командовал  целым  подразделением,  а  не
какими-то четырьмя человеками.
   Ощутив этот диссонанс, Батя  лишь  сильнее  нахмурился  и  с  треском
расстегнул бронежилет.
   Рубероид, стаскивая с себя сапоги и комбинезон,  спросил  у  все  еще
стоявшего столбом Молотка:
   - Вода горячая есть?
   - Опять отключили, - безучастно ответил тот,  продолжая  переваривать
полученную информацию.
   - Вот же  блин!  -  выругался  Рубероид,  с  размаху  швыряя  на  пол
комбинезон. -  Это  потайной  бункер  или  общежитие  швейно-трикотажной
фабрики?
   Никто про нас не знает, а воду отключают, как  по  расписанию!  Скоро
счета из домоуправления начнут под дверь подсовывать-.
   - Может, и начнут, - сказал Батя.
   На  столе  перед  ним  уже  была  разложена  чистая  ветошь,   тускло
поблескивала старинная  медная  масленка,  но  он  почему-то  не  спешил
разбирать револьвер.
   "Вот оно, - подумал Глеб, - начинается".
   Он неторопливо  отсоединил  магазин  автомата  и  передернул  затвор,
выбрасывая оставшийся  в  канале  ствола  патрон.  Рыщущие  по  сторонам
бешеные глаза майора на секунду задержались на нем, и Глеб  ответил  ему
равнодушным взглядом, в то время как руки его, действуя  сами  по  себе,
уже сноровисто разбирали автомат.
   Майор Сердюк  позвонил  по  известному  только  ему  телефону,  чтобы
договориться о встрече. Набрав номер, он стал  ждать,  про  себя  считая
гудки. На одиннадцатом гудке трубку сняли, и  майор  услышал  бесцветный
старушечий голос:
   - Алло. Говорите, вас слушают.
   - Доброе утро, - вежливо поздоровался майор, неловко закуривая  одной
рукой. - Передайте, пожалуйста, Оле, что звонил Саша. Я буду ждать ее на
старом месте, в обычное  время.  Попросите,  чтобы  не  опаздывала  -  я
соскучился. Цветы и шампанское за мной. Передадите?
   - Передам, милок, отчего же не передать, - сказала старуха.
   - Вот и спасибо, - весело сказал Сердюк и положил трубку.
   Веселый, бодряческий тон  майора  совершенно  не  вязался  с  мрачным
выражением  его  изуродованного   шрамами   лица.   Сидевший   в   своей
отремонтированной машине Глеб  поправил  в  ухе  металлическую  таблетку
наушника  и  немного  съехал  вниз  на  сиденье,  увидев  выходящего  из
телефонной будки Батю.
   Не заметив Сиверова, майор прошел в нескольких метрах от него  и  сел
за  руль  припаркованного  поодаль  черного   полноприводного   "опеля".
Огромный звероподобный "джип" выбросил из выхлопной трубы облако  белого
пара пополам с бензиновым перегаром и,  пробуксовав  широкими  колесами,
стремительно оторвался от бровки тротуара.
   Глеб мягко тронул машину  с  места  и  неторопливо  двинулся  следом,
стараясь не потерять "джип" из вида и в то же время не попасться  майору
на глаза.
   Миниатюрный микрофон,  незаметно  прицепленный  Слепым  к  майорскому
плащу, обеспечивал уверенный прием в  радиусе  километра  -  этого  было
вполне достаточно.
   С момента налета на дачу Малахова прошло три дня, в  течение  которых
Сердюк  не  проявлял  никакой  активности.  Глеб  совершенно  измотался,
повсюду  незаметно  следуя  за  майором.  У  него  все  чаще   возникало
подозрение, что старый вурдалак давно засек его и теперь попросту  водит
за нос, выбирая подходящий момент для  сведения  счетов.  Телевидение  и
пресса, разумеется, мгновенно отреагировали на смерть депутата Думы,  но
реакция эта была настолько  странной,  что  Глеб  временами  отказывался
верить своим глазам. Наутро после ночного штурма, когда вся округа  была
поднята  на  ноги  автоматной  пальбой  и  взрывами  ручных  гранат,   в
центральных газетах прошли малозаметные, почти слово в слово повторяющие
друг друга  материалы,  в  которых  сообщалось,  что  Владимир  Иванович
Малахов вместе с семьей и несколькими охранниками погиб у себя на даче в
результате взрыва скопившегося в подвальном помещении газа.
   Несколько обозревателей высказали осторожные догадки о действительных
причинах смерти депутата,  бывшие,  впрочем,  тоже  весьма  далекими  от
истины, но их наглухо  забил  дружный  хор,  скандировавший  бессмертные
строки Маяковского: "С огнем не шути - сгореть  можно!"  Даже  видавшего
виды Глеба слегка перекашивало,  когда  человек  в  полковничьей  папахе
авторитетно рассуждал с экрана о фатальной  небрежности  в  обращении  с
газовыми приборами, стоя на фоне дымящейся, дотла  выгоревшей  кирпичной
коробки депутатской дачи. "Интересно, - подумал  тогда  Глеб,  -  а  как
интерпретированы в протоколе осмотра места происшествия разбросанные  по
всему дому автоматы? Они что, приняли их за газовые трубы?"
   Единственный вывод, следовавший из всей  этой  газобаллонной  чепухи,
был предельно прост: люди, руководившие действиями  "вольных  стрелков",
сидели высоко - достаточно высоко для  того,  чтобы  заткнуть  рот  кому
угодно. От этого горячее желание Глеба  Сиверова  познакомиться  с  ними
только усиливалось.
   Новых заданий "Святой Георгий" не получал, пополнения тоже не было. В
этом чувствовалась благожелательная рука Федора Филипповича, но был  тут
и прозрачный намек на то, что надо бы и  поторопиться:  генерал  не  мог
бесконечно в одиночку сдерживать давление сверху. Рано  или  поздно  его
или обойдут, или просто сомнут, сметя по дороге и Слепого.
   От мрачных раздумий спасала только необходимость  следить  за  Батей,
отнимавшая все время  Слепого  без  остатка.  Это  было  реальное  дело,
которое  требовало  предельной  собранности  и  осмотрительности:  майор
Сердюк тоже был не лыком шит и явно ни разу в жизни не хлебал щи лаптем.
Убить его Глеб мог тысячу раз, но сейчас он охотился на дичь покрупнее.
   В наушниках раздались характерные звуки - Сердюк заглушил двигатель и
вышел из машины,  сильно  хлопнув  дверцей.  Глеб  насторожился  и  чуть
увеличил скорость, внимательно вслушиваясь в доносившиеся  из  приемного
устройства стуки и шорохи.
   Его вдруг начало терзать нехорошее предчувствие,  которое  немедленно
сбылось - у обочины он заметил черный  "джип",  припаркованный  напротив
ресторана. Из наушников доносился невнятный  гомон  и  звяканье  посуды.
Потом  задребезжала  жесть,  зашуршала  ткань,  что-то   тихо   ритмично
залязгало, звук был до боли знакомый, слышанный тысячу раз, но до  Глеба
не сразу дошло, что это звякнули жестяные  номерки  в  гардеробе,  когда
плащ майора Сердюка повесили на вешалку.
   - Проклятье, - в сердцах сказал  Слепой,  паркуясь  неподалеку.  -  В
следующий раз прицеплю микрофон прямо к трусам. Надеюсь, что в бане  они
не встречаются.
   Он просидел в машине больше часа, время от времени включая двигатель,
чтобы согреться, и без интереса прислушиваясь к тому, как гардеробщица в
ресторане сплетничает с уборщицей. Сердюк явно никуда  не  торопился,  а
может быть, как раз в это время он вел какие-то очень важные  переговоры
- те самые, из-за которых Глеб повсюду таскался  за  ним  третьи  сутки,
ежеминутно рискуя засветиться.
   Глеба так и подмывало войти в ресторан и осторожно подсмотреть,  один
Сердюк или у него появилась компания, но на такое нахальство он попросту
не отважился:  на  месте  майора  сам  он  никогда  не  оставил  бы  без
наблюдения входную дверь.
   Наконец, Глеб услышал, как майор берет в гардеробе свой плащ. До него
донеслось невнятное ворчание, означавшее, вероятно, слова благодарности,
и через минуту Батя появился на  крыльце,  поправляя  на  голове  шляпу.
"Почему он не носит шапку? - с невольным  сочувствием  подумал  Глеб.  -
Холодно же, наверное, без волос."
   Сердюк  вышел  из  ресторана  один.  Некоторое  время  Глеб  терзался
сомнениями, но, поскольку возможности узнать, с кем общался в  ресторане
майор и общался ли вообще, не было, Слепому ничего не оставалось,  кроме
возобновления слежки.
   Черный "джип" в сопровождении  серебристого  БМВ  полдня  колесил  по
Москве. Если это не было попыткой стряхнуть "хвост",  то,  похоже,  Бате
попросту нечего было делать. Это вполне можно было допустить: Глеб и сам
не раз часами колесил по городу, убивая время и думая о своем,  особенно
когда впереди ждала важная встреча. В этом они с майором  Сердюком  были
похожи, и Сиверова неприятно кольнуло это сходство.