ра сидя за столом играют в карты. Сержант с  коротким
автоматом на  плече  усталым  взглядом  проводил  Глеба.  Тень  сомнения
зародившаяся в душе Глеба Сиверова тут же исчезла. И  отъехав  от  поста
метров на двести, он резко прибавил скорость.
   Широкая  четырехполосная  дорога  уводила  его  вдаль.  На  горизонте
виднелись зубчатые, словно вырезанные из черного картона, контуры  леса.
Радио  перемежало  музыку  с  последними   известиями.   Диктор   словно
специально старался запугать слушателей. Сообщали об очередном  убийстве
банкира, о гибели  журналиста  в  Югославии.  А  затем  диктор  принялся
предрекать плохую погоду и повышенный радиационный фон.
   Глеб ехал так быстро, что никто его не обгонял Легковых  машин  почти
не попадалось, лишь тянулись тяжело груженные  трейлеры  с  иностранными
номерами В огромных кабинах тягачей горели разноцветные лампочки, и  вся
атмосфера, царившая на дороге, напоминала Глебу  веселую  рождественскую
ночь. Не хватало только  взрывов  хлопушек,  возбужденных  выкриков,  да
вместо дождя  должны  были  сыпаться  конфетти  и  раскручиваться  ленты
серпантина.
   Взглянув на очередной километровый столб  Глеб  насторожился.  Нельзя
пропустить поворот. Он пристроил карту на приборном щитке и  придерживая
страницу рукой, внимательно изучил ее.
   "Нет, еще рано.  Сперва  должна  быть  река,  через  пару  километров
дорога"
   Стал забирать вверх. Потянулись  противопаводковые  дамбы.  Мелькнула
будка охранника вспыхнула отраженным лунным светом река. В полукилометре
слева  черным  ажурным  силуэтом   завис   в   затянутом   тучами   небе
железнодорожный мост. Яркой смазанной полосой мелькнули окна  электрички
Глеб до боли в глазах всматривался в дорогу "Кажется здесь"
   Он притормозил съехав на обочину, выключил двигатель. Тишина внезапно
обрушилась на него И лишь затем звуки снова возродились. Но  теперь  они
звучали вкрадчиво и трогательно. Шум дождя, свист ветра в проводах линии
электропередач далекий гул уходящего поезда.
   Глеб перешел полотно дороги и посмотрел вниз. Пологий откос а за  ним
заливной луг. Заросшая травой полевая дорога уходила  в  лес.  Насколько
хватало взгляда, нигде не виднелось съезда "Как они тут ездят?"
   Но  затем  Сиверов  сообразил,  что  широкое  четырехполосное   шоссе
построено совсем недавно, а съезд на карте обозначал старую дорогу,  чье
низкое полотно  с  взорванным  асфальтом  тянулось  возле  самого  леса.
Вооружившись палкой, Сиверов направился вниз по откосу. Он раздвигал  ею
высокую траву, чтобы определить, не прячутся ли  в  ней  большие  камни.
Спуск показался ему вполне приемлемым, а задумываться над тем, не грязно
ли внизу, не было времени.
   "Будь что будет", - решил Сиверов, садясь за руль машины.
   Он резко развернулся и подъехал к самому краю насыпи. Передние колеса
преодолели водосточный желоб, чуть осели в мягком песке.
   - Ну, с Богом, - прошептал Глеб и медленно двинулся вперед.
   Машина готова была ринуться вниз Притормаживая где  двигателями,  где
тормозами, Глеб уверенно вел автомобиль по откосу и лишь в  самом  конце
спуска прибавил скорость.  Взревел  двигатель,  автомобиль  выбрался  из
кювета, разбрасывая из-под задних колес комья грязи.
   Проселок оказался вполне приличной дорогой,  засыпанной  гравием,  по
которой,  правда,  никто  давно  не  ездил.  Высокая  трава   вспыхивала
дождевыми каплями в  свете  фар  и  тут  же  стремительно  исчезала  под
бампером. Мрачный еловый лес обступил проселок с двух  сторон.  Покрытые
клочьями мха стволы то возникали из темноты, то вновь  проваливались  во
мрак.
   - Ничего, потерпи, - приговаривал Глеб, обращаясь  к  машине.  -  Это
твоя последняя дорога. Теперь мы расстанемся навсегда.
   Он мчался, поднимая фонтаны брызг. Автомобиль бросало  из  стороны  в
сторону, задние колеса то и дело заносило. Но Глеб управлялся с  дорогой
и машиной  играючи.  Лишь  однажды  он  чуть  было  не  оцарапал  бок  о
придорожное дерево.
   "Ну когда же ты кончишься, наконец? - думал он  о  дороге  и  тут  же
добавлял:
   - Помни, Глеб, дороги никогда не ведут к обрывам. Они обычно приводят
к людям".
   Лишь изредка Сиверов смотрел на светящийся зеленым циферблат часов на
приборной панели. Пошел отсчет  последнего  часа.  Но,  судя  по  карте,
станция была совсем недалеко.
   Лес кончился внезапно. Дорога  словно  бы  растворялась  на  огромном
лугу, за которым яркими огнями светились станция  и  небольшой  поселок.
Глеб добрался до железнодорожного полотна и поехал  вдоль  него,  только
теперь сообразив, что можно было проехать по шоссе дальше и добраться до
поселка по нормальной дороге. Он  чуть  не  пролетел  с  разгону  низкий
путепровод,  возведенный,  скорее  всего,  еще  до  войны,  а  то  и  до
революции,  из  обтесанных   блоков   природного   камня   и   клепанных
металлических балок. Еще несколько сот метров разбитой грязной дороги  -
и вот уже Глеб выехал на привокзальную площадь.
   Если до этого ему казалось, что он один остался во всем мире, тот тут
это  ощущение  покинуло  Сиверова.  На  площади  в  поселке   шла   своя
незамысловатая жизнь.
   Три старушки с мешками продавали семечки, одинокое такси с московским
номером поджидало пассажира у входа в вокзал. Компания парней и девчонок
веселилась возле ночных  киосков,  торговавших  сигаретами  и  спиртным.
Наголо бритый  парень  в  спортивном  трико  брызгал  из  баллончика  со
слезоточивым газом на девчонок, а  те  с  визгом  разбегались  в  разные
стороны. Другие участники веселья ловили их и вновь тащили к  гиганту  с
баллончиком в руках. И вновь все начиналось сначала: деланно  испуганный
девичий визг, матерщина, похотливый хохот.
   - Идиотизм провинциальной жизни, - пробормотал Глеб, пристраивая свою
машину возле старого, еще начала семидесятых годов выпуска  "мерседеса",
чей цвет когда-то  можно  было  обозначить  как  белый.  Теперь  к  нему
оставалось применить только слово  "ржавый".  Но  несмотря  на  это,  за
лобовым  стеклом  автомобиля  мерно  помигивал   огонек   противоугонной
сигнализации.
   И тут в голову Глебу пришла великолепная идея: чтобы потом  никто  не
стал интересоваться человеком, бросившим машину на привокзальной площади
маленького городка, стоит сделать так, чтобы ее  угнали.  Глеб  не  стал
вытаскивать ключ из замка зажигания, не стал блокировать дверцы. Он даже
не погасил свет в салоне, а делая вид, что страшно  спешит,  бросился  к
зданию вокзала. В зале ожидания ему  не  показалось  ничего  необычного:
пара проституток, один нищий да вечно зевающая баба в  белом  халате  за
стойкой буфета. Она  меланхолично  покосилась  на  нового  посетителя  и
продолжила прежнее занятие - набирала в рот воду из  стакана  и,  громко
фыркая, опрыскивала ею лежавшие на огромном подносе трупы бутербродов  с
сыром. Видно, такой способ реанимации подсохших продуктов питания был  в
почете в городке, и это зрелище не могло никого взволновать.
   К окну со стороны улицы тут же приклеился нос  любопытного  парня  из
подвыпившей компании. Крики и гомон стихли.
   "Кажется, я на верном пути", -  отметил  про  себя  Глеб  и,  отыскав
глазами табличку с мужской фигуркой, направился в туалет. Сквозь  дырку,
протертую в зарисованном масляной краской стекле, он выглянул на  улицу.
Один из парней, крадучись, приближался к его автомобилю.  Остановившись,
огляделся.  Остальные  участники  веселья  старательно  изображали  свою
заинтересованность афишей полугодовой давности на  тумбе  возле  стоянки
таксомоторов. Парень надавил рукой на капот, раскачал  машину,  проверяя
тем самым, стоит она на сигнализации или нет.
   - Ну, быстрее  же!  Быстрее  же!  -  говорил  Глеб,  переживая  из-за
нерешительности угонщика.
   Наконец,  у  того  хватило  смелости  открыть   дверцу.   Глаза   его
округлились  от  радости.  Парень  заметил  ключ,  торчащий   из   замка
зажигания. Еще пятнадцать секунд - и автомобиль Глеба, взревев  мотором,
петляя в неопытных руках, понесся по темной улице.
   Сиверов  вздохнул  с  облегчением.  Явно  путь  угонщика   лежал   до
ближайшего гаража кого-нибудь из его друзей. Там автомобиль разберут  на
запчасти,  номера  выбросят  в  реку,  и  никому  не  придет  в   голову
интересоваться его прежним владельцем. Единственное, о чем пожалел Глеб,
так это о немецком наборе гаечных ключей, оставленных в багажнике. Но не
таскать же с собой не только пистолеты, но и набор ремонтника! И Сиверов
пообещал, что, вернувшись в Москву, купит себе точно такой же.
   Теперь уже незачем было разыгрывать простачка. Глеб перебрался в  зал
ожидания. В расписании значилось, что  поезд  Москва-Адлер  стоит  здесь
всего две минуты. К вокзалу уже начали  подтягиваться  местные  бабки  с
товаром. Глядя на них, можно было подумать, что в городке ничего,  кроме
соленых огурцов, водки, пива да соленой и сушеной  рыбы  не  производят.
Среди прочих выделялась одна, имевшая узкую специализацию -  жевательные
резинки, дешевые китайские конфеты на палочках, целые наборы шоколадок -
настоящий "Детский мир" на двух ногах.
   В динамиках громкой связи послышалось урчание, затем зафонил микрофон
и только после этого сонный голос произнес:
   - Поезд Москва-Адлер прибывает к восточной стороне вокзала.
   Боже, как здесь все торжественно! Восточная сторона, западная...  Нет
чтобы назвать все попроще: первый путь и второй.
   Зазвенел  звонок,  загорелась  красная  табличка  "Стойте".   Вдалеке
показались три ярко-огненные точки. Загудели рельсы. Ни встречающих,  ни
провожающих - только одни  железнодорожники  да  Глеб  Сиверов  вышли  к
поезду. Глеб прошелся по перрону и, став у  столба  с  табличкой  "Место
остановки локомотива", отсчитал  шагами  местоположение  своего  вагона.
Ошибся он немного.
   Поезд замедлил ход, залязгали буфера.  Перед  лицом  Глеба  проплыли,
словно экраны больших телевизоров, окна вагонов, и вместо шестого  перед
ним оказался седьмой. Бабки со своим товаром  побежали  вдоль  поезда  с
небывалой для их возраста прытью.
   - Водка, пиво, закуска! - кричали они.
   "И откуда только взялись" - пожал плечами Глеб. - Только  что  перрон
был пуст..."
   Крики уже  затихали  в  конце  поезда,  когда  дверь  шестого  вагона
наконец-то отворилась, и в проеме  показался  проводник  с  недокуренной
сигаретой в зубах.
   - Может, опустишь  подножку,  приятель?  -  недружелюбно  осведомился
Сиверов у проводника.
   Тот смерил его пренебрежительным взглядом с высоты своего положения.
   - А у тебя что, билет есть?
   - Есть, - холодно ответил Глеб, опуская руку в карман. Его раздражала
надменность и нахальство немолодого мужчины с испитым лицом.
   - Если есть, ты покажи, - сказал  проводник  таким  тоном,  словно  в
запасе для объяснений у них была еще целая вечность.
   Глеб, сдерживая ярость, протянул ему  все  четыре  билета.  Отойдя  в
глубину тамбура,  проводник  остановился  под  лампочкой  и  внимательно
осмотрел все билеты.
   - Настоящие, - важно изрек он и все так же не спеша опустил подножку.
   Глеб оказался в вагоне.
   - А остальные где? - проводник на всякий случай выглянул на перрон, и
у Глеба появилось непреодолимое желание дать ему хорошего пинка  -  так,
чтобы весь дальнейший путь проделать без такого проводника.
   Но все-таки сдержавшись, он ответил:
   - Все четверо здесь.
   - А почему в Москве не садились?
   - А тебе не все равно? - Глеб сгреб проводника за форменную рубашку и
прижал к стене вагона.
   Поезд тем временем тронулся, и последний фонарь  проплыл  в  открытой
двери.
   - Да нет, я так... - глаза проводника забегали, он  не  ожидал  такой
прыти от пассажира.
   Встретившись взглядом с Сиверовым, он понял: с таким человеком  лучше
не спорить.
   - Так вот, сейчас ты  всех  нас  четверых  напоишь  чаем,  расстелишь
постельки и, глядя на твою грязную рожу, могу  добавить  -  подметешь  в
купе.
   - Там чисто, -  недовольно  буркнул  проводник,  расправляя  рубашку,
когда Глеб наконец соблаговолил его отпустить. - Подождите пока здесь.
   Проводник, покачиваясь, то и дело ударяясь плечами то в  одну  стенку
коридора, то в другую, добрался до купе и отодвинул дверцу.
   На вытертый ковер упала полоска света.
   - Выходи! - грубо сказал проводник.
   - Но я же заплатила... - послышался нерешительный женский голос.
   - Все. Доедешь до следующей станции и сойдешь.
   - Но почему?
   - Отдам деньги, и сойдешь, - проводник скрылся в купе и закрыл дверь.
   - Черт! - выругался Глеб. - Этого еще  не  хватало!  Больше  всего  в
жизни он не любил попутчиков в поездках и разговорчивых таксистов.
   Через некоторое время дверь вновь отъехала в  сторону,  и  в  коридор
вышла совсем молоденькая девушка - почти что ребенок -  лет  семнадцати.
Она держала в руках дешевую спортивную сумку.  Девушка  бросила  взгляд,
полный ненависти, на Глеба и, спрятав зажатые в кулаке деньги  в  карман
куртки, побрела к приоткрытой двери, ведущей в тамбур.
   Приободрившись, проводник вернулся к Глебу.
   - Можете  заходить.  Там  только  немного  накурено,  но  сейчас  все
выветрится.
   Если хотите, могу включить кондиционер.
   - Кондиционер ты включишь, даже если я этого и не захочу.
   Сиверов зашел в купе, забросил свою тяжелую сумку на  верхнюю  полку,
устало опустился на сиденье у самого окна.
   Противоположная нижняя полка оказалась уже застеленной. Девушка  явно
готовилась ко сну.
   "Меня не волнует, кто и как ехал на  моем  месте",  -  несколько  раз
повторил сам себе Глеб, преодолевая в себе желание выйти в тамбур.

Глава 3

   Словно   тиканье    часов    слышался    перестук    колес    поезда:
тах-тах-тик-так...
   Вагон мерно раскачивался. Глеб Сиверов уже успел вздремнуть, когда  в
дверь его купе легонько постучали.
   - Войдите, - сказал он, немного приподнимаясь.
   Глеб  не  любил,  когда  его  кто-нибудь   заставал   несобранным   и
расслабленным.
   Зеркало отъехало вместе с дверью, и  на  пороге  возник  проводник  с
жестяным подносом в руках, на котором дымились четыре стакана с  чаем  в
потемневших от времени  подстаканниках  с  изображением  Спасской  башни
Московского Кремля. От пятиконечной звезды  на  шпиле  исходило  сияние,
словно от нимба святого.
   - Ну вот и чай для  всей  вашей  компании.  Может,  желаете  печенья?
Сахарку? - проводник улыбался так, словно бы не было недоразумения между
ним и Глебом. - А если желаете, - проводник понизил  голос,  -  то  есть
водочка, коньяк, пиво. Но это все, как вы понимаете,  за  плату  немного
большую, чем в магазине. Так сказать, ресторанная наценка.
   - А вагон-ресторан в поезде есть? - устало осведомился Глеб.
   - Как же, как же, в четырнадцатом вагоне. Там вы найдете и подходящую
компанию, если, конечно, пожелаете, - проводник подмигнул, ставя  поднос
на стол. - Так будете печеньице, сахарок?
   - Нет. Вся моя компания привыкла пить чай без сахара. И кофе тоже.
   Глеб  положил  на  стол  купюру  и,  не  глядя  на  железнодорожника,
пробормотал:
   - Сдачи не надо.
   -  Благодарствую,  благодарствую,   -   почему-то   по-старорежимному
запричитал проводник, взял купюру двумя пальцами, и та тут же исчезла  у
него в ладони, словно бы карта в руках у фокусника.
   Проводник вышел, но все-таки не сумел сохранить свое лицо  до  конца.
Дверь осталась приоткрытой.
   У Глеба уже не было сил подниматься и закрывать ее. Он  взял  в  руки
горячий стакан и несколько раз провел ложечкой по кругу. Со дна поднялся
вихрь  чаинок,  звезда,  фигуристо  выгравированная  на   подстаканнике,
понеслась сквозь черную метель.
   "Надо же, - подумал Сиверов, - сколько лет прошло, а этот стакан цел.
Не иначе как он вытащил его из старых запасов специально для  меня.  Вот
люди, прямо-таки нутром чуют, у кого в кармане есть деньги и кто легко с
ними расстается. Но вот подумать, какого черта  я  переплатил  ему  раз,
наверное, в двадцать за три ненужных мне стакана чая? Все та же привычка
широко жить, словно у моряка дальнего плавания в советские  годы,  когда
он брал два такси - в одно садился сам, а в другое клал свою шляпу".
   И вновь Сиверов принялся  вслушиваться  в  убаюкивающее  постукивание
колес поезда. Он вспомнил о своем самом первом путешествии,  совершенном
с отцом. Это уже позже он летал с ним на самолетах, а тогда  вдвоем  они
поехали из Питера в Ригу. Глеб точно помнил: тогда к поезду прицепили не
тепловоз,  а  паровоз  -  наверное,  один  из  последних.  Теперь  такие
встретишь разве что в маневровых депо да  на  запасных  путях,  где  эти
монстры стоят законсервированные на случай войны.
   Все-таки техника техникой, электроника электроникой, а если  что,  то
дровами топить сподручнее. Так вот откуда у меня  взялась  эта  странная
манера сразу же выкупать целое купе! Точно так же  сделал  и  отец.  Они
ехали вдвоем. И Глеб тогда  захотел  непременно  устроиться  на  верхней
полке. И сколько отец его ни  отговаривал,  парнишка  настоял  тогда  на
своем.
   243 - Ну и черт с тобой! - грубо сказал тогда ему отец. -  Свалишься,
будешь плакать, а я тебя не пожалею.
   И Глеб, сгорая от страха, полез на  верхнюю  полку.  Он  понял,  отец
прав: стоит ему уснуть, и он непременно грохнется с этой  верхотуры.  Но
признать свою не правоту теперь у него не хватало смелости. Чего-чего, а
упрямства в нем было хоть отбавляй, как и теперь.  Глеб  тогда  пролежал
всю ночь на верхней полке, глядя  в  окно.  Из  щелей  немного  дуло,  и
мальчишка специально подставлял свое лицо под эту свежую струю  воздуха,
чтобы не уснуть. Но сон все-таки сморил его под самое утро, когда  поезд
уже приближался к Риге.
   Он уткнулся лицом в подушку и засопел.
   - Ну-ка, поднимайся! - толкнул  его  в  плечо  отец.  Глеб  приподнял
голову. И тогда отец захохотал.
   - Ты чего? - удивился мальчишка.
   - Да нет, ты только  посмотри  на  себя!  А  ну-ка,  слезай!  -  отец
подхватил его под мышки и снял с верхней полки.
   Глеб, растерянный, стоял перед  большим  зеркалом,  вмонтированным  в
раздвижную дверь купе. Половина его лица была черная от сажи. К тому  же
грязь легла  как-то  странно,  словно  тень  или  краска,  разбрызганная
аэрографом. Ровная, с плавными переходами,  точно  повторяя  рельеф:  на
выступающих частях густо, во впадинах сажи почти не было.
   От обиды Глеб тогда заплакал и принялся тереть лицо кулаками. А когда
отнял ладони от глаз,  то  плакать  ему  захотелось  еще  больше:  грязь
растеклась, превратив его в какого-то цыганенка.
   - Ну-ка, идем, умоешься.
   Отец взял его за руку, а Глеб последним  движением  успел  прихватить
полотенце и закрыл им лицо.
   - А почему так случилось? - спросил  он,  глядя  на  свое  сверкающее
чистотой лицо в зеркале вагонного туалета.
   - Паровоз, мой милый, - улыбаясь, отвечал отец. -  Видел,  какой  дым
валит у него из трубы? Так вот, эту сажу и надуло в щели. Неужели ты  не
видел, какая черная у тебя подушка?...
   От этих воспоминаний Глеб улыбнулся.
   "Так вот что напомнила мне черная метель в стакане чая..."
   В других купе пассажиры уже успели уснуть, и никто не тревожил ночной
покой поезда. Но вдруг до слуха  Глеба  донеслись  приглушенные  голоса,
идущие из конца вагона. Ему почудился женский плач.
   Глеб выглянул в коридор. За стеклянной дверью он  увидел  девушку  со
спортивной сумкой в руках и проводника. Девушка как раз  прикуривала,  и
было видно, как дрожит зажженная спичка в ее пальцах. Она никак не могла
попасть Кончиком сигареты в пламя. В глазах ее блестели слезы.
   Наконец, рассердившись на себя, она  выбросила  догоревшую  спичку  в
окно и вновь чиркнула о коробок. Проводник явно  предлагал  ей  какую-то
сделку.  Он  возбужденно  жестикулировал,   доказывая   ее   выгодность.
Догадаться о сути этой сделки было не так уж сложно. Ну  что  еще  может
предлагать мужчина, едущий в одиночестве, молоденькой девушке, у которой
есть всего два выхода - сойти на ближайшей станции или  продолжать  свое