а  располагалась
достаточно  высоко  над  тротуаром  -  не  допрыгнуть.  Панфилов   ловко
вскарабкался на выступ в стене на высоте около метра, придержался  рукой
за водосточную трубу и ухватился за перекладину.
   Затем  совершил  лихой  подъем  переворотом  и  стал  взбираться   по
обледеневшей пожарной лестнице.
   Поднявшись  до  уровня  второго  этажа,  он  без  страха,  а  лишь  с
любопытством посмотрел вниз:
   - Ну что, сдюжишь?
   - Как нечего делать, - ответил Мерцалов и поставил ногу  на  покрытый
корочкой льда карниз.
   Он чуть не сорвался вниз, чудом  успев  обхватить  водосточную  трубу
рукой и ногой. Панфилов весело, но тихо рассмеялся.
   - Ты смотри, шум не поднимай, - зашипел он сверху. - А  то  если  кто
услышит - конец нашему караванному пути, дороге в рай.
   Мерцалов отпустил трубу и уцепился  за  нижнюю  перекладину  пожарной
лестницы. Он был без перчаток, лед на металлической  поперечине  обжигал
холодом пальцы. Чуть не ободрав кожу ладоней, Мерцалов  вскарабкался  на
пожарную лестницу и заспешил следом за танцором.
   - Шустрый ты, Витя.
   - А как же, в нашем деле иначе нельзя.
   - Небось не первый раз так лазишь?
   - Было дело.
   Вскоре они добрались до конца лестницы. Первый этаж был шире второго,
его крыша  образовывала  узкую  площадку,  на  которую  талью  поднимали
декорации, когда их привозили на машине.
   Виктор предостерег:
   - Не шуми.
   Он припал ухом к деревянным воротам, расположенным на  втором  этаже,
прислушался.
   - Нормально. Сейчас отопрем эти райские врата, - он достал из кармана
длинный ключ - по всей видимости, самодельный  дубликат  -  и  без  шума
повернул его в замочной скважине. В воротах открылась небольшая калитка.
Из нее пахнуло теплым душным воздухом.
   Танцор скомандовал:
   - Скорее!
   Олег шагнул в темноту. Калитка тут же закрылась, ключ повернулся, уже
изнутри. Секунд через десять Мерцалов вполне ориентировался  в  темноте.
Стояли они на какой-то галерее, пропахшей пылью и столярным клеем.
   - Где  тут  у  вас  можно  пристроиться?  -  шепотом  поинтересовался
Мерцалов.
   Панфилов стоял в задумчивости.
   - Можно, конечно, пойти  в  гримерную,  но  туда,  бывает,  суют  нос
любопытные.
   - Не подходит, других мест, что ли, в театре не знаешь? Вон здание-то
какое здоровенное!
   Мерцалов  понимал:  танцор  колеблется,  стоит  ли  открывать   перед
случайным знакомым самые укромные уголки театра.  Но  другого  выхода  у
Панфилова не было.
   "Да есть же, есть тут норки, о существовании которых вряд  ли  помнит
даже пожарная охрана или технический директор, - думал Мерцалов. - А вот
гомики наверняка присмотрели себе какой-нибудь заповедный  уголок,  куда
годами никто больше не ходит. Ну же,  колись!"  -  торопил  он  мысленно
танцора.
   - Пошли наверх, - наконец-то сказал Панфилов и двинулся вперед.
   "Решился. Слава Богу!"
   Ступал голубой танцор абсолютно бесшумно, словно и не было у него  на
ногах тяжелых ботинок. Мерцалов, ловкий от природы,  легко  поспевал  за
ним. Они находились в самой глубине сцены.  Виктор  подвел  Мерцалова  к
металлической  лестнице;  она  вела  вверх  почти  вертикально,  на  ней
невозможно было бы устоять, не держась  за  перила.  Танцор  то  и  дело
оглядывался, чтобы убедиться, следует ли Мерцалов за ним. Возле лестницы
покачивались кабели, канаты, тросы.
   Мерцалов прихватил рукой трос-растяжку, будто проверял -  крепок  ли?
Надежен ли?
   - Не задерживайся, у нас тут дежурят охранники.
   - Иду...
   Они начали подниматься по лестнице.
   Где-то  внизу  раздавались  удары  молотков,  голоса  рабочих  сцены.
Разбирали декорации после сегодняшнего балета и одновременно  приступали
к монтажу декораций завтрашней оперы "Жизнь за  царя".  Вскоре  все  эти
звуки остались далеко внизу. Панфилов и  Мерцалов  поднялись  до  уровня
штанкетов, но  лестница,  ставшая  куда  уже,  здесь  не  заканчивалась,
уходила немного выше - туда, где в призрачном свете дежурного  освещения
виднелись узкие переходы мостиков, перекрывавших сцену.
   - Однако у  вас  здесь  и  лабиринты!  -  прошептал  Мерцалов,  когда
Панфилов поднялся на верхнюю площадку.
   - Мы с тобой вознеслись на седьмое небо, - патетично произнес танцор,
подавая Мерцалову руку, хотя в этом не было никакой необходимости.
   Тот уверенно двигался по узкой лестнице, несмотря на  то,  что  внизу
была  пропасть,  сорвешься  -  костей  не  соберешь.  Тут,  вверху,  уже
явственно пахло голубиным  пометом,  антисептиками,  которыми  пропитали
старые балки перекрытий, застоявшимся потом и тряпьем.
   Панфилов стоял на одной из балок. Сюда еще долетали звуки со сцены  -
удары молотков, обрывки разговоров рабочих,  но  если  прислушаться,  то
можно было уловить и сонный клекот голубей, обосновавшихся на чердаке.
   - Это только тут грязно. А там, куда я тебя веду, чисто  и  уютно,  -
танцор многообещающе подмигнул  Мерцалову  и  перепрыгнул  на  следующую
балку.
   - Охотно верю.
   Так  они  преодолели  метров  двадцать,  пока  наконец  не  попали  к
вентиляционной шахте. Они обошли ее по деревянному настилу  и  оказались
возле узенькой дверцы. Панфилов распахнул ее и, пошарив по стене  рукой,
довернул в патроне лампочку.
   Вспыхнул свет. Небольшая комнатка метра два на два  с  половиной,  на
полу  ее  лежал  гимнастический  мат,  старый,  местами  залатанный.  На
низенькой тумбочке стояли пустые бутылки,  немытые  стаканы.  Все  стены
покрывали театральные плакаты. Из них получался довольно-таки интересный
коллаж - ни единой женщины, лишь мужчины в облегающих трико, не  столько
скрывавших, сколько подчеркивавших гениталии.
   - Выпьешь? - предложил Панфилов, беря недопитую бутылку.
   - Вино?
   - Вино, не водку же при моей профессии.
   Мерцалов  не  стал  отказываться,  принял  из  рук  танцора  покрытый
отпечатками пальцев стакан и пригубил его, не выпив ни глотка.
   - Сносное пойло.
   - Нектар, нектар.., истинный нектар - напиток богов и эльфов.
   Панфилов  пил  жадно,  кадык  под  высоко  запрокинутым   подбородком
судорожно дергался.
   Танцор обтер губы тыльной  стороной  ладони  и  игриво  посмотрел  на
Мерцалова:
   - Ты кем любишь быть?
   - По-всякому. Меня не на один раз  хватит.  И  так,  и  так,  спешить
некуда.
   Танцор начал медленно раздеваться.  Он  скинул  куртку,  оставшись  в
свитере, потом стянул  с  бедер  джинсы  вместе  с  бельем,  расшнуровал
ботинки.
   - А ты чего стоишь? -  удивился  он,  глядя  на  Мерцалова,  который,
казалось, даже и не собирается раздеваться.
   Олег прищурил глаза.
   - Если ты не против, я хотел бы посмотреть, как ты мастурбируешь.
   - Возбуждает?
   - Только этим и могу возбудиться. По-другому не получается.
   - Надо же!..
   - Сам не понимаю, но и своя душа - потемки.
   Танцор захихикал:
   - Что ж, давай, смотри.
   Панфилов сбросил ботинки. Не прикасаясь руками к джинсам, наступая на
штанины, освободился и от них. Тут, на чердаке, было прохладно, и он  не
стал снимать свитер, лишь задрал его, оголив живот и бедра.
   - Это даже не член, -  Виктор  цокнул  языком,  -  это  танцор,  -  и
принялся покачивать бедрами, любуясь вздыбленной частью своего тела.
   - Возьми  его  в  руки,  -  проговорил  Мерцалов  с  едва  скрываемым
отвращением.
   - Прикоснись, прикоснись к нему!  -  просил  Панфилов,  протягивая  к
Мерцалову руки.
   - Сейчас, я нежненько, аккуратненько...
   - Быстрее, нет сил терпеть.
   - Жди.
   Мерцалов обошел танцора сзади, положил ладони ему на плечи.  Панфилов
запрокинул голову и почмокал влажными губами.
   - Ну, что же ты тянешь? Целуй.., сейчас!
   - Закрой глаза, меня смущает твой взгляд.
   Рука Мерцалова скользнула в карман.  Черной  змеей  блеснула  удавка,
которую танцор не заметил. Теперь уже  и  Мерцалов  ощущал  возбуждение,
глядя на то, как  прогибает  спину  Панфилов,  как  закатывает  глаза  и
сладострастно шевелит губами.
   - Ну, целуй же... Целуй...
   Острый, нежно-розового цвета язык скользил в  прорези  рта,  длинными
подрагивающими пальцами танцор гладил свой напряженный,  со  вздувшимися
венами член.
   Не спеша Мерцалов набросил удавку на шею танцора и резко затянул  ее.
Панфилов захрипел, лицо его побагровело. Он попытался руками  дотянуться
до  Мерцалова,  но  тот  отстранился.  И  тут  танцор  подался   вперед,
попробовав сбить Мерцалова  с  ног.  Но  Олег  удержался,  лишь  сильнее
потянул шелковый шнурок удавки.
   - Сдохнешь сейчас, сука поганая.
   Танцор стоял на коленях, дергаясь, стараясь освободиться, а  Мерцалов
сжал его ногами и изо  всей  силы  тянул  концы  шелкового  шнурка.  Тот
глубоко врезался в шею, исчез в складках кожи...
   Борьба  продолжалась  еще   секунд   пятнадцать-двадцать.   Затем   к
предсмертным  хрипам  добавился  еще  один  звук.  Запахло  фекалиями  -
произошла естественная физиологическая реакция на удушение,  -  Панфилов
обмяк, завалился на бок.
   Мерцалов ослабил хватку, а затем и снял удавку  с  шеи  танцора.  Тот
лежал на боку, перепачканный  в  собственных  испражнениях,  взгляд  его
остекленевших глаз застыл на ярко горевшей на стене лампочке.
   - Пидар гнойный! - с омерзением проговорил Мерцалов, переступая через
мертвого артиста. - Захотел, чтобы я тебя трахнул! Погань!
   Он  пнул  мертвеца  ногой  в  бок.  По  безжизненному,  но   еще   не
одеревеневшему телу конвульсией прошло сотрясение.
   Мерцалов осмотрел свои ботинки, вздохнул с облегчением: "Чистые".
   Кривясь от отвращения, он вытер  мертвого  танцора  пледом,  лежавшим
возле стены, стер влажное грязное пятно на гимнастическом мате. Он вышел
из комнатки и, перепрыгивая с балки на балку, двинулся в глубь  чердака.
Вскоре он оказался у бывшего дымохода. Открыл дверцу,  которой  когда-то
пользовались трубочисты, заглянул внутрь. Удовлетворенно хмыкнул: "Места
хватит". Дымоход здесь делал поворот,  и  поэтому  в  колене  получилась
довольно большая площадка.
   Оставив дверцу открытой, Мерцалов  вернулся  в  комнатку,  где  стоял
удушливый, тошнотворный запах смерти,  подхватил  мертвого  танцора  под
мышки и потащил, стараясь не шуметь, к  дымоходу.  Засунул  труп  ногами
вперед, несколько раз пнул по голове, заталкивая поглубже, чтобы  дверца
плотно закрылась, и только после этого отряхнул руки.
   "Порядок".
   Вновь войдя в комнатку, он взял с тумбочки свой невыпитый стакан вина
и, следя, чтоб не коснуться его края  губами,  влил  содержимое  в  рот.
Прополоскал его  и  выплюнул  вино  в  открытую  дверь.  Затем  выкрутил
лампочку и замер, стоя на балке. Прислушался.
   "Вроде бы все шито-крыто, никто ничего не  слышал,  да  и  кто  здесь
может быть, в этих дебрях".
   Мирно бубнили голуби, снизу приглушенно доносились  размеренный  стук
молотка и голоса рабочих. Мерцалов поднял куртку убитого, запустил  руку
в карман и вытащил оттуда связку ключей.
   "Вот он, ключ от райских врат",  -  припомнил  наемный  убийца  слова
Виктора, отсоединял длинный ключ,  которым  артист  открывал  калитку  в
воротах для загрузки декораций.
   Он завернул ботинки, джинсы и белье Панфилова в куртку и засунул  под
одну из балок под крышей, где торчали разбитые лампы дневного света.
   ""Сюда уж никто не полезет, кому охота копаться в  ртути?  Да  мне  и
нужно-то, чтобы их не заметили день-два, - подумал Мерцалов. - А потом я
буду далеко".
   Теперь он уже спешил, боясь того момента, когда в зале погасят  свет.
На темном чердаке легко было отыскать  светящееся  отверстие  в  плафоне
зала, над сводом которого виднелась  лебедка  для  опускания  и  подъема
люстры.  Отверстия,  служащие  для   вентиляции,   прикрывали   огромные
решетки-жалюзи. К ним  подобраться  оказалось  не  так-то  просто,  ноги
скользили по гладкой поверхности  плафона,  и  Мерцалов  перепачкался  в
побелке, прежде чем ему удалось доползти до отверстия,  которое  он  уже
присмотрел для себя как огневую позицию.
   Он припал лицом к  пыльной  решетке  и  с  головокружительной  высоты
заглянул  вниз.  Отсюда  просматривалось  две   трети   зала.   Огромная
хрустальная люстра висела почти рядом, и отсюда  было  видно,  насколько
пыльные и грязные подвески этой знаменитой люстры Большого  театра,  как
много на ней перегоревших лампочек, расколотых электрических патронов.
   "Ага, вот и то, что  доктор  прописал..."  -  Мерцалов  чуть  подался
вправо.
   Точно между рожков люстры открывался обзор на правительственную ложу,
она была видна как на ладони. В ней не нашлось  бы  ни  единого  уголка,
куда бы Мерцалов не мог заглянуть. На всякий случай он повернулся на бок
и посмотрел назад.
   При необходимости отсюда могла простреливаться  и  царская  ложа.  Но
стрелять в ту сторону, как предполагал  Мерцалов,  ему  не  придется.  С
Черных хоть и носятся как с писаной торбой, но  все-таки  он  не  первое
лицо  государства.  В  царскую  ложу  его  могут  допустить   только   в
присутствии президента. Значит, остается правительственная.
   Если судить по толстому слою пыли, служба  безопасности,  проверяющая
здание  театра  перед  приездом  высоких  гостей,  сюда  практически  не
забиралась. Скорее всего, охрана ограничивалась  осмотром  подходов,  не
желая лезть в голубиный помет, вековую пыль и паутину.
   Мерцалов отыскал  деревянный  переходной  мостик  и  подтащил  его  к
вентиляционному  отверстию,  чтобы   иметь   потом   возможность   легко
вскарабкаться по нему к своей огневой позиции.
   "Ну что ж, гомик, - подумал он, проходя мимо дымохода, - ты  сослужил
мне хорошую службу и сполна отработал то наслаждение, которое испытывал,
ощупывая мое тело. Вот только жаль, что под конец ты обделался, испортил
воспоминания о себе".
   Мерцалов, выйдя на площадку перед узкой лестницей, старательно  отряс
пыль с одежды и начал медленно спускаться, каждый раз перегибаясь  через
перила, чтобы удостовериться, что следующий ярус пуст. Несколько раз ему
приходилось  вжиматься  в  стену,   пережидая,   когда   внизу   пройдет
театральный работник.
   Мерцалов понимал, что перестраховывается: в театре  работает  столько
народу, что вряд ли все помнят друг друга в лицо, да и  случайных  людей
здесь крутится множество, - но все равно, рисковать не стоило.
   Наконец Мерцалов достиг нижней площадки перед деревянными воротами. В
щели калитки надуло немного снега, который  медленно  таял  на  рифленом
металле мостков. Длинный ключ беззвучно вошел  в  замочную  скважину,  и
Мерцалов вышел на крышу первого этажа.
   Внизу было глухо и темно. Мерцалов перебрался на пожарную лестницу  и
легко спрыгнул на обледеневший тротуар.
   "Все путем".
   Мерцалов быстрым шагом вышел к Охотному ряду и,  остановив  частника,
распорядился:
   - На шоссе Энтузиастов.
   Насчет цены он спорить не стал.
   Было около часу ночи, когда он отпустил машину, не  доехав  до  дома,
где снял квартиру, полквартала.
   Сегодня он не стал наблюдать за окнами дома напротив.  Несколько  раз
собрал  и  разобрал  винтовку,  проверил  ее  готовность,  плавный   ход
спускового крючка, привыкая  к  оружию.  Затем  аккуратно  разобрал  ее,
положил в замызганный брезентовый мешок и лег в постель.
   Мерцалов уснул быстро  и  спал  если  не  сном  праведника,  то  сном
человека, сделавшего часть трудной и ответственной работы.
 
*** 
 
   Утром Мерцалов покидал квартиру старика-ветерана, унося с собой  ключ
и спортивную сумку с оружием.
   В ближайшем магазине он купил еще одну сумку, в которую сложил  вещи,
которые ему могут понадобиться в  дальнейшем,  при  отъезде,  заехал  на
Белорусский вокзал и положил эту сумку в ячейку камеры хранения.
   Затем купил себе билет до Смоленска на поезд,  отходящий  около  часа
ночи, после чего налегке, с сумкой, в которой покоилась только  винтовка
с оптическим прицелом,  разобранная  на  части,  отправился  бродить  по
городу. Он то и дело запускал руку в карман пальто, проверяя,  на  месте
ли длинный самодельный ключ от деревянных ворот рая.
 
Глава 17 
 
   Наверное, никогда ранее расписание передвижения  Василия  Степановича
Черных не изучалось с такой тщательностью. Сейчас листочек-распечатку  с
датами, временем и местами, где  побывает  российский  нефтяной  магнат,
штудировал Глеб Сиверов. Часть мероприятий уже  состоялась,  и  напротив
них стояли отметки об инцидентах, имевших место во время их проведения.
   "Ничего серьезного, - делал выводы Глеб, - это не мог быть  Мерцалов.
И здесь наверняка орудовал не он. Этот, если бы взялся, довел бы начатое
до конца и уж во всяком случае не оставлял бы таких явственных следов".
   Сложность  теперешней  задачи  Сиверова  заключалась   в   том,   что
предстояло работать с колес. Мерцалов находился  в  Москве  -  это  было
известно точно - и мог  начать  действовать  в  любой  момент.  Конечно,
охрана  Черных  тоже  не  спала,  разрабатывала  версии,   предпринимала
серьезные шаги для предотвращения покушения.
   Но Глеб знал повадки Мерцалова. Еще в бытность службы  в  Афганистане
он отличался не только жестокостью, но и острым умом, таким  необходимым
для проведения рискованных акций.
   "Да-да, мой бывший приятель, -  подумал  Сиверов,  -  ты  никогда  не
поддавался искушению действовать  по  самой  простой  и,  как  казалось,
надежной схеме. Ты изобретал абсолютно сумасшедшие варианты, и,  как  ни
странно, они срабатывали.  Главное  было  суметь  опередить  противника.
Тогда ты был на нашей стороне, теперь ты думаешь, что играешь один, хотя
ты в чужой игре только пешка, которая даже не знает, кому в  конце  игры
суждено стать королевой. Пешками игроки всегда жертвуют, и ты, наверное,
не исключение".
   Сиверов, лишь только получил от генерала Потапчука задание, сразу  же
перебрался к себе на мансарду. Когда задействован  в  опасной  операции,
лучше всего семью держать от себя подальше. Мало ли что может случиться?
Игроки - те, кто руководил покушением - подобрались, видимо,  серьезные.
А значит, не исключено, что они имеют свой источник информации в  ФСБ  и
даже в службе охраны. В том, что  не  он  первый  изучает  распечатку  с
графиком встреч и поездок, Глеб не  сомневался.  Он  даже  не  испытывал
досады от мысли, что наемный убийца скорее всего держал эту распечатку в
руках еще до него, как минимум, дня на два, на три раньше.
   Сиверов  знал  слабость  Мерцалова  -  пристрастие  к  взрывам.  Если
позволяли обстоятельства, тот обычно устраивал покушения при помощи мины
или с часовым механизмом или с дистанционным управлением.
   Он любил, чтобы  его  работа  получала  широкую  огласку,  и  если  с
убийством Батулина все обстояло именно таким образом,  то  вот  убийство
Аль-Рашида  немного  выпадало  из  общего  ряда   убийств,   совершенных
Мерцаловым.
   "Возможно, такова была воля заказчика",  -  подумал  в  конце  концов
Глеб.
   Времени на анализ предыдущих дел  у  него  больше  не  оставалось,  и
Сиверов  вновь  принялся  отчеркивать  карандашом  те  позиции,  которые
казались ему наиболее выигрышными из соображений совершения покушения.
   Мысль Сиверова работала напряженно.
   "Если бы я знал, - рассуждал он, - что меня уже  разыскивают,  причем
разыскивают вовсю и знают о цели моего приезда,  что  бы  я  предпринял?
Есть  два  варианта.  Первый:  на  время  отказаться   от   задуманного,
подождать, пока бдительность охраны ослабнет, и тогда...
   Нет, не таков Мерцалов, - Глеб покачал головой. -  Скорее  всего,  он
остановился на втором варианте, который предпочел бы  и  я:  действовать
быстро и напористо, чтобы предвосхитить  шаги  противника.  Расследовать
всегда сложнее, чем придумывать, охранять всегда сложнее, чем  нападать.
Охранник - поскольку секторов обстрела множество - должен  противостоять
сразу нескольким предполагаемым нападающим; у нападающего же только одна
мишень - тот, на кого он  совершает  покушение...  Забудь  на  время,  -
посоветовал себе Сиверов, - все, что ты думал раньше. Представь себя  на
месте  Мерцалова,  котор