ядываться  через  плечо,
ожидая указаний. Как в анекдоте  про  таксиста,  подвозившего  пассажира,  у
которого при себе оказался второй руль. Этот чудак просто сидел рядом, держа
перед собой ни к чему не прикрепленную баранку, и повторял  каждое  движение
водителя. А когда тот привык к  синхронному  движению  двух  рулевых  колес,
пассажир вдруг резко крутанул свою  баранку  вправо,  и  таксист,  не  успев
подумать, повернул следом, прямиком в столб...
   Продолжая держать в правой руке пропуск, Глеб опустил левую  в  карман  и
задумчиво побренчал лежавшими там патронами. Бросив взгляд на вмонтированные
в приборную  панель  часы,  он  тихонько  присвистнул:  до  вылета  самолета
оставалось каких-нибудь полчаса. Правда,  погода  нелетная,  борт  наверняка
задержат, но все-таки...
   Его сумка с оружием, наверное, уже  в  самолете.  Что  он  туда  положил?
Кажется, ?узи?, старый ?шмайссер? со сбитым  прицелом  -  подарок  Малахова,
?ТТ? и почему-то два пустых рожка от ?Калашникова?. Ах  да,  и  еще  древнюю
противотанковую гранату без запала - для веса, надо полагать. Давно хотел от
нее избавиться.
   Глеб  усмехнулся,  подумав  о  том,   какие   штуки   иногда   выкидывает
подсознание, если дать ему волю. Ведь он принял решение  еще  там,  сидя  на
корточках над открытым ящиком с оружием, но до конца  продолжал  вести  себя
так, словно  ничего  еще  не  было  ясно.  Да  и  сейчас  еще  сомневался  в
собственной правоте, если уж быть до конца откровенным.  Слишком  решительно
им начали руководить, слишком гладким казался проложенный высочайшим  указом
путь. Транспортный ?Ил? - это, конечно, не ?Боинг?, зато как все просто! Как
в детском стишке: в кресло сел, завтрак съел - что такое? - прилетел! А  там
для тебя уже все готово: и машина с полным баком, и помощники,  если  в  них
возникнет нужда, и оружие, и пропуск для беспрепятственного проезда по всему
театру военных действий.., и цинковый ящик где-нибудь дожидается. Вот только
неизвестно, что в нем отправят на родину: твои кости  или  очередную  партию
фальшивых денег.
   До Казанского вокзала  он  добрался  на  такси,  бросив  свою  машину  на
неохраняемой стоянке в трех кварталах от банка. Таксист принялся  недовольно
ворчать, когда Глеб заставил его в течение получаса  петлять  и  кружить  по
городу, но, получив щедрую плату, угомонился и даже пожелал своему странному
пассажиру счастливого пути. Глеб помахал ему на  прощание  рукой  и  налегке
двинулся к зданию билетных касс. По пути ему попался коммерческий  киоск,  в
котором он за безбожно  огромную  цену  приобрел  легкую  спортивную  сумку,
зубную щетку, пасту, кусочек мыла и безопасную бритву с набором  одноразовых
лезвий.
   Привокзальная площадь сияла огнями,  моросящий  дождь  прекратился,  и  в
холодном воздухе повис туман, окружив фонари сияющим  жемчужным  ореолом.  В
воздухе отчетливо  пахло  углем  и  мазутом  -  железной  дорогой,  дальними
странствиями. Глеб с раннего детства любил  ездить  поездом.  У  большинства
людей эта любовь проходит годам к восемнадцати, вытесненная  сопряженными  с
таким способом передвижения хлопотами и неудобствами, но  Глеб  Сиверов  был
исключением из  правила.  Железная  дорога  всегда  вызывала  в  нем  легкое
волнение  -  казалось,  по  блестящим  рельсам  можно  уехать  в  совершенно
неведомые края, в другую жизнь, чуть ли не в Зазеркалье. Снова  поймав  себя
на этом ощущении обещанного праздника, Глеб усмехнулся  и  покачал  головой.
Ему давно уже  было  известно,  что  все  железные  дороги  заканчиваются  в
сутолоке и грязи  депо  и  захолустных  сортировочных  станций,  но  чувство
приятного подъема все равно не проходило.  Возможно,  отчасти  в  этом  было
виновато  его  очередное  бегство   из-под   надзора.   Сломав   оговоренную
последовательность действий, он  каким-то  образом  восстановил  статус-кво,
опять сделавшись независимым и невидимым как для врагов, так и для друзей.
   Перед его мысленным взором вдруг как живая  предстала  Ирина,  сидящая  с
ногами в своем любимом старом кресле и читающая какой-то  журнал  при  свете
торшера. Вернее, делающая вид, что читает, потому  что  на  самом  деле  она
дожидалась  его  возвращения,   чутко   прислушиваясь   к   каждому   звуку,
доносившемуся с лестничной площадки. Эта  картина  разбудила  в  нем  глухие
угрызения совести, но Глеб утешил  себя  тем,  что  Малахов,  наверное,  уже
сделал обещанный звонок.
   Он вошел в зал, где продавали билеты на поезда  дальнего  следования,  и,
отстояв коротенькую  очередь,  приобрел  два  места  в  спальном  вагоне  до
Пятигорска. Теперь  в  его  распоряжении  было  целое  купе,  что  полностью
разрешало проблему попутчиков, которым  могло  не  понравиться  соседство  с
человеком, у которого под мышкой висит пистолет, а в карманах полно патронов
и запасных обойм.
   До отправления поезда оставалась еще почти два часа. Глеб вышел из здания
вокзала на Каланчевскую площадь и остановился, придерживая на  плече  ремень
полупустой сумки. Туман оседал на  его  кожаной  куртке  мелкими  капельками
влаги, мартовская грязь поблескивала в свете фонарей.  Автомобили,  проезжая
мимо, издавали такой звук, словно двигались по огромной липучке для  мух,  с
трудом  отдирая  от  нее  колеса.  Глеб   вытряхнул   из   пачки   сигарету,
автоматически отметив, что внутри осталось всего три штуки. Что ж, решил он,
до утра этого ему вполне хватит, а там... Там о сигаретах придется на  время
забыть. Там придется на время забыть о многом. В голове у него вдруг  возник
на удивление яркий образ: мохнатый паук-охотник, крадущийся в поисках жертвы
через   травяные   джунгли,   время   от   времени    останавливающийся    и
приподнимающийся на своих суставчатых  ногах,  чтобы  оглядеться.  Идеальная
машина смерти  -  без  эмоций,  без  пристрастий,  без  вредных  привычек  и
перепадов настроения. Это была довольно отталкивающая картинка, но Глеб лишь
равнодушно пожал плечами: каждый уважающий себя профессионал во время работы
приобретает некоторое сходство с машиной. Скажем, хороший плотник, когда  он
занят своим делом,  представляет  собой  идеально  отлаженное  универсальное
устройство для отпиливания досок и забивания гвоздей. И чем седой профессор,
с блеском читающий одни и те же лекции уже двадцатому  поколению  студентов,
отличается от хорошего магнитофона? Разве что тем, что его нельзя выключить,
когда надоест.
   Глеб чиркнул колесиком зажигалки  и  раскурил  успевшую  слегка  отсыреть
сигарету, внося свою лепту  в  загрязнение  атмосферы.  На  крыше  соседнего
здания красно-синим огнем полыхала реклама.  Он  поймал  себя  на  том,  что
совсем не думает о деле, и снова едва  заметно  пожал  плечами:  ну  и  что?
Впереди у него дальняя дорога и масса времени. К тому же он не знал,  о  чем
тут думать. При том минимуме информации,  которым  он  обладал,  можно  было
только фантазировать Все станет ясно, когда он доберется до места.  Впрочем,
кое-что можно с некоторой долей уверенности утверждать уже сейчас.
   Глеб медленно двинулся в сторону Краснопрудной, поглядывая по сторонам  и
мысленно раскладывая по полочкам то, что он знал, и то,  о  чем  мог  только
догадываться. Кто-то в Чечне занимался печатанием фальшивых долларов, причем
в масштабах, исключающих всякую возможность самодеятельности. Это не  нолики
к десяткам подрисовывать, это целое производство. Глеб криво улыбнулся. Чего
там только не производят! Нефтяные скважины во  дворах,  перегонные  кубы  в
сараях, самодельный бензин, а  теперь  вот  -  доллары  домашней  выработки,
отличающиеся от настоящих только тем, что  на  самом  деле  они  поддельные.
Подрыв экономики противника путем выброса на рынок огромных  масс  фальшивых
денег - старый фокус, проверенная тактика. Вместе с масштабами  производства
это поневоле наводит на мысль, что тут действовал не предприимчивый частник.
Это - часть политики, один из фронтов продолжающейся уже шестой год войны.
   Слепой покачал головой. Фактически ему предлагали  отыскать  Масхадова  и
спросить, не он ли организовал фабрику по  производству  фальшивок.  А  если
президент Ичкерии возмущенно ответит,  что  он  тут  ни  при  чем,  придется
отправиться на поиски Хаттаба или Басаева и взять интервью у  них...  Ничего
не скажешь, веселая перспектива!
   Сразу за универмагом ?Московский? Глеб увидел открытое кафе и  решительно
свернул туда, вспомнив, что перед уходом даже не выпил  кофе.  За  спиной  у
него, клокоча двигателем,  медленно  прокатился  милицейский  УАЗик:  стражи
порядка патрулировали злачные места в поисках легкой добычи.  Слепой  слегка
поморщился, как от зубной  боли:  все-таки  на  свете  было  и  есть  немало
неприятных вещей и явлений помимо плохой погоды.
   Оказалось, что в забегаловке, куда он наудачу завернул, можно было выпить
неплохого кофе, сваренного по-турецки - именно так, как любил  Глеб.  Помимо
кофе, здесь имелся весьма широкий ассортимент  горячительных  напитков,  так
что пристальное внимание патрульных ментов к этой точке общепита было вполне
объяснимо. Глеб снова посмотрел на часы и после недолгого колебания  заказал
к кофе пятьдесят граммов армянского коньяка - не  для  храбрости,  а  просто
потому, что это было вкусно.
   Все столики в  крохотном  зальчике  оказались  заняты,  и  он  присел  на
освободившийся табурет у стойки, наблюдая за тем,  как  худосочная  крашеная
блондинка в белой мужской рубашке навыпуск  и  зеленом  жилете  с  ловкостью
бывалого наперсточника передвигает в жаровне с раскаленным  песком  шипящие,
пенящиеся джезвы с кофе. Вид у нее был  ночной,  сонно-возбужденный,  острые
плечи  под  широкой,  не  по  размеру  рубашкой  ритмично  приподнимались  и
опускались в такт музыке, которая лилась из  сипловатых  динамиков  дешевого
двухкассетника. Девица выглядела вялой и анемичной, но  кофейные  причиндалы
так и мелькали у нее в руках,  и  Глеб,  всегда  испытывавший  самые  теплые
чувства к профессионалам, невольно залюбовался.
   Ему подали коньяк в пузатой рюмке, и тут же оказалось, что его  кофе  уже
готов. Глеб еще раз покосился на часы и бросил на стойку пару  купюр,  решив
расплатиться  сразу.  Он  закурил,  придвинув  к   себе   стоявшую   поодаль
пепельницу,  пригубил  кофе  и,  держа  рюмку  с  коньяком  у  самого  лица,
повернулся спиной к стойке, чтобы видеть зал.
   Запах хорошего коньяка щекотал ему  ноздри,  в  воздухе  плотными  слоями
плавал подсвеченный ритмичными вспышками цветомузыкальной установки табачный
дым, отдаленно похожий на  северное  сияние.  Народ  за  столиками  сидел  в
основном кочевой, привокзальный, и разговоры здесь  велись  соответствующие:
кто-то радовался встрече, кто-то, наоборот, пил  ?на  посошок?,  торопясь  и
поглядывая на часы. Взгляд Глеба рассеянно скользил по лицам и  спинам,  ухо
автоматически ловило обрывки разговоров. Он  подумал,  что  за  долгие  годы
двойной жизни привычка  все  время  быть  начеку  вошла  в  плоть  и  кровь,
сделавшись  краеугольным  камнем  натуры.  Здесь,  в  дешевой  привокзальной
забегаловке, у него не было никаких дел, но  внутренний  сторож  помимо  его
воли просеивал хаотичный шум, состоявший из музыки, болтовни и звона посуды,
как радиосканер. Глеб улыбнулся уголком  рта,  немного  отпил  из  рюмки  и,
немного посмаковав, проглотил коньяк, который тут же  разлился  по  пищеводу
приятным теплом. Внезапно что-то в зале привлекло  его  внимание,  и  он  не
глядя поставил рюмку на стойку даже раньше, чем понял, что секунду назад его
слуха коснулось слово ?Шамиль?, произнесенное хрипловатым прокуренным басом.
   Глеб откинулся назад, привалившись спиной к  стойке  и  забросив  на  нее
локоть. Сигарета дымилась у него в зубах, дым разъедал левый глаз.  Он  стал
внимательно осматриваться  кругом,  щурясь  от  дыма,  с  видом  полупьяного
бездельника, которому некуда торопиться. Его левая рука опять  скользнула  в
карман куртки и принялась перебирать теплые цилиндрики пистолетных патронов,
словно это были четки. Он никак не мог понять,  откуда  долетело  привлекшее
его внимание имя; более того, он не понимал, зачем  ему  это  нужно.  Москва
говорила о чеченцах не первый год, и любой мужской разговор за бутылкой рано
или поздно сворачивал в накатанную колею этой избитой темы. Но что-то в том,
как было произнесено имя Басаева (если, конечно, речь шла  о  нем,  а  не  о
каком-то другом Шамиле), заставило Слепого насторожиться.
   Наконец он нашел то, что искал. Двое мужчин сидели через столик от  него,
пили пиво пополам  с  водкой,  ожесточенно  дымили  сигаретами  и  о  чем-то
оживленно беседовали. Один из них, крепкий  чернявый  парень  лет  тридцати,
выглядел типичным москвичом. Он больше слушал, чем говорил, и, судя по тому,
что видел Глеб  со  своего  места,  всячески  пытался  унять  расходившегося
собутыльника, который на глазах утрачивал связь с реальностью,  а  вместе  с
ней, похоже, и инстинкт самосохранения.  Это  был  крупный,  широкоплечий  и
поджарый самец лет  сорока,  с  редеющей  русой  шевелюрой  и  короткой,  но
какой-то очень неопрятной бородой. Эта борода выглядела так, что сразу  было
ясно: ее отпустили не для красоты, а просто потому, что  бриться  было  либо
очень затруднительно, либо просто лень.
   Одет этот человек был по-дорожному: в потертую кожанку,  старые,  некогда
черные, а теперь ставшие грязно-серыми джинсы и растоптанные  рыжие  ботинки
со сбитыми носами. Из багажа при нем  имелась  только  небольшая  спортивная
сумка, ремень которой был небрежно наброшен  на  спинку  стула.  Глеб  сразу
понял, что эта небрежность напускная: русоволосый  путешественник  время  от
времени, не прерывая разговора, отводил назад руку и щупал сумку,  проверяя,
на месте ли она. Видимо, в этой потертой сумке  было  нечто,  представлявшее
для ее владельца гораздо большую  ценность,  чем  смена  белья  и  туалетные
принадлежности.
   Но самой примечательной деталью внешнего облика этого  человека  был  его
правый  глаз,  точнее,  плотная  повязка  из   черной   материи,   наискосок
пересекавшая лоб и полностью скрывавшая глазницу. На щеке под повязкой  Глеб
заметил  розовый  рубец  свежего  шрама.  Когда  его   внутренний   приемник
окончательно отстроился от помех, он понял, что  в  данный  момент  разговор
идет как раз об этом шраме. Видимо, история излагалась не в первый и даже не
во второй раз, потому что чернявый собеседник одноглазого откровенно  скучал
и косился по сторонам, явно прикидывая, под каким предлогом слинять.
   - Прямо в глаз, понял? -  невнятно  рычал  одноглазый.  -  Как  трахнутую
белку! М-меня!.. Взял бы он на сантиметр левее, и привет. Не пили  бы  мы  с
тобой сейчас, Алеха.  Там  бы  я  и  сгнил.  Они,  падлы,  нашего  брата  не
подбирают. Да их так прут, что они и  своих  не  успевают  подобрать...  Как
жахнет  в  стену  -  р-раз!!!  Гляжу,  а  глаза  нету...  Осколком  кирпича,
представляешь? Обидно, блин. Какой из меня, кривого, на хрен, снайпер?
   Глеб сел поудобнее, снова взял со стойки свою рюмку  и  стал  смотреть  в
другую сторону, где выламывалась под музыку очень  молодая  и  очень  пьяная
девица с весьма призывной внешностью. При этом боковым зрением  он  наблюдал
за одноглазым и его собеседником, который явно чувствовал себя  не  в  своей
тарелке. Все это было настолько интересно, что Глеб решил на время забыть  о
своем поезде и действовать по обстоятельствам.
   - А Шамиль, сучара, мне и говорит... - продолжал одноглазый.
   - Да тише ты, ради бога, - прошипел чернявый Алеха, хватая его  за  рукав
кожанки.
   - Чего - тише? А, ну да... Да пошли они все на хер, Алеха!  Бабки  -  это
да, мне здесь таких и за пять лет не  заработать.  А  так...  Одно  слово  -
козлы.
   - Мои слова не очень добры, но и не слишком злы.  Я  констатирую  факт  -
козлы, - негромко и слегка нараспев проговорил Алеха, явно кого-то  цитируя.
Видно было, что он страстно мечтает оказаться подальше от  этого  места,  но
побаивается  своего  звероподобного  собеседника.  -  Слушай,  Серега,   мне
действительно пора. Жена...
   - Да пошла она в ж..,  корова  твоя  плоскостопая!  -  рыкнул  одноглазый
Серега. - Же-на-а... Помню  я,  как  она  тебя  на  себе  женила.  С-стерва,
пар-р-разитка... Жалко мне тебя, Алеха, понял? Ты же парень - огонь!  А  эта
тварь толстозадая тебя под каблуком держит, как какого-нибудь очкарика. Нет,
здорово, что мы с тобой встретились!
   - М-да, - с некоторым сомнением согласился Алеха.
   - Чего ты мямлишь? Здорово, говорю! Давай еще по стопарю за  это  дело...
Ты меня слушай. Что ты имеешь  в  этой  своей  конторе?  Сто  двадцать?  Это
баксов, что ли? И это, по-твоему, деньги? Мы же с тобой два года  в  казарме
на соседних койках спали, я же тебя, как облупленного... Ты же из автомата в
десятку  попадаешь  чаще,  чем  некоторые  струей  в  унитаз.  Там,   -   он
многозначительно  указал  большим  пальцем  через  плечо,  приблизительно  в
направлении туалета? - такие, как ты, на  вес  золота.  Только  наши  платят
меньше, вот в чем загвоздка.  Но  я  тебе  объясню,  как  пройти...  Найдешь
Ахмета... Ахмет Долмаев, запомнишь? Скажешь, Серега Свисток  послал.  Примут
как родного. Он, Ахмет то есть, у них там вроде командира.
   - Тише, - процедил Алеха сквозь плотно стиснутые зубы. - Тише ты,  идиот!
Пошли отсюда!
   - Да на хрена нам уходить? - искренне и очень громко изумился одноглазый.
- Так душевно сидим...
   - Как хочешь. Мне пора.
   Чернявый Алеха встал, с шумом отодвинув стул. Глеб ленивым жестом  вернул
недопитую рюмку коньяка на стойку, одним  глотком,  не  почувствовав  вкуса,
допил остывший кофе и глубоко затянулся сигаретой перед тем,  как  раздавить
ее в пепельнице. Тень невеселой улыбки снова тронула его губы. Он  почему-то
думал, что от работы его отделяют сутки пути, но по странной  иронии  судьбы
война нашла его здесь, в привокзальной забегаловке.
   Одноглазый тоже тяжело поднялся, едва не опрокинув стул  и  первым  делом
ухватившись за ремень своей сумки. Его совсем развезло, нижняя губа отвисла,
глаза смотрели тупо и расфокусированно.
   - С-стой, - с трудом ворочая языком, выговорил он. -  Пр-р-вожу..,  бабок
таксисту... У меня бабок - во!..
   Он звонко хлопнул ладонью по пыльному боку своей сумки, и  Глеб  подумал,
что напрасно волнуется: этот идиот делал  все,  чтобы  его  пристукнули  без
вмешательства агента  по  кличке  Слепой.  С  другой  стороны,  когда  бьешь
человека по голове, намереваясь стяжать его сумку, летальный исход вовсе  не
гарантирован, а Глебу почему-то очень хотелось быть уверенным именно в таком
исходе. Помимо справедливого и законного суда, существуют  такие  вещи,  как
мировое сообщество, Совет Европы, права человека,  мораторий  на  применение
смертной казни и прочие высокогуманные институты, в данном случае не имеющие
никакого отношения к делу. Слепому почудилось, что к витавшим вокруг запахам
кофе, сигарет и спиртного примешалась густая струя трупной  вони,  словно  в
полуметре от него на стойку приземлился сытый стервятник.
   Глеб повернулся к залу спиной, положил на стойку оба локтя,  улыбнулся  и
сделал худосочной блондинке комплимент по  поводу  ее  мастерского  владения
техникой приготовления кофе.  Блондинка  тоже  улыбнулась  и  что-то  вполне
дружелюбно ответила, не переставая ритмично двигать челюстями, - она  жевала
мятную резинку, запах которой временами забивал даже густой аромат кофе. Они
немного поговорили - слегка подвыпивший клиент и усталая барменша,  а  когда
Глеб снова обернулся, столик, за которым  сидели  Алеха  и  одноглазый,  уже
занимала симпатичная молодая пара.  Закрывавший  дверной  проем  занавес  из
разноцветных деревянных бус еще колыхался. Глеб подсунул под  свое  кофейное
блюдце десять долларов, подмигнул барменше  и  сполз  с  высокого  табурета,
неторопливо направившись к выходу.
   Его левая рука опять была в кармане, бренча пистолетными  патронами,  как
морскими  камешкам