ичен.  Никогда  не  узнаю  себя  на
фотографиях и потом смогу подумать, что ты встречалась с другим мужчиной.
   - Ну давай же! Давай! Пожалуйста, - настаивала Ирина. - Я  поставлю  этот
снимок на своем рабочем столе и все время буду любоваться.
   - Ты уговоришь и мертвого.
   - А ты всегда набиваешь себе цену.
   Глебу фотографироваться не хотелось, но отказать Ирине он не мог. Он  сам
выбрал фотографа и подозвал его. Это был пожилой француз в клетчатой кепке с
большим "Поляроидом" в руках. На просьбу Глеба фотограф согласно  закивал  и
стал указывать двум влюбленным, как им лучше встать, чтобы и они оказались в
выигрышном свете, и Эйфелева башня была хорошо  видна.  Наконец-то  все  это
устроилось. Фотоаппарат несколько раз щелкнул, и Глеб с Ириной получили  три
снимка. Сиверов расплатился, на этот  раз  не  соря  деньгами.  Ирина  стала
рассматривать фотографии.
   - Здесь я какая-то не такая. То ли моргнула,.. Лицо не мое.
   - Да нет, все прекрасно.
   - Тогда я себе выбираю вот эту. А ты какую?
   - А я себе ту, от которой ты отказалась.
   - Нет-нет, я на ней неудачно  получилась.  Давай  этот  снимок  порвем  и
выбросим?
   - Давай порвем, -  согласился  Глеб,  перегибая  карточку  пополам,  сгиб
образовал линию, разделявшую на снимке его и Ирину, И тут ей  стало  немного
страшно, она побоялась увидеть две части снимка, побоялась  увидеть  себя  и
Глеба разлученными, пусть даже на фотографии.
   - Нет, не будем, - заупрямилась Ирина, - ты-то здесь выглядишь прекрасно.
   - Если выгляжу прекрасно - значит, это не я.
   -  Сейчас  же  отдай!  -  Быстрицкая  вырвала  у  Глеба  снимок  и  стала
разглаживать на ладони, нежно касаясь изображения.
   - Ты сходишь с ума.
   Глеб смотрел на фотографию. Два счастливых человека.  Открытые  смеющиеся
лица, видно, что мужчина и женщина влюблены, преданы друг  другу.  Маленький
букетик в руках Ирины -  фиалки,  купленные  Глебом  у  уличной  цветочницы,
совсем  юной,  лет  двенадцати,  девчушки.  Маленький,  так  не  похожий  на
огромные, до непристойности "богато" оформленные фольгой и целлофаном букеты
с московских улиц. Да, эти фотографии всегда будут напоминать о счастье.
   - Куда пойдем теперь? - спросила Ирина, заглянув в глаза Глебу.
   - Вверх, - Сиверов указал рукой в небо, - вознесемся под облака.
   - Нет уж, у меня закружится голова, я и так на вершине блаженства.
   - Тогда в преисподнюю.
   - Думаю, здесь  преисподняя  такая  же  вылизанная  и  вымытая,  как  все
парижские улицы. Там тоже стоят столики, подают кофе и минеральную воду. Тут
неинтересный ад, даже черти, и те приговаривают: "Чего желаете, мадам?"
   - Тогда идем, куда ты пожелаешь.
   - Я хочу туда, - Ирина неопределенно махнула рукой, сама  не  зная,  куда
показала.
   - Ну что ж, если хочешь туда - туда и пойдем.  Времени  у  нас,  дорогая,
хоть отбавляй.
   - Я даже и не ожидала, - призналась Быстрицкая, -  что  мне  когда-нибудь
будет так хорошо и свободно. "Ну что ж, я рад, - подумал Глеб,  -  что  хоть
кому-то приношу счастье и радость".
   Ирина тряхнула головой, схватила Глеба за руку и потащила его за собой:
   - Побежали!
   - Куда?
   - Увидишь.
   Под старыми развесистыми деревьями с изумительно гладкими стволами  играл
небольшой  оркестр,  а  вокруг  толпились  пестро  одетые  туристы,  щелкали
фотоаппараты, слышался смех. То и дело накатывались звуки музыки:  вздохи  и
переборы аккордеона, певучий звук скрипки. Несколько пар танцевало.
   - Глеб... То есть, Федор, - зашептала Ирина, -  давай  потанцуем.  Я  так
давно с тобой не танцевала. Целую вечность.
   - У вечности нет конца.
   - У нее нет начала потанцуем.
   - Да ты что, Ирина, я же не умею, -  попытался  остановить  ее  Глеб,  но
понял, что сопротивляться колдовским чарам этой женщины он не в силах.
   - Что ты упрямишься, как ребенок?
   - Я не упрямлюсь.
   - Пойдем.
   Ирина и Глеб подошли почти вплотную к оркестру, расположившемуся прямо на
мостовой, и Ирина закружила Глеба в танце.
   Плыла над ними Эйфелева башня, плыл город, покачивался... Временами  даже
становилось удивительно, как это при подобной качке не  звенят  колокола  на
соборных башнях.
   Ирина положила голову на плечо Глебу.
   - Как здорово! Просто прекрасно.
   Глеб не отвечал. Он чувствовал, что женщина всецело в  его  власти  и  во
власти этой нехитрой мелодии. Рядом с музыкантами лежал футляр от скрипки, в
который прохожие бросали деньги. Когда музыка кончилась, Глеб тоже бросил  в
футляр сто  франков.  Быстрицкая  так  и  не  успела  удержать  его  руку  с
банкнотой.
   - Ты...
   - Поздно, сама во всем виновата, я становлюсь сентиментальным.

***

   Пожилой  музыкант  с  серебристой  щетиной  на  подбородке  и   пушистыми
бакенбардами,  очень  похожий  на  дореволюционного  российского  пожарника,
сходство  с  которым  усиливала  начищенная  до  зеркального  блеска  труба,
поклонился Ирине, подмигнул Глебу, улыбнулся им обоим  и,  взмахнув  руками,
заставил  свой  наверняка  наспех   собранный   оркестрик   заиграть   самые
трогательные такты предыдущего танца.
   Но ни Глеб, ни Ирина уже не танцевали.  Они  стояли,  прижавшись  друг  к
другу, в молчании смотрели на кружащие пары, на беззаботных музыкантов. Глеб
подумал, что именно этого момента он ждал всю жизнь. И этот момент наступил.
   Вот оно, счастье! Счастье во всем. Рядом с ним любимая  женщина,  у  него
есть деньги, есть свободное время, он никому, кроме Ирины и себя, ничего  не
должен.
   Вот сейчас счастье в его руках. Оно  живое,  трепетное,  прозрачное.  Оно
подхватывает его и несет, несет, кружит...
   "Только не надо сопротивляться", - сказал Глеб сам  себе.  На  его  губах
появилась улыбка.
   - Ты чему улыбаешься?
   Глеб пожал плечами: .
   - Вот уж никогда не думал, что счастье именно  такое.  Что  счастливым  я
стану не дома, а здесь - у  подножья  Эйфелевой  башни,  рядом  с  не  очень
сыгранным оркестром, буду слушать французскую мелодию,  названия  которой  я
даже не знаю, и подпевать. Ты будешь рядом...
   - Не надо, не говори, - остановила его  Ирина  и  прижала  пальцы  к  его
губам, - не говори, а то сглазишь, и все пропадет.
   - Да-да, лучше молчать, глупо  улыбаться  и  чувствовать  себя  ребенком,
которому подарили именно ту игрушку, о которой он мечтал, но не говорил.
   - А почему не говорил? :
   - Потому что знал - ее никогда не подарят.
   - Спасибо, тебе, дорогой, - Ирина поцеловала Глеба в щеку.
   Весь этот вечер, всю ночь они  принадлежали  друг  другу.  Они  упивались
близостью, и каждый думал о том, чтобы Господь подарил  им  еще  один  день,
чтобы еще один день и еще одну ночь они были вместе, могли смотреть друг  на
друга, прикасаться рукой к руке, переплетать пальцы...
   Глеб думал о том, что, оказывается, ему надо очень . мало  -  всего  лишь
видеть сияющее лицо Ирины, ощущать ее тело в движении, слышать ее дыхание  и
смеяться беззаботно над разными пустяками. Так, например, на  Монмартре  они
расхохотались, остановившись рядом с молоденьким художником, который рисовал
портрет толстого мужчины. Они тогда переглянулись, и этого короткого взгляда
им хватило, чтобы все понять, чтобы  догадаться,  о  чем  думает  каждый,  и
рассмеяться. А еще их развеселила забавная парочка:  двое  маленьких  детей,
которых они встретили на берегу Сены.  Мальчик  и  девочка  лет  пяти-шести,
одетые, как взрослые, шли, держась за руки, девочка несла букетик фиалок.
   - Знаешь, о чем  я  думаю?  -  сказала  тогда  Ирина,  провожая  взглядом
малышей.
   - Догадываюсь.
   - Да-да, милый, я хочу ребенка-сына. Я хочу, чтобы  у  нас  с  тобой  был
мальчик, такой толстый смешной карапуз.
   - Я тоже этого хочу, - немного грустно ответил Глеб.
   - Ну что же, я еще могу родить. Я знаю, Глеб, что для  тебя  я  еще  рожу
сына.
   Они увидели, как девочка, подойдя к няне, вручила ей букет фиалок. А няня
почему-то стала строго отчитывать мальчика.  Тот  покраснел,  надул  губы  и
расплакался.
   У Ирины было два шара, купленных тут же, на берету голубовато-серебристой
Сены.
   - Я сейчас, - она высвободила руку из ладони Глеба, подошла  к  плачущему
ребенку, опустилась перед ним на корточки и подала шары.
   Мальчик не сразу и поверил, что ему дарят воздушные  шары.  Взялся  двумя
пальчиками за нить, посмотрел  на  свою  подружку,  та  ему  улыбнулась.  Он
поблагодарил Ирину. Его пухлые розовые  пальчики  разжались,  и  голубой,  а
следом розовый шарики быстро-быстро полетели в  небо.  Дети,  Ирина  и  Глеб
следили за ними, пока шарики не  превратились  в  едва  различимые  точки  и
исчезли совсем.
   Смешной мальчишка и такая же  смешная  девчонка  ужасно  развеселились  и
вновь взялись за руки. Няня укоризненно покачала  головой,  а  Глеб,  поймав
ладонь Ирины, увлек ее за собой.
   Здесь, в Париже, Ирина  и  Глеб  не  разлучались  ни  на  минуту,  и  это
постоянное общение не было им в тягость, не надоедало. Они открывали друг  в
друге все новые и новые черты, а на их лицах неизменно сияли улыбки.  Только
иногда за ужином в  ресторане  или  за  чашкой  кофе  в  уличном  кафе  Глеб
становился задумчивым, но под взглядом Ирины быстро прогонял  прочь  с  лица
сосредоточенное выражение.
   - Мне кажется, ты все время чем-то встревожен, - говорила женщина,  и  ее
пальцы крепко сжимали ложечку, Ирина принималась  помешивать  кофе,  выдавая
этим свое нервное напряжение.
   - Я весел и спокоен. Наслаждаюсь жизнью.
   - Ну вот и хорошо. У меня на душе кошки скребут, когда твое лицо делается
таким.
   - Каким? - спрашивал Глеб.
   Ирина грустнела.
   - Такое, словно ты чего-то ждешь недоброго, неприятного.
   - Перестань. Именно здесь, в этом кафе, я ничего плохого не жду, в худшем
случае боюсь забыть зонтик, - успокаивал свою любимую Глеб.
   - Но у тебя нет с собой зонтика! :
   - Потому и боюсь, - смеялся Сиверов..
   - Снова ты меня провел.
   Он при каждом удобном  случае  .покупал  Ирине  цветы,  исполнял  все  ее
желания. Если она говорила: "Пойдем по этой улице", - Глеб не  спорил.  Если
ей хотелось подойти к фонтану и  набрать  пригоршню  искрящейся  воды,  Глеб
подходил вместе с ней к каменной чаше  фонтана.  Ирина  зачерпывала  ладонью
воду, брызгала на Глеба и смеялась. И он смеялся тоже.  Не  потому,  что  он
выполнял ее прихоть, а потому, что ему самому этого хотелось, потому что ему
было хорошо.
   - Давай завтра пойдем в Лувр, - как-то предложила Ирина.
   - Пойдем, - согласился Глеб.
   - Ты был там когда-нибудь?
   - В Лувре не был - в опере был.
   - Можем сходить и в оперу.
   Глеб и на это утвердительно кивнул.
   - А куда мы еще пойдем?
   - Ты и так запланировала уже столько всего, что, думаю, нам не  хватит  и
недели.
   - Если куда-то и не успеем, то Бог с ним.
   - Почему именно в Лувр?
   - Сама не знаю... Но быть в Париже и не сходить в Лувр - просто грешно.
   - Что ты там хочешь увидеть?
   Ирина пожала плечами:
   - Наверное, то, что и все.
   - Джоконду, что ли? - улыбнулся Глеб.
   - И ее тоже, мне немного надоели живые люди, - вполне  серьезно  ответила
Ирина. Она произнесла эти слова так, точно на самом деле  приехала  в  Париж
лишь за тем, чтобы минут пять постоять у одной из картин Леонардо да  Винчи.
Но затем рассмеялась.
   Рассмеялся и Глеб, поняв, что Ирина искусно его разыгрывает. Вообще Глеба
удивляло,  как  много  Ирина  знает.  Она   знала   названия   улиц,   имена
архитекторов, скульпторов, художников.
   - Ты никогда здесь раньше не была? - задавал нелепый вопрос Глеб.
   - Нет, не была. И ты об этом прекрасно знаешь.
   - Откуда же тебе все это известно?
   - Ну... Дорогой...  -  протяжно  говорила  Ирина,  я  же  училась,  я  же
архитектор. И вообще, я, как и всякий нормальный человек, всю жизнь  мечтала
побывать в Париже. Пройтись по его площадям, улицам, по берегу Сены, увидеть
Эйфелеву башню,  Лувр,  замки,  музеи,  рестораны  и  все,  чем  этот  город
славится. И вот поэтому я все знаю. Думаю, что то же самое...
   - Нет-нет, - сказал Глеб, - вот у меня, например, никогда не  было  такой
мечты - попасть в Париж ради того, чтобы сходить в Лувр.
   - А теперь? - засмеялась Ирина.
   - Теперь я пойду туда с тобой. Пусть все смотрят на  Джоконду  -  я  буду
смотреть на тебя.
   - Только запомни, -  дурачилась  Быстрицкая,  -  в  музее  ничего  нельзя
трогать руками.
   - Даже тебя?
   - Даже меня. Я покажу тебе картины импрессионистов, если хочешь.
   - Конечно, хочу. А я тебе покажу Парижскую оперу. Я в ней  был  несколько
раз. Слушал "Лоэнгрина".
   - Хочу! Хочу в оперу! - Ирина крепко сжала ладонь Глеба.  -  Это  же  там
плафон, расписанный Шагалом?
   - Правильно, там.
   Глеб прикрыл  глаза,  вспоминая  непостижимые,  чудные  картины  великого
Шагала. Но тут же картины, лишь только вспомнились в деталях, исчезли,  и  в
его душе зазвучала музыка. Так, как она звучит в полутемном зале. Он  помнил
все оперы, которые слушал в "Гранд-Опера".
   - О чем ты думаешь? - спросила Ирина, вновь сжимая пальцы Глеба.
   - О музыке. Вспоминаю оперы, которые слушал здесь, в "Гранд-Опера".
   - И я потом  буду  вспоминать,  -  призналась  Ирина.  -  Я  всегда  буду
вспоминать эти дни. Мне никогда не было так хорошо с  тобой,  Ни  радио,  ни
газеты, ни телевизор Глеба и Ирину не интересовали, будто все это осталось в
какой-то другой жизни, и Россия тоже осталась в  другой  жизни.  Бесконечные
прогулки, ужины в дорогих ресторанах и  маленьких  кафе,  ночи,  проведенные
вместе, и радость от того, что они вместе просыпаются,  -  все  это  слилось
воедино.
   Вот и сейчас они - беспечные, веселые - выходили из ресторана. Они  долго
сидели за столиком на двоих, глядя в глаза друг другу, и  молчали.  Слов  не
требовалось.  Они  слушали  ресторанный  оркестр  и  голоса  посетителей  за
соседними  столиками,  звон  бокалов  и  упивались,  впитывали,  как   губка
впитывает влагу, все, что происходит вокруг. Им казалось, ничего  плохого  с
ними ухе никогда-никогда не случится, этот праздник продолжится  вечно,  они
останутся вечно молодыми, красивыми, будут вечно любить друг друга и  видеть
перед собой только счастливые лица.
   Они  вышли  из  ресторана.  Вокруг  сияла  реклама,  мчались  автомобили,
слышалась музыка. В воздухе витали  упоительные  ароматы  духов  и  цветущих
деревьев. Глеб приостановился:
   - Ну, как пойдем? По этой улице мы шли вчера, но той уже успели  пройтись
сегодня.
   - Давай свернем вот здесь, за углом? Наша гостиница находится там?
   - Да, - кивнул Глеб.
   Свернув в узкий  переулок,  они  пошли  по  нему  обнявшись.  Иногда  они
останавливались и, как молодые влюбленные, жадно целовались, легко находя  в
темноте влажные податливые губы. Они знали, что через полчаса войдут в  холл
своего отеля, поднимутся по широкой лестнице, устланной  мягким  ковром,  на
третий этаж,  закажут  в  номер  бутылку  холодного  вина,  фрукты  и  опять
останутся наедине...
   Но получилось не совсем так, как они планировали.
   От стены здания отделилась темная широкоплечая фигура и застыла, поджидая
влюбленную  пару.  Ирина,  со  смехом,  рассказывала  Глебу,   какие   слова
нашептывал ей на ухо итальянец, пригласивший ее в ресторане на  танец.  Глеб
рассеянно улыбался в ответ, радуясь, что его подруга  счастлива  и  вдобавок
она просто-напросто неотразима. Красивый  человек,  когда  счастлив,  красив
вдвойне.
   Но едва Глеб увидел длинную тень на серых плитах  мостовой,  как  тут  же
подобрался. Он был безоружен. Ирина, еще ничего  не  подозревая,  продолжала
щебетать.
   Глеб сжал ее локоть.
   - Что-то  случилось?  -  спросила  Ирина,  чувствуя,  что  Глеб  замедлил
движение.
   - По-моему, да, - тихо ответил Сиверов.
   Рядом  с  широкоплечим  гигантом  возникло  еще  трое  типов,  таких   же
устрашающих на вид. "Да, многовато", - подумал Глеб, отпускал руку Ирины.
   Он понял, что от этих четверых, перекрывших им дорогу, ожидать  чего-либо
хорошего нельзя. Тип, появившийся  первым,  сделал  шаг  навстречу.  На  его
джинсовой куртке поблескивали заклепки, рукава были  до  локтя  закатаны.  И
Глеб увидел его мощные  руки.  "Наверное,  спортсмен",  -  мелькнула  мысль.
Человек, стоящий перед Ириной и Глебом, пока ничего не предпринимал,  словно
выжидал.
   Затем он щелкнул пальцами. В ночной тишине  щелчок  получился  громким  и
резким, точно хрустнула сухая ветка. И тут же перед Глебом  вырос  сухощавый
негр, подвижный и быстрый. Он скалил ослепительно  белые  зубы,  белки  глаз
выделялись на темном лице. Негр был одет в кожанку, на  его  шее  золотилась
цепь с медальоном.
   - Деньги! - с ужасным акцентом сказал негр по-французски.
   Глеб пожал плечами, будто не понимая, чего от него хотят, и сквозь плотно
сжатые губы едва слышно произнес:
   - Ирина, чуть назад.
   Негр повторил про деньги по-английски.
   - А-а, деньги... - как-то грустно вздохнул Глеб. - Видишь ли,  они  хотят
забрать деньги, - сказал он Ирине, словно объясняя непонятливой женщине, что
происходит вокруг.
   В руках верзилы появился  нож.  Щелкнула  пружина,  и  молнией  сверкнуло
длинное выкидное лезвие.
   - Глеб... Глеб... Не надо! Отдай,  отдай  деньги!  прошептала  за  спиной
Ирина,

Глава 7

   Грабители, разумеется, рассчитывали на легкую добычу. Сиверов никогда  не
производил впечатления грозного мордоворота. Разве что на  пляже,  глядя  на
него, невозможно было ошибиться, с кем имеешь дело, а  одетый  он  смотрелся
человеком вполне  обычного  телосложения.  Глеб  вспомнил:  он  видел  этого
сухощавого вертлявого негра в кожаной куртке еще у ресторана,  когда  они  с
Ириной вышли и решали, какой дорогой вернуться в отель.
   "Только этого мне не хватало, - с горечью подумал Глеб. -  Все  было  так
хорошо, и вот какие-то подонки решили нам испортить праздник.  Эх,  если  бы
здесь  не  было  Ирины!  Ну  ладно,  ничего,  не  впервой  приходится  учить
мерзавцев".
   Глеб почувствовал, что его ладони вспотели. А  негр,  скаля  белые  зубы,
приплясывал, словно рядом звучали тамтамы. Он посмотрел на Ирину и загоготал
- громко и развязно. Он потянулся к ней рукой, но Ирина отступила на шаг.
   Приблизились еще двое. Один,  коренастый,  чуть  сутуловатый,  на  кривых
ногах,  быстро  зашел  Глебу  и  Ирине  за  спину,  загораживая   дорогу   к
отступлению.
   "Подраться - это не проблема, - думал Глеб.  -  Но  если  вдруг  начнутся
разборки с полицией... Хотя, в общем-то, документы у меня в порядке, и  если
что, можно обратиться в посольство, попросить их позвонить Судакову. Да, был
бы я один!..
   Сразу отпала бы куча проблем".
   Глеб соображал быстро, высчитывая расстояние до каждого  грабителя.  Свет
фонаря бликами играл на отполированном лезвии ножа в руках верзилы.  Верзила
что-то сказал негру, его голос прозвучал по-бабьи визгливо. В руках у  негра
тоже появился нож. Глеб понял - это  профессионалы,  а  не  просто  какие-то
оборванцы, решившие разжиться чужим кошельком.
   "Ну что ж, посмотрим, кто кого!" Глеб медленно  сунул  руку  в  карман  и
прошептал Ирине:
   - Ты сейчас встанешь к стене, только резко и не раздумывая. Как только  я
отдам портмоне, ты должна встать у стены. Ты все поняла?
   - Да, - испуганно, каким-то не своим голосом ответила Ирина.
   Негр нервно взмахнул ножом в полуметре  от  лица  Глеба,  показывая  этим
движением, чтобы незадачливый прохожий поторопился.
   Глеб вытащил бумажник,  подал  негру.  Тот,  почувствовав  на  ощупь  его
толщину, сообразил, что в бумажнике  много  денег,  и,  даже  не  раскрывая,
бросил его предводителю. Из горла главаря, когда  он  развернул  бумажник  и
увидел пачку долларов и  франков,  вырвался  удовлетворенный  клекот,  и  он
сделал шаг в сторону,  давая  понять,  что  мужчина  и  женщина  могут  быть
свободными. Ирина уже стояла,  прижавшись  спиной  к  шершавой  стене.  Глеб
поклонился. Негр засмеялся. И это был последний звук, который он издал  этой
ночью. Глеб резко и сил