, - думал Глеб, надевая легкую кожаную  куртку,  -  почему-то
осенью всегда одеваешься теплее, чем весной".
   - Предчувствие лета, - усмехнулся он и вышел из дома.
   Уже давно он не ходил по городу пешком. Машина, магазины.., метро,  в
нем проносишься под  Москвой,  не  видя  ее  пейзажей.  Давно  город  не
проплывал перед ним медленно,  во  всем  своем  великолепии.  По  дороге
Сиверов купил газет: в последние месяцы не хватало времени даже  на  то,
чтобы посмотреть телевизионные новости.  Вернее,  телевизор  работал,  и
новости шли, но как назло, именно в это  время  находилось  какое-нибудь
занятие.
   "Забавно, - думал Сиверов, -  кажется,  каждый  день  происходит  так
много событий, но попробуй не  поинтересуйся  ими  несколько  недель,  и
окажется, что на самом деле, в мире практически  ничего  не  изменилось:
стоят те же проблемы, те же вопросы, на которые некому найти ответ. Одна
суета и видимость движения.
   Да, все люди идут и, глядя на них, начинаешь думать,  что  именно  их
маршруты и  составляют  путь  жизни,  ее  движение  в  пространстве,  во
времени. Но каждый, кто вышел из дому, возвращается туда, замыкая  круг.
Кто-то приехал на поезде и вернется на вокзал, кто-то выскочил в магазин
на десять минут... В конце концов,  сумма  всех  передвижений  равняется
нулю. Нет, - тут же поправил себя Глеб,  -  кто-то  попал  на  кладбище,
откуда не вернуться никак, кто-то  оставил  жену  и  ушел  к  любовнице,
кто-то навсегда покинул страну.
   Вот это и есть истинные перемены, и по большому счету  хорошо,  когда
их нет, во всяком случае, когда они сведены к минимуму. Да, бывает,  что
одно такое неверное перемещение растягивается на десятки лет, но  потом,
как любят говорить люди, справедливость  восторжествует  и  вновь  сумма
перемещений станет равной нулю. И ничего плохого в этом нет.  Революции,
войны, так называемые большие прорывы, скачки  -  от  них  нет  ни  кому
радости. Это все необратимые процессы.
   Жизнь циклична, закольцована. Когда-нибудь  умру  и  я,  но  вот  уже
родился мой сын. Недаром ноль - и есть круг, кольцо, и он  же  -  символ
бессмертия. Ноль - это не ничто, это самая сложная цифра".
   Сиверов  уже  прошел  несколько  ступенек  по  лестнице,  ведущей   в
подземный переход, как вдруг ощутил на себе чей-то взгляд. Он обернулся.
Наверху, среди снующих людей стояла молодая женщина с коляской  и  никак
не решалась въехать на крутой пандус. На нес никто не обращал  внимания,
у каждого были свои дела, никому  не  хотелось  задерживаться.  В  конце
концов, она и  сама  могла  прекрасно  спустить  коляску  по  пандусу  в
переход, если бы не боялась, что та на скользком спуске вырвется из рук.
   Сиверов развернулся  и,  извиняясь,  принялся  подниматься  навстречу
толпе.
   - Давайте я помогу, - предложил он свои услуги.
   - Только осторожнее, мне все время кажется, что коляска перевернется.
   - Если хотите, можете идти впереди и Придерживать. Согласны?
   - Да, так спокойнее.
   Женщина шла очень  медленно,  ставила  догу  на  следующую  ступеньку
осторожно, словно под ней была каменная осыпь, готовая  в  любой  момент
вздрогнуть и сползти по склону горы.
   Сиверов смотрел на круглое личико ребенка.
   "Как все-таки похожи все дети друг на друга!" - подумал он.
   Спуск  кончился,  коляска  заскользила  по  ровному   полу.   Сиверов
попробовал  посмотреть  на  мир  глазами  ребенка  и  понял,   что   тот
воспринимает его из своей  коляски  совершенно  не  так,  как  взрослые,
привыкшие ходить. Подземный переход для него - это мелькание  спрятанных
под железобетонными балками ламп и странные звуки, несущиеся со стороны.
   - Осторожнее, тут пары плит нет! - услышал  он  голос  женщины,  явно
обеспокоенной тем, что ее помощник вдруг задумался.
   - Да-да, я вижу.
   Вдвоем они выкатили коляску на улицу.
   - Вашему сколько? - спросил Глеб.
   - Три месяца. А у вас, наверное, у самого маленький ребенок?
   - Что, заметно?
   - Конечно!
   - Даже моя седина на висках не ввела вас в заблуждение...
   - Дело не в возрасте... Я по глазам вижу, есть у  человека  дети  или
нет. Спасибо вам!
   - Всего хорошего, - Глеб быстро пошел по улице, хотя, в общем-то, ему
следовало бы спуститься в переход, чтобы выйти  на  другую  сторону,  но
почему-то не хотелось показывать женщине, что он специально изменил свой
маршрут, чтобы помочь ей.
   Теперь он смотрел на город несколько под другим  углом  зрения.  Если
раньше он оценивал тротуары, мостовые, подземные переходы только с точки
зрения своей профессии, прикидывая, каким путем лучше  уйти  от  погони,
где можно пересечь квартал дворами и выбраться на улицу,  чтобы  тут  же
спуститься в  метро,  то  теперь  замечал,  где  неудобный  пандус,  где
неровный асфальт, по которому неудобно катить коляску... Раньше  на  эти
мелочи он просто не обращал внимания.
   Определенной цели в сегодняшнем путешествии у него не было. Он  решил
дойти до своей мансарды, побыть там и к вечеру вернуться домой. Вроде бы
и дела никакого, но это означало возвращение хоть  ненадолго  в  прежнюю
жизнь.
   Путь оказался неблизким, если проделывать его пешком, а не  ехать  на
машине или на метро, но тем не  менее  на  удивление  знакомым.  Ведь  и
раньше какие-то из его участков он  проходил,  а  вот  весь  целиком  на
"своих двоих" одолел впервые. Сиверов  расслабился,  зная,  что  за  ним
сейчас нет никакой слежки, ведь он обладал удивительным даром  -  выходя
из дел, не оставлять следов, сохранять инкогнито. Благодаря этому  он  и
мог позволить себе одновременно вести жизнь тайного агента ФСБ и  самого
обыкновенного рядового москвича.
   Если со стороны улицы дома сияли чистотой, подновленными фасадами, то
дворики почти не изменились по сравнению с  прошлыми  временами.  Те  же
облезлые стены, разросшиеся, не подстриженные кусты,  щербатые  бордюры,
потрескавшийся асфальт.
   Лишь стеклопакеты в половине  этажей  говорили  о  том,  что  времена
изменились и жить в России стали побогаче - во всяком случае, некоторые.
Но привычка брала свое. Сиверов скользнул взглядом  по  немногочисленным
прохожим, оказавшимся рядом с ним в этот момент во дворе. Никто  из  них
не вызвал у него подозрений: женщина с коляской, две подружки и  молодая
пара, расположившаяся на скамейке под старым кустом сирени.
   Скрипнула дверь подъезда, и на Глеба сразу же  пахнуло  сыростью.  На
свежевымытых ступеньках еще  не  просохли  темные  пятна,  слегка  пахло
хлоркой. Миновав последний этаж, Сиверов поднялся в мансарду.
   Он посмотрел на тоненький волосок,  который  приклеил  быстросохнущим
клеем к дверной коробке и к полотну. Тот был  сорван  -  значит,  кто-то
открывал дверь в его отсутствие. К тому  же,  это  было  сделано  совсем
недавно: лунка в капельке  клея,  от  который  оторвался  волосок,  была
блестящей, не успела потемнеть и запылиться.
   "Да, пожалуй, никогда не стоит  выходить  из  дома  без  оружия"",  -
подумал Сиверов.
   В кармане куртки, кроме связки ключей и пачки сигарет,  у  него  была
лишь зажигалка. Но внутри ли визитер или ушел, Сиверов пока не знал.  Он
перевел взгляд на электрощиток на стене. Уходя, он отключил все  приборы
в мансарде - это Глеб помнил. Диск медленно вращался...
   "Для компьютера берет слишком много энергии, для музыкального  центра
тоже. Но и не калорифер, - и Глеб усмехнулся,  когда  диск  вздрогнул  и
замер. - Значит, работает кофеварка, холодильник брал бы больше энергии,
а  автоматическое  включение  и  отключение  есть  только  у  этих  двух
приборов. Человек, сидящий в засаде, никогда не включит кофеварку".
   Сиверов вставил ключ в замочную скважину, повернул  его  и  шагнул  в
полумрак мансарды.
   -  Федор  Филиппович,  встречайте,  -  бросил  он  в  гулкую   тишину
необжитого помещения и захлопнул за собой дверь.
   В зале вспыхнул свет, и в коридор вышел генерал Потапчук.
   - Привет, Глеб Петрович!
   В  глазах  Потапчука  читалось  недоумение:  откуда  Глеб   знает   о
присутствии постороннего?
   Они пожали друг другу руки.
   - Я как раз кофе приготовил, точно на двоих. Честно  признаться,  уже
тебя заждался.
   Сиверов тоже недоумевал.
   Откуда, кстати, Потапчук мог знать, что он придет в  мансарду  именно
сегодня, именно сейчас? Ведь две последних недели  он  почти  безвылазно
провел дома...
   Ни один из них не стал задавать свои вопросы вслух.
   Оба были люди сообразительные, и каждый вполне мог оказаться на месте
другого.
   "Наверное, приклеивает почти невидимые глазу волоски  между  коробкой
двери и полотном, - подумал Потапчук. - А то, что тут именно  я,  понять
не сложно.
   Ключей от мансарды только два - один у Глеба, второй у  меня.  Вот  и
вся разгадка".
   Глеб же подумал:
   "Потапчук позвонил Ирине, та сказала, что я пошел  прогуляться,  буду
не скоро. Вот и захотелось генералу проверить, так  ли  хорошо  он  меня
знает. Приехал и сел ждать. Дождался. Но думал,  я  поеду,  а  не  пойду
пешком, поэтому заволновался, кофе поставил".
   Но второй вопрос не давал Потапчуку покоя:
   "Почему Глеб сразу понял, что у него в мансарде не чужой, а свой?"
   - Глеб, - начал генерал, но даже не успел добавить "Петрович".
   - В следующий раз, Федор Филиппович, -  улыбнулся  Сиверов,  -  когда
захотите сделать мне сюрприз, не включайте кофеварку. Я ее  вычислил  по
тому, как вращался диск счетчика.
   - Хитер, - усмехнулся Потапчук.  -  Всегда  найдется  пара  косвенных
улик.
   - Век живи - век учись, как говорится.
   - Кофе-то пей, зря варил, что ли?
   - Честно говоря, я н не думал,  что  увижу  тебя  сегодня,  собирался
побыть в одиночестве.
   - Намекаешь, что мне надо уйти?
   - Нет. Но  раньше  вы  редко  баловали  меня  визитами,  да  еще  без
предупреждения.
   - Ты же телефона с собой не взял, пейджер не носишь. Вот и решил, что
лучше будет, да и скорее, если я не стану мотаться по городу, разыскивая
тебя, а приеду в конечный пункт твоего назначения.
   - Как дела? Милиция больше не беспокоит? - усмехнулся Сиверов. - Или,
может,  на  службу  бумагу  прислали  о  том,  что  генерал  распивал  с
неустановленным лицом коньяк в детской беседке?
   - Нет уж, Бог миловал.
   Потапчук тянул кофе мелкими глотками - так, как другие  пьют  коньяк.
Сиверов,  не  желая  выдавать  любопытство,   исподтишка   наблюдал   за
генералом.
   "Ясно, что он пришел не просто кофе попить...
   Скорее всего, дело не очень срочное, иначе бы Федор Филиппович  сразу
завел бы о нем  разговор,  -  рассуждал  Сиверов.  -  Не  очень  важное,
поскольку глубокой озабоченности на лице Потапчука не  читается.  Глядит
он немного виновато, значит, хочет предложить что-то не очень  приятное,
скорее  всего,  ниже  моей  квалификации.  Сам  спрашивать   не   стану,
посмотрим, хватит ли у него духу уйти, не сказав о деле".
   Глеб поднялся,  подошел  к  полке,  долго  перебирал  диски.  Наконец
отыскал нужный и включил музыкальный центр.
   Потапчук, в отличие от Сиверова, серьезной музыки  не  любил,  потому
что совершенно не разбирался в ней.
   Он не делал  разницы  между  хорошим  исполнением  и  посредственным,
единственное,  что  отличало  его  в  вопросах  классической  музыки  от
дилетантов - Федор Филиппович точно  знал,  зачем  нужен  симфоническому
оркестру дирижер: ведь, по большому счету, он сам выполнял роль дирижера
в управлении, координируя деятельность  групп,  агентов,  аналитиков.  И
первую скрипку в его оркестре, конечно же, играл Слепой.
   Поэтому и отношение к Глебу Сиверову  было,  можно  сказать,  особым.
Обычно агент прибывал на встречу с генералом, а  не  наоборот,  как  это
случилось сегодня.
   - Ну, что, Глеб Петрович, первая радость уже прошла, поостыл?
   - Вы о чем?
   - О рождении сына.
   - Нет, - Глеб устроился в мягком кресле, - так не  скажешь.  Радость,
она, наверное, останется со мной на  всю  жизнь,  а  вот  обрастать  эта
радость начинает всяческими проблемами и будничными делами уже сегодня.
   - Это тоже хорошо. Одной радостью сыт не будешь.
   - Хотите честно?
   - А как же еще?
   - Я начал ощущать себя лишним, будто бы Ирина и  без  меня  прекрасно
обходится.
   - Ты о личной жизни? - усмехнулся генерал.
   - Если говорить о работе, то ваш визит, Федор Филиппович,  говорит  о
том, что без меня обойтись никак невозможно.
   - Самое странное, Глеб Петрович, что  в  том  деле,  которое  я  хочу
предложить, строго говоря, тоже можно было бы обойтись без тебя.
   - Тогда о чем разговор? Я могу посидеть спокойно и музыку послушать.
   - Ты на  хорошей  аппаратуре  компакты  слушаешь?  -  поинтересовался
Потапчук.
   - Понимаю, к  чему  вы  клоните.  Но  я  любую  мелодию  могу  и  сам
насвистеть, а если потребуется, то и сесть за рояль. Ясное  дело,  я  не
Рихтер, но кое-что сыграю.
   - Плохих пианистов в моем  управлении  мало,  посредственных  больше,
хороших - единицы. Поэтому я и пришел к тебе. Концерт устроить надо.
   Этот диалог забавлял Глеба. Сколько  времени  они  с  генералом  были
знакомы, а все предпочитали разговаривать  недомолвками,  словно  каждый
раз испытывали проницательность друг друга.
   "Есть в этом  что-то  от  семейных  шуточек,  -  подумал  Сиверов,  -
понятных только родственникам, а для чужих людей лишенных смысла".
   - В наш компьютер залезли, - выложил наконец Потапчук.
   - Однако! - присвистнул Глеб.
   Его негромкий свист прозвучал в унисон с короткой нотой скрипки.
   - Пытались проникнуть в сеть бухгалтерии ФСБ.
   - Кто?
   Потапчук нервно засмеялся:
   - Это я уже выяснил - восемнадцатилетний мальчишка.
   - Тогда в чем проблема?
   - Самое интересное то,  что  заходил  он  в  нашу  сеть  через  канал
Интернета, принадлежащий посольству Израиля в Москве.
   Глеб слушал внимательно, и генерал Потапчук уже без шуточек рассказал
ему все, что знал сам.
   - А вам не кажется, Федор Филиппович, что  вы  предлагаете  мне  роль
участкового милиционера - пойти попугать пацана, который лазает по чужим
садам и ворует яблоки?
   - Ничего себе яблоки!
   - Неспелые, что ли?
   - Глеб, такие люди, как  он,  на  дороге  не  валяются.  А  мальчишке
предстоит идти в армию, где, скорее всего,  придется  махать  лопатой  в
стройбате, - такая перспектива не радует. Талантов не так  много,  чтобы
ими  разбрасываться.  Он  сейчас,  чтобы   от   призыва   увильнуть,   в
психлечебницу слег.
   - Вы хотите в будущем взять его к себе?
   - В настоящем.
   - Предложите напрямую.
   - Сперва я должен проверить, по своей ли инициативе он залезал в  наш
сервер. Чист ли он, или же работает на кого-то другого.
   Глеб тяжело вздохнул:
   - Прикажете купить большой букет цветов и  отправиться  с  визитом  в
клинику имени Ганнушкина?
   - Нет, я предлагаю тебе  на  время  стать  пациентом  психиатрической
клиники.
   - А вам не кажется, Федор Филиппович, что это звучит для меня немного
обидно?
   - Твоя задача, - генерал говорил о действиях Глеба, как уже о  чем-то
решенном, - спровоцировать его еще раз влезть в нашу сеть.
   - Разве вы не сделали все, чтобы он не смог туда забраться?
   - Если парень согласится на спор  залезть  в  есть  ФСБ,  значит,  он
просто помешан на программировании, то есть, доморощенный  хакер,  а  не
шпион.
   - Что ж, логично. Я подумаю, Федор Филиппович.
   - Сколько?
   Генерал думал услышать, что день или два, но Глеб быстро бросил:
   - Пять минут, - прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла.
   Глядя на него со стороны можно было  подумать,  что  человек  всецело
погружен в прослушивание музыки. Прошло ровно пять минут - Потапчук  мог
бы и не засекать время по часам. Глеб открыл  сперва  один  глаз,  затем
другой и кивнул.
   - Согласен?
   - Конечно.
 
Глава 9 
 
   Глеб Сиверов вернулся домой  достаточно  поздно,  во  всяком  случае,
Ирина успела соскучиться, а приходящая няня  уже  ушла.  Квартира  сияла
чистотой,  такой  подзабытой  в  последнее   время:   когда   Быстрицкая
находилась в больнице, у Сиверова руки не доходили до уборки.
   - Это она столько сделала за один день? - изумился Глеб.
   - Я ей все говорила, хотела остановить, но  она  такая  чистюля...  -
Ирина виновато развела руками.
   - А что же тогда она будет делать завтра?
   - Сама не знаю.
   Глебу, как всегда, не хотелось заводить разговор о  том,  что  завтра
его уже не будет дома, что он исчезнет на неделю или  больше,  в  лучшем
случае, сможет звонить. И хотя дело, предложенное генералом  Потапчуком,
было таким, что Ирина вполне могла бы с ним встречаться, ему  самому  не
хотелось открывать ей  свое  местопребывание  на  ближайшее  время.  Как
сказать жене, что тебе неделю  придется  посидеть  в  дурдоме  вместе  с
самыми что ни на есть настоящими психами и людьми, пытающимися  закосить
под таковых!
   - Я рад за тебя.
   - За нас, - поправила его Ирина. - Теперь тебе  не  придется  столько
сил отдавать дому.
   - Для меня это непривычно, хотя, честно  Сказать,  оказалось  намного
легче, чем я думал.
   - Ой ли? - изумилась Быстрицкая. - Если о маленьком ты  еще  думаешь,
то обо мне, кажется, забыл окончательно.
   - У нас есть что выпить? - спросил Сиверов.
   - Кажется, да.
   - Дожили! Даже не знаем, есть у нас выпивка или нет.
   Ирина открыла холодильник и достала начатую бутылку коньяка -  в  ней
не хватало граммов сто-сто пятьдесят.
   - Ирина, у кого из нас такая дурацкая привычка  -  ставить  коньяк  в
холодильник? Он что, испортится?
   - Стереотип срабатывает. Все,  что  едят  и  пьют,  должно  стоять  в
холодильнике, несмотря на то, что коньяк нужно пить теплым. Но не  греть
же его теперь в аппарате для разогрева детских бутылочек?
   - Я сейчас в таком состоянии, Ирина, что могу выпить  и  холодный,  и
залпом, и даже плохой.
   - Из всех перечисленных тобой недостатков наш коньяк обладает  только
одним - он холодный. Но это поправимо. Я  и  сама  хочу  выпить,  только
как-то забыла за хлопотами, что спиртное существует на свете.
   - Напомни себе,  -  Сиверов  налил  холодный,  а  потому  практически
потерявший аромат коньяк в серебряные рюмки. - Я больше  люблю  пить  из
стеклянных, но в серебре быстрее нагреется.
   Они сидели друг напротив друга за кухонным столом  и  грели  в  руках
маленькие серебряные рюмочки.
   -  Только  теперь  я  понимаю,  -  произнесла  Ирина,  -  какое   это
сумасшествие.
   - Что? Решиться на рождение ребенка? Если бы  ты  знала  наперед  обо
всех трудностях, то не отважилась бы? - усмехнулся Сиверов.
   - Знала, - вздохнула Ирина, - я знала больше,  чем  ты  подозреваешь,
как-никак, второй ребенок, но считала, что у меня больше сил.
   - И все же ты счастлива?
   - Конечно. От этого счастья недолго и в дурдом попасть.  Я  только  к
обеду вспоминаю, что забыла причесаться с утра, а ты хоть бы словом  мне
напомнил!
   Будто не видишь.
   Сиверов ухмыльнулся, услышав про сумасшедший дом.
   "Знала бы она, что мне предстоит!"
   - Я завтра уезжаю по делам, - сказал он, глядя поверх Ирины,  пытаясь
точно угадать взглядом, где сходятся линии  перспективы  коридора,  если
продолжить их за стенку, отделяющую их квартиру от соседней.
   - Новость так себе, - призналась  Ирина,  -  а  я-то  надеялась,  это
случится чуть позже.
   - Мне тоже не хотелось бы попасть в дурдом, - рассмеялся Глеб.
   - Значит, туда попаду я.
   - Глупости.
   - Как посмотреть...
   Коньяк нагрелся,  серебряные  рюмочки  сошлись  с  легким  прозрачным
звоном.
   - Интересно, - сказала вдруг Ирина, - а если опустить в рюмку язык  и
сидеть долго-долго, коньяк впитается?
   - Ты извращенка, - Глеб взял ее за руку и заставил выпить  коньяк  до
дна. - А вот теперь сиди и лови кайф, чувствуй, как тебя отпускает.
   - Ну и словечки у тебя с языка слетают, Глеб, - "кайф", "отпускает".
   - Есть специфические ощущения, для  которых  требуются  специфические
слова, другими не передать их сути.
   - Есть более сильные ощущения, почему же их ты  не  называешь  с