ересованно спросил Волков. -  -
А никто, - пожал плечами Колышев. - Свалил  Шилов.  К  теплому,  как  ты
выражаешься, морю.
   А кореша бросил. Или, скажем, кореш его примочил.
   Мало ли, чего эти маньяки не поделили... И получаешься  ты  со  своим
балаганом невинно пострадавшим от гнусной клеветы,  хоть  икону  с  тебя
пиши...
   -  Красиво,  -  сказал  Волков.  -  Простенько,  но  со   вкусом.   А
доказательства?
   - Ну, - рассмеялся Колышев, - ты и спросил!
   Я же все-таки не в сельмаге работаю.  Смастерим  доказательства,  все
смастерим, не волнуйся. Ты, главное, занимайся  своим  делом  и  мне  не
мешай.
   Он докурил сигарету, посмотрел на часы и встал.
   - Без пяти семь, - сказал он, потягиваясь так, что хрустнули суставы.
- Пора, пожалуй.
   - А менты? - спросил Волков.
   - Встретим по дороге, - махнул рукой Колышев. - Откуда я знаю - может
быть, у них машина не заводится? Что же мне, целый день их дожидаться?
   В  дверь  постучали,  тихо,  словно  заранее  извиняясь,   и,   после
разрешающего  мычания  Волкова,  в  нее  просунулась  голова   давешнего
лейтенантика.
   - Учитель, - обратился он к Волкову, - наряд прибыл. Колышев едва  не
прыснул в кулак,  но  вовремя  сдержал  себя.  "Учитель..."  Этот  тебя,
дурака, научит, подумал он и встал.
   - Будешь делать то, что скажет этот человек, - указывая на  Колышева,
сказал Волков.
   Лейтенант перевел на майора  взгляд,  сразу  сделавшийся  холодным  и
профессионально, чисто по-ментовски подозрительным.
   - Ну, чего уставился, как  старая  дева  на  член?  -  нарочно  грубо
спросил Колышев. - Майор Колышев, ФСБ, - представился он,  суя  под  нос
этому  сопляку  свое  удостоверение.  Сопляк  мгновенно   погасил   свои
рентгеновские лучи и вытянулся, как гвоздь в  фуражке,  только  что  под
козырек не взял. - Сейчас поедем брать опасного преступника.  Ничему  не
удивляйся и делай как скажу тогда все будет  просто  расчудесно.  Ну,  а
завалишь дело...
   Он выразительно посмотрел на Волкова, ожидая поддержки.
   - Нельзя заваливать дело, Коленька, -  ласково  сказал  тот.  -  Надо
помочь нашим доблестным органам. Где это видано - газеты подрывать...
   На прыщеватой  мальчишеской  физиономии,  обычно  туповато-наглой,  а
сейчас исполненной почтительного внимания, мелькнуло новое  выражение  -
он понял.
   - Я готов, - уставным голосом сказал лейтенант  и  зачем-то  потрогал
висевшую на боку кобуру.

Глава 11

   Слепой  осторожно  извлек  тяжелый  пакет  из  углубления,  мимоходом
подумав, что гораздо умнее и, уж во всяком случае, полезнее для здоровья
было бы оставить все как есть и бежать отсюда без оглядки. Если человеку
что-то подбрасывают, то, надо полагать, неспроста. За теми, кто спрятал,
обычно приходят те, кто будет искать.
   Глеб усмехнулся, развязывая бечевку, которой  был  перекрещен  пакет.
Взялся за гуж - волоки  и  помалкивай.  Побежит  он...  Куда  бежать  и,
главное, от кого? Сначала нужно это выяснить, а уж потом  брать  ноги  в
руки.
   Содержимое пакета заставило его тяжело вздохнуть. Ну конечно, этого и
следовало ожидать. Если под рукой есть какой-нибудь глухонемой, недоумок
и вообще обиженный Богом, например, человек, потерявший память, мысль  о
том, чтобы сделать его козлом отпущения, напрашивается  сама  собой.  Он
словно  сам  все  это  придумал,  настолько  очевидной  и   лежащей   на
поверхности была  логика  тех,  кто  побывал  здесь  в  его  отсутствие:
беспаспортный бродяга,  маньяк,  террорист,  псих,  взорвавший  редакцию
газеты и с помощью сообщника-журналиста  попытавшийся  свалить  вину  на
членов мирной религиозной секты...
   Перед ним, аккуратно разложенные по полу, лежали пистолет ТТ, коробка
патронов  и  какой-то  тяжелый  брусок,  завернутый  в  вощеную  бумагу.
Надорвав  бумагу,  он  увидел  именно  то,  что  и  ожидал  увидеть,   -
пластиковую  взрывчатку,   похожую   на   большой   светло-серый   кусок
пластилина. Он взял брусок в руку и подбросил его на ладони,  прикидывая
на вес. Этого должно было с лихвой хватить на то, чтобы стереть  с  лица
земли котельную вместе со спрятанным в ней оружием или, на худой  конец,
вычурную псевдопагоду молитвенного дома. Правда, здесь не было ни одного
детонатора; как видно, братья поскупились, решив сэкономить, но Глеб был
уверен, что сумел бы что-нибудь придумать с  помощью  патронов,  будь  у
него время.
   К сожалению, именно времени у него не было. Он надеялся, что в запасе
у него хотя бы час, но те, кто  решал  теперь  его  судьбу,  похоже,  не
желали рисковать и давать ему  время  на  ответный  ход.  На  подъездной
дороге вдруг взревели двигатели, судя по звуку, их  было  два,  и  через
несколько секунд прямо под окном его каморки истошно завизжали тормоза.
   Глеб вскочил, сжимая в руке пистолет, даже не зная, заряжен ли он,  и
бросился к двери, но дверь с грохотом обрушилась внутрь,  едва  не  сбив
его с ног, и на пороге возник автоматчик в милицейской форме, толстый  и
неповоротливый  в  тяжелом  бронежилете,  злой,  ощеренный  и  почему-то
запыхавшийся, словно только что вырвался из рукопашного боя.
   Глеб  знал,  что  ТТ  на  таком  расстоянии  способен  пробить  любой
бронежилет, но автоматный ствол смотрел ему  прямо  в  лицо,  позади  со
звоном посыпалось оконное стекло, а за спиной у первого автоматчика  уже
маячил прыщавый недоросль в лейтенантских погонах, тоже в бронежилете, с
автоматом и с выражением туповатой наглости на  полудетской  бледноватой
ряшке, украшенной многочисленными "бутон лямур".
   -  Тихо,  -  сказал  Глеб,  не  сводя  глаз  с  указательного  пальца
автоматчика,  нервно  подрагивавшего  на  спусковом  крючке.   -   Тихо.
Спокойно. Уже все. Все, все, я сдаюсь.
   Он бросил пистолет на пол и медленно поднял руки. В поле  его  зрения
появился еще один человек, на этот раз знакомый. В его появлении здесь и
сейчас не было ничего удивительного. Глеб и не думал удивляться, но  был
огорчен: при взгляде на этого человека последняя надежда на то, что  все
как-нибудь уладится и разъяснится, печально испарилась.
   Небрежно  отодвинув  в  сторону  сначала  лейтенанта,   а   потом   и
автоматчика, в комнату вошел мужчина средних  лет  в  кожаной  куртке  и
низко надвинутой на лоб кепке, из-под которой поблескивали линзы очков в
тонкой металлической оправе. Двигаясь с  плавной,  немного  развинченной
грацией очень сильного и ловкого человека, напоминавшей грацию  крупного
хищника из семейства кошачьих,  он  небрежно  засунул  свой  пистолет  -
девятимиллиметровый "вальтер" - за отворот  кожанки  и,  обогнув  Глеба,
остановился над разложенными на полу орудиями убийства. На арестованного
он не смотрел, но Слепой чувствовал в нем настоящего профессионала и  не
сомневался, что очкарик замечает каждое его движение, даже стоя  спиной.
Каждый настоящий профессионал обладает маленьким и скромным,  но  вполне
достаточным  для  того,  чтобы  в  критический  момент   спасти   жизнь,
провидческим  даром,  и  Глеб  чувствовал  этот   дар   в   человеке   с
"вальтером"... Теперь он почувствовал его и в себе,  но  было,  пожалуй,
уже поздно.
   Человек в кожанке - тот самый, что  привозил  ночью  оружие,  которое
разгружали Аркадий и его незнакомый Глебу  подручный,  -  легко  присев,
подобрал с пола ТТ и, оттянув затвор, заглянул в патронник.
   -  Заряжен,  -  удовлетворенно  сказал  он,  свободно  роняя  руку  с
пистолетом вдоль тела,  -  Добрая  работа,  хлопцы,  -  обратился  он  к
автоматчикам.
   Глеб заметил, что автоматчиков, если  не  считать  лейтенанта,  всего
двое -  маловато  для  задержания  опасного  маньяка,  которое,  похоже,
разыгрывали  здесь  эти  ребята.  -  Большое  дело  мы  с  вами  сегодня
провернули. Мы этого типа давно ищем.
   А может, так оно и есть, подумал Глеб, откуда я знаю? Может быть, я и
в самом деле опасный маньяк, находящийся в федеральном розыске?  Ох,  не
правда это, подумал он, стоя с поднятыми руками посреди комнаты. Ох,  не
правда.
   - Ну что, красавец? - покосившись на него через плечо  и  по-прежнему
держа  пистолет  в  опущенной  руке,  сказал  штатский.  -   Вооружаемся
помаленьку? С кем воевать-то собрался? Где остальной  арсенал,  скажешь?
Или запираться будешь?
   - Зачем запираться? - сказал Глеб. - Оружие и взрывчатка в котельной,
сегодня ночью привезли.
   Штатский слегка подпрыгнул, совсем незаметно, но Глеб  ждал  этого  и
широко улыбнулся, давая  человеку  в  кепке  понять,  что  все  видел  и
правильно оценил.
   - Тем лучше, - сказал тот, мгновенно придя в себя. - Баба  с  воза  -
коню легче.
   Он задумчиво почесал переносицу стволом пистолета  и  вдруг  легко  и
небрежно, вроде бы вовсе не  целясь,  выстрелил  в  стоявшего  у  порога
автоматчика.
   Пуля впилась в лоб сержанта над левым глазом и, выйдя через  затылок,
сорвала фуражку. На сероватой штукатурке  позади  автоматчика  появилось
огромное красное пятно, и он, не издав ни звука, повалился на пол, гремя
амуницией,  судорожно  перебрал  ногами  в  высоких,  плохо   вычищенных
ботинках и замер, вытянувшись, как палка. Лейтенант,  стоявший  рядом  с
автоматчиком,  вздрогнул  от  неожиданности  и  медленно  вытер  тыльной
стороной  левой  ладони  красные  брызги  со  щеки.  Правая   его   рука
по-прежнему сжимала рукоять автомата, наведенного Глебу  в  живот.  Глеб
сделал неопределенное,  почти  незаметное  движение,  и  ствол  автомата
немедленно среагировал, шевельнувшись и поднявшись чуть выше.
   На своего убитого подчиненного лейтенант  только  мельком  покосился,
полностью сосредоточив свое внимание на Слепом.
   Между тем штатский не терял времени даром.
   Первый  автоматчик  еще  только  начинал  падать,  медленно,  как   в
замедленной съемке, закидываясь назад, а он все  так  же  легко,  словно
играя в какую-то свою  жутковатую  игру  с  понятными  лишь  ему  одному
правилами, изящным танцевальным движением развернулся к окну и выстрелил
во второго автоматчика, пялившего на него удивленные глаза.  Он  немного
поторопился. Напрасно, потому что это был не озверевший, битый-перебитый
московский  омоновец,  а  обыкновенный  крапивинский  мент,   совершенно
неготовый к такому обороту событий. Пуля ударила в бронежилет,  в  самый
его верх, чуть пониже горла.
   Остроконечная пуля пробила жилет,  отшвырнув  сержанта  от  окна,  но
штатский,  видимо,  заметил  свою  ошибку  даже  раньше,  чем  она  была
допущена, и сразу же выстрелил еще раз,  так  что  вторая  пуля  ударила
сержанта под запрокинутый подбородок.
   Глеб невольно залюбовался тем, как легко и непринужденно все это было
проделано. Человек  в  кепке  был  настоящим  профессионалом.  Последняя
гильза, позвякивая, еще катилась по неровному полу, а широкий, как жерло
вулкана, зрачок  пистолетного  дула  уже  смотрел  прямо  в  лоб  Федору
Бесфамильному.
   - Не получится, - сказал Слепой устами истопника Бесфамильного, и сам
поразился той спокойной уверенности, с которой прозвучали эти  слова.  -
Нужно хотя бы сменить пистолет.
   - Ого, - сказал штатский, немного опуская оружие. - Грамотный.
   - Можно подумать, ты придумал что-то  новое,  -  презрительно  сказал
Глеб,  глядя  мимо  пистолета  в  лицо  штатскому.  -  Грубо  работаешь,
приятель.
   -  Зато  эффективно,  -  сказал  человек  в  кепке,   ставя   ТТ   на
предохранитель и убирая его в карман куртки.
   Вот сейчас он вынет свой "вальтер", подумал Глеб, и моя память так  и
не успеет вернуться ко мне до конца. Стреляет этот парень,  как  бог,  и
моя смерть наверняка входит в его планы. Террорист при задержании оказал
сопротивление, убив двух сотрудников милиции, и был убит  на  месте.  ТТ
найдут в моей руке, а этот прыщавый лейтенантик,  похоже,  действует  со
штатским заодно. Хотя на месте штатского я бы непременно убрал и его, не
сейчас, а попозже. Да так оно, наверное, и будет.
   Черта с два, подумал он, не стал бы я его убивать.
   Я бы просто сделал все сам, без помощников и без  свидетелей.  Уж  не
знаю, чем я раньше занимался, но что дел белыми нитками  не  шил  -  это
точно.
   Человек в кепке полез за отворот куртки. Чувствуя,  как  стремительно
уходит время, Глеб измерял глазами расстояния: от  себя  до  человека  в
кепке, от него до окна и от окна до лейтенанта с автоматом.
   Самая большая из этих величин не превышала полутора метров, а человек
в кепке был профессионалом.
   Лейтенант профессионалом не был, но в руках он держал автомат, а  это
был как раз тот случай, когда количество выпущенных пуль с успехом могло
заменить  быстроту  реакции  и   точность   прицеливания.   Да   и   как
промахнешься, стреляя почти в упор по пытающейся  протиснуться  в  узкое
окно фигуре...
   Прыщавый мальчишка в лейтенантских погонах,  заметив  жест  очкарика,
вдруг весь как-то подобрался, ощерился и начал медленно и очень  плавно,
словно переливаясь из одной формы в другую, менять  позу:  по  истечении
нескольких показавшихся Глебу очень долгими мгновений ему стало понятно,
что собирается сделать лейтенант, неясно  было  только,  зачем  ему  это
понадобилось.  Слепой  стоял  неподвижно,  продолжая  смотреть  в   лицо
штатскому и следя за лейтенантом только краем глаза, но  профессионал  в
кожаной кепке, как и положено профессионалу, что-то почувствовал: не  то
заметил боковым зрением шевельнувшуюся на полу тень, не то ощутил слабое
дуновение потревоженного движением  лейтенанта  воздуха,  не  то  просто
уловил вдруг сгустившуюся в  душном  воздухе  каморки  угрозу  неведомым
материалистической науке шестым чувством профессионального убийцы, но он
вдруг начал оборачиваться, лихорадочно дергая зацепившийся за  что-то  в
недрах куртки пистолет, и тогда лейтенант со всего  размаха  обрушил  на
его  голову  приклад  занесенного  под  самый  потолок  бывшего   чулана
автомата. Удар пришелся вскользь, чуть выше виска,  кепка  свалилась  на
пол, очкарика качнуло, но он устоял на ногах и нанес  молниеносный,  без
замаха, сокрушительный удар левой  в  челюсть,  от  которого  лейтенант,
коротко заорав, влип в стену немного левее двери.
   Решительно ничего не понимающий Глеб прыгнул вперед, давая волю телу,
которое, в  отличие  от  мозга,  прекрасно  помнило  все  до  мельчайших
подробностей. Тело не стало артачиться и с  готовностью  приняло  рычаги
управления: в воздухе  мелькнул  неизвестно  когда  подхваченный  Глебом
тяжелый больничный табурет, с треском  опустился  на  затылок  очкастого
профессионала, развалившись от удара на части, руку до плеча прострелило
неожиданной болью, но Глеб  не  остановился  на  достигнутом  и  добавил
ребром ладони по шее, послав профессионала головой вперед  в  угол,  где
тот и затих, не то потеряв сознание, не то вообще отдав Богу душу, если,
конечно, у него было что отдавать.
   Все это напоминало пьяный бред или одну из тех военных игр, в которые
иногда играют мальчишки.
   В этих играх всегда находится какой-нибудь  ушлый  пацан,  который  в
самый драматический момент вдруг перебегает к противнику с воплем: "Я за
вас!", и не потому, что  противник  более  многочислен  или  имеет  ярко
выраженное позиционное превосходство, а просто  потому,  что  такой  ход
кажется ему ужасно хитроумным, неожиданным и вообще "взрослым".
   Поведение лейтенанта не поддавалось объяснению, но Глебу было плевать
и на объяснения, и на самого  лейтенанта,  который  полусидя  отдыхал  у
стены с открытым ртом и со свежей ссадиной на подбородке. Он подхватил с
пола выпавший из рук лейтенанта автомат  и  метнулся  в  дверной  проем,
сразу же со всего маху налетев на что-то большое и непоколебимо твердое,
упершееся ему в живот железным пальцем автоматного ствола.
   - Тихо, Федя, - сказал Аркадий. - Дернешься - убью. Брось автомат.
   - Понял, - сказал Слепой, бросил автомат и, двумя быстрыми движениями
разоружив Аркадия, расчистил себе дорогу, вышибив  коренастого  сменщика
из тамбура, как пробку из бутылки.
   Аркадий тяжело плюхнулся спиной в пыль,  глядя  на  Глеба  ничего  не
понимающими глазами. Слепой наклонился, чтобы снова  подобрать  автомат,
уже прикидывая, какую из двух стоявших под окном машин ему лучше  угнать
- знакомую потрепанную "шестерку" или милицейский УАЗ, но его  остановил
сухой щелчок взводимого курка и спокойный женский голос:
   - Не двигайся, дружок.
   Не разгибаясь, он повернул голову и увидел  справа  от  себя  старшую
медсестру Марию Андреевну, с которой расстался меньше часа назад. На ней
был тот же  белый  халат,  те  же  стройные  ноги,  удлиненные  высокими
каблуками, выглядывали из-под белоснежного подола, а вот  лица  было  не
узнать:  оно  словно  помолодело  на   добрых   десять   лет,   морщинки
разгладились,  губы  раздвинулись,  обнажая   гладкие   белые   зубы   в
напряженном оскале, а еще час назад такие усталые и всепонимающие  глаза
сейчас,  казалось,  готовы  были  начать  метать  молнии.   Она   стояла
вполоборота,  как  на  стрельбище,  и,  как  на  стрельбище,  держала  в
вытянутой руке старенький безотказный "наган". Глеб заметил, что рука  у
нее ни капельки не дрожит, и медленно выпрямился.
   - Ну вот, - сказал он, криво улыбнувшись. - А я-то  думал,  что  мы-,
как это?., друзья.
   Позади него нестерпимо громко хлестнул одиночный выстрел из автомата.
Деревянные стены сглотнули звук, и  через  пару  секунд  из  пристройки,
отодвинув Глеба с дороги и заметно качаясь, выбрался  лейтенант.  В  его
опущенной руке еще дымился укороченный автомат Калашникова.
   - Порядок, - сказал он, трудно сглатывая и тяжело поматывая  головой,
как усталая лошадь, отгоняющая мух. - Увозите его отсюда.
   Глеб напрягся, собираясь схватить лейтенанта, швырнуть его  навстречу
выстрелу Марии и дать тягу, но тут успевший подняться  на  ноги  Аркадий
шагнул к нему слева и ткнул в шею хищно загнутыми, как жало  насекомого,
контактами электрошокера.

***

   И снова шел снег: сверху вниз, наискосок, то  свиваясь  в  призрачные
белые смерчи, то со страшной скоростью несясь почти  параллельно  земле,
сек лицо холодными мокрыми плетями, залеплял глаза, мешал дышать,  мешал
разглядеть лицо  того,  кто  стоял  напротив,  пригнувшийся,  готовый  к
прыжку, но ткань сна на этот раз была непрочной, как старое,  обветшалое
кружево,  она  поминутно  рвалась  и  расползалась  в  стороны,  впуская
приглушенный  свет  и  голоса,  звучавшие  раздражающе  тихо,  на  грани
слышимости.
   Это было очень неприятно: голоса мешали сосредоточиться, отвлекали от
той темной фигуры, что стояла в двух шагах от него, готовясь ударить,  и
в то же время были слишком тихими, чтобы  можно  было  разобрать  слова.
Приходилось выбирать, и после недолгого колебания он выбрал  голоса:  от
сна про снег он ничего хорошего не ждал.
   Он пришел в себя, но остался лежать с закрытыми глазами, еще не успев
понять, почему поступает имен-. но так, но  уверенный  в  том,  что  это
единственно верное решение.  Поверхность,  на  которой  он  лежал,  была
какой-то странной: мягкая, ворсистая, она одновременно  была  плоской  и
твердой, как камень. Постепенно до него дошло, что он лежит на  покрытом
каким-то  очень  пушистым  ковром  полу,  вытянувшись  во  всю  длину  и
прижавшись к ковру правой щекой.
   Когда преследовавший его кошмар окончательно  рассеялся,  вытекая  из
тела холодными струйками и впитываясь в пушистый ковер, голоса зазвучали
четче. Говорили двое - мужчина и женщина, и некоторое время  Глеб  ломал
голову над тем, почему  женский  голос  кажется  ему  таким  знакомым  и
незнакомым одновременно. Он с трудом подавил  в  себе  желание  потрясти
головой и открыть  глаза  и  остался  лежать  неподвижно  -  теперь  уже
совершенно сознательно, припомнив обстоятельства,  предшествовавшие  его
пробуждению на этом ковре.
   "Да, - подумал он, - ну и каша. И я в нее вляпался  обеими  ногами...
Бежать надо было, вот что.
   Сразу рвать когти, как только  нашел  этот  чертов  пакет..,  и  даже
раньше, как только подсмотрел те похороны