овязкой  на  глазах
лежал на  полу  в  микроавтобусе,  мчавшемся  по  Волоколамскому  шоссе.
Микроавтобус едва поспевал за "мерседесом" Савельева. Глеб добился того,
чего хотел.  Он  специально  "засветился",  зная,  что  сейчас  за  ними
внимательно следят люди Поливанова.
   Другого пути у Глеба не было, ведь только через  Савельева  и  он,  и
сотрудники ФСК смогут выйти на лабораторию по производству наркотиков.
   Глеб  спокойно  лежал,  пытаясь  прикинуть,  сколько  километров  уже
намотал спидометр микроавтобуса и куда примерно они едут.  Но,  лежа  на
полу автомобиля с завязанными глазами, ориентироваться было тяжело.
   Наконец, под колесами зашуршал гравий. Автомобиль  сбросил  скорость,
сворачивая с трассы.

***

   Глеба так и вытащили из машины со связанными руками,  с  повязкой  на
глазах. А через пять минут провели вниз по  каким-то  ступеням  и  сняли
повязку.  Яркий  слепящий  свет  ударил  по  глазам,   Глеб   болезненно
поморщился и механически попытался заслонить глаза ладонью. Но руки были
связаны,  веревка  еще  сильнее  врезалась  в  запястья.  Глеб  негромко
чертыхнулся.
   - Сейчас с тобой шеф будет разговаривать, -  буркнул  низким  голосом
дюжий охранник и стал привязывать Глеба к креслу.
   Справившись с  этим  делом,  охранник  отошел  к  кирпичной  стене  и
удовлетворенно хмыкнул, глядя на Сиверова.
   - Вот так и сиди. Не вздумай дергаться. Я стреляю без промаха.
   "Я  тоже",  -  подумал  Глеб,  жалея,  что   сейчас   он   не   может
продемонстрировать свое умение.
   Правда, с этим охранником Глеб справился бы и не прибегая  к  оружию,
он убил бы его с двух ударов, сломав  ему  позвоночник  -  так,  как  он
поступил уже с одним из  людей  Савельева.  Но  вряд  ли  кто-нибудь  из
противников догадывается об этом,  иначе  с  ним  обращались  бы  совсем
по-другому.
   Глеб уже понял, что находится в подвале. Но ему даже и  в  голову  не
могло прийти, что это тот самый подвал, где были зверски  замучены  трое
сотрудников  регионального  управления  по   борьбе   с   организованной
преступностью.
   Так что и у Глеба, и у его врагов имелись свои секреты, которые никто
пока не спешил выдавать.
   Скрипнула дверь, послышались тяжелые шаги.
   Невысокий лысый толстяк в роскошном светлом плаще остановился в  трех
шагах от Глеба.
   - Ну, что скажешь, приятель? - глядя Глебу в глаза, ехидно  улыбаясь,
спросил он.
   - Я вас знаю, -  не  отводя  взгляда  от  выпуклых  глазок  толстяка,
ответил Глеб.
   - Ах, знаешь? Что ж, очень приятно. А вот я  тебя  не  знаю  и  хочу,
чтобы ты представился.
   - Как я могу представиться связанным?
   - А ничего, язык у тебя  свободен,  так  что  можешь  говорить.  А  я
послушаю.
   Толстяк взглянул на охранника. Тот кивнул и  быстро  покинул  подвал.
Отставной полковник КГБ Владимир Владиславович Савельев взял  в  дальнем
углу подвала табуретку, поставил напротив Глеба,  уселся,  откинул  полы
плаща и хлопнул себя по колену. Затем засмеялся.
   Это был тот специфический смех, которого так боялись люди  Савельева.
Они знали, что когда отставной  полковник  начинает  вот  так  истерично
хохотать - кому-то очень не  поздоровится,  ведь  на  расправу  Владимир
Владиславович Савельев был скор и крут.
   - Так, кто ты такой? И кто тебе приказал следить за мной?
   - Я Федор Молчанов.
   - Ах, Федор Молчанов? А может,  ты  Иван  Петров  или  Петр  Сидоров?
Документов-то у тебя никаких не нашли, приятель. Хотя и  документы  твои
могли быть выправленными на любое вымышленное имя. Я же  знаю,  как  это
делается.
   - Нет, я Федор Молчанов, - твердо произнес Глеб.
   - Ну что ж, Федор, памятник на твоей могиле я ставить  не  собираюсь,
так что, если хочешь, будь Федором Молчановым. А разговор  у  нас  будет
серьезный. Кто тебя послал?
   - Никто, -  тряхнув  головой,  словно  отбрасывая  навязчивые  мысли,
ответил Глеб, - я сам решился на этот отчаянный шаг.
   - Ах, отчаянный шаг... -  вновь  хлопнул  себя  ладонями  по  коленям
Владимир Владиславович Савельев.
   Бриллиант в перстне на его пальце сверкнул и тут  же  погас.  И  Глеб
подумал, какую хорошую он сделал фотографию.
   - Так ты говоришь, сам решил за мной следить? Тогда встает  следующий
вопрос: зачем?
   - Я хочу вернуть свои деньги.
   - Свои деньги? А ты что, мне одалживал  или  давал  под  проценты?  Я
тебя, Федор Молчанов, вообще впервые вижу. А деньги привык  зарабатывать
сам и ростовщичеством не занимаюсь.
   - Я понимаю, - вновь тряхнул головой Глеб, - но дело здесь вот в чем,
Владимир Владиславович...
   - Ты даже знаешь мои имя и отчество?
   - Конечно, знаю.
   - Откуда? Кто сказал? - Савельев вскочил со своего места.
   Табурет качнулся и загрохотал,  эхо  гулко  рассыпалось  под  низкими
сводами огромного подвала.
   - Знаю от Прищепова.
   -  А  кто  такой  Прищепов?  -  хитро  прищурив  глазки,  осведомился
отставной полковник КГБ.
   - Ну, как же, - пытаясь прикинуться  простачком,  заговорил  Глеб,  -
ведь Альберт Николаевич сказал, что мои деньги пойдут в дело, что у него
с вами надежные отношения.
   - Он тебе так и сказал?
   - Да-да, -  усердно  закивал  Глеб,  другой  возможности  еще  как-то
убедительно показать, что он говорит правду, у него не было.
   - Значит, Прищепов рассказал тебе обо мне, а сам он  сейчас  мертвый,
лежит  в  одном  из  московских  моргов.  Его  уже,  наверное,  вскрыли,
выпотрошили, зашили... - неторопливо  прохаживаясь  от  стены  к  стене,
задумчиво говорил Владимир Владиславович Савельев. - А вопрос  знаешь  в
чем, Федор Молчанов?
   - В чем?
   - А вопрос в том, кто замолил Прищепова.  И  у  меня  есть  серьезные
подозрения, что это дело твоих рук.
   - Да что вы, Владимир Владиславович! Я никогда!
   Я ж ему отдал деньги.
   - Много денег? - уже с интересом взглянул на Глеба Савельев.
   - Много. Все.
   - А все - это сколько?  Я  люблю,  когда  называют  цифры,  я  вообще
неравнодушен к математике... Ты лучше рассказывай обо  всем  честно,  не
стараясь соврать.
   У меня не так много времени, чтобы беседы с тобой беседовать.
   -  Прищепов  сказал,  что  вложит  мои  деньги   в   очень   выгодное
предприятие.
   - Так и сказал? - вновь хохотнул Владимир Владиславович.
   - Да, именно так. И он еще сказал, что вы,  его  партнер,  и  партнер
очень надежный, давний.
   - Ну что ж, к сожалению, невозможно уже спросить  у  этого  придурка,
правду ли ты говоришь, Федор Молчанов.
   - Правду, правду!
   - А вот мне кажется, что ты врешь, что ты, скорее всего, из ФСК.
   - Я из ФСК?! Да что вы!
   - Тогда откуда?
   - Бизнесмен из Питера.
   - Из Питера?
   - Да, из Питера. Я живу на Васильевском острове.
   - Может ты и жил там, но больше ты туда никогда не вернешься, судя по
нашему разговору. Так сколько денег ты отдал Прищепову?
   - Полмиллиона долларов.
   - Ого! - патетично воскликнул Савельев. - Целых полмиллиона! А где ты
их взял?
   - Заработал.
   - И это все, что ты заработал?
   - Да, - сказал Глеб, опуская голову.
   - Наверное, праведными трудами, наверное, в поте лица...
   - Это все, что я заработал за три года.
   - Не густо, - пожал круглыми плечами Савельев.
   - Но это все, что у меня было.
   Савельев прекрасно понимал, что человек, сидящий перед ним, связанный
и беспомощный, нагло  врет.  Но  Савельеву  хотелось  подразнить  своего
пленника, сделав вид, что искренне верит всем его рассказам.
   - Вот незадача получилась... Я об этих деньгах ничего не слышал  и  в
глаза никогда их не видел. Может, он их унес  с  собой?  Может,  закопал
где-нибудь? Деньги-то действительно немалые.
   - Мне ничего не надо, ничего. Я только хочу получить их назад.
   - Ну что же, может быть, и получишь, если будешь говорить правду.
   - Так я и говорю правду, чистую правду.
   - Может быть, ты даже сам в это веришь? А вот я не поверил ни  одному
твоему слову и думаю,  что  именно  ты  замочил  Альберта  Прищепова.  И
знаешь, даже думаю, что  правильно  сделал.  И  жду  я  от  тебя,  Федор
Молчанов, только одного - что ты расскажешь правду.
   Ведь тебе нет никакого смысла таиться, иначе из  этого  подвала  тебе
живым не выбраться никогда, -  взглянув  на  крюк  в  потолке,  произнес
отставной полковник КГБ и хлопнул  в  ладоши  На  этот  звук  в  подвале
моментально появился один из охранников, явно истосковавшийся по работе.
   - Что, Владимир Владиславович?
   - Вот этот молодой человек совсем не желает говорить правду, а, глядя
мне в глаза, нагло врет.
   - Что с ним делать?
   - Для начала по-своему поговори с ним минут пятнадцать, а я пройдусь,
подышу воздухом, а затем продолжу беседу.
   Владимир  Владиславович  Савельев  преспокойно  развернулся   и,   не
торопясь, на своих коротких ножках принялся преодолевать одну  ступеньку
за другой.
   Вскоре с визгом и скрежетом закрылась дверь, и в  подвале  воцарилась
тишина, в  которой  Глеб  расслышал,  как  охранник  тяжело  вздохнул  и
хрустнул суставами пальцев. Глеб догадался, что сейчас будет.
   Охранник как-то весь подобрался, расставил пошире ноги и посмотрел на
Глеба так злобно, словно тот был его заклятым врагом.
   - Почему ты не хочешь говорить правду?
   - Я все сказал... - прошептал Глеб.
   - А вот Владимир Владиславович так не  думает.  А  он  думает  всегда
правильно.
   Охранник резко  выдохнул,  и  его  волосатый  кулак  удалил  Глеба  в
челюсть.  Глеб  вместе  с  креслом  рухнул  на  бетонный  пол   и   стал
отплевываться кровью, соленой и густой.
   А охранник заложил руки за спину, обошел беспомощно  лежащего  Глеба,
пару раз ткнул его башмаком под ребра, но не сильно,  лишь  напоминая  о
своем присутствии.
   - Так ты будешь говорить или нет?
   - Пошел к черту! - выкрикнул Глеб, сплевывая кровь.
   - Значит, не хочешь говорить? Ну что ж, ты сам выбрал, - и  охранник,
схватив Глеба за волосы, поднял его вместе со стулом, а затем, отойдя на
два шага, изогнулся, пружинисто подпрыгнул и ударил ногой в шею.
   Если бы Глеб не подставил плечо и  чуть-чуть  не  пригнулся,  то  его
голова могла бы отлететь к стене. А так подошва,  скользнув  по  куртке,
только ободрала шею.
   Но охранник сразу же, развернувшись  на  одной  ноге,  ударил  ребром
ладони Глеба по ключице.
   - Ты учти, гад, это только разминка! - зарычал  охранник,  его  глаза
налились кровью, а щеки судорожно задергались.
   И  он  с  остервенением  набросился  на  Глеба  -  так  голодный  пес
набрасывается на кость.
   Глеб потерял сознание и очнулся уже тогда, когда на  него  из  шланга
лили холодную воду. Он открыл глаза.
   Красные и синие круги проплывали перед ним,  ему  показалось,  что  у
стены стоит не один охранник, а целая дюжина.
   - Так ты будешь говорить? - где-то прямо у самого уха послышался злой
окрик. - Будешь.., будешь... будешь...
   От звука голоса Глеб содрогнулся. У него  было  такое  ощущение,  что
молотком колотят по темечку. Его уже давно так сильно не  били,  и  Глеб
понимал, что они не остановятся - независимо от того, скажет  он  правду
или будет молчать.
   "Сколько уже прошло  времени?  -  подумал  Глеб.  -  Почему  не  идет
Савельев? Ведь его приход будет передышкой, которая позволит собраться с
силами, сосредоточиться".
   Наконец-то заскрежетала  дверь,  и  Владимир  Владиславович  Савельев
спустился в подвал. Держа руки в  карманах  своего  роскошного  светлого
плаща, он подошел к Глебу и внимательно его осмотрел.
   - Ну, что ты надумал, Федор Молчанов? Или как там тебя?
   - Я не Федор Молчанов.
   - А кто ты?
   - Я Глеб Сиверов.
   - Глеб Сиверов? Это уже интересно. Но для меня это не имеет  никакого
значения - Молчанов ты, Сиверов, или Югов. Кто тебя послал? Чье  задание
ты выполняешь?
   - Полковника Поливанова, - ответил Глеб. - Если вы меня развяжете,  я
все расскажу.
   - Развязывать тебя никто не будет.
   Савельев улыбнулся. И  его  улыбка,  а  скорее,  выражение  глаз,  не
предвещало добра. Глеб прекрасно понял, мгновенно сообразил, что  пощады
ждать не стоит и что в  данной  ситуации  его  не  спасет  самая  святая
правда.
   Ведь он абсолютно не нужен  Савельеву  О  том,  что  люди  полковника
Поливанова упустили машину Савельева, Глеб, конечно же, не знал. Он  все
еще рассчитывал на поддержку Поливанова, надеялся, что будет спасен.  Но
надеяться ему уже было не на кого.
   - Знаешь, Сиверов-Молчанов,  -  заложив  руки  за  спину  и  медленно
прохаживаясь на  коротких  ножках,  пробормотал  Владимир  Владиславович
Савельев, - в общем, ты можешь ничего мне не рассказывать, давай лучше я
тебе кое-что расскажу и кое с чем ознакомлю.
   Думаю, именно это тебя так сильно интересует,  что  ты  даже  рискнул
собственной головой.
   Глеб прищурил глаза и почувствовал острую боль в правом виске.
   - Тебя немножко побили, но Бог даст и ты отойдешь. Надеюсь,  тебе  не
привыкать к подобным процедурам.  Так,  что  послушай  меня  -  человека
старого и опытного. Все, о чем ты мне можешь рассказать, я  знаю  и  без
тебя. Знаю я полковника Поливанова, знаю и тех, кто  стоит  над  ним.  В
общем, они меня не интересуют. А вот  тебя  интересуют  наркотики.  Тебя
очень интересует то, как они  производятся,  где  производятся  и  каким
образом транспортируются за границу. Правильно я говорю?
   Глебу от подобной откровенности отставного  полковника  стало  не  по
себе. Он почувствовал, как сердце сжалось,  а  в  висках  застучало.  По
спине вдоль позвоночника побежали холодные струйки пота.
   Глеб напряг мышцы. Веревка, которой он был связан,  немного  ослабла,
но завязывал ее явно профессионал, и освободить руки Глеб не смог.
   - Ты не дергайся, - как-то спокойно, по-отечески, как добрый  учитель
к нерадивому ученику, обратился к Глебу  Савельев.  -  Не  дергайся,  не
трать силы. Ты все сейчас узнаешь, я тебе все расскажу, без утайки,  как
на духу, словно бы ты священник, а я пришел к тебе на исповедь.  В  Бога
ты, между прочим, веришь?
   Глеб пожал плечами.
   - Веришь, веришь, по глазам вижу. Когда хреново - все верят в Бога. А
тебе сейчас очень хреново. Но убивать я тебя не буду, и мои люди убивать
тебя не будут. И если Богу угодно, ты останешься в живых. А если  нет  -
тебя не станет на этой грешной земле.
   Отставной полковник подошел совсем близко к Глебу и принялся буравить
его взглядом. А на толстых губах то  исчезала,  то  появлялась  страшная
улыбка.
   Затем Савельев резко обернулся к охраннику, который  с  отсутствующим
видом прислонившись к стене, курил и пускал кольца.
   - А ну пошел отсюда! - как псу скомандовал Савельев, охранник  бросил
сигарету на пол, растоптал ее и быстро покинул подвал.
   - Вот сейчас мы одни, и я могу говорить откровенно. Да,  я  занимаюсь
производством наркотиков, но главный не я. Есть люди, которые стоят надо
мной. Ты их, конечно же, не  знаешь.  Кое-кого  из  них  не  знаю  и  я.
Надеюсь, ты понимаешь, что я, Владимир Владиславович  Савельев,  человек
не последний, но и не самый важный во всем этом деле. Хотя без меня  оно
давным-давно провалилось бы в тартарары, разлетелось в  пух  и  прах.  А
все,  кто  занимается  наркотиками,  давным-давно  лишились   бы   своих
должностей, званий и сидели сейчас по тюрьмам. Думаю,  что  вряд  ли  бы
кому  удалось  благополучно  выкрутиться.  Может,  кое-кто  и  успел  бы
смыться, но сомневаюсь, ведь в ФСК и ФСБ тоже не болваны сидят и тоже не
задаром едят хлеб. Правда, без масла, а тем более без икры. Но работники
там толковые, головастые. А если я так говорю, то именно так оно и  было
бы на самом деле. Так  вот,  послушай,  что  я  тебе  расскажу.  В  моей
квартире на Кутузовском, в черном сейфе, лежит папка с документами. Там,
в этой папке, внятно изложена вся схема. Там фамилии,  адреса,  суммы  и
числа. Там даже есть кое-какие номера счетов в зарубежных банках. И если
поехать, например, в Цюрих или на Кипр, то можно эти деньги снять. Суммы
немалые, с четырьмя и пятью нулями. Так что можешь сообразить...
   Глеб Сиверов смотрел на этого странного уверенного в себе человека  и
никак не мог взять в толк, с чего это  он  так  разоткровенничался.  Что
побуждает этого осторожного, хитрого как лиса преступника быть предельно
откровенным и вот  так  запросто,  не  моргнув  глазом,  выдавать  своих
партнеров и своих покровителей?
   А Савельев, расхаживая по подвалу, продолжал называть одну фамилию за
другой.
   - ..все  эти  люди  сидят  высоко.  Они  защищены  властью,  защищены
депутатскими мандатами, и взять их будет нелегко. Но компромата  на  них
достаточно. И если ты сможешь им воспользоваться, то,  вполне  возможно,
получишь  какой-нибудь  новый  орден,  может  быть,   даже   от   самого
Президента.  А  если  Президент  будет  в  отпуске  или  болен,  то   от
кого-нибудь из его приближенных. Так что слушай и запоминай...
   И вновь зазвучали фамилии, даты и суммы.
   Полковник  Савельев  говорил  уверенно,  без  запинки,  словно  читал
написанный текст.
   "Ну   и   память!   -   восхищенно    подумал    Глеб,    глядя    на
глянцево-поблескивающий затылок Савельева, на его округлые  плечи  и  на
руки с короткими пальцами. - Ну и память! Будто он не бывший  полковник,
а опытный бухгалтер".
   - Ты не удивляйся, что я так хорошо все это помню. Я  с  этого  живу.
Эта информация меня защищает, вернее, защищала. А теперь  я  понял,  что
меня решили сдать, что вообще все это дело решили сдать. Не  знаю,  кому
оно не выгодно, да и разбираться в этом не хочу.
   Надоело все. Через пару дней, а может даже, пару часов меня здесь  не
будет. Как мне стало известно,  на  меня  напустили  какого-то  Слепого,
говорят, суперагент из ФСК, говорят, что он  нигде  не  засвечен.  Может
быть, Слепой - это ты? Может быть, это твоя кличка? Мне уже  все  равно.
Все  мои  дела  сделаны,  осталось  только  вернуть  долги.  И  вот  эта
информация, с которой я тебя познакомил и которой ты сейчас владеешь,  и
есть мой долг. Надеюсь, я его верну.
   Последняя фраза полковника Савельева прозвучала вопросительно.
   - Да, - сказал Глеб каким-то одеревеневшим голосом.
   - Тебя сейчас запрут  в  камере,  а  дня  через  два  или  через  три
выпустят. И тогда с этой информацией ты можешь делать вес,  что  угодно.
Меня здесь не будет. Так что поступай  по  собственному  усмотрению.  Но
надеюсь, обо всем, что с тобой произошло, ты доложишь начальству.
   Глеб прекрасно понимал, что сейчас  он  ничего  не  может  предложить
этому умному и хитрому человеку, что его переиграли по  всем  статьям  и
что он вляпался в неприятности по самые уши. Возможно,  он  останется  в
живых,  но  полковник  Савельев   уйдет,   уйдет   навсегда,   исчезнет,
растворится, превратится в ничто, в воздух, станет невидимым.
   "Да-да, я правильно все просчитал", - мысленно похвалил себя Владимир
Владиславович Савельев, сунул руки в  карман  плаща,  вытащил  роскошный
портсигар, извлек из него сигарету, постучал ею о золотую крышку -  так,
словно бы в  его  толстых  пальцах  была  не  американская  сигарета,  а
ленинградский "Беломор", зачем-то осмотрел ее со  всех  сторон,  щелкнул
зажигалкой и почти минуту вглядывался  в  дрожащий  огонек,  не  поднося
зажигалку к  сигарете.  Затем  вздохнул,  прикурил,  жадно  затянулся  и
посмотрел на избитое лицо Глеба.
   - Тебя немного изуродовали, но ты уж прости меня  и  не  обижайся  на
моих людей. Они в общем-то болваны, самые обыкновенные пешки, которые  я
передвигаю по доске. И главное, я  знаю,  что  ни  одна  из  этих  пешек
никогда не сможет стать ферзем. Все они погибнут в разменах,  разборках,
в общем, в игре больших фигур. А вот  я  не  такой  болван,  и  я  стану
ферзем. Надеюсь, ты хоть в это веришь?
   Глеб в ответ утвердительно кивнул.
   - Вот и хорошо, что хоть кто-то верит. Я тебя не считаю сейчас  своим
врагом, потому что враг может причинить вред, а ты  для  меня  абсолютно
безопасен, безвреден, как букашка, как вот этот паук, - Савельев  носком
ботинка указал на маленького