гать,  но
вместо этого он невесело улыбнулся.
   - Ну что ж, Наталья, - позвал он меня, -  что  сделано,  то  сделано.
Прошлого не вернешь. И если какому-то идиоту  захотелось  выбросить  мои
деньги, то я готов предоставить ему такое удовольствие. Надеюсь, ко  мне
нет никаких претензий? - и он развел руки в стороны, показывая,  что  не
намерен бить Романа. А я - то была уверена, что и  тот  и  другой  любят
меня, но только глядя на них, когда они стояли рядом, поняла: каждого из
них заботит  то,  как  он  выглядит,  какое  впечатление  производит  на
окружающих. Им наплевать на то, что думаю я, что чувствую. Я повернулась
и пошла к остановке. Жак догнал меня.
   -  Нет-нет,  девочка,  так  не  пойдет!  Все-таки,  как-никак,  а  ты
виновата.
   - Что тебе еще нужно? - зло огрызнулась я.
   - Не будем ссориться, - Жак взял меня за руку, -  ты  виновата,  и  я
хочу помириться. К тому  же,  твой  парень  почему-то  считает,  что  мы
обижены на тебя.
   Роман совсем растерянный стоял рядом и не знал, что и сказать.
   - Ведь так ты считаешь? - Жак стоял и улыбался.
   - Что я должна делать?
   - Я хочу всего лишь, чтобы ты поехала со  мной,  и  он  тоже,  -  Жак
кивнул на Романа. - Нельзя же расставаться  со  злостью  в  сердце.  Кто
знает, может, мы все трое станем друзьями.
   Я чувствовала в его словах подвох, понимала, что не может он так мило
разговаривать после того, что произошло со мной и Романом.  Но  человеку
всегда свойственно верить в лучшее, видеть людей не  такими,  какие  они
есть. К тому же я и впрямь чувствовала за собой  вину,  которой,  скорее
всего, не ощущал Роман.
   Нельзя людей насильно  делать  счастливыми  так,  как  это  собирался
сделать он. И в самом деле, отказываться от радости, пусть  и  порочной,
человек  должен  сам,  иначе  это  будет  не  отказ,  а  лишение.  Роман
вопросительно   посмотрел   на   меня,   а   Жак,   демонстрируя    свою
обходительность, посоветовал мне:
   - Позвони матери и предупреди, что приедешь сегодня поздно. Или  даже
завтра утром.
   Он знал уже, что моя мать никогда не настаивала, чтобы  я  непременно
приходила домой. Она хоть и волновалась, но  в  этом  предоставляла  мне
полную свободу, лишь бы только я предупреждала ее о своем отсутствии.
   - А если мне не захочется быть у тебя долго? - спросила я.
   - Ну что ж, тогда ты вернешься  раньше.  Думаю,  мы  не  станем  тебя
ругать за это.
   Я как последняя идиотка позвонила и предупредила,  что  еду  к  своей
подружке на дачу, у которой именно сегодня случился день рождения.
   - Ну и отлично, - Жак распахнул дверцу.
   Мы с Романом уселись. Рядом с нами сел один из парней, с которыми Жак
не удосужился меня познакомить.  Мы  ехали  не  очень  долго.  Пустынный
дачный поселок встретил нас тишиной и спокойствием. В окнах одной из дач
- мрачного, сложенного из бетона двухэтажного здания - горел свет.
   - Ну вот мы и приехали.
   Жак остановил машину и мы вышли. Не подозревая  никакого  подвоха,  я
поднялась на крыльцо, Роман следом за мною. Лишь только мы  оказались  в
гостиной, как двое парней тут  же  набросились  на  нас.  Я  еще  сумела
прокусить одному из них руку, пару  раз  ударила  ногой,  а  вот  Романа
скрутили моментально.
   По-моему, он даже  не  пытался  сопротивляться.  Когда  мы  оказались
лежащими на полу со связанными руками и ногами, Жак присел возле меня на
корточки и с улыбкой посмотрел мне в глаза.
   - Ну, и какое же наказание для себя ты хочешь выбрать? А может,  тебе
хочется домой к маменьке и ты, расплакавшись у нее на груди, расскажешь,
какой негодяи Жак? Как он пичкал тебя наркотиками и как ты упиралась?  А
может, этот молодой человек выберет наказание для тебя, а ты - для него?
Вы оба лишили меня кайфа, а это единственное в жизни, что чего-то стоит.
Я, конечно, мог бы изнасиловать тебя, мог  бы  избить,  но  этого  всего
мало, - продолжал улыбаться Жак. - Ты лишила меня кайфа, и мне  придется
сделать то же самое.
   Его глаза сверкали ненавистью ко мне, причины которой я тогда еще  до
конца не понимала. Но неужели несколько ампул, пусть даже их хватило  бы
на пару месяцев, стоят того, чтобы так злиться на человека, который  был
тебе дорог!
   - Жак, ты скотина, - сказала я, - сейчас же развяжи меня и Романа, мы
уйдем.
   - Я развяжу вас, но  только  не  сейчас,  а  немного  попозже.  И  ты
поймешь, наконец, что значит лишиться кайфа.
   Он подошел к столу, сел возле калорифера, положил на  него  ладони  и
блаженно  зажмурился,  вбирая  в  себя  тепло,  исходящее  от  ребристой
батареи.
   - Разденьте их, - приказал Жак своим подручным.  И  с  нас  принялись
сдирать одежду.
   - А теперь привяжите их к двум доскам так, чтобы они очень плотненько
сидели спинами друг к другу.
   На этот раз я сопротивлялась куда более отчаянно,  чем  тогда,  когда
меня раздевали. Я еще не понимала, что замыслил Жак, но по  его  взгляду
догадалась, это будет что-то ужасное, изощренное и  гнусное.  Но  что  я
могла сделать против двух здоровенных парней? И вскоре мы  сидели  голые
на холодном покрытом лаком полу,  со  связанными  руками,  а  наши  ноги
оказались привязаны к  двум  доскам.  Я  ощущала  спиной  спину  Романа,
чувствовала, как на ней выступил холодный липкий пот.  А  Жак  сидел  за
столом и ухмылялся.
   - Ну вот, я ни во что не буду  вмешиваться,  все  вы  сделаете  сами.
Пошли, ребята, - сказал он Жак, уходя, оставил свет  включенным.  Сперва
мы сидели молча, вслушиваясь в голоса, доносящиеся со второго этажа. Я в
мыслях радовалась тому, что Роман не видит меня обнаженной и каждый  раз
ловила себя на том, что мне приятно чувствовать прикосновение его тела к
моему. Я не могла взять в толк, почему Жак именно на этом прекратил свои
издевательства. Конечно, затекли руки, ноги, но я то и  дело  сжимала  и
разжимала пальцы, кровь бежала по жилам. И через какое-то время  я  даже
стала чувствовать себя спокойной и задремала, свесив  голову  на  грудь.
Под утро Жак появился вновь вместе со своими ребятами.  Они  уселись  за
стол и принялись есть, изредка поглядывая на нас. Затем один из них взял
тарелку и стал угощать нас.  От  волнения  я  все-таки  проголодалась  и
решила, что будет разумнее поесть. Мясо оказалось очень соленым,  и  мне
пришлось выпить целую бутылку минералки, прежде  чем  я  утолила  жажду.
Никто не говорил нам гадостей, никто не ухмылялся.
   Наконец Жак встал из-за стола и поинтересовался?
   - Может быть, у кого-нибудь будут какие-то просьбы? Что, никаких? Вам
так понравилось быть вместе? Ну как же, вы,  голубки,  так  любите  друг
друга. Так что, никаких просьб?
   Я замялась, не решаясь высказать свою просьбу вслух.
   - Ах, да, понимаю, - рассмеялся Жак, -  может  быть,  кто-то  из  вас
хочет пи-пи? А может быть, кому-то захотелось сделать и по-большому? Так
вот, мерзавцы, такого удовольствия я вам не доставлю. Есть, пить  -  это
пожалуйста, а вот развязывать я вас не стану.
   Он расхохотался так, что чуть не свалился со стула,  и,  пошатываясь,
пошел к двери. На прощание он повернулся и подмигнул мне:
   - Так-то, девочка.
   Но когда его парни захохотали, Жак рявкнул на них:
   - А вы-то чего веселитесь? Забыли, что должны мне? Это мой кайф, а не
ваш, - его лицо сделалось строгим.
   И  мы  вновь  остались  с  Романом  одни.  Вы  даже  не  можете  себе
представить, какое это унизительное мучение - терпеть и знать,  что  все
равно никуда не денешься. Я кусала от  бессилия  губы,  плакала,  молила
Бога спасти нас. Никто из нас - ни я, ни Роман - не хотели  заговаривать
об этом А потом я испытала омерзительное чувство,  когда  почувствовала,
как теплая чужая моча течет прямо под меня. Роман не отозвался, когда  я
его окликнула. Единственной моей мыслью было: "Хорошо, что не  я  начала
первой". Это самое страшное состояние, которое мне довелось пережить,  -
сидеть в своих и чужих испражнениях. Я ненавидела его, ненавидела  себя,
ненавидела весь мир и даже не  смогла  заставить  себя  поднять  головы,
когда в комнату вошел Жак. Он остановился рядом с нами и осклабился.
   Затем носком ботинка слегка наступил мне на палец.
   - А, вот  теперь  вы  понимаете,  что  такое  настоящий  кайф?  -  он
наклонился и, взяв меня за подбородок, заглянул мне в глаза.
   Я не выдержала и плюнула ему в лицо.
   - Слюна -  это  не  страшно,  -  проговорил  Жак,  вытираясь  носовым
платком. - Сколько женской слюны я переглотал при поцелуях! А вот вам я,
честно говоря, не завидую. Скажите еще спасибо, что я не подсыпал вам  в
еду слабительного.
   Он продержал нас так связанными целых три дня, пока  не  добился-таки
своего. Я вспоминаю эти часы с ужасом  и  до  сих  пор  помню  ощущения,
звуки, запахи. А  главное,  ко  мне  возвращается  невыносимый  стыд,  а
ненависть и отвращение к обнаженному мужскому телу я  испытываю  до  сих
пор. Потом он отпустил нас. Я даже не решилась взглянуть на Романа,  как
и он не решился посмотреть на меня. Лишь только мы оказались за воротами
дачного поселка, как он бросился бежать. А я опустилась  на  придорожный
камень. Меня прямо-таки выворачивало наизнанку от одной только  мысли  о
пережитом. А голова кружилась, казалось, я вот-вот потеряю сознание.  Но
спасительная слабость не приходила. Я видела мир таким же реальным,  как
три дня тому назад, только  к  этой  реальности  добавилось  отвращение.
Выплакавшись, я сообразила, что Жак придумал нам  самую  страшную  кару,
которая только может  быть.  Я  возненавидела  мужчину.  Я  поняла,  что
никогда не смогу оказаться в постели с парнем. Каждый раз мне вспомнится
дача, холодный пол и грязь, выходящая  из  тебя  самой  и  из  человека,
которого ты считала любимым. Я поняла, что  Роман  -  это  тот,  кого  я
больше всего ненавижу, потому что он был свидетелем. И он тоже ненавидит
меня. Я встала и поплелась.
   Меня шатало из стороны в сторону, сильный ветер казался  ураганом.  Я
не прошла и половины дороги до шоссе. Я  поняла:  единственный  выход  -
отомстить, иначе я никогда в жизни не смогу считать себя  человеком.  Вы
не можете себе представить удивление на лице Жака, когда я снова вошла в
дом. В гостиной уже было убрано, в открытые окна влетал осенний ветер.
   - А ты крепче, чем я думал, - осторожно сказал Жак, на всякий  случай
держась подальше от меня.
   А я, собрав всю свою волю в кулак, стараясь ничем не  выказать  своей
ненависти, ответила ему:
   - Ты научил меня многому, и я устала. Я хочу отдохнуть. Дай мне шприц
и ампулу, иначе я могу умереть.
   И тут жалость мелькнула в его  взгляде.  Я  попала  в  самую  больную
точку.
   Человеку, который страдает от того же, что и он, невозможно отказать.
Это точно так же, как в компании сказать, будто ты никогда  в  жизни  не
пробовала наркотиков. И тут же все, даже самые  страшные  жмоты,  станут
наперебой тебе предлагать, к тому же бесплатно и с большой охотой.
   - Только я боюсь остаться одна, - сказала я  Жаку,  -  боюсь  сделать
что-нибудь с собой.
   - Теперь ты ненавидишь его? - спросил Жак.
   - Да. Но я продолжаю любить тебя.
   Эти слова дались мне с таким трудом, что заметить обман не  составило
бы труда, если бы только Жак не был так самоуверен. Да, мужчину обмануть
нетрудно.
   Каждый в душе уверен,  что  неотразим  и  даже  после  самой  большой
подлости женщина способна любить его. Жак не был исключением из правил в
этом смысле. Я чувствую отвращение к себе, чувствую отвращение к  любому
из мужчин, который хочет быть со мной.
   Наталья не поднимала головы, и Глеб Сиверов видел, как вздрагивают  в
плаче ее плечи.
   - Что я наделала? - говорила девушка. - Теперь я не смогу  посмотреть
вам в глаза. Боже... - она уже рыдала, не стесняясь своих слез.
   Глеб не знал, что и сказать. И впрямь, положение было не  из  лучших.
Он прекрасно понимал, что любые слова покажутся сейчас ложью, пусть даже
они будут правильными и искренними. Он сел возле Натальи,  обнял  ее  за
плечи и принялся гладить по волосам.
   - Уберите руки, - шептала Наташа, - уберите.
   А он продолжал ласково и нежно гладить ее по волосам.  Несколько  раз
девушка пыталась вырваться, но каждый раз Глеб настойчиво возвращал ее к
себе.
   Наконец, она перестала сопротивляться, затихла и лишь только  изредка
всхлипывала.
   - А теперь ты посмотришь мне в глаза, - не то сказал, не то  приказал
Глеб.
   - Нет, - Наталья вся сжалась.
   - Нет, ты посмотришь, сделаешь это сама. Иначе зачем ты все  это  мне
рассказывала?
   Девушка сделала робкое движение, но тут же закрыла лицо руками.
   - Посмотри, посмотри, - настаивал Глеб.
   Наталья  слегка  растопырила  пальцы,  и  между  Ними   блеснули   ее
заплаканные глаза.
   - Вот видишь, ничего страшного в этом нет. Ты спокойно смотришь мне в
глаза, я смотрю тебе. И ничего зазорного, ничего  стыдного  в  том,  что
произошло с тобой, нет.
   - Я еду... - произнесла Наталья отстраненным голосом, - я еду, уезжаю
от самой себя. Я не хочу никого видеть, не хочу никого знать.
   - А к кому ты едешь?
   - К одному парню, с которым познакомилась год тому назад.  Но  он  не
танцевал  со  мной  танго,  -  грустно   улыбнулись   девушка.   -   Это
единственный, кого я знаю в Сочи. По-моему,  нам  когда-то  было  хорошо
вместе, и может, он даже вспомнит меня.
   Тут же она насторожилась.
   - Нет, я снова себя обманываю, и он мне не нужен.
   - Но нужно же когда-то начинать жизнь заново?
   - Да, - Наталья внезапно вскинула руки и обняла Глеба  за  шею.  -  Я
сейчас скажу вам одну вещь. Только вы, пожалуйста, не смейтесь.
   - Я слушаю.
   - Вы,  наверное,  единственный  человек  в  мире,  которому  я  могла
рассказать такое. И мне в самом деле стало легче.  Я  знаю,  мы  с  вами
больше никогда не встретимся, да это и не нужно. Но сидя рядом  с  вами,
вот так, я внезапно Поняла,  что  не  все  отвратительно  в  этом  мире.
Прикосновение мужчины может быть приятно. Я не знаю, что будет Дальше со
мной... - и тут Наталья покраснела, - я хотела бы сделать вам подарок...
Или, вернее, хочу, чтобы вы сделали подарок мне... Вы единственный, кого
я сейчас не боюсь...
   Она говорила сбивчиво, то и дело замолкая, краснея. А Глеб делал вид,
что не понимает, к чему она  клонит.  Он  Уже,  если  признаться  честно
самому себе, устал от ее откровенности.
   - Ну, неужели вы не понимаете, что я хочу вас...
   Она принялась сбрасывать  через  голову  свитер.  Глеб  не  успел  ей
помешать. И вот Наташа сидела пред  ним  уже  обнаженная  до  пояса.  Ее
нежно-розовые соски казались отвердевшими, то ли от  холода,  то  ли  от
страха.
   - Я еще никому никогда не предлагала себя.
   И  тут,  прежде  чем  Глеб  успел  что-либо  ответить,  поезд   резко
затормозил.
   Послышался скрежет колес  Наталья,  вскрикнув,  ударилась  головой  о
перегородку.
   Глеб  еле  успел  ухватиться  двумя  руками  за  верхнюю  полку.   Та
заскрипела. Вагон еще раз качнулся и замер.
   Наташа, охнув, приложила палец ко лбу. Из-под пальцев тонкой струйкой
потекла кровь. Она отняла ладонь и посмотрела на нее безумным  взглядом.
Прямо над ее правым веком четко отпечатался след от металлической  скобы
полотенцедержателя. Ссадина была небольшая, но довольно  глубокая.  Если
бы Глеб не придержал девушку,  та  упала  бы  на  пол.  Лампочка  слегка
мерцала. За дверью послышались шаги, уверенные и нахальные. Человек явно
желал того, чтобы его услышали во всем вагоне.  Ручка  качнулась,  дверь
буквально отлетела в сторону, и прямо на Глеба нацелился короткий  ствол
автомата. Блеснули обнажившиеся в улыбке золотые зубы.

Глава 6

   Четверо бандитов сидели в своем купе. У каждого на коленях лежало его
оружие. Лысый держал короткоствольный автомат.  Дружок  сжимал  в  руках
карабин с обрезанными стволом и  прикладом.  Штык  и  Пепс  предпочитали
пистолеты.  Все  четверо  молчали,  вглядываясь  в  тревожное   мерцание
полумрака за окном вагона.
   Мелькали  побеленные  столбы,  засыпанные  щебнем  откосы,   тянулась
зубчатая полоса лесопосадки.  Вскоре  впереди  посветлело,  и  вагон  на
полной скорости пронесся мимо перрона  облитой  ртутным  светом  фонарей
небольшой станции.
   - Пора! - скомандовал Лысый, пряча автомат под куртку.
   Когда оружие было надежно укрыто от посторонних глаз,  Лысый  отворил
дверь и выпустил  своих  сообщников  в  коридор.  Вместе  с  Дружком  он
пробрался в тамбур, а Штык и Пепс двинулись в  разные  стороны  состава.
Пока еще они ступали тихо, стараясь не лязгать  дверями,  но  на  всякий
случай придерживаясь за поручни.
   Лысый выглядывал  в  открытое  окно  и,  открыв  рот,  ловил  знойный
встречный ветер.
   Он щурил глаза от пыли. Дружок держал руку на рычаге стоп-крана.
   Вскоре   впереди   показались   огни   переезда.   Возле   полосатого
красно-белого шлагбаума замер потрепанный командирский  "уазик".  Лысый,
пригнувшись, убрал свою голову из окна и кивнул Дружку, а сам  ухватился
за поручни. Зашипела пневматика, заскрежетали колеса. Где-то  в  глубине
вагона послышались крики, ругательства. На лице Лысого сверкала  золотом
улыбка.
   Он  выхватил  свой  короткоствольный  автомат  и  передернул  затвор.
Дружок, ухмыляясь, выскочил в тамбур и, придерживая  ногой  дверь,  стал
дожидаться Лысого.
   Через пару минут после того, как поезд замер, дверь  купе  проводника
отодвинулась,  и  тут  же  ему  под  нос  уперся  автомат.  Лысый  сгреб
проводника за форменную рубашку и приказал:
   - Ключи!
   Тот, ни о чем не спрашивая,  принялся  дрожащими  руками  лихорадочно
отстегивать  от  пояса  связку  ключей.  Лысый,   не   дожидаясь,   пока
непослушные пальцы сделают свою работу, схватил ключи и резко рванул их.
Послышался звук раздираемой материи. Завладев связкой, Лысый швырнул  ее
Дружку.
   - Быстро, вдоль поезда!
   Лязгнула дверь, загромыхала подножка. За окном мелькнула тень. Дружок
побежал вдоль состава.
   - Слушай, ты, - процедил сквозь зубы  Лысый,  прижимая  проводника  к
стенке, - сейчас ты побежишь по составу и оповестишь всех, что с каждого
купе причитается по двести долларов. Скажешь, что поезд  заминирован.  И
если через пятнадцать минут деньги не будут  собраны,  мы  взорвем  весь
состав. Нас здесь четверо, да еще с десяток ребят подъехали на машине.
   Проводник, весь трясясь от страха, на полусогнутых  ногах,  юркнул  в
тамбур и бросился в соседний вагон. Лысый прислушался.
   - Ничего, скоро добежит, - пробормотал он сквозь зубы и, гулко чеканя
шаг, двинулся по коридору.
   Он не собирался ни к кому заходить, но заслышав из-за двери  плачущий
голос Натальи, передумал и рванул дверь в сторону.
   И второй раз он встретился взглядом с  Глебом  Сиверовым.  Но  теперь
Лысый чувствовал силу. В его руках было оружие, а в руках Глеба - только
полуобнаженная девушка, жизнью которой он явно дорожил.
   - Скоро сюда придет мой дружок, - развеселился Лысый, - а вы пока что
наслаждайтесь жизнью.
   Он  захлопнул  дверь  и  попытался  открыть  следующее  купе,  но  то
оказалось запертым.
   - Открывай! - заревел он.
   - Кто там? - послышался сдавленный голос.
   - Открывай! - Лысый изо всех сил саданул ногой, да  так,  что  с  той
стороны посыпались осколки зеркала.
   В  головных  вагонах  зажигался  свет,  опускались  рамы,  любопытные
выглядывали наружу. Кое-кто пытался добиться объяснений от проводника.
   А Дружок тем временем бежал по кювету, спрятанный темнотой.  Помощник
машиниста открыл дверь и выглянул наружу.
   - Какого черта! - обратился он к машинисту.
   - Не знаю, - пожал тот плечами.
   - Иди, разведай.
   Помощник,  молодой  парень  лет   двадцати-тридцати,   спустился   по
металлической лестнице и пошел вдоль состава. Заметив какого-то мужчину,
высунувшего голову из окна, он осведомился:
   - Что случилось?
   - Я думал, вы мне объясните.
   Помощник машиниста махнул рукой  и  пошел  дальше.  И  тут  метрах  в
двадцати от него вынырнул из кювета Дружок.
   - А ну, марш назад! - скомандовал бандит.
   Но помощник