замок. Полминуты смотрел  внутрь  кейса,
резко захлопнул.
   "Посчитал, - подумал Глеб, заметив шевеление губ кавказца. Так  шевелятся
губы только в одном-единственном случае - когда считают деньги пачками и при
этом волнуются. - Наверное, цифра сошлась".
   - Отгадайте, а он кто? - спросил Глеб, качнув большим пальцем левой  руки
в сторону столика, за которым сидел кавказец.
   Бармен ухмыльнулся:
   - Он не в первый раз в моем баре, неделю назад здесь  был.  Встречался  с
одним типом, тот ему бабки  давал.  Думаю,  бандиты,  -  хмыкнул  бармен  и,
опустив голову, наклонился над бокалами.
   -  Я  занимаюсь  музыкой,  -  сказал  Глеб,  -  пишу  статьи  и  книги  о
классической музыке.
   - Черт, - щелкнул пальцами бармен, - как это я не догадался. Вы же сразу,
с первых аккордов редкий диск узнали.
   -  Работа  у  меня  такая,  приятель.  Глеб  не  стал  пить  коньяк,   но
поблагодарил бармена:
   - Хороший коньяк; Жаль, я за рулем.
   - Хороший - потому и дорогой. Странный вы человек, первый раз вижу, чтобы
такой дорогой коньяк оставляли нетронутым.
   - Хоть понюхал.
   - Заходите, буду рад.
   - Как-нибудь, при случае, - Глеб покинул бар.
   Он снова  поймал  такси,  дождался,  когда  кавказец  выйдет  и  сядет  в
"Ниссан",  отследил  адрес  и,  удовлетворенный  сегодняшним  днем,   забрал
брошенную "Тойоту"  и  вернулся  на  служебную  квартиру.  В  двадцать  один
ноль-ноль к нему должен был зайти генерал Потапчук.
   Приехав к Сиверову, генерал рассказал, что наконец-то ФСБ удалось узнать,
кто такой Ренат Ахмедшин. Выяснилось интересное  обстоятельство.  Ренат  вот
уже два года числился мертвым.  Его  тело  было  опознано  в  Чечне  местной
милицией. Потому так долго и не могли опознать человека по портрету, снятому
с видеопленки. Оказалось, "мертвец" спокойно жил в Москве.
   "Он инсценировал свою гибель, а потом свалил  с  деньгами  подельщиков  в
Турцию, - предположил Потапчук, - там, наверное, его и  подобрали  под  себя
американские спецслужбы из-за обширных  связей  Ахмедшина  в  арабском  мире
среди террористов".
 
Глава 10 
 
   К августу все действующие лица  сложной  игры  были  известны,  все  было
разложено по полочкам. Работало наружное  наблюдение,  велось  прослушивание
телефонных разговоров. Отслеживался каждый шаг замаскированного врага.
   - Ну что, Глеб Петрович, - держа в одной руке  чашку  кофе,  а  в  другой
дымящуюся сигарету, сказал генерал Потапчук, - ты сделал свое  дело.  Работу
провел огромную, все расставил по местам. Теперь можешь отдыхать. Бери Ирину
и... - генерал Потапчук сладко улыбнулся. Эта улыбка абсолютно не вязалась с
его уставшим лицом.
   Глеб в ответ промолчал. Он стряхнул пепел, сделал глоток кофе.
   - Как там у вас говорят?
   - У кого это - у нас? - осведомился Сиверов.
   - У музыкантов.
   - Что говорят, Федор Филиппович?
   - Наступает заключительная часть концерта. Не помню, вроде скерцо...
   - Нет, Федор Филиппович,  -  поправил  Глеб  генерала,  -  в  музыке  это
называется финал.
   -  Прошу  прощения,  пробел  образования.  В  музыке  я  не  так   хорошо
осведомлен, как ты. Я тебе  доверяю  полностью,  на  все  сто.  Как  это  ты
умудрился, Глеб, разгадать такую головоломку? Я иногда смотрю на тебя и диву
даюсь, какой ты расторопный.
   - Не хвалите меня,  Федор  Филиппович,  прежде  времени.  Когда  отзвучит
последний  аккорд,  когда  услышим,  как  зал  замер,  выйдем  на  сцену   и
поклонимся. И при этом каждый из нас подумает:
   "Я сделал все, что мог, кто может, пусть сделает лучше".
   - Латынь цитируешь в переводе?
   - Да, - сказал Глеб.
   - Латынь я немного изучал на юридическом. Генерал поставил чашку, погасил
сигарету.
   - Ну вот, друг ты мой, Глеб Петрович, поезжай отдыхать куда душе угодно.
   - Я подумаю над вашим предложением, Федор Филиппович.
   Генерал  Потапчук  был  одет  по-летнему.  На  генерала   ФСБ,   важного,
всезнающего, он был похож мало. Так, ухоженный пенсионер, подрабатывающий на
фирме консультантом по юридическим вопросам.
   - Чего улыбаешься? - взглянув на Сиверова, спросил Потапчук.
   - Вы на бухгалтера похожи, Федор Филиппович. Все посчитали, словно баланс
подготовили за квартал, и осталось лишь поставить подпись да печать хлопнуть
в правом верхнем углу.
   - Я сам об этом думаю. Закончим все, и тоже поеду отдыхать. Я уже  знаешь
сколько в отпуске не был? А погода шепчет: "Бросай все и уезжай!"
   - Куда поедете, Федор Филиппович?
   - Не знаю, Глеб. Но тебе первому сообщу, где меня найти в случае чего.
   Генерал пожал Глебу руку, довольно похлопал по плечу.
   Теперь генерал Потапчук с телефоном не расставался. Мобильник  все  время
был при нем. Когда он говорил, мобильник лежал на столе, когда ехал в машине
или шел по коридору управления - в кармане. Десятки людей были задействованы
в сложнейшей операции. Генерал Потапчук держал в руках все  нити,  улавливал
малейшие движения. Он, невзирая на преклонные годы, усталость,  был  доволен
проделанной работой, но, как всякий острожный  человек,  не  спешил  сказать
"гоп", пока не перепрыгнул канал, пока не почувствовал  под  ногами  твердую
землю на другой стороне ямы.
   После ухода Потапчука Глеб закрыл дверь. Долго  и  тщательно  мыл  чашки,
пепельницу. Рухнул в  кресло  и  тотчас  поймал  себя  на  мысли  простой  и
неприятной: "Я-то ведь не уверен, что все просчитано, разложено по  полочкам
и осталось лишь ждать развязки. И не финал еще пока, как  считает  Потапчук,
совсем не финал. До финала еще очень далеко".
   Он вспомнил последний разговор, последнюю встречу с Гореловым. Тогда  они
втроем - Потапчук, Горелов и он -  просидели  всю  короткую  летнюю  ночь  в
маленьком кабинете вирусолога  в  институте  перед  экраном  компьютера.  От
крепкого кофе стучало в висках, и Глеб хорошо помнил, как  генерал  Потапчук
передавал диски Горелову. У того тоже дрожали  пальцы,  когда  он  раскрывал
пластиковые коробки.
   - Одного не могу понять, - сказал тогда доктор Горелов, - может, вы  меня
просветите, - он обращался и к генералу Потапчуку, и к Глебу.  За  последнее
время они почти сроднились, доктор Горелов проникся полным доверием к  своим
собеседникам.
   Генерал пожал плечами:
   - Нравилась, наверное, Смоленскому музыка Моцарта.
   Глеб улыбнулся. За последние месяцы он  хорошо  изучил  характер  старого
академика. Дневники, разговоры с вдовой, с учениками, воспоминания - все это
сложилось воедино,  и  Глебу  иногда  казалось,  что  он  понимает  действия
академика так, как если бы на месте Смоленского в последние годы  жизни  был
он сам, Глеб Сиверов.
   Горелов  просматривал  и  комментировал  все  то,  что  видит  на  экране
компьютера. Он сводил информацию с дисков воедино.  Он  причмокивал  языком,
иногда вскакивал с кресла и бегал по кабинету:
   - Боже, как все просто! - восклицал он. - Царствие  ему  небесное,  земля
ему пухом! Как это ни я, ни Комов не додумались до таких простых вещей?  Это
фантастика! Это супер! - Горелов был похож на ребенка, на его лице  светился
восторг, глаза блестели, иногда из них даже катились слезы. - Друзья мои, да
Смоленский - гений! Я это знал, а сейчас еще раз убедился в том, что  старик
был не от мира сего. Как он до этого  додумался?  Знаете,  я  вам  скажу,  в
основе любого открытия  -  маленького,  большого,  великого  -  лежит  очень
простая вещь. - И он опять бросался  к  компьютеру,  его  палец  утыкался  в
монитор. - Видите? Вы вот сюда смотрите... - Глеб с  Потапчуком  смотрели  в
монитор на столбцы цифр, формулы, от которых у  них  уже  рябило  в  глазах,
каждая из них была похожа на предыдущую. Страницы  быстро  менялись.  -  Вот
она, опять здесь, - восхищенно говорил доктор наук Горелов.
   Его восторг длился часов до четырех. За окнами уже светало. За ночь  было
выпито столько кофе, что начала болеть голова, покалывало в висках, а во рту
от сигарет и кофе стало сухо.
   Под утро лицо Горелова сделалось мрачным, на лбу пролегли  морщины  и  не
хотели разглаживаться. Волосы были  взъерошены,  верхние  пуговицы  тенниски
расстегнуты, по лицу катился пот, хотя в кабинете и работал кондиционер.
   - Что-то не так? - заметив выражение лица  Николая  Матвеевича  Горелова,
поинтересовался Глеб.
   - Все так. Знаете, что я вам скажу, -  отвернулся  от  монитора  Горелов,
крутанулся в кресле и встал, - дайте мне сигарету.  -  Его  пальцы  дрожали,
сигарета никак не хотела раскуриваться. - Это страшное открытие. Как ученый,
я  восхищаюсь  Смоленским  и  понимаю  его  поведение.  -  Генерал  Потапчук
приблизился к Горелову. - Но вот что я вам скажу, - доктор  Горелов  перешел
на шепот, - здесь не хватает двух, а может, трех связующих формул.
   - Может, вы их не заметили или пропустили? - спросил  Потапчук,  глядя  в
монитор.
   - Нет, я не мог их пропустить.
   - А вы эти формулы знаете? - спросил Глеб. - Вам они; Николай  Матвеевич,
известны?
   - Мне? - выдохнув, произнес Горелов и отрицательно затряс головой.
   - Кому они известны?
   - Они известны, - Горелов посмотрел в  землю,  затем  в  потолок,  -  они
известны только Богу.
   Слово Бог Горелов произнес без иронии  -  так,  словно  бы  Бог  был  его
коллегой, работал в соседней лаборатории, и они с ним иногда  встречались  в
коридорах.
   - Так что, это не полное произведение? - догадался Глеб.
   - Полное, - ответил Горелов, - абсолютно полное, это я вам  могу  сказать
как ученый. Старик был слишком  умен,  чтобы  передать  в  руки  людям  свое
страшное открытие. Вот оно  -  перед  вами,  смотрите,  любуйтесь,  -  и  он
постучал по пластиковым коробочкам от дисков, - вот оно все, -  он  погладил
монитор, затем процессор, - все здесь, все, - на лице Горелова была  досада.
- Вы понимаете, Смоленский нас провел! Мы не имеем самого главного  -  ключа
ко всему этому. Мы не  имеем  имен,  мы  имеем  величины,  цифры,  мы  видим
просчитанное описание технологий. Это  как  теория  относительности,  друзья
мои, - прерывающимся голосом говорил доктор Горелов. -  Но  если  из  теории
относительности изъять одну-единственную  формулу,  то  теория  существовать
перестанет, она будет мертва. Вся суть теории относительности  построена  на
одной формуле, - Горелов говорил как  ученикам  младших  классов.  -  Старик
Смоленский спрятал где-то  формулу...  Три  формулы,  -  поправил  сам  себя
Горелов. - Это  гениальное  открытие,  это  все  можно  напечатать  в  любой
монографии, в любом научном журнале, даже в учебнике... Но формулы-то нет, а
Смоленский ее знал! Конечно же знал, как же иначе он мог все это написать?
   - Николай Матвеевич,  -  подойдя  вплотную  к  Горелову,  сказал  генерал
Потапчук, - сколько времени понадобится нашим врагам, вашим конкурентам  для
того, чтобы эти три формулы, как вы говорите, отыскать?
   Лицо  доктора  Горелова  приобрело  еще  более  идиотское  выражение.  Он
посмотрел на генерала ФСБ снизу верх, затем  по-идиотски  хихикнул,  щелкнул
пальцами, будто собрался станцевать цыганочку прямо  здесь,  между  столами,
перед монитором компьютера.
   - Федор Филиппович, или вы на самом деле наивны, или уж очень  далеки  от
науки. Я же вам растолковывал из всего этого, - он щелкнул по монитору, даже
цифры задрожали, и Глебу показалось, что они сейчас  осыплются,  исчезнут  с
экрана, - что может понадобиться один день, а может, и сто лет.
   - Вы можете эти три формулы нам сказать? Горелов крякнул, сел в кресло  и
рассмеялся:
   - Если бы я мог, как говорили в детстве у Нас в  Столешниковом  переулке,
то "знал бы прикуп, жил бы в Сочи". Я не академик Смоленский.  Я  восхищаюсь
стариком, я преклоняюсь перед ним, я готов опуститься на  колени  и  пропеть
ему асану. Нет, друзья мои, из всех тех, кто сейчас жив, кто работает в этой
области на стыках двух наук, никто формул вам не скажет, ни одна живая душа.
Я всех стоящих ученых знаю, - и Горелов принялся  загибать  пальцы,  называя
фамилии, преимущественно иностранные. - Вот, собственно, и  все  персоны,  -
сжав в кулак четыре пальца и оттопырив большой, сказал Горелов. -  Ну  и  я,
ваш покорный слуга, доктор биологических наук Николай Матвеевич Горелов. Но,
боюсь, в ближайшие десять-двадцать лет никому и в  голову  не  придет  мысль
искать эти формулы на стыках двух наук. У  Смоленского  случилось  озарение,
как говорят японцы, - "сатари". Снизошло на старика,  он  их  увидел,  может
быть, на облаках, а может быть, Всевышний шепнул  ему  на  ушко.  Знать  три
формулы, это, друзья мои.., как, зная три карты, садиться  играть  партию  в
"очко". Мы видим выигрыш, мы видим результат,  мы  видим  игру.  Вот  это  -
выигрыш, - благоговейно взглянув на компакт-диски, сказал Николай  Матвеевич
Горе-лов, - это игра. А с  какими  картами  сел  за  стол  Борис  Исидорович
Смоленский, царствие ему небесное, знал только он. Так что увольте.
   - Ну что ж, вы нас немного успокоили,  -  холодноватым  голосом  произнес
изрядно уставший генерал ФСБ Потапчук, - я вам верю.
   - Как же вы можете мне не поверить, уважаемый Федор Филиппович? Вот  оно,
все перед вашими глазами.
   Генерал Потапчук не любил, когда его ловят на неведении.
   -  Для  меня  формулы,  значки,  крючки,  плюсы,  минусы,  скобки  похуже
армянской  грамоты.  Вы  мне  объясните  практически,  как  для   дилетанта.
Обладание дисками меняет ситуацию? Имея  их  в  наличии,  можно  наладить  в
кустарных условиях производство субстанции, описанной Смоленским?
   Горелов вздохнул, он-то надеялся, что Потапчук понял суть произошедшего.
   - Свое открытие академик сделал  еще  девять  лет  назад.  Принципиальное
открытие. Под его руководством была изготовлена пробная  партия  вещества  -
среды, в которой с умопомрачительной скоростью могут развиваться и плодиться
вирусы, так как они плодились среди антисанитарии в  средневековых  городах.
Пробная  партия  была  испытана.  Результаты  -  неплохие.  Но   она   имела
недостатки. Во-первых, сложное и дорогое производство.  Во-вторых,  вещество
оказалось не универсальным. Вирусы, первыми начавшие размножение,  вытесняли
другие виды. Могла начать развитие бубонная чума, а могла и безобидная форма
какого-нибудь заболевания, опасного только для растений. Открытие имело лишь
научную ценность, но военное руководство делало вид, что новое биохимическое
оружие создано в промышленном варианте. Пугали американцев; возможно, они  в
это поверили. Остатки партии сдали на хранение на один из складов на  Урале.
Теперь же Смоленскому  удалось  элегантно  решить  задачу.  Три  формулы,  я
абсолютно уверен, что их три. Три компонента. Один - химический  катализатор
- позволяет в тысячу раз упростить и  удешевить  производство.  При  желании
вещество можно будет сварить в кастрюле на кухонной плите. Второй  компонент
- стабилизатор, он не дает веществу изменить свойства на открытом воздухе  и
при перемене температур. Третий - биологический катализатор - действует  как
направляющая сила. Благодаря ему размножаются исключительно опасные  вирусы:
чем вирус опасней для человека, тем интенсивнее он развивается. Я  доходчиво
объяснил?
   - Вполне.
   - В дисках описание технологий, но не  самих  формул.  Они  что-то  вроде
правил  дорожного  движения,  но  чтобы  поехать,  к   ним   надо   добавить
автомобиль... Или.., нет.., еще проще. Есть автомобиль, но нет бензина.
   Сиверов засмеялся, его настроение улучшилось.  Тот  разговор  в  кабинете
Горелова Глеб помнил в малейших подробностях,  мог  воспроизвести  интонацию
разговора двух мужчин, находившихся тогда с ним в кабинете.
   - Что ж, может быть, Потапчук прав, - вставая с кресла, подумал  Глеб,  -
пора  отдыхать.  Его  люди  возьмут  террористов,  сфотографируют,   получат
вещдоки, захватят с дисками на руках. Масштабные операции - дело  Потапчука.
Мавр свою работу выполнил и может отдыхать.
   Глеб взял трубку телефона, набрал номер Ирины Быстрицкой. Она ответила не
сразу.
   - Добрый вечер, - сказал Глеб.
   - Привет, - воскликнула Ирина, и  в  ее  голосе  прозвучала  неподдельная
радость. - Ты откуда?
   - Я неподалеку. Ближе, чем ты надеешься. Ты чем занята, что так  долго  к
телефону добиралась?
   - Руки в тесте.
   - Мне иногда трудно представить тебя у плиты, - изумился Глеб.
   - Печь собралась.
   - Пирог или пиццу?
   - Пирог. Ты же знаешь, пицца - это не мой коронный номер. Вот моя тетушка
пиццу делает замечательно, а я не умею.
   - Так выведай у нее секрет, военную тайну.
   - Она мне пару раз рассказывала, но у меня равно  ничего  не  получается.
Может быть, ты попробуешь? Это же ты у  нас  мастер  секреты  выведывать,  -
Ирина рассмеялась. - Так что пирог тебя ждет.
   - Приятно слышать, я голоден как собака.
   - Люблю голодных мужчин, - тихо произнесла в  трубку  Быстрицкая.  -  Они
едят и становятся добрыми.
   - Хочу тебе радостную  новость  сообщить.  Сейчас  середина  августа,  не
махнуть ли  нам  с  тобой,  родная,  куда-нибудь  далеко-далеко?  Отдохнуть,
поплавать, в ресторане покутить, в казино поиграть.
   - Не верю, - сказала Ирина коронную фразу Станиславского, -  не  верю,  -
еще раз повторила она, но голос ее при этом дрогнул.
   - Так вот, поверь, я свободен как птица.  Хоть  завтра  можем  расправить
крылья и рвануть куда подальше.
   - Куда?
   - Это ты у нас любишь проспекты смотреть, географические атласы и  водить
по ним своим пальчиком.
   - Есть у меня одно местечко, давно держу на примете - домашняя заготовка.
   - Вот и прекрасно, дома расскажешь.
 
*** 
 
   "Вся жизнь - театр, - как говорил Шекспир, - а люди -  актеры".  Операции
спецслужб - это еще и больший театр, в котором ставят не классическую пьесу,
а хепенинг, исполнители, как правило, -  замечательные  актеры.  Иногда  они
играют, не зная концовки пьесы. Режиссеры выводят их  на  сцену,  заставляют
говорить заученные фразы или на ходу  импровизировать,  а  затем  уводят  со
сцены, на нее выводят других. Но как в  настоящем  театре,  так  и  в  жизни
всегда случаются непредвиденные обстоятельства. И как бы четко  режиссер  ни
отстроил спектакль, каким бы подробным  и  точным  ни  обладал  расписанием,
жизнь вмешивается, и тогда пьеса либо срывается, либо  получается  абсолютно
новое произведение, неожиданное, зачастую более яркое, чем задуманное.
   Было все просчитано, перепроверено, уточнено и  отрепетировано,  и  вдруг
выясняется - главный актер заболел. Шел на спектакль, поскользнулся,  сломал
ногу. Или  во  время  спектакля  колонна,  сделанная  декоратором,  взяла  и
рухнула. И тогда все на  мгновение  замирают,  сердце  режиссера  сжимается,
актеры каменеют, как соляные  столбы,  зрители  закрывают  глаза.  Возникает
вынужденная пауза, тягостная и страшная.
   Глеб  Сиверов  знал,  что   против   Потапчука   работают   профессионалы
экстракласса - американские спецслужбы, пытающиеся отследить, каким путем из
России могут попасть в Америку  и  на  Восток  компоненты  оружия  массового
уничтожения. Не доверяя русским коллегам, они  затеяли  опасную  игру,  сами
вели арабских террористов, чтобы потом взять  их  с  поличным,  а  заодно  и
заполучить секреты академика Смоленского. Беда Глеба была  в  том,  что  они
приняли его за  одного  из  охотников  за  секретами,  потому  и  стремились
уничтожить. Когда  против  тебя  действуют  спецслужбы  -  это  полбеды.  По
негласной  договоренности  профессионалы  стараются  не  переходить  опасную
грань, уважая, насколько можно, закон, и ликвидируют иностранных коллег лишь
в безвыходном случае. Тут как с рыцарями в средневековье, в сражениях рыцари
старались не убивать друг друга, куда выгоднее было взять противника в плен:
тогда и выкуп получишь, и возможного союзника. Глеба волновало другое. Люди,
которых  привлекли  к  операции  американцы,  их   невольные   помощники   -
террористы, вот эти уже не гнушались ничем. Их не останавливали ни убийства,
ни кражи, ни шантаж, плюс - весь арсенал шпионских средств был в  их  руках.
Они умны