раться до  дороги,  где
он видел военный "КрАЗ". Сейчас машины на том месте не оказалось, и Володька
вздохнул с облегчением - хоть никто стрелять по нему, как по  дикому  зверю,
не станет.
   С другой же стороны, отсутствие "КрАЗа" с тентом еще  больше  раззадорило
любопытство, и Володька вышел на дорогу,  как  настоящий  разведчик,  изучил
колдобину, изломанное, расщепленное протекторами осиновое  бревно  и  прочие
следы. "Да, застряли что надо. Видать, машина тяжеленная.  Что  же  они  там
везли? И какого черта они начали стрелять? Хрен с  ними,  разберусь,  -  сам
себе сказал Володька и, нагнувшись, поднял  с  земли  измятую  банку  из-под
немецкого пива. Пиво пьют... Важные какие-то птицы..."
   Все, кто ездил по зоне на автомобилях, для Кондакова были важными людьми.
   А уж если они пили баночное пиво, то и подавно. Оторванный от цивилизации
на долгие годы, он судил о роскоши по старым меркам. "И куда они поехали?"
   Ведь эта дорога - а Володька знал здесь все дороги и тропинки -  напрямую
из зоны никуда не ведет. Выходит она к бывшей колхозной ферме. Но что  могло
понадобиться вооруженным людям на колхозной ферме?  Не  за  соломой  же  они
поехали на такой машине? И не за высохшим навозом? Тем более, дороги  сейчас
никудышные, можно засесть так, что  не  вытащишь  машину  и  трактором.  "Ну
ладно, посмотрим", - Володька подобрал на обочине  палку  и  двинулся  вдоль
дороги, сторожко озираясь.
   Он знал, что если появится  какая-то  опасность,  то  природа  сама  даст
сигнал, надо лишь  быть  внимательным.  И  Володька  озирался  по  сторонам,
прислушивался к шорохам, ко всевозможным звукам, наполняющим окружающий мир.
Он действовал  так,  как,  наверное,  действовали  доисторические  охотники,
поведение птиц говорило ему о многом - летают по одиночке, поют свои обычные
песни, значит, все спокойно, но вот стоит им сразу всем подняться в  воздух,
загалдеть - держи ухо востро, тут или хищник, или, что хуже,  человек.  Пока
все было тихо.
   До фермы оставалось часа полтора  среднего  темпа  ходьбы.  "Вот  был  бы
сейчас у меня велосипед! Сел бы и крути  педали".  Но  велосипеда  не  было.
"Черт с ним, с велосипедом, доберусь и пешком. Но все-таки  интересно,  чего
им понадобилось на этой ферме? Кроме старого навоза, там ничего нет. Я же на
ней пару раз ночевал..." Володька  подумал,  что  последнюю  часть  пути  по
дороге идти опасно.
   Мало ли кто может его увидеть, мало ли с кем он может столкнуться.  Лучше
пойти напрямую через лес, потом  через  болото,  заросшее  ольхой,  и  таким
образом можно подобраться к самой ферме незамеченным. "Да, пойду по  болоту.
Дожди хоть и шли, но через болото можно проскочить". Володька вспомнил,  как
осенью собирал на этом болоте крупную клюкву. Он  пошел  быстрее.  Его  ноги
путались в высокой траве, на потертых штанах  оставалась  цветочная  пыльца.
Зона в это  время  года  вся  благоухала.  Кое-где  в  низинах  пышно  цвела
черемуха, и, когда ветер подхватывал аромат, Володька останавливался и жадно
вдыхал сладкий до приторности воздух.
   - Как хорошо! - шептал он вслух.
   "Лежал бы себе где-нибудь под деревом и дышал бы, дышал этим вкусным, как
вино, воздухом. А потом можно было бы почитать интересную книжку-учебник. Ну
ладно, вначале надо разобраться, что к чему",  -  и  Володька  Кондаков  еще
ускорил шаг.
   Как он и рассчитывал, ровно через полтора часа он оказался на болоте. Под
ногами чавкало. Володька знал, что стоит оступиться - и по шею провалишься в
вязкую топь, в которой можешь и остаться навсегда.  Володька  осмотрелся  по
сторонам, затем, топором срубил тонкую сухую сосенку и, откинув старую палку
в сторону, вооружился длинным шестом. Знай Кондаков, что все подходы к ферме
густо заминированы, не решился бы он на подобную  рискованную  вылазку.  Но,
как водится, таким людям,  как  Кондаков,  везет.  Да  и  минеры  полковника
Сазонова, подойдя к болоту, посчитали, что через него не сможет проникнуть к
ферме ни одна живая душа:  непременно  утонет  в  трясине.  Когда-то  раньше
болото отгораживал забор, чтобы не дай Бог корова, отбившаяся от  стада,  не
провалилась в трясину. Сейчас от забора остались только  бетонные  столбики,
кое-где торчащие из земли. Володька осторожно брел по болоту. Пока  все  шло
нормально. Он перебирался с кочки на кочку, земля  под  его  ногами  дышала,
двигалась, словно живая, прогибаясь  и  вздымаясь,  и  каждый  неловкий  шаг
грозил опасностью. Стоило лишь посильнее прыгнуть  на  кочку,  как  травяной
покров вздрагивал и даже  чахлый  кустарник  или  невысокая  ольха  начинали
раскачиваться, будто дул страшный ветер.
   - Ладно, ладно, - бормотал, глядя себе под ноги Кондаков, - и не по таким
болотам ходил... Едва он сказал эти слова, как его правая нога  соскользнула
и он, потеряв  равновесие,  провалился  почти  по  пояс  в  холодную  липкую
трясину. Черт подери, и понесло же меня в эту сторону! Пошел бы  по  другому
пути, не провалился бы.
   Выкарабкавшись с помощью шеста, Володька сел на кочку и стал выливать  из
сапог воду, смешанную с грязью. Идти назад уже не  имело  смысла  -  слишком
далеко он забрался.  И  вперед  идти  расхотелось.  Он  просидел  на  кочке,
подставив лицо теплым лучам солнца, где-то с полчаса. Потом пересилил  себя.
"А может, их на ферме и не окажется... Как это не окажется?  -  заспорил  он
сам с собой. - А куда же тогда они могли деться? Не улетели же на  воздушном
шаре? Обратных следов не было, значит, они там". И Володька,  балансируя  на
каждой кочке, двинулся дальше.
   До   фермы   осталось    метров    триста,    и    начиналось    открытое
пространство-ольшаник кончился. Володька пригнулся. Он увидел  крышу  фермы,
кое-где уже прохудившуюся, увидел запертые ворота. Надо же, возле здания  не
было ни одной живой души, не было и "КрАЗа". "Вот это да,  -  пожал  плечами
Кондаков, - неужели действительно улетели,  или  я  чего-нибудь  напутал,  и
отсюда ведут еще какие-то дороги?" Но все было правильно,  дорога  на  ферму
вела только одна. Раньше существовал еще один подъезд, но потом его  размыло
во  время  половодий,  а  сооружать  новый  было  некому  да  и  незачем.  В
необитаемой зоне никому в голову не приходило ремонтировать дороги,  строить
новые мосты на месте снесенных паводком. Володька затаился в кустах  и  стал
терпеливо ждать.
   Наконец его ожидания  были  вознаграждены.  Он  заметил  трех  человек  в
военной форме, вышедших из  ворот,  с  короткими  десантными  автоматами,  в
камуфляжной форме. Они о чем-то разговаривали, курили, в  общем,  вели  себя
так, словно находились не в чернобыльской зоне, а в самом  что  ни  на  есть
спокойном месте.
   "Хотя может ли быть где-нибудь спокойнее, чем здесь? - подумал  Кондаков.
- Нигде не  бывает  так  тихо,  как  в  зоне.  Чего  они  там  делают?  Надо
подобраться. Хотя это опасно,  могут  секануть  из  автомата,  и  останешься
лежать здесь, в кустах, медленно погружаясь в трясину".
   Но любопытство сильнее страха, особенно если в твоей жизни нет событий  и
впечатлений,  и  Володька,   пригнувшись,   почти   на   четвереньках   стал
прокрадываться к ферме.  Он  решил,  что  доползет  до  белеющего  бетонного
столбика,  от  которого  все  можно  будет  рассмотреть  получше,  а  потом,
удовлетворив любопытство, вернется назад. Он достиг столбика и замер мышью.
   Мужчины тем временем помочились у угла фермы и, громко хохоча, скрылись в
воротах. Створки с шумом захлопнулись. "А, - догадался Кондаков, - наверное,
свой "КрАЗ" они загнали вовнутрь. Там хорошо, даже если пойдет дождь, машина
останется сухой. Сколько же их там?" Люди появлялись, исчезали.  Двое  вышли
обнаженные по пояс, тоже с автоматами в руках. "Позагорать решили..."
   Вокруг щебетали птицы,  иногда  пролетала,  со  свистом  разрезая  воздух
крыльями, дикая утка,  высоко  в  небе  кружил  ястреб,  ничто  не  вызывало
тревоги. И настроение у Володьки Кондакова сделалось благостно-ленивым.
   Он из-за бетонного  столбика  беззаботно  созерцал  то,  что  открывалось
взгляду. Часа полтора, пока не затекли  ноги,  сидел  скорчившись  за  своим
укрытием, вдыхая запах примятой травы, полевых и болотных  цветов,  наблюдая
за фермой. Он видел часовых, которые несли службу, видел, как они сменяются.
И решил, что люди, занявшие брошенную колхозную ферму, по-видимому, кадровые
военные и выполняют какое-то специальное задание.  Но  какое  и  с  чем  оно
связано, Володька знать не мог и версий строить не стал. В конце концов  эта
игра в разведчика стала  ему  надоедать,  да  к  тому  же  захотелось  есть.
"Вернусь-ка я к реке, соберу свои  пожитки  и  свалю  куда-нибудь  подальше.
Может, эти вояки затеяли учения, будут стрелять. А может быть, к ним приедет
техника, то есть бульдозеры, экскаваторы, и они,  как  это  водится,  начнут
закапывать деревни.
   Скорее всего, так оно и есть. Наверное, это ликвидаторы".
   Володька Кондаков попятился назад, волоча с собой длинный сосновый шест.
   Он уходил от фермы по своему  же  следу,  по  примятой  траве,  и  вскоре
благополучно выбрался на твердую землю.  Теперь  ему  надо  было  хорошенько
помыться, обсушиться, чего-нибудь поесть, набраться сил и только после этого
отправляться по бескрайней чернобыльской зоне еще куда-нибудь. Но даже когда
Володька Кондаков уже в сумерках сидел у костра и варил похлебку, у него  из
головы почему-то не выходила военная машина и вооруженные люди. И не  давало
покоя то, что эти люди стреляли в лосиху с лосенком. То, что стреляли в него
самого, Володьку почему-то не трогало. "Сволочи какие! Поганцы! Зачем  губят
живое? Что им сделал этот лосенок, едва научившийся ходить?  Зачем  они  его
убили?" Но пожаловаться на произвол было некому. Да  и  жаловаться  Володька
Кондаков не стал бы, даже найди он здесь егеря. Пожалуйся  он,  его  тут  же
схватили бы самого и упекли куда-нибудь подальше. Конечно, он  потом  убежал
бы опять, как уже делал много раз, вернулся бы в зону. Ведь он  считал  себя
неотъемлемой частью зоны и полагал, что она,  брошенная  всеми,  принадлежит
ему.
   Глеб Сиверов беспрепятственно смог проехать в зону. Документы  сотрудника
ФСБ, сделанные на имя Федора Молчанова, производили нужное впечатление, и ни
у кого не возникло никаких вопросов. Соглашение между спецслужбами  Беларуси
и России действовало, никого не интересовало, что именно  нужно  российскому
офицеру в зоне.  Видно,  понимали,  один  он  государственный  переворот  не
подготовит, а хочет набраться лишних  рентген  -  пусть  набирается.  Другое
дело, если бы сюда сунулось спецподразделение... На такой прием Глеб Сиверов
и рассчитывал.
   Чернобыльская зона его поразила  не  своей  заброшенностью,  а  наоборот,
слишком активной жизнью. Все здесь растет, цветет, пахнет. Такого количества
птиц и всевозможного зверья Глебу никогда не  доводилось  видеть.  Порой  он
выбирался из "уазика", сходил с дороги и изумленно оглядывался по  сторонам.
Он видел оленей, зайцев, диких кабанов. Казалось,  чернобыльская  зона,  эта
покинутая людьми земля, превратилась в рай для всякой живности.  Все  вокруг
щебетало,  пересвистывало.   Из   кустов,   хотя   был   день,   раздавались
оглушительные соловьиные трели. Глеб изумлялся: "Боже,  как  здесь  хорошо!"
Сирень, черемуха, тысячи всевозможных запахов и  цветов  дарили  Глебу  свои
ароматы. И он жадно дышал полной грудью. Но, тем не менее,  он  не  забывал,
ради чего прибыл сюда.
   Глеб еще ни разу не нажимал кнопку дозиметра и не  взглянул  на  то,  как
быстро одна цифра сменяет другую, как увеличиваются цифры на шкале,  еще  ни
разу не вслушивался в тревожный, зловещий писк прибора. Он решил  для  себя,
что не станет смотреть показания. Что будет, то будет.
   Нигде не было видно людей. Хотя на дорогах, по которым двигался "уазик"
   Глеба, попадались следы, и  Глеб  без  труда  определял,  что  вчера  или
позавчера здесь  проехала  машина,  мотоцикл,  прошел  трактор,  вот  кто-то
проехал на телеге.
   Но самих людей  он  пока  не  встречал.  Пустые  деревни,  через  которые
проезжал "уазик", поражали тишиной. Вернее, даже не тишиной, а чем-то иным -
безжизненностью, запустением, кладбищенским покоем. Не скрипели колодцы,  не
звякали ведра, не гудели трактора, не  кричали  петухи,  не  мычали  коровы.
Только когда над зоной высоко в небе пролетали  самолеты,  их  гул  достигал
земли... "Да, это настоящая зона. Здесь можно ожидать чего угодно. И  тишина
не успокаивает, а настораживает, заставляет быть бдительным".  И  Глеб  весь
превращался в слух, зрение, обоняние. Иногда его ноздри начинали  трепетать,
он улавливал запах дыма. Но он знал, что в зоне бушуют пожары, горит  лес  и
торфяники, и, скорее всего, ветер доносит именно этот дым.
   Время от времени Глеб смотрел на карту. Вот  здесь,  по  карте,  деревня,
здесь - хутор. Но сейчас на этом месте ничего не было,  все  постройки  были
уничтожены, закопаны в землю. Если что и  оставалось,  так  это  деревенские
погосты. "Похоже, что люди сюда приезжают, - думал Глеб, -  оградки,  кресты
выкрашены. Наверное, совсем недавно здесь справляли день поминовения".

Глава 18

   Генерал Николай Васильевич Судаков и все люди, подчиненные ему, пребывали
в  неимоверном  напряжении.  Хоть  и  был  уже  поздний  вечер,   сотрудники
находились  на  рабочих  местах,   занятые   делом.   Все   были   поглощены
одной-единственной задачей, пытались выйти на след тех, кто похитил  ядерный
фугас. После того как Глеб Сиверов вылетел на  военном  самолете  в  сторону
чернобыльской зоны, у генерала Судакова немного отлегло от сердца.
   Николай Васильевич сидел в своем кабинете и просматривал бумаги,  которые
полковник Крапивин время от времени приносил ему. Генерал,  подперев  голову
руками, вчитывался в текст, пока  строчки  компьютерного  набора  не  начали
расплываться перед глазами. Он снял очки и приложил ладонь к взмокшему лбу.
   - Боже, Боже! - сказал негромко генерал. -  Осталось  совсем  немного  до
пенсии, а тут одно дело за другим, и  на  каждом  можно  погореть,  -  И  он
вспомнил,  какой  спокойной   была   работа   в   Комитете   государственной
безопасности лет  десять-пятнадцать  назад.  Никаких  тебе  хищений  оружия,
никаких террористов...
   Тогда, конечно, тоже приходилось  заниматься  серьезными  делами.  Но  по
сравнению с тем, что творилось сейчас, те серьезные  дела  кажутся  детскими
забавами. "Вот бы  вернуться  туда  с  сегодняшним  опытом.  Вот  бы  я  там
развернулся! И карьеру сделал бы за считанные годы, не то что тогда".
   В памяти всплыли лица его бывших руководителей. "Да, хорошо им, хорошо, -
подумал Судаков. - Хотя не очень, - поправил он  себя.  -  Кое-кто  ушел  из
жизни раньше срока, а кое-кого "ушли". В общем, тогда  тоже  приходилось  не
сладко, и тогда тоже малейшая ошибка грозила..." Генерал Судаков вздохнул  и
запретил себе думать о жизни в прошедшем времени.  Возможно,  он  еще  минут
пятнадцать или двадцать сидел бы, помешивая ложечкой  давным-давно  остывший
чай, если бы не зазвонил телефон. Генерал напрягся:  этот  телефонный  номер
знали считанные люди.
   "Кто же это может быть? - подумал генерал. - Ксения?" Всего три дня  тому
назад дочь звонила. Сейчас она находилась в Англии на стажировке. Вспомнив о
дочери, генерал поймал себя на том, что, может быть,  впервые  за  несколько
дней он улыбнулся не по-военному нежно. -  Генерал  снял  трубку  и  услышал
знакомый голос:
   - Привет, Николай Васильевич!
   - Добрый вечер, Феликс Андреевич.
   - А что это ты так поздно на работе? Звоню домой, никто не отвечает.
   - Да дела. Ты же знаешь, работа у нас круглые сутки.
   - Я знаю, кого  работа  любит!  -  сказал  Феликс  Андреевич  Грибанов  и
захохотал, захохотал так громко, что генерал Судаков  даже  отвел  трубку  в
сторону.
   - А что у тебя на дипломатическом фронте? - осведомился генерал.
   - У нас все, как  всегда.  Готовим  визиты,  договариваемся,  подписываем
важные бумаги, в общем, суетимся. Ты же в курсе,  стране  нужны  инвестиции,
вот мы этим и занимаемся.
   - Что, вы все занимаетесь инвестициями?
   - Не все, конечно... Но мне приходится, как на паперти, деньги клянчить.
   - Послушай, Феликс Андреевич, ты бы мне просто так не стал звонить.
   Наверное, что-то очень важное?
   - Да, Николай Васильевич, важное. И причем настолько важное, что  я  даже
решился побеспокоить тебя по служебному телефону.
   - Тогда я тебя слушаю.
   - Нам необходимо встретиться.
   - Извини, Феликс Андреевич, я сейчас не могу, у меня неотложные дела.
   - Неотложных дел не бывает, - настойчиво и  недовольно  пробурчал  Феликс
Андреевич Грибанов, - Свидание будет недолгим - минут тридцать.
   - Это очень много, - сказал генерал Судаков.
   - Тебе решать. Разговор важный.
   - О чем?
   - А вот это, дорогой, не по телефону.
   - Ну что ж, давай встретимся.
   - Другое дело! - обрадовался Грибанов. - Так значит, через двадцать минут
я подъеду.
   - Хорошо, согласен. Буду ждать на перекрестке.
   Генерал Судаков посмотрел сначала на наручные часы, затем - на  напольные
куранты в углу кабинета. Показания и тех и других совпадали - иначе  и  быть
не могло. "И что ему надо? - недоумевал генерал, опуская  трубку  на  рычаги
аппарата. - К чему такая спешка?
   Обычно  в  их  конторе  все  происходит  медленно,  с  чувством,  толком,
расстановкой, каждое слово выверяют, по три дня думают, какую закорючку куда
поставить. Хотя иногда..." Генерал Судаков вспомнил о  тех  ценных  услугах,
которые когда-то оказал ему Феликс Андреевич Грибанов, не последний  человек
в Министерстве иностранных дел. Но карьера Грибанова,  начавшаяся  блестяще,
вдруг, резко застопорилась. И с  чем  это  было  связано,  генерал  Судаков,
осведомленный во многих вопросах, не знал. Он пытался  навести  справки,  но
вся информация  была  достаточно  расплывчатой,  дескать,  Феликс  Андреевич
Грибанов малоинициативен и не является  специалистом  высокой  квалификации.
Тем более что лет пять назад он допустил пару промахов, непростительных  для
дипломата его ранга.
   Грибанов  прочно  застрял  на  служебной  лестнице,  но,  насколько  было
известно Судакову, жил неплохо. Постоянные загранкомандировки, отличный  дом
под Москвой, шикарная квартира в городе, дорогая новая  машина  -  в  общем,
жил, как прикидывал генерал Судаков, его приятель далеко  не  по  средствам.
Однако никакой компрометирующей информации на Феликса Грибанова не имелось.
   "Значит,  умеет",  -  решил  генерал  Судаков.  В  свое  время   Грибанов
способствовал в устройстве  Ксении  на  стажировку  в  Лондон.  Судаков  был
глубоко благодарен Феликсу и никогда  не  забывал  этой  помощи.  Ведь  ради
единственной  дочери,  собственно  говоря,  и  жил  генерал.  С  женой   уже
давным-давно у него отношения не складывались, и жили, не разводясь,  они  в
одной квартире, как чужие люди. Вот только дочь оставалась светлым пятном  в
общем-то сумрачной жизни генерала ФСБ.
   У Ксении вроде бы все шло как нельзя лучше.  После  стажировки,  как  она
похвалилась отцу, ей обещали  престижную  работу  в  Англии.  Генерал  очень
хотел, чтобы его дочь хотя бы на  несколько  лет  осталась  за  границей.  А
потом, когда здесь, в России, все более-менее утрясется, уляжется, станет на
свои места, можно будет вернуться. Вот только когда это  произойдет?..  Даже
генерал Судаков в своих прогнозах не  заходил  дальше,  чем  на  пару-тройку
месяцев. А уж загадывать, что будет через год, не приходилось и вовсе.
   Жизнь менялась стремительно, и свои посты покидали такие люди, о  которых
Судаков  думал,  что  они  навечно  посажены  в  свои  кабинеты   руководить
ведомствами.
   Да и  сами  ведомства  распадались,  трансформировались,  превращаясь  во
что-то новое, ранее не виданное. Выстраивались новые структуры, изобретались
названия, появлялись на свет всевозможные службы и подразделения.  От  этого
голова шла кругом. Но Судаков знал с