ростному  шоссе,
привычно лавируя в густом потоке бешено  мчащегося  транспорта.  Мельтешащий
перед ветровым стеклом снег то и дело собирался в призрачные фигуры, которые
принимались разговаривать с ним голосами людей, давно ушедших из его  жизни,
а то и из жизни вообще. Они спрашивали его о чем-то, давали советы  и  даже,
черт возьми, пытались предъявлять претензии,  что,  по  мнению  Глеба,  было
ужасно смешно. Он начинал смеяться и тут же приходил в себя от боли,  потому
что концы сломанных ребер  терлись  друг  о  друга.  Он  выравнивал  машину,
вглядываясь в летящий снег,  и  снова  впадал  в  полуобморочное  состояние,
загипнотизированный его стремительным полетом.  На  развилке  он  свернул  с
асфальта, даже не заметив этого, и повел машину по разбитой колесами тяжелых
грузовиков грунтовке.
   Примерно  в  полукилометре  от  развилки  дорогу  ему  преградил  хлипкий
шлагбаум, представлявший собой ошкуренную сосновую жердь с  приколоченным  к
ней жестяным кругом запрещающего знака. Глеб не увидел шлагбаума  -  он  был
занят беседой с  застреленным  на  Воробьевых  горах  генералом  Потапчуком.
?Мустанг? с грохотом протаранил  шлагбаум,  сосновая  жердь,  сухо  треснув,
разлетелась надвое, а грубо намалеванный  на  жести  ?кирпич?  откатился  на
обочину и застрял в кустах.
   Глеб пришел в  себя  от  лязга,  с  которым  капот  ?мустанга?  въехал  в
шлагбаум, и проморгался, вглядываясь в дорогу. Дорога  была  пуста  и  бела,
облепленный мокрым снегом еловый лес молча  стоял  по  обе  стороны.  Слепой
посмотрел в зеркало заднего вида,  но  сломанный  шлагбаум  уже  скрылся  за
изгибом дороги, и он увидел только две извилистые черные колеи,  оставленные
на снежной целине колесами ?мустанга?. ?Куда это меня  занесло??  -  подумал
Глеб, но тут же потерял всякий интерес к своему географическому положению: у
них с генералом  Потапчуком  осталась  масса  нерешенных  вопросов,  которые
требовали немедленного обсуждения...
   Уже совсем рассвело, и водитель первого самосвала со  щебнем,  свернувший
на лесную дорогу, был слегка удивлен, увидев  на  заснеженном  проселке  две
черные колеи. Его удивление усилилось  еще  больше,  когда  он  добрался  до
обломков шлагбаума, преграждавшего посторонним въезд в  зону  строительства.
Впрочем,  водитель  самосвала  был  человеком  бывалым  и  немедленно  нашел
наиболее  простое  и  вероятное  объяснение  этим  странностям,  решив,  что
незадолго до него по дороге проехал какой-то алкаш, который не то до сих пор
не очухался с вечера, не то залил глаза с утра пораньше Водитель терпеть  не
мог этих типов, из-за которых езда по отечественным дорогам  превратилась  в
сплошную нервотрепку. Если у человека хватает денег на  автомобиль,  который
летает, как ракета,  это  еще  не  значит,  что  он  способен  справиться  с
управлением своей крутой тачкой. Да, автомобили теперь не те,  что  двадцать
или даже десять лет назад, но водители остались прежними, да и дороги с  тех
пор изменились очень мало.
   Водитель зло продул ?беломорину? и, неудобно скрючившись  над  большим  и
неповоротливым рулевым колесом,  принялся  чиркать  спичками  о  засаленный,
истертый коробок.
   Тяжело груженый ?МАЗ?, утробно рыча изношенным двигателем и выбрасывая из
выхлопной трубы облака черного дыма, несся по дороге, то ныряя в выбоины, то
подпрыгивая на ухабах.  При  каждом  таком  прыжке  под  сиденьем  громыхали
кое-как сваленные  железки,  пыльный  резиновый  чертик  бешено  плясал  под
лобовым стеклом, а за спинкой  сиденья  дружно  звякали  пустые  бутылки.  С
крышки бардачка водителю ослепительно улыбалась обнаженная красотка с  пышно
взбитыми золотистыми волосами и кожей  неестественного  оранжевого  оттенка.
Блондинка была заснята по пояс и, поддерживая обеими руками, демонстрировала
всем желающим голую и, судя по ненормальному размеру, откровенно силиконовую
грудь. Вид у нее при этом был такой, словно  она  предлагала  купить  у  нее
парочку дынь.
   Проклятый  коробок  совсем  истерся,  и  спички  ни  в  какую  не  желали
загораться. Чиркать ими, держа коробок в той же руке, что  и  обод  рулевого
колеса, было неудобно, и от этого водитель злился  еще  больше.  Он  отлично
знал, что нужно сделать для поднятия настроения, да и  проверенное  народное
лекарство лежало наготове в бардачке, но было только восемь утра, а на шоссе
он насчитал целых три аварии. Там было полно милиции, так что с  опохмелкой,
похоже, предстояло ждать до самого конца смены. Водитель снова посмотрел  на
две пьяно петлявшие по дороге колеи и тихо выматерился: везет же  людям!  Ни
забот у них, ни хлопот.  Нажрутся  ?абсолюта?,  сядут  в  ?мерседес?,  и  ну
куролесить! Да еще и с бабами. Показать им зимний лес и пощупать  за  разные
интересные места... И ведь что интересно: ничего их, гадов, не  берет!  Хоть
бы один разбился, так нет же! Бьется кто угодно, только не  эти  кошельки  с
глазами...
   Водитель потер черной от въевшегося масла ладонью небритую щеку  и  снова
принялся чиркать спичкой  о  коробок.  Спичка  сломалась,  он  с  проклятием
отшвырнул ее в сторону и достал новую, с раздражением отметив, что спичек  в
коробке осталось всего штук пять, не больше.
   "Говно дело, - подумал  он.  -  Все-таки  надо  было  мне  вчера  того..,
поаккуратнее. Так разве с ними поспоришь?
   Вот наградил господь родственничками! Если пить - так  уж  до  упора,  до
поросячьего визга. Опять весь туалет заблевали,  козлы.  Это  шурин,  больше
некому. У него такая манера. И  зачем  пить,  если  организм  не  принимает?
Только продут переводит, недоносок мордатый... Да и тесть не лучше, но  этот
хоть не блюет. В него сколько ни залей, ему все едино:  сидит,  скалит  свои
вставные челюсти и пустой стакан тянет  -  наливай,  мол.  А  доченька  его,
грымза толстозадая, знай туда-сюда топает и  дверями  стучит,  вместо  того,
чтобы людям человеческую закуску приготовить. Была бы закуска  путная,  так,
может, меня бы сегодня не так крутило. Да ведь ей все равно,  в  каком  виде
муж утром на работу поплетется, ей лишь бы зарплату отобрать... Одно  слово,
Петлюра?.
   Вычислив, наконец, главного виновника всех своих  бед,  водитель  немного
успокоился, и даже спичка, словно почуяв перемену в его настроении, зажглась
с первого  раза.  Он  поднес  дрожащий  оранжево-голубой  огонек  к  кончику
папиросы и усердно заработал щеками, раскуривая волглый табак. Дорога  круто
свернула вправо, он крутанул одной рукой неподатливый руль  и  вдруг  увидел
стоявшую сразу за поворотом шикарную иномарку.
   Широкий приземистый автомобиль косо  торчал  посреди  дороги,  совершенно
загородив проезд. Водитель самосвала  успел  разглядеть  свежую  вмятину  на
правой передней дверце и широкий смазанный след  бокового  заноса  на  белом
полотне дороги. Выронив спички, он изо всех сил вывернул руль влево,  ударив
по тормозам. Тяжелый  ?МАЗ?  занесло,  немного  проволокло  боком,  и  он  с
грохотом ударился в стоявшую на дороге иномарку.  Послышался  отвратительный
скрежет сминаемого металла, со звоном посыпалось стекло, бутылки за  спинкой
сиденья самосвала опять  дружно  задребезжали,  и  ?МАЗ?  наконец  замер,  в
последний раз вздохнув пневматическими тормозами.
   Несколько секунд водитель самосвала сидел неподвижно, глядя  прямо  перед
собой потухшим взглядом. Забытая папироса лениво тлела, прилипнув  к  нижней
губе. В  тишине  громко  тикал,  остывая,  заглохший  двигатель.  Этот  звук
напоминал удары капающей из протекающего крана воды.
   Водитель почему-то вспомнил детство.  У  них  на  кухне  стояла  жестяная
раковина, и кран все время тек, потому что некому было  заменить  прокладку.
Звук, помнится, был точно такой же, а в том месте, куда падали капли, всегда
было невыводимое ржавое пятно...
   Словно во сне, он распахнул дверцу и спрыгнул  на  дорогу.  Припорошенная
снегом грязь неприятно подалась под ногами, его кирзовые сапоги  разъехались
в стороны, и он обязательно шлепнулся бы во  все  это  дерьмо,  если  бы  не
схватился рукой за край открытой дверцы. Папироса потухла, и он выплюнул  ее
в снег.
   Удар получился сильным. Чертову иномарку отшвырнуло на обочину, развернув
носом против движения. Правое заднее крыло выглядело  так,  словно  побывало
под кузнечным прессом, толстый обтекаемый бампер оторвался и косо  торчал  в
сторону. Повсюду валялись куски цветного пластика и битое стекло, в  воздухе
пронзительно воняло пролитым бензином. Смятая крышка багажника стояла дыбом,
левая передняя дверца распахнулась от удара, и  в  шаге  от  нее  на  дороге
ничком лежал человек в короткой кожаной куртке.  Его  руки  и  лицо  были  в
крови. Он не подавал признаков жизни, и водителю  самосвала  очень  некстати
вспомнилось, почему кран у них на кухне некому было починить. Его отец  тоже
был шофером, и однажды утром, мучаясь похмельем, сбил  на  скользкой  дороге
пешехода.
   Пешеход умер на месте, а отец отправился в тюрьму.  Теперь  вся  история,
похоже, повторялась сначала, и водитель ?МАЗа? испытал  почти  непреодолимое
желание завести машину и пару раз проехаться по  тупой  башке  лежавшего  на
дороге ?нового русского?. Чертов ублюдок устроил-таки ему неприятности.
   Злость схлынула, уступив место тоскливому недоумению: за что?  Ехал  себе
человек, никого не трогал..
   Он встряхнулся и взял себя в руки. О чем это он тут думает? Какая разница
- новый русский или старый узбек? Он водитель, а водитель водителя в беде не
оставит, иначе  ему  самому  несдобровать.  Если  даже  водители  перестанут
помогать друг другу, то этот мир окончательно сойдет с ума. Только вот можно
ли еще чем-то помочь этому парню?
   Он поспешно подошел к раненому и с облегчением убедился в  том,  что  тот
жив. Собственно, это было  в  порядке  вещей:  удар  пришелся  по  багажнику
легковушки, водителя сразу выбросило на дорогу, так что сильно пострадать он
вроде бы не мог. Тогда откуда  столько  крови  и  почему  он  без  сознания?
Неужели и вправду пьян?
   Водитель самосвала повел носом, но бензиновая вонь начисто  забивала  все
остальные запахи. ?Не шарахнуло бы?, - с опаской  подумал  он  и,  подхватив
раненого под мышки, торопливо поволок его к самосвалу.
 
*** 
 
   В то утро похмелье мучило не только водителя самосвала. Майор ФСБ Алексей
Губанов проснулся с тяжелой головой и не сразу понял, где находится.
   Вокруг были голые кремовые стены, слегка шероховатые  на  ощупь.  Фактура
материала была такой, что сразу и не поймешь, что это, штукатурка, обои  или
вообще какой-нибудь пластик.  С  высокого  белоснежного  потолка  на  майора
бессмысленно  пялились  стеклянные  линзы  точечных   светильников,   сквозь
широкое, без переплета окно в пластиковой раме в комнату сочился грязноватый
пасмурный свет. Лежать было жестко, майор весь затек и отлежал себе  все  на
свете. Пощупав рукой, он обнаружил,  что  лежит,  оказывается,  на  покрытом
импортной каменной плиткой полу.
   Пол был холодный, и Губанов решил, что надо вставать, пока  не  заработал
себе радикулит, а то и что-нибудь похуже.
   Вспомнив о болезнях, он немедленно сообразил, где находится. Это  же  его
детище, его,  трах-тарарах,  медицинский  центр...  Помнится,  вчера  они  с
Кацнельсоном и Масловым обмывали  завершение  отделочных  работ  в  западном
крыле, где планировалось разместить собственно клинику.
   Сначала пили водку, потом шампанское, а потом, когда  горючее  кончилось,
Маслов, кажется, достал спирт. Или нет? Откуда, собственно,  у  Маслова  мог
взяться спирт, клиника-то еще не действует? Не мог же  он  его  с  собой  из
Москвы притащить? Губанов тщательно проанализировал свои ощущения и пришел к
выводу, что Маслов  притащить  с  собой  спирт  не  можно  каким-то  образом
все-таки притащил.
   "Чему удивляться-то? - угрюмо подумал майор, садясь на полу и  немедленно
хватаясь обеими руками за голову, которая, казалось, готова была взорваться,
как осколочная граната. - Конечно, притащил.  Кацнельсон  вон  еврей,  и  то
пьет, как лошадь, а это же все-таки русский человек, нашенский. Ох, сволочи,
отравили они меня... Это же надо, какой из них распрекрасный дуэт получился.
Но работают как звери. Такими темпами к весне, глядишь, и закончим?.
   Кряхтя, он подтянул под себя ноги, усевшись по-турецки, и, забравшись  во
внутренний карман мятого пиджака, вынул скомканную пачку сигарет. Сигарет  в
пачке осталось всего две штуки, причем одна из них лопнула  вдоль  почти  по
всей длине. Губанов выбросил ее в угол и вынул  из  пачки  вторую.  Сигарета
была  кривая,  но  целая,  и  он  закурил,  кривясь  от  отвращения  и   все
усиливавшейся головной боли.
   За широким окном неподвижно стоял заснеженный еловый лес.  С  неба  опять
падал мокрый снег, еловые лапы совсем обвисли  под  его  тяжестью,  и,  пока
Губанов, дымя сигаретой, бездумно  смотрел  в  окно,  с  них  несколько  раз
сорвались и бесшумно обрушились вниз тяжелые сырые пласты. Губанов посмотрел
на часы. Было восемь утра, впереди его ждала масса дел.  День  был  расписан
буквально по минутам, и благодаря вчерашней  безобразной  пьянке  расписание
уже пошло ломаться, как лед на реке во время весеннего ледохода.
   - Ну и хрен с ним, - громко сказал Губанов,  потушил  окурок  о  каменные
плиты пола и с кряхтением принял вертикальное положение.
   Маслова он отыскал в кабинете главврача. Это было, пожалуй,  единственное
помещение во всем здании, имевшее законченный, вполне обжитой вид. На окнах,
как полагается, висели жалюзи? стол вызывал  уважение  своими  внушительными
габаритами  и  строгим,  лишенным  ненужных   излишеств   дизайном,   матово
поблескивала светлая  кожаная  обивка  мягких  кресел  для  посетителей,  на
приставном столике справа от рабочего места Маслова слепо  таращился  темным
бельмом выключенного монитора современный компьютер.
   Сам Маслов восседал за столом во вращающемся кресле и, согнувшись  в  три
погибели, сосредоточенно стриг  ногти  на  ногах  хирургическими  ножницами.
Ногти у него были мощные, кривые и желтые. Губанов подумал, что здесь больше
подошли бы не ножницы, а молоток и зубило, и поспешно отвел глаза:  от  вида
желтоватых докторских ступней с кривыми ногтями и ороговевшими растоптанными
пятками его вдруг замутило.
   Услышав шаги Губанова, Маслов поднял на него глаза.  Даже  сквозь  стекла
очков было видно, что белки у него  розоватые  с  перепоя,  но  в  остальном
чертов Айболит выглядел как огурчик.
   - О, - сказал он, - некротическое явление. В  морге,  небось,  переполох:
куда этот, из восьмого контейнера, подевался? Неужто сторожа его на  котлеты
пустили? А он - вот он!
   - Болван, - проворчал Губанов и тяжело рухнул в одно их кресел. - Черт, -
сказал он, - мягко, - Спрашивается, почему я спал на  голом  каменном  полу,
как бродячий пес?
   - А это ты у себя спроси, - посоветовал Маслов, натягивая на ногу  драный
хлопчатобумажный носок. Он критически осмотрел высунувшийся из дыры  большой
палец, пожал костлявыми плечами и сунул ногу в ботинок. - Я  тебе  предлагал
нормальное спальное место, а тебе, видите ли, захотелось  романтики.  Насилу
тебя уговорили костер в палате не разводить.
   - Да? - удивился Губанов. - Черт, ничего не помню.  А  все  ты  со  своим
спиртом. Самого, я вижу, как огурчик.
   - Точно, - сказал Маслов, - как огурчик.  Хоть  сейчас  под  крышку  и  в
погреб. Хорошее слово - погреб. Напоминает погребение.
   - Тьфу на тебя, - сказал Губанов. - Бездельник ты, а не главврач.
   -  Не  спорю,  -  согласился  Маслов  и,  запустив  руку  в  недра  своей
растрепанной бороды, энергично поскреб шею. - А кого прикажешь лечить?
   - Меня, например, - проворчал  майор.  -  Помираю  ведь  прямо  на  твоих
глазах.
   - А, - сказал Маслов, - понятно.
   Он сунулся в тумбу письменного стола, некоторое время звякал там стеклом,
пыхтел и чем-то аппетитно булькал, после чего вновь вынырнул на  поверхность
и  поставил  перед  Губановым  мензурку,  до  краев  наполненную  прозрачной
жидкостью. Губанов  поспешно  протянул  дрожащую  руку  и  залпом  выплеснул
содержимое мензурки в рот. Он покраснел, глаза его угрожающе  выпучились,  и
Маслов торопливо подвинул к нему графин с водой. Губанов  схватил  графин  и
припал к нему, как путник, трое суток блуждавший в сердце Сахары. Он булькал
и захлебывался, вода, пузырясь, стекала по его подбородку за ворот  несвежей
рубашки.
   Наконец он со стуком поставил наполовину опустошенный  графин  на  место,
утерся рукавом и шумно перевел дыхание.
   - Отравитель, - просипел он неожиданно севшим голосом. -  Неужели  нельзя
было предупредить, что неразведенный?
   - Вчера ты хлестал его, как воду, - напомнил Маслов.
   - Так то вчера, - возразил Губанов.
   - Смотри, - предупредил его приятель, - как бы мне не  пришлось  выделять
вам палату на двоих.
   - Ого, - Губанов перестал пыхтеть и утираться и с интересом уставился  на
собеседника. - А ты, я вижу, уже освоился с ролью хозяина.
   Борода доктора ехидно  шевельнулась.  Рта  его  было  не  разглядеть  под
нависающими усами, но майор готов был поклясться, что  Маслов  саркастически
улыбается.
   - А у тебя есть на примете другая кандидатура? - спросил доктор  и  ткнул
указательным пальцем в переносицу, поправляя очки. - Меня в последнее  время
почему-то все время мучают сомнения. Я  хотел  обсудить  это  вчера,  но  ты
как-то очень быстро окосел...
   - Я устал, - перебил его Губанов - Тебя бы на недельку в мою шкуру.
   - ..и потом, здесь все время крутился этот твой Кацнельсон, - невозмутимо
закончил Маслов с таким видом, словно Губанов вообще ничего не говорил. - Ну
как, голове полегчало или ты хочешь еще добавить?
   - Хочу, - честно  признался  Губанов,  -  но  не  буду.  Знаешь  народную
мудрость? Она гласит, что неосторожный опохмел приводит к длительному запою.
   - Это не народная мудрость, а медицинский факт, - поправил Маслов.  -  Ты
уверен, что больше не хочешь? В конце концов, я не прочь присоединиться.
   -  Уволь,  -  после  короткого  раздумья   отказался   Губанов.   -   Дел
действительно невпроворот. Кручусь, как белка  в  колесе,  вот  и  вырубился
вчера. " - Да, ты похудел, - согласился Маслов.
   - На себя посмотри. Так о чем ты хотел со мной поговорить?
   - Это не к спеху. По крайней мере до вечера подождет. Ты  освободишься  к
вечеру?
   - Постараюсь, - сказал  Губанов,  -  но  не  обещаю.  Ты  имеешь  в  виду
что-нибудь серьезное?
   - Мне кажется, что да, - ответил Маслов,  осторожно  просовывая  в  узкую
щель между усами и  бородой  фильтр  сигареты.  -  А  на  самом  деле  может
оказаться, что нет. Я плоховато разбираюсь в вопросах строительства,  потому
и решил посоветоваться с тобой.
   -  А  я  что,  архитектор?  Вон  Кацнельсон  целый  день   на   площадке,
посоветовался бы с ним.
   - Нет, - твердо и многозначительно сказал Маслов, - с Кацнельсоном  я  об
этом разговаривать не стану.., по крайней мере, не в первую очередь.
   - Как интере-е-есно, - пропел Губанов, которому на самом  деле  вовсе  не
было интересно. Доктор Маслов был его старинным приятелем, но  теперь  вдруг
выяснилось, что клоунская внешность  доктора  обманула  и  его.  Айболит  на
поверку оказался гораздо умнее,  чем  можно  было  предположить,  и  обладал
недюжинной практической сметкой, в чем его вообще нельзя было заподозрить по
внешнему виду. - Как интересно, - повторил майор  и  хотел  добавить  что-то
еще, но тут внизу, за железными воротами  в  ограждавшем  строящийся  объект
дощатом заборе пронзительно заныл автомобильный сигнал. Кто-то бешено  давил
на клаксон, посылая серии гудков,  состоявшие  из  одного  длинного  и  трех
коротких сигналов. Губанов вспомнил, что в правилах дорожного движения такая
серия служит сигналом общей тревоги, а в азбуке  Морзе  соответствует  букве
?Б?.
   Маслов, забыв о незакуренной сигарете, лихо крутнулся вместе с креслом  и
сунулся к оконному стеклу.
   Губанов, морщась от слишком резких звуков, обошел