ожу тело - рухнуло, сбило с ног, больно ударило по правому запястью
и всей своей огромной тяжестью вдавило в снег, нашаривая ее руки, сдавливая,
заламывая, закручивая узлом. Пистолет отлетел в сторону и  бесшумно  ушел  в
сугроб. Ирина чувствовала себя так, словно спьяну один на один схватилась  с
самцом  гориллы  или  попала  в  огромную   промышленную   электромясорубку:
сопротивление казалось столь же  бессмысленным,  сколь  и  болезненным.  Она
крутнула головой так, что едва не вывихнула шейные позвонки, вывернулась  из
мертвого  захвата  и   впилась   зубами   во   что-то   холодное,   воняющее
кожгалантереей, сразу же что было  сил  стиснув  челюсти.  Лежавший  на  ней
человек вскрикнул от боли и неожиданности,  выругался,  немного  привстал  и
нанес ей тяжелый удар по голове, целясь в висок.
   Ирина упала лицом в снег, ощутив кожей лба и щек его обжигающий холод,  и
потеряла сознание.
 
Глава 14 
 
   Начкар тяжело поднялся, стряхивая с себя снег и  с  болезненной  гримасой
потирая левое предплечье. В лесу было темно, но он и  без  света,  на  ощупь
чувствовал глубоко впечатавшееся в кожаный рукав куртки ровное полукружье  -
след зубов этой чокнутой.
   С хрустом, шорохом и пыхтением набежали остальные - всего четверо.  Пятый
остался лежать метрах в пятнадцати  от  этого  места,  слегка  припорошенный
осыпавшимся с потревоженных ветвей снегом. Лучи четырех карманных  фонариков
скрестились на женской  фигуре,  напоминавшей  втоптанную  в  разрытый  снег
тряпичную куклу.
   - Красиво, Егорыч, - сказал один из охранников. - Как на занятиях.
   - Пистолет найдите, - проворчал  начкар,  потирая  предплечье.  -  Что  с
Лопатиным?
   - Был Лопатин, - сказал кто-то, - да весь  вышел.  -  Прямо  промеж  глаз
засадила. Не баба, а чеченский снайпер.
   - А из баб самые лучшие снайперы  получаются,  -  шмыгая  носом  и  шумно
переводя дыхание, сообщил еще кто-то.
   - Пистолет, - не повышая голоса, напомнил начкар. - И отнесите Лопатина в
машину.
   Люди разбрелись и  принялись  пинать  ногами  сугробы,  раскапывая  их  в
поисках отлетевшего в сторону табельного пистолета  майора  Губанова.  После
коротких препирательств двое подошли к застреленному Ириной Лопатину,  взяли
его под мышки и волоком  потащили  к  дороге.  Запрокинутая  голова  убитого
тяжело моталась из стороны в сторону, обильно роняя на снег тяжелые  красные
капли, а волочившиеся по земле  ноги  распахивали  снежную  целину,  скрывая
кровавый след.
   - Нормально, - заметив это, сказал один из носильщиков. -  Мировой  мужик
Жека. Мертвый, а все равно помогает, чем может.
   Они опустили тело на дорогу, открыли заднюю  дверь  джипа  и  без  лишних
церемоний забросили труп в багажник, предварительно  надев  на  кровоточащую
голову полиэтиленовый пакет, чтобы не пачкать обивку.
   Тем  временем  начкар  отцепил  от  пояса  наручники  и  наклонился   над
бесчувственным телом Ирины. Ледяное железо с  глухим  щелчком  обхватило  ее
тонкие запястья. Теперь руки Ирины Бородач были надежно скованы за спиной.
   - Есть пушка, - сказал один из бродивших вокруг охранников, поднимая  над
головой облепленный снегом пистолет.
   - Дай сюда, - приказал начкар. - Грузите ее в машину, только аккуратно  -
живая все-таки.
   - А жаль, - вполголоса  обронил  охранник,  наклоняясь,  чтобы  вместе  с
товарищем поднять ношу.
   - Не твоего ума дело, - медленно и веско сказал ему начкар. -  Хотя  я  с
тобой полностью согласен.
   Они потратили еще несколько  минут  на  то,  чтобы  отыскать  пистолет  и
фонарик убитого охранника и более или менее замести следы. Когда все дела  в
лесу были закончены, они собрались возле джипов.
   - Так, - негромко сказал начкар и снова потер предплечье.  -  Хвалить  не
буду. Мы не имели права  ее  упускать,  а  Лопатин  подавно  не  имел  права
подставляться под пулю. Возись теперь с ним... В общем, так. Соловей  поедет
со мной, Андреев поведет ?ауди?. Слей пару литров бензина  из  моего  джипа.
Остальные - похоронная команда. Приберите этого дурака так, чтобы  никто  не
нашел. Ну, не мне вас учить. И постарайтесь не обгадиться хотя  бы  на  этот
раз.
   Подчиненные промолчали - никому не хотелось вызывать огонь на себя лично.
Стоявшая возле джипов группа людей  разошлась  по  машинам.  Джипы  взревели
двигателями и разъехались в разные стороны.
   По дороге на губернаторскую дачу скуластый начкар с раздражением думал  о
том, что было бы неплохо повторить прямо в лицо дорогому товарищу майору все
слова, которые он сказал после того, как его чокнутая жена сбежала в  первый
раз. Капитан очень хорошо запомнил все эти слова и был  готов  воспроизвести
их в любой момент, причем с огромным удовольствием. На этот раз Упырю некого
винить в случившемся, кроме себя самого. И казнить некого, вот ведь  горе-то
какое...
   Капитан закурил и через плечо покосился назад, где на  сиденье  боком,  с
неловко заломленными за спину руками лежала Ирина Бородач. Она все еще  была
без  сознания.  ?Ничего  страшного,  -  подумал  капитан,  отворачиваясь.  -
Очухается. В крайнем случае, будет небольшое сотрясение  мозга.  Ей  это  не
повредит. Может быть, наоборот,  все  там  встанет  на  свои  места,  как  в
неисправном телевизоре, когда треснешь  кулаком  по  корпусу.  Пусть  скажут
спасибо, что вообще жива. Она  стреляла,  так  что  мы  имели  полное  право
применить оружие. А у Лопатина, между прочим, осталась  беременная  жена.  У
него жена беременная, а его сейчас свалят в  какую-нибудь  помойную  яму  на
ближайшей свалке, и шито-крыто. Свои же товарищи свалят, не бандиты, не урки
какие-нибудь, а офицеры службы охраны... Эх, жизнь!.."
   Начкар потер предплечье. Место укуса ныло.  Подумать  было  страшно,  что
могло бы получиться, происходи дело  не  зимой,  а  летом.  До  крови  могла
прокусить, а то и клок мяса вырвала бы. Как собака, честное слово.  Пришлось
бы прививки от бешенства делать.
   Он снова покосился Назад. Честно говоря,  бить  губернаторскую  дочку  по
голове не было никакой необходимости. Хватило бы и пощечины, да и без  этого
вполне можно было обойтись. Суть дела заключалась в  том,  что  капитану  до
смерти хотелось сделать то, что он сделал, и хотелось  очень  давно.  Начкар
вовсе не был дураком и за то время, что Ирина  Бородич  сидела  под  замком,
разобрался в ее психологии едва ли не лучше,  чем  ее  муж  и  отец,  вместе
взятые - во всяком случае, так ему казалось.
   Все и всегда давалось ей легко и даже раньше, чем она успевала попросить.
Капитан, сам будучи человеком в высшей степени несвободным, давно  пришел  к
выводу, что никакой свободы на свете не существует. Нищий всю жизнь является
рабом своей нищеты, а богатый без умолку твердит, что не в деньгах  счастье,
а спроси его, в чем оно, это самое счастье, - не ответит, потому что сам  не
знает. Хочется ему чего-то, болезному, тянет его куда-то. Весь мир  объедет,
в каждом отеле ковры облюет, и все ему мало. Земля ему, бедняге, мала,  а  в
космос не пускают. Ни за какие деньги пока что нельзя поблевать хотя  бы  на
Луне, вот какая беда. И тогда - водка до посинения, наркота, дикие  оргии  и
еще более дикие скандалы вплоть до смертоубийства. Короче говоря, начкар был
уверен, что дочка господина губернатора бесится с жиру, и он был недалек  от
истины. Конечно, это было до предела упрощенное понимание того, что на самом
деле происходило с Ириной, по в чем-то суровый начкар, несомненно, был прав.
Поэтому в тот момент, когда его кулак замер в высшей точке  замаха,  капитан
колебался всего лишь долю секунды, прежде  чем  обрушить  его  на  прикрытый
спутанными светлыми волосами висок, и испытал огромное  удовольствие,  когда
эта высокообразованная, насквозь пропитая крашеная башка, тяжело  мотнувшись
от удара, упала в снег.
   Позади джипа, туманно посвечивая фарами, ехала ?ауди?  Губанова.  Капитан
только диву давался, как этой бешеной стерве удалось вести машину  на  такой
скорости по скользкой заснеженной дороге и не разбиться в  лепешку.  Видимо,
бог и вправду благосклонен к дуракам и пьяницам.
   Наконец впереди показались ворота губернаторской дачи. Они все еще стояли
нараспашку, и в сторонке топтался, постукивая каблуком о  каблук,  замерзший
охранник с короткоствольным автоматом под мышкой. Благоразумно помалкивавший
всю обратную дорогу Соловей загнал  машину  во  двор  и  подвел  вплотную  к
крыльцу.
   Когда двигатель заглох, дверь особняка распахнулась, и на высокое крыльцо
вышел Губанов. Пиджак его был  расстегнут,  видневшаяся  из-под  него  грудь
белой рубашки пропиталась чем-то красным. Начкар  от  души  понадеялся,  что
Упырь умирает от  артериального  кровотечения,  но  это  было,  конечно  же,
обыкновенное красное вино - то самое, которым товарищ майор три раза в  день
подпаивал свою бабу, чтобы вела себя  потише.  В  прижатой  к  затылку  руке
майора что-то белело - то ли носовой платок, то ли целое  полотенце,  издали
было не разобрать. Начкар криво улыбнулся и  тут  же  бросил  быстрый  косой
взгляд на Соловья: не видел  ли  тот,  как  он  отреагировал  на  полученную
господином майором тяжкую травму. Соловей с  каменным  лицом  смотрел  прямо
перед собой. ?Видел, конечно, - подумал капитан. - Ну и черт с ним?.
   Они вышли из машины и распахнули обе задние дверцы.
   Начкар наклонился, взял Ирину под  колени  и  потянул  на  себя.  Соловей
помогал ему с другой стороны. Вдвоем они вытащили  безвольно  обмякшее  тело
губернаторской дочери из салона джипа и понесли в  дом.  Начкар  по-прежнему
держал ее за ноги, для удобства положив их на предплечья согнутых  в  локтях
рук. Поза у мадам Губановой при этом была самая что ни на есть  неприличная,
но ни ее широко расставленные ноги, ни ощущение упругой  молодой  плоти  под
тонкой тканью легких, не по сезону брюк  не  вызывали  в  капитане  никакого
отклика.  Это  была  просто  ноша,  от   которой   ему   хотелось   поскорее
избавиться. ?Бедная баба, - подумал он вдруг. - Все хотят от нее избавиться,
а духу на то, чтобы просто вынуть ствол и шлепнуть, ни у  кого  не  хватает.
Вот и мучается, как собачка профессора Павлова..."
   - Что с ней? - глухо спросил Губанов, когда они проходили мимо.
   - Без сознания, - сказал начкар. - Ударилась головой, когда упала. Ничего
страшного, скоро придет в себя.
   Соловей промолчал.
   - Черт, -  сказал  Губанов,  открывая  перед  ними  дверь  и  придерживая
створку, чтобы не захлопнулась. - Надо было все-таки поаккуратнее.
   Капитан остановился, и шедший впереди Соловей чуть было  не  выпустил  из
рук свою ношу.
   - Товарищ  майор,  -  негромко,  но  очень  отчетливо  сказал  начкар.  -
Несколько минут назад из вашего табельного пистолета был  застрелен  наповал
прапорщик Лопатин. Прямо в переносицу, как в тире. Так что вы  уж  извините,
если что не так. Вперед, Соловей.
   Соловей послушно тронулся с места. Начкару на мгновение  показалось,  что
уши у его подчиненного  медленно  вращаются  во  все  стороны,  как  тарелки
локатора, чутко улавливая малейшие нюансы происходящей на его  глазах  битвы
титанов.
   Впрочем,  никакой  битвы  не   последовало.   Губанов   молча   проглотил
поднесенную ему начкаром информацию и вслед за процессией вошел в вестибюль.
В тягостном молчании они поднялись по отделанной мрамором парадной лестнице,
прошли коридором и остановились в  уютном  холле  рядом  с  открытой  дверью
полированного красного дерева.
   Из комнаты торопливо вынырнула пожилая заспанная горничная. Она служила у
Бородича уже много лет и все эти годы стучала на  своего  хозяина.  Впрочем,
губернатору  от  этого  было  гораздо  больше  пользы,  чем  вреда:  Губанов
давным-давно  предупредил  его  об  опасности,   после   чего   они   вдвоем
переговорили с горничной по душам. С тех пор  горничная  сильно  повеселела,
купила дочери машину, квартиру и мебель, а люди, на  которых  она  работала,
несколько   лет   подряд   получали   хорошо   продуманную    и    тщательно
отредактированную лично майором Губановым дезинформацию.
   Горничная  проскользнула  мимо,  демонстративно  отвернувшись.  Начкар  и
Соловей внесли Ирину в тщательно прибранную комнату и с облегчением опустили
на кровать.  Капитан  отдал  Губанову  его  пистолет,  портмоне  и  ключ  от
наручников,  испросил  разрешения  быть  свободным,  толкнул  между  лопаток
замешкавшегося Соловья и вместе с ним вышел из комнаты.
   Когда  дверь  за  ними  закрылась.  Губанов  неторопливо  распихал   свое
имущество по карманам. Пистолет  все  еще  был  влажный  и  отчетливо  вонял
пороховой гарью. Губанов любил этот запах - он бью очень  земной,  реальный,
от начала до конца мужской и ласкал обоняние почище любого одеколона, - но в
данный момент пороховая вонь вызывала у  майора  совсем  другие  ассоциации.
?Прямо в переносицу, - вспомнилось ему. - Как в тире... Ч-черт!"
   Он вынул обойму и пересчитал оставшиеся в ней патроны.
   Четырех не хватало. ?Повезло дуракам, - подумал Губанов. - Повезло, что в
лесу темно, повезло, что она, наверное, отстреливалась на бегу, повезло, что
давно  не  упражнялась..,  вообще  повезло,  что  дело  ограничилось   одним
Лопатиным. Им повезло, мне повезло?,  одной  Ирке  не  повезло,  но  это  ее
проблемы?.
   Он загнал на место обойму, проверил предохранитель и затолкал пистолет  в
кобуру. Лишь покончив с этим делом,  он  наклонился  к  жене  и  внимательно
осмотрел вздувшийся кровоподтек на ее правом виске. Кость была  цела,  Ирина
дышала глубоко и ровно, и можно было не сомневаться, что с ней все  будет  в
порядке. А если даже и нет, то доктору Маслову все равно  давным-давно  пора
заняться своей главной пациенткой. Сегодняшний дикий случай переполнил  чашу
терпения майора Губанова.
   Не особенно церемонясь, майор перевернул жену  на  живот  и  снял  с  нее
наручники. Он  не  хотел  быть  излишне  жестоким,  хотя  видит  бог,  Ирина
заслужила наказание. Пусть бы посидела пару дней без пищи, со скованными  за
спиной руками, в полном одиночестве, не видя ни одного человеческого лица  и
даже  не  имея  возможности  без  посторонней  помощи  снять  штаны,   чтобы
облегчиться. Ей было бы очень полезно понюхать, как  пахнет  ее  собственное
дерьмо, медленно подсыхающее внутри этих самых штанов.
   Наверное, он бы так и поступил, если бы не ее папаша. Старый  козел,  как
ни смешно это звучит, все еще без ума от своей  дочери  и,  конечно  же,  не
позволит, чтобы от его куколки пахло чем-нибудь, кроме французских духов.
   Губанов выругался вслух и вышел из комнаты, от души хлопнув дверью.
   Сидевший в кресле у полукруглого окна  Соловей  вскочил  и  вытянулся  по
стойке ?смирно?, старательно глядя куда-то в сторону. Губанов удивился было,
но потом вспомнил, на кого  он  похож  в  своей  залитой  вином  рубашке,  с
перекошенной  рожей  и  прижатым  к  затылку  носовым  платком,  и  перестал
удивляться. Строго говоря, ситуация была препоганейшая: теперь охрана пойдет
мести языками,  с  наслаждением  перебирая  мельчайшие  подробности  ночного
происшествия, и слух может ненароком просочиться наружу.
   У Губанова появилось нехорошее предчувствие:  ситуация  развивалась  черт
знает как и постепенно стала напоминать готовую захлестнуться у него на  шее
петлю.
   - Не спускать глаз, - коротко приказал он, с ожесточением задвигая засов.
- И не болтать. Все ясно?
   - Так точно, - сказал Соловей. - Не беспокойтесь, Алексей Григорьевич,  -
добавил он другим тоном и посмотрел Губанову прямо в  лицо  честными  серыми
глазами. Слишком честными, как показалось  майору.  -  Вы  же  знаете,  наши
ребята - могила. Лопатина жалко.
   - Лопатина жалко, - согласился Губанов, которому было  в  высшей  степени
наплевать на судьбу так неловко наскочившего на пулю прапорщика. -  Спасибо,
Соловей.
   Губанов поднялся на третий этаж и двинулся по  коридору,  нарочно  тяжело
ступая по блестящему паркету. Свет в коридоре не горел,  в  углах  жутковато
шевелилась   черно-фиолетовая   тьма,   а   на   полу   лежали   голубоватые
прямоугольники, перекрещенные тенями оконных переплетов.
   Майор на секунду замедлил шаг и закурил. У  сигареты  был  вкус  сушеного
навоза пополам с конским волосом.
   - Черт знает из какого дерьма их делают эти американцы, - зло пробормотал
майор и двинулся дальше, громко стуча каблуками и  вдыхая  дурманящий  запах
подсыхающего на рубашке красного вина.
   Затылок ломило со страшной силой, и  все,  чего  ему  хотелось  в  данный
момент, сводилось к стакану  коньяка,  теплому  душу  и  мягкой  постели.  К
сожалению, ему еще предстоял довольно сложный разговор, откладывать  который
до утра майору очень не хотелось.
   Дверь  в  гостиную  была  открыта,  и  из  нее   пробивалось   трепещущее
красноватое свечение, бросавшее на натертый паркет теплые  оранжевые  блики.
Оттуда доносилось негромкое  потрескивание  и  пахло  живым  огнем.  Губанов
поморщился: ну  конечно!  Боги  восседают  на  Олимпе,  греясь  у  камина  и
предоставив смертным самим ковыряться в их божественном дерьме. Харе Кришна,
так сказать...
   Он вошел в гостиную,  твердым  шагом  приблизился  к  придвинутому  почти
вплотную к огню низкому столику и опустился в глубокое кресло,  из  которого
поднялся пару часов назад,  чтобы,  как  выяснилось,  отправиться  навстречу
приключениям.
   Шахматной доски на столике уже не было, зато квадратная бутылка  была  на
месте, и ее содержимое горело на просвет глубоким  янтарным  огнем,  вызывая
одним своим видом мучительную жажду.  В  камине  весело  полыхали  березовые
дрова, и седая шевелюра сидевшего напротив губернатора светилась,  как  нимб
святого. Бородич был одет в роскошную  шелковую  пижаму  и  вид  имел  самый
респектабельный: в одной руке красиво дымится сигарета, в другой отсвечивает
янтарем широкий шестиугольный стакан, в  котором  тихо  побрякивают  кусочки
льда, губы твердо поджаты, глаза задумчиво смотрят в огонь-Губернатор сделал
аккуратный глоток из своего стакана,  без  стука  поставил  его  на  столик,
придвинул к себе чистый стакан и, подхватив специальными щипчиками,  положил
в него несколько кусков льда из стоявшего рядом серебряного ведерка.
   - Что там у вас происходит? - негромко  спросил  он,  протягивая  руку  к
бутылке.
   Губанов отрицательно покачал головой, взял стакан, задумчиво  заглянул  в
него и одним резким движением вытряхнул лед  в  камин.  В  камине  зашипело,
губернатор удивленно приподнял густые брови, а майор отобрал у него  бутылку
и наполнил стакан до краев.
   - Ваше здоровье, - сказал он и без отрыва осушил стакан до  дна  с  таким
видом, словно в нем был холодный чай, а не благороднейший скотч.
   Губернатор наблюдал за ним с  растущим  недоумением,  все  сильнее  хмуря
брови и барабаня пальцами по мягкому подлокотнику кресла.
   - В чем дело, Алексей? - спросил он. - Что за странные манеры?  И  почему
ты в таком виде?
   Губанов перевел дух, небрежно брякнул стакан на стол и глубоко  затянулся
сигаретой.
   - Ирина сбежала, - сообщил он. Дым, клубясь, вырывался  у  него  изо  рта
вместе со словами. - Дала мне по черепу, забрала пистолет, села в  машину  и
укатила. Хорошо, что бак был почти сухой.
   - Как это могло произойти? - севшим голосом спросил Бородич.
   - Вот что, папаша, - неожиданно резко ответил  майор.  -  Хватит  бабушку
лохматить, мне это надоело. Ваша дочь застрелила охранника. Она  расстреляла
полобоймы, но попала, к счастью, только  один  раз..,  зато  сразу  наповал.
Надеюсь, ситуация ясна? Все  произошло  в  присутствии  пятерых  свидетелей.
Знаете, что будет, если она попадет под суд?  Я  вам  скажу.  Мы  сядем  все
вместе, причем надолго. С ней надо что-то делать. Она  просто  опасна,  Иван
Алексеевич.
   - Опасна... - эхом повторил  губернатор.  Голос  у  него  был  совершенно
убитый - такого оборота он явно не ожидал. - Но как же быть, Алексей?
   - Вот об этом-то я и хотел с вами поговорить,  -  сказал  Губанов,  снова
беря в руку бутыл