го дворика  в  шум  и  толчею
вечернего города.
   Изменив обыкновению, Батя не стал присаживаться на  край  стола.  Как
правило, он говорил с подчиненными, сидя там вполоборота, глядя  на  них
через плечо и болтая ногой в воздухе. На  этот  раз  он  придвинул  себе
такой же, как у  остальных,  жесткий  стул  со  скользким  пластмассовым
сиденьем и основательно утвердился  на  нем,  широко  расставив  ноги  и
упершись локтями в стол, из чего Глеб, да и не он  один,  сделал  вывод,
что разговор предстоит серьезный.
   Выглядел майор Сердюк не лучшим образом, если  можно  так  сказать  о
человеке, чье лицо даже в минуты радости представляло  собой  кошмарную,
перекошенную  неверно  сросшимися  шрамами  дьявольскую  маску.   "Самое
интересное, - подумал Глеб, - что тут нет никакого обмана.  Это  у  него
действительно  профессиональное,  а   не   какая-нибудь   ерунда   вроде
последствий автомобильной аварии или падения мордой в  битое  стекло  по
пьяной лавочке. Он ведь был боевым офицером и приобрел свое  новое  лицо
там же, где и я - в Афганистане. В старом, добром, давно  всеми  забытом
Афганистане".
   Майору Сердюку не повезло - его угораздило попасть в плен. Полонившие
его бородачи слыхом не слыхали о Женевской конвенции и  каких-то  правах
военнопленных, так что Сердюк хлебнул горячего до слез и выжил чудом. Не
дожидаясь освобождения, дожить до которого ему, скорее  всего,  было  не
суждено, он как-то выбрался из ямы,  в  которой  его  содержали,  голыми
руками задушил часового и ухитрился живым  добраться  до  своих.  Строго
говоря, перед Глебом сидел герой, причем герой вдвойне, поскольку подвиг
его  был  совершен  не  в  состоянии  аффекта,  а   явился   результатом
сознательного усилия. Девяносто девять  из  ста  человек  на  его  месте
просто подохли бы на дне той вонючей ямы, утонув в  собственном  дерьме.
Странно, но, как бы плохо ни кормили человека, испражняться и  от  этого
не перестает. Это вызывало невольное уважение, что, впрочем нисколько не
влияло на намерение Слепого прикончить майора в ближайшее время.
   - Для начала - получка, - объявил Батя, вынимая из-под стола знакомый
Глебу пластиковый пакет и вытряхивая на стол  его  содержимое.  -  Такса
обычная: за  каждого  жмура  по  штуке,  за  главного  клиента  -  пять,
дежурному - штука, доли убитых делим поровну.
   - Ну, за Шалтая-Болтая получать нечего, - сказал Сапер, потирая руки.
- Его прямо на заборе шлепнули, как ворону.
   - А  ты  не  жадничай  на  халяву,  -  назидательно  изрек  Рубероид,
рассовывая по карманам тугие пачки долларов. - Вот Слепой  у  нас  нынче
именинник, -  добавил  он,  взглянув  на  увесистый,  расползающийся  на
отдельные пачки брикет, который Батя пододвинул к Глебу.  -  Кто  хорошо
работает, тот хорошо живет.
   - Главное, долго, - вставил Молоток и засмеялся собственной шутке.
   Батя бросил на него короткий взгляд, который наверняка  прожег  бы  в
Молотке две дыры, будь у того кожа потоньше.
   Он сразу же прикрыл глаза  веками,  но  Глеб  успел  перехватить  его
взгляд и внутренне усмехнулся, снова поблагодарив незнакомого полковника
с сытым голосом: тот бросил всхожее зерно на благодатную  почву,  и  оно
дало стойкий росток.
   Когда последняя пачка денег исчезла со стола,  в  бункере  воцарилась
несколько нервная тишина: все смотрели на Батю, ожидая продолжения. Глеб
точно знал, каким оно будет, Рубероид, возможно догадывался, а  Сапер  и
Молоток просто молча ждали, привыкнув действовать, как все. Майор Сердюк
характерным жестом провел рукой  по  бритому  черепу,  словно  поправляя
отсутствующую прическу,  почесал  кончик  носа  указательным  пальцем  и
заговорил.
   - Скоро нас ожидает работа, - сказал он, и Глеб удивился: он ждал  от
майора совсем других слов. -  Нас  осталось  мало,  но  и  работа  будет
попроще, чем в прошлый раз. Кстати, о прошлом разе.
   Глеб немного расслабился - все-таки майор, хотя и вильнул в  сторону,
вернулся в проложенную для него колею. Сердюк помолчал, катая  на  щеках
желваки, отчего изуродованная кожа на его лице страшновато шевелилась.
   - Командование недовольно  тем,  как  прошла  последняя  операция,  -
продолжал майор. - Слишком много было шума, и, кроме  того,  мы  понесли
потери,  которые  в  данный  момент   в   силу   некоторых   причин   не
представляется возможным восполнить.
   - А какого хрена они недовольны? - возмутился Сапер, резко отталкивая
от себя некое опутанное проводами устройство, над которым он между делом
колдовал, вооружившись паяльником. При этом все  присутствующие,  в  том
числе и майор Сердюк,  непроизвольно  вздрогнули  -  если  Сапер  что-то
мастерил,  то  это  непременно   было   взрывное   устройство   страшной
разрушительной силы. - Недовольны они, - повторил Сапер. - Ведь ясно же,
что там была засада.
   До сих пор в толк не возьму, как мы оттуда свои задницы унесли, а они
недовольны. Козлы, блин.
   Батя, как ни странно, выслушал его  внимательно  и  даже  с  каким-то
удовлетворением, кивая головой в такт его словам.
   - Умного человека приятно послушать, - подозрительно мягко сказал он.
   - Так ясное же дело, - остывая, буркнул Сапер и снова подтащил к себе
свою адскую машинку.
   Батя некоторое время наблюдал за тем, как Сапер скручивает  оголенные
провода и увлеченно тычет в недра агрегата дымящимся паяльником,  словно
ожидая, не скажет ли тот чего-нибудь еще. Сапер молчал, и тогда  Сердюк,
с видимым усилием отведя от него тяжелый взгляд, заговорил снова:
   - Как видите, даже Сапер понимает, что нас кто-то заложил...
   - Штабные крысы, - мстительно  сказал  толстокожий  Молоток,  и  Глеб
подумал, что  он  напрасно  открыл  рот,  но  Сердюк  опять  ограничился
коротким взглядом в сторону очередного оратора.
   - Возможно, - с вызвавшей у Глеба легкое содрогание кротостью  сказал
он. Сердюк сейчас был просто страшен, он напоминал гестаповца из  старых
фильмов про войну: точно так же мягко стелил, на самом деле имея в  виду
деревянный бушлат.
   Глеб быстро посмотрел на Рубероида и заметил, что  тому  тоже  не  по
себе.
   -  Возможно,  что  ссучился  кто-то  наверху,  -   продолжал   майор,
неторопливо закуривая и обводя своих бойцов взглядом прищуренных от дыма
глаз.  -  Правда,  те,  с  кем  я  поддерживаю  контакт,   считают   это
маловероятным, и я, если честно, с ними согласен.
   Я думаю, что это сделал кто-то из наших.
   - Что за дерьмо?! - воскликнул Сапер, на этот раз так отшвырнув  свое
рукоделье, что оно, прокатившись по столу, замерло  под  носом  у  резко
отшатнувшегося Рубероида, растопырив разноцветные щупальца проводков.
   - Осторожнее, мудило гороховое, - сказал  Рубероид.  -  Но  я  с  ним
согласен, - добавил он, повернувшись к Бате.
   - Это ты, командир, того.., загнул, - пробасил Молоток.
   - А  ты  почему  молчишь,  Слепой?  -  спросил  майор  Сердюк,  резко
подавшись вперед. Наступила долгая пауза.
   - Я здесь недавно, - сказал, наконец, Глеб.
   - Ничего, не стесняйся, - все так же ласково предложил Батя. -  Здесь
все свои.
   - Я не стесняюсь, - пожал плечами Глеб.  -  Я  хотел  сказать  совсем
другое. Я здесь недавно, и поэтому у меня по отношению к вам нет чувства
ложного товарищества...
   - Чего это? - спросил Сапер, поднимая голову от своей поделки.
   -  Заткнись,  дурак,  -  сказал  ему  Рубероид.   -   Дай   послушать
образованного человека. Поет, блин, как соловей.
   - Это значит, - повернувшись к Саперу, сказал Глеб, -  что  в  бою  я
вытащу любого из вас, даже  если  мне  придется  оставить  там  половину
собственной задницы, но я недостаточно с вами сроднился, чтобы покрывать
стукача, спасая честь мундира.
   - Сильно завернуто, - восхитился Рубероид. - Прямо Ленин в октябре.
   - : Звучит так, будто ты знаешь, кто настучал,  -  медленно  процедил
Батя. - Говори.
   - Я ничего не знаю, - сказал Глеб с ноткой презрительного раздражения
в голосе, - но надо же  иметь  мозги!  Для  штабного  заниматься  такими
делами рискованно, да и выгода мизерная. Ну, что можно получить за  один
звонок по телефону? Пшик, три-пять  тысяч..,  ну,  пускай  даже  десять.
Стоит это дырки в голове?
   - Для кого как, - сказал Молоток. - Ребята вообще задаром полегли.
   - Вот именно, - подхватил Глеб. - Это ты по существу  подметил:  кому
как. Это штабному три штуки - на один день, а для  меня  или  для  тебя,
например, это деньги.
   - Так, все-таки, для тебя или для него?  -  вкрадчиво  уточнил  майор
Сердюк, еще сильнее подаваясь вперед.
   -  Только  не  надо   изображать   женщину-змею,   -   все   тем   же
полупрезрительным тоном сказал Глеб, - шею растянешь. Если бы я  захотел
совершить самоубийство, то нашел бы способ попроще и, во всяком  случае,
не стал бы  поручать  такое  ответственное  дело  каким-то  недоделанным
фашистам, которые и стрелять-то толком не научились. А что до денег,  то
мое от меня никогда не уйдет, - и  он  показал  присутствующим  пакет  с
только что полученной премией.
   - Так я же про то и говорю, - снова затесался в разговор Сапер. -  Не
мог никто из наших этого сделать,  самим  же  потом  пришлось  под  пули
лезть...
   Он вдруг замолк  на  полуслове,  отвесив  челюсть,  как  какой-нибудь
мультипликационный герой.
   "Похоже, до него дошло", - подумал Глеб.
   - Ах ты, сука! - совершенно лагерным голосом завизжал вдруг  Сапер  и
через стол бросился на все еще ничего не  понимающего  Молотка,  ухватив
того за грудки. - Пидор гнойный, стукачок!
   Чувствительный  Рубероид  испуганно  зажмурился,  поскольку  в  своем
праведном гневе Сапер упал  животом  на  недопаянную  бомбу.  Послышался
хруст, из-под Сапера повалил густой вонючий  дым  -  он  придавил  собой
включенный паяльник, но до пламени дело  не  дошло,  поскольку  Молоток,
оправившись от шока, оправдал свое  прозвище,  влепив  Саперу  прямой  в
переносицу, от которого тот отлетел к  стене  и,  врезавшись  головой  в
оружейный шкаф, затих на полу. Молоток уже стоял и  бешено  озирался  по
сторонам, ища, кому бы еще засветить. Сидевший рядом с ним  Рубероид  на
всякий случай немного отодвинулся вместе со стулом, чтобы не попасть под
горячую руку, заинтересованно наблюдая за развитием событий.
   - Сидеть, - негромко сказал Молотку Батя. В руке у  него  уже  тускло
поблескивал вороненой сталью неразлучный "магнум", и  Глеб  в  очередной
раз подивился, где он его прячет и как  умудряется  так  стремительно  и
незаметно доставать.
   - Да ты что, командир, - бледнея на глазах,  упавшим  голосом  сказал
Молоток. - Ребята, да вы что?
   - Сядь, Молоток, - повторил Батя. -  Хотя  нет,  погоди,  постой  еще
немного, раз уж все равно встал.
   Рубероид, проверь, что там у него.
   Глеб сидел, безмятежно откинувшись на спинку стула,  и  без  интереса
наблюдал за тем, как Рубероид обыскивает совершенно обалдевшего Молотка.
На стол. для чистки оружия легли только что полученные Молотком  деньги,
пачка сигарет, зажигалка, пружинный нож явно зековской выделки, несвежий
носовой платок, дешевая пластмассовая расческа, портмоне...
   - Посмотри в кошельке, - приказал Батя.
   Рубероид открыл портмоне и бесцеремонно вытряхнул его  содержимое  на
стол.  Крутясь,  в  сторону  отлетела  захватанная  пальцами  бумажка  с
каллиграфически выписанным телефонным номером.
   - Телефончик, - сказал Рубероид, подхватывая бумажку и  передавая  ее
Сердюку.
   Глеб зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью.
   Ему не было жаль Молотка.
   - Чей это телефон? - спросил Батя.
   Молоток пожал плечами.
   - Впервые вижу, - угрюмо ответил он.
   Сердюк вынул из кармана сотовый телефон и протянул его Рубероиду.
   - Проверь.
   - Прямо по этому номерку и позвонить? - спросил Рубероид.
   - Не стоит, - сказал Батя, не сводя с Молотка  холодных  глаз.  -  Не
думаю, что там тебе кто-нибудь ответит. Позвони в нашу справочную.
   Рубероид вышел  в  соседнюю  комнату,  прикрыв  за  собой  лязгнувшую
бронированную дверь. Через минуту он вернулся и отдал телефон Бате.
   - Малахова телефончик, - сообщил он и  окинул  Молотка  сочувственным
взглядом.  -  Конфиденциальный,  незарегистрированный..,   для   прямой,
значит, связи, - Ах, какая неприятность, - сказал Сердюк. - А, Молоток?
   - Меня подставили, - сказал Молоток. - Слышишь, Батя,  это  же  явная
подстава!
   - Может быть, - пожал  плечами  майор.  -  Рубероид,  проверь-ка  его
шкафчик.
   - Что я, вертухай? - осторожно окрысился Рубероид. - Почему все время
я?
   - Потому что Слепой у нас человек новый, - сказал Батя, -  он  и  сам
этого не отрицает, а Сапер устал. Видишь, как крепко спит.
   Рубероид покосился на Сапера, который только  теперь  начал  подавать
слабые признаки жизни, и ушел в комнату,  служившую  "вольным  стрелкам"
чем-то вроде раздевалки. Там он  возился  минут  пять,  почему-то  гремя
железом и тихо матерясь, и, вернувшись, с  отвращением  бросил  на  стол
перед  майором  туго  перевязанный  бечевкой  прямоугольный  сверток   в
оберточной бумаге. Батя поднял на него вопросительный взгляд.
   - Прилепил скотчем к задней стенке  с  обратной  стороны,  -  пояснил
Рубероид, снимая с рукава нити пыльной паутины.  -  Я  смотрю:  на  полу
царапины.
   Ага, думаю, кто-то шкафчик двигал, и недавно совсем.
   Чуть не надорвался, блин. Голову  себе  прищемил...  Ну  и  сука  ты,
Молоток, - добавил он, обращаясь непосредственно к виновнику торжества.
   - Что в пакете? - спросил Батя у Молотка.
   - Откуда я знаю,  что  мне  эта  обезьяна  чернозадая  подбросила,  -
буркнул тот.
   Севший было на свое место Рубероид сделал резкое движение,  собираясь
вскочить.
   - Сидеть, - не повышая голоса, скомандовал майор, и Рубероид сник.
   Сердюк неловко разорвал пакет одной рукой - другая  все  еще  сжимала
наведенный на Молотка револьвер. Стали видны серо-зеленые срезы пачек.
   - Двадцатки, - сказал Рубероид, заглянув в пакет. - Немного, тысяч на
пять, не больше.
   - Недорого берешь, - заметил Батя, взводя курок "магнума".
   - Да вы  что,  охренели  все  тут,  что  ли?!  -  взорвался  Молоток,
вскакивая и отталкивая бросившегося к нему Рубероида.  -  Уйди,  гуталин
хренов... Батя, ты сам  подумай:  ну  что  я,  больной  -  деньги  здесь
прятать?
   - Не знаю, - сказал майор каким-то очень человеческим голосом.  -  Не
знаю, Толик. Может, конечно, и  подставили  тебя,  да  только  очень  уж
хорошо все совпадает. Большие у меня подозрения, Толик.
   - Да пусть менты подозревают! - крикнул Молоток. - Им  за  это  бабки
платят!
   - Это ты  прав.  Пусть  менты  подозревают,  а  мне  этим  заниматься
некогда. Мне работать надо. Ты уж извини.
   За долю секунды до того, как раздался выстрел, Глеб уловил  в  глазах
майора Сердюка голодный и одновременно радостный блеск.
   - Мы с тобой, Слепой, вроде похоронной команды,  -  сказал  Рубероид,
накрывая известковую яму массивной крышкой. - Второго жмурика  на  горбу
таскаем. Надо бы пару прощальных речей сочинить, что ли.
   - Интересно, - сказал Глеб, - много ли в этой яме костей?
   - Я не проверял, - ответил  Рубероид.  -  Если  хочешь,  нырни.  Этот
бункер, вроде бы, в тридцатых строили, -  становясь  серьезным,  добавил
он, - заодно с метро. Так что,  кто  ее  знает,  эту  яму.  Как  же  это
Молоток-то наш оскоромился?
   - А может, его и вправду подставили? - спросил Глеб.
   - Кто его знает, - пожал  плечами  Рубероид,  с  натугой  поворачивая
выкрашенное красным, облупленное колесо прижимного винта. - По мне,  так
Батя что-то сильно торопится.
   - Что же это, выходит, Батя нас заложил?
   - Не думаю, - сказал Рубероид. - И  тебе  не  советую.  Ты,  конечно,
мужик крутой, но не советую.
   А это, часом, не ты?
   - Что - не я? - спросил Глеб.
   - Да нет, - снова пожав плечами, сказал Рубероид, -  ничего.  Просто,
пока ты не появился, все было тихо-мирно.
   - Думай, Рубероид, - посоветовал Глеб.
 
Глава 13 
 
   До наступления Нового года оставалась какая-нибудь  неделя,  и  город
более, чем когда-либо,  напоминал  растревоженный  муравейник.  Покрытые
истоптанным, местами превратившимся в  хлюпающую  слякоть  снегом  улицы
были черны от народа, навьюченного покупками; то  и  дело  мелькающие  в
толпе туго перевязанные елки усиливали сходство с  муравейником,  наводя
на мысли то о дохлой гусенице, то просто о хвоинке,  подобранной  где-то
суетливым муравьишкой.
   Темнело рано, но тьма приходила только на окраины, центр слепил глаза
мельтешением  разноцветных  огней,  миганием  реклам,  блеском  огромных
зеркальных витрин, электрическими пирамидами увешанных огнями новогодних
елок. Завывая, проносились  освещенные  изнутри  мутным  желтым  сиянием
троллейбусы.  Люди  в  них   казались   скоплениями   темных   косточек,
просвечивающих через янтарную мякоть винограда; светофоры  тоже  вносили
свою лепту во всеобщее празднество света - их разноцветные глаза сияли в
сырой оттепельной тьме, как драгоценные камни, такие  большие  и  яркие,
какие бывают только в сказках.
   Окраины же, да и не только окраины,  привычно  тонули  в  первобытной
тьме. Стоило свернуть с оживленного проспекта, как  с  боков,  сверху  и
даже, казалось, снизу сырым угольным мешком наваливался мрак, в  котором
редкими лунами плавали где-то вдали случайные пятна уцелевших фонарей да
равнодушно светились желтые окошки - светились исключительно  для  себя,
каким-то таинственным образом ухитряясь не  проливать  ни  капли  своего
света на покрытый рытвинами тротуар.
   Немного светлее было у подъездов - здесь горели бессонным зеленоватым
огнем ртутные лампы, окрашивая все  в  какой-то  непривычный,  резкий  и
вместе с тем полуразмытый, ночной цвет. Здесь  кучковались  беспризорные
тележки отчаянных автолюбителей, из ночи в  ночь  шедших  на  осознанный
риск и очень часто дорого за это плативших -  при  теперешних  ценах  на
запчасти автомобили, брошенные во дворе, разукомплектовывались быстро  и
профессионально; здесь же в хорошую погоду  собирались  подростки,  все,
как  один,  производившие  впечатление  не  то   обкурившихся,   не   то
отмороженных, а на деле чаще всего  попросту  пьяные  до  изумления;  по
осевшим сугробам бродили  собаки,  таская  на  поводках  унылых  хозяев,
задирали ноги на чахлые, давно плюнувшие на  бредовую  идею  вырасти  до
нормальных размеров, лохматыми веревками прикованные к  вбитым  в  землю
обрезкам водопроводных труб деревца и гадили на  протоптанных  дорожках;
но  и  здесь,  вдали  от  шумных,  изукрашенных  гирляндами  проспектов,
чувствовалось приближение Нового  года:  в  лоджиях  торчали  связанные,
чтобы не могли драпануть  обратно  в  лес,  елки,  под  ноги,  наряду  с
собачьими экскрементами, все чаще попадались оброненные еловые ветки,  а
навьюченные пешеходы, которыми были  запружены  проспекты,  ручейками  и
отдельными капельками  текли  сквозь  первобытный  мрак  микрорайонов  к
освещенным островам своих многоэтажных обиталищ.
   По неосвещенному лабиринту подъездных  дорожек,  светя  себе  тусклым
светом горящих вполнакала фар, пробирался "жигуленок" горчичного цвета.
   В  машине,  осторожно  крадущейся   сквозь   тьму   мимо   засыпающих
многоэтажек, случайному пешеходу  всегда  чудится  что-то  криминальное,
даже  если  он  видит,  что  это  не  "чероки",  набитый  бандитами,   а
всего-навсего ушастый "запорожец", за рулем которого  одиноко  восседает
прямой, как палка (ибо такова конструкция сиденья), такой же, как  и  он
сам, работяга. Так и кажется, что  в  темном  салоне  притаился  маньяк,
который, ведя машину со скоростью улитки, горящим взором высматривает на
пустынных тротуарах жертву. На деле же,  как  правило,  водитель  просто
жалеет подвеску и потому не едет, а ползет, до боли в глазах высматривая
коварно разлегшиеся  поперек  дороги  чудовищные  рытвины.  Водителю  же
горчичных "жигулей" приходилось вдобавок к этому еще и выискивать нужный
номер дома - в этом районе он был впервые, так же, как и его пассажиры.
   - Ну и