ав окажется на стрелке минут через пять.
   - Давай, переводи, - приказал Усатый  своему  помощнику,  и  тот  перевел
стрелку назад.
   Сидор не приближался  к  военным,  стоявшим  с  другой  стороны  железной
дороги, продолжая все так же крепко  сжимать  карабин  в  ожидании  подвоха.
Прошло пять минут, появился товарняк и, грохоча вагонами, помчался на запад,
обдав  двух  военных  и   Сидора   Щербакова   леденящим   ветром,   запахом
свежеспиленного леса, погруженного на платформы.
   Еще подрагивал воздух, еще крутилась снежная пыль. Сидор Щербаков  поднял
ствол карабина и сам удивился тому, как громко и зычно крикнул:
   - Ваши документы!
   - Да ты что, охрснел, козел? Какие документы? Ты что, не видишь, мы  люди
военные.
   - А мое дело маленькое. Показывайте документы, или буду стрелять!
   - Я тебе покажу документы!  -  Усатый  с  автоматом  в  руках  шагнул  на
железнодорожную колею.
   Хрупкое равновесие  установилось  в  этом  странном  противостоянии  -  и
военные были готовы нажать на курки автоматов, и стрелочник Щербаков  застыл
с карабином в руках. Все  могло  решить  одно  неосторожное  движение,  одно
слово. Сейчас Сидор побаивался стрелять даже в воздух,  ответная  автоматная
очередь могла прошить его со скоростью швейной машинки.
   - Ладно, сейчас я  тебе  покажу  документы.  Иди  сюда,  -  вдруг  широко
улыбнулся Усатый и медленно опустил ствол автомата.
   Сидор облегченно вздохнул, но сам опускать карабин не спешил.
   "Где же Буран, мать его?.. - подумал стрелочник.  -  Пес  рядом,  хозяину
спокойнее".
   Буран в это время гнался по свежему следу за зайцем. Пес не понимал,  что
это занятие бессмысленное, что зайца  по  глубокому  снегу  ему  никогда  не
настичь. Инстинкт охотника гнал его вперед, и Буран мчался,  оскалив  пасть,
перескакивая через поваленные деревья. Он даже  не  лаял,  а  тяжело  сипел,
измучившись от бесцельной погони. Заяц уходил  все  дальше  и  дальше,  пока
наконец не исчез в густых кустах.
   Пес наконец остановился. Он тяжело дышал и был весь в снегу.
   И тут до Бурана донеслось эхо выстрела хозяйского  карабина.  Он  узнавал
этот звук из тысячи других. Пес  мгновенно  подтянулся.  Его  уши  дрогнули,
прижались к голове, и Буран, развернувшись, забыв об усталости, помчался  на
звук выстрела.
   Пес выбрался из оврага, когда Сидор Щербаков уже стоял в  трех  шагах  от
мужчин в камуфляжной форме.
   - Вот, на тебе рацию, - сказал Усатый, - поговори с нашим командиром.  Он
тебе все объяснит. Ты же понимаешь, сам при исполнении,  небось?  Я  человек
подневольный, да и он тоже, - кивнул Усатый в сторону напарника, пытающегося
на ветру раскурить сигарету. - Нам приказали, мы и выполняем. А зачем и кому
это надо, нам не объясняют.
   - Вот и хреново, что не объясняют! Приказывают лишь бы  что.  Чуть  поезд
под откос не ушел.
   - Какой поезд? Что ты, мужик,  городишь?  -  молодой  раскурил  сигарету,
затянулся и попытался  улыбнуться  стрелочнику  доброжелательно,  но  улыбка
получилась вымученной, злой.
   У Сидора  Щербакова  сжалось  сердце,  а  пальцы  крепче  обхватили  ложе
карабина.
   "Болтают  -  лишь  бы  не  молчать,  зубы  заговаривают..."   -   подумал
стрелочник.
   Усатый  не  сводил  взгляда  с  указательного  пальца  Сидора  Щербакова,
лежащего на спусковом крючке.
   - Да убери ты свой карабин, а  то  еще  пульнешь  ненароком,  подстрелишь
кого-нибудь.
   - Не бойся, не пульну, - довольно громко сказал Сидор.
   Усатый взглянул на часы, приложил их к уху - не остановились ли на  таком
морозе. А затем приказал своему напарнику:
   - Давай, Николай, переводи стрелку.
   - Не тронь стрелку! - грозно выкрикнул Щербаков.
   - Переводи, переводи, что ты слушаешь  какого-то  стрелочника?  Полковник
приказал, мы должны выполнить.
   "Сперва генерал был", - припомнил Сидор.
   - Не знаю я вашего полковника и знать не хочу, - стрелочник, не выдержав,
оттолкнул молодого военного и встал, прикрывая собой рычаг стрелки.
   "Вот влип! Куда же Буран подевался?"
   - Отвали, ублюдок! - передернув затвор "Калашникова" и  широко  расставив
ноги, повел стволом из стороны в сторону Николай.
   - Не балуйте, мужики, не балуйте, я вас официально предупреждаю.
   - Официально, - передразнил Николай.
   - Да пошел ты... - Усатый схватил Сидора за плечо и повалил в снег.
   Карабин,  хоть  Щербаков  и  держал  его  крепко,  отлетел   в   сторону,
воткнувшись стволом в снег. Сидор со спины перевернулся на грудь и потянулся
к оружию. Он уже почти коснулся ремня пальцами, и в это время нервы молодого
военного  не  выдержали.  Прозвучала  короткая  очередь.   Морозный   воздух
раскололся от грохота выстрелов Сидор  дернулся  и  замер.  На  белом  снегу
проявились пятна крови.
   - Ну и правильно сделал, - сказал Усатый Николаю,  навалившись  на  рычаг
стрелки.
   Заскрежетал металл, и стрелка была  переведена.  Молодой  чуть  испуганно
огляделся по сторонам.
   - Полковник сказал, чтобы никто нас  не  видел,  -  словно  оправдываясь,
пробормотал он, подув на  озябшие  руки.  Затем  подошел  к  стрелочнику  и,
наклонившись, столкнул, как ему показалось, безжизненное тело несговорчивого
стрелочника в кювет. Шапка  Сидора  отлетела  в  сторону,  он  провалился  в
глубокий сугроб. Только ноги торчали из снега.
   - Поспешил ты скинуть-то его...
   - А ты не уверен, что я его наповал?.. -  спросил  молодой,  обращаясь  к
Усатому.
   - Хочешь, слазь - проверь. Если и жив, то через полчаса на  таком  морозе
окоченеет к едреней матери.
   Николаю, ясное дело, не хотелось лезть в кювет,  где  снега  навалило  по
грудь. Военные еще постояли несколько секунд, затем Усатый вытащил  рацию  и
доложил Полковнику о том, что произошло на стрелке. Тот не  стал  вникать  в
детали, только сказал коротко:
   - Выезжаем.
   Усатый осмотрелся и тут же выругался.
   - Ты чего? - спросил Николай.
   - Посмотри.
   - Хрень, однако.
   Николай сдвинул на затылок ушанку  и  уставился  на  мачту  семафора.  Та
горела красным сигналом.
   - Вот блин, - недовольно поморщился он, - этого-то мы и не учли. Я думал,
тут автоматики нет, раз стрелки вручную переводят.
   Усатый вскинул автомат  и  выпустил  короткую  очередь  по  семафору,  но
промахнулся. Пули ушли в сторону.
   - Кто же  очередями  прицельно  стреляет!  -  усмехнулся  Николай,  желая
показать свою меткость.
   Он откинул приклад у короткого десантного автомата, упер его  в  плечо  и
долго целился. Наконец прозвучал короткий, как предсмертный  крик,  выстрел.
Посыпалось разбитое стекло, семафор погас.
   - Вот так-то, - сказал Николай, Подул на озябшие на морозе руки и натянул
перчатки. Усатый опять посмотрел на часы.
   - Через десять  минут  литерный  будет  здесь.  Пошли,  Полковник  сказал
выдвигаться.
   Они, торопясь, пересекли железнодорожную колею и  побежали  по  запасному
пути.  Перед  засыпанными  снегом  составами   свернули.   Мужчины   спешили
взобраться на горку. Если литерный на полном ходу врежется в состав с лесом,
то щепки полетят - будь  здоров.  Поэтому  военные  и  спешили  оказаться  в
безопасном месте.
   За спешкой ни Николай, ни Усатый не увидели, как  огромный  лохматый  пес
гигантскими скачками несся по откосу к  развилке.  Взобравшись  на  полотно,
Буран вскинул голову и осмотрелся. Втянул воздух.
   Странный, почти человеческий хрип  вырвался  из  его  глотки.  Шерсть  на
загривке поднялась дыбом, он учуял запах крови, пасть  оскалилась.  Блеснули
крепкие желтоватые клыки. Пес было помчался по следу двух мужчин, но тут  же
остановился, поджал хвост и опрометью бросился назад, нырнул в кювет.
   Не мешкая, он принялся лапами разрывать  снег,  а  затем,  добравшись  до
своего хозяина, лизнул его в лоб и, схватив зубами  за  воротник,  что  было
силы потянул. Сидор перевернулся, негромко застонав.  Пес  лизал  его  лицо.
Глаза Сидора открылись. Он увидел над  собой  голубое  небо,  прищурился  от
яркого света и облизнул покрытые кристалликами льда губы.
   - Стрелка.., стрелка... - выдавил он из себя, пытаясь ползти.
   Снег осыпался, Буран как мог помогал своему  хозяину.  Превозмогая  боль,
Сидор  сумел-таки  выбраться  на  откос  и  замер,  ухватившись  руками   за
промерзшие на морозе рельсы. Он приподнял голову и  посмотрел  вслед  быстро
удаляющимся людям  в  военной  форме.  Только  сейчас  Щербаков  вспомнил  о
карабине. Но тут же потерял сознание, пальцы разжались, и стрелочник  съехал
с откоса, пачкая снег кровью.
   Буран еще раз попытался перевернуть хозяина  на  спину,  но  тот  уже  не
шевелился. Пес  жалобно  заскулил,  затем  зарычал,  присел  и  взглянул  на
безжизненное тело хозяина. Он безошибочно почуял  запах  смерти.  Глаза  зло
сузились,  налились  кровью,  и  Буран  бросился  вдогонку  за  удаляющимися
мужчинами в камуфляже.
   Пес мчался бесшумно. Ему еще никогда не  доводилось  бежать  так  быстро,
казалось, он не касается  земли  лапами,  казалось,  он  летит  над  снегом,
распластавшись в стремительном полете.
   Николай чуть поотстал, сигарета погасла, и  он,  прикрыв  ладонью  огонек
зажигалки от ветра, пытался ее получше раскурить.
   Пятнадцать шагов, десять.., пять...
   Буран, оттолкнувшись, высоко взлетел в воздух и всеми своими семьюдесятью
килограммами обрушился на убийцу хозяина. Николай даже не успел  вскрикнуть,
не успел прикрыть лицо руками.
   Он внезапно увидел перед собой  оскаленную  пасть,  красный  сухой  язык,
сверкающие злобой глаза. Мощные челюсти сомкнулись на его горле. Военного не
спасли ни сложенный вдвое шарф, ни поднятый  воротник  бушлата,  ни  толстый
свитер. Буран буквально разорвал горло одному из убийц.
   Судороги еще сотрясали тело Николая, а Буран  уже  привстал  на  передние
лапы и поднял голову. Его оскаленная пасть  перепачкалась  кровью,  сочилась
пеной, глаза, полные бешенства, горели, как уголья.
   Усатый услышал какую-то возню и оглянулся. То, что  он  увидел,  потрясло
его и заставило окаменеть. Он увидел, как пес срывается с места и  мчится  к
нему. Его спасло то, что автомат висел на груди. Если бы за спиной -  ни  за
что не успел бы он выстрелить, и его постигла бы участь Николая.
   Буран уже прыгнул, оскалив пасть, нацелившись на горло  ненавистного  ему
человека в военной форме. Автомат не дал  осечки.  Усатый  выпустил  длинную
очередь, отскакивая в сторону.
   От Бурана полетели клочья шерсти, пес тяжело  упал  в  снег.  Но  тут  же
вскочил и, разрывая сугроб передними лапами, пополз к своей  жертве.  Усатый
стрелял, сколько  хватило  патронов  -  весь  рожок  до  последнего.  А  пес
продолжал ползти.
   "Во бля, если бы не оглянулся,  лежать  бы  мне  в  снегу  с  разорванной
глоткой".
   Усатый отступил на пару шагов назад и, перезарядив  автомат,  выпустил  в
голову собаки короткую очередь. Пес дернулся и замер.
   Матерясь, Усатый подошел к  своему  напарнику  и,  склонившись  над  ним,
понял:  Николаю  уже  никто  и  ничто  не  поможет.   Горло   разорвано   до
позвоночника, из порванных артерий с  бульканьем  выливалась  густая  темная
кровь. Но  на  белом  снегу  она  становилась  невероятно  яркой.  Тело  еще
вздрагивало, расставаясь с жизнью,  пальцы  конвульсивно  сжимались,  скребя
снежную корку.
   - Во бля, и худшему врагу не пожелаешь такого! - единственное, что пришло
на язык Усатому.
   Окурок сигареты еще дымился - выпав из рук Николая, он воткнулся фильтром
в снег. Над пепельным цилиндриком вился тонкой струйкой  голубоватый  дымок,
будто  над  поминальной  свечой.  Усатый  взял  автомат   своего   приятеля,
поколебавшись, достал рацию и принялся осипшим от  страха  голосом  вызывать
Полковника. Он заикался, кашлял, прежде чем  сумел  изложить  суть  дела.  В
ответ Усатый услышал только отборный мат и проклятия на свою голову.
 
Глава 7 
 
   Литерный мчался со скоростью восемьдесят километров в1 час. Четыре вагона
грохотали на стыках рельсов. Машинист и его  помощник,  изрядно  уставшие  и
вымотанные долгой дорогой, не обратили внимания ни на погасший  семафор,  ни
на пятна крови у стрелки. В принципе, кровь они и не могли заметить, слишком
уж быстро мчался поезд Локомотив дернуло вправо,  машинист,  уже  дремавший,
вздрогнул и посмотрел вперед.  Расчищенная  колея  уходила  влево,  а  поезд
мчался по засыпанным снегом рельсам.
   - Что за черт! -  пробормотал  машинист,  хватаясь  за  ручку  аварийного
тормоза.
   Посыпались снопы искр из-под колес, но было уже поздно. Литерный,  так  и
не успев сбросить скорость, врезался в состав, груженый  лесом.  Заскрежетал
металл, полетели бревна, вагоны становились на дыбы, как спичечные  коробки.
Локомотив буквально сплющило.
   Крушение скоротечно, оно заняло всего  несколько  секунд.  Вскоре  грохот
затих.  Дымился  искореженный  локомотив,   вокруг   запасных   путей,   как
рассыпанные спички,  валялись  бревна.  Вагон,  в  котором  перевозили  груз
ЕАС-792, перевернутый лежал в  кювете.  Черные  колеса  продолжали  медленно
крутиться, будто не желая смириться с тем, что поезд остановлен.
   Полковник махнул рукой, и его люди, растянувшись цепочкой,  с  оружием  в
руках, побежали к составу. Тот, кого звали Полковником, наверняка знал,  что
груз находится в первом вагоне. Пробираясь  через  завалы,  люди  Полковника
пробились к искореженному почтовому вагону. Из него слышались стоны,  крики.
Дверь, сорванная с петель, валялась в снегу. Один из зеленых ящиков выпал из
вагона и лежал под откосом.
   Полковник первым увидел заветный ящик - один из нескольких. Он подошел  к
нему, наклонился и рукавом сбросил снег с крышки. Да, это  было  именно  то,
ради чего он и его люди находились здесь, на  безлюдном  разъезде.  Двое  из
подручных  Полковника  пробрались  в  вагон.  Зазвучали  выстрелы.  Стреляли
довольно долго, пока не затихли стоны.
   Но ни Полковник, ни  его  люди  не  могли  знать,  что,  когда  локомотив
литерного столкнулся  с  товарняком,  один  из  охранников  -  сержант  Иван
Кудинов, самый молодой из всех, находился в туалете. Казалось бы, его первым
должна была настигнуть смерть. Но случилось чудо, и сержант  Кудинов,  когда
вагон   перевернулся,   а   дверь   заклинило,    ударившись    головой    о
полотенцедержатель,  потерял  сознание,  даже  не  успев   сообразить,   что
произошло.
   Он пришел в себя только тогда, когда зазвучали выстрелы. Иван лежал рядом
с унитазом.
   "Что происходит? - спрашивал  себя  сержант.  -  Что  случилось?  Что  за
страшный треск.., грохот? Почему вокруг стреляют?"
   Он попытался повернуться, но руки не  слушались.  Все  тело  словно  было
налито свинцом, голова нестерпимо болела, раскалываясь на куски.
   "Что это? Где я нахожусь?" - Кудинов никак не мог  сообразить,  почему  у
него над головой унитаз, почему у него под головой осколки зеркала и  откуда
столько липкой горячей крови.
   - Прикончи этого, видишь, дергается! - услышал он голос из-за двери.
   Затем  раздалась  короткая  автоматная  очередь  и   трижды   прогрохотал
пистолет.
   - Оружие собери, - услышал сержант  все  тот  же  спокойный  и  уверенный
голос.
   "Господи, что происходит?"
   И Кудинов, поняв, что сейчас убивают его товарищей, стал молиться. Ему  и
в голову не приходило попытаться спасти тех, с  кем  он  еще  недавно  делил
хлеб,  хотя  кобура  с  табельным  пистолетом  висела  на  боку.  Осторожно,
непослушными пальцами расстегнув кнопку кобуры, он вытащил пистолет и замер,
нацелив его на дверь.
   "Ну же.., уходи..."
   Бревна товарняка завалили окошко, дверь была заклинена. На стене змеилась
острыми краями рваного металла  трещина.  Иван  Кудинов,  превозмогая  боль,
корчась и скрежеща зубами, подполз к ней и прильнул глазом к  узкой  полоске
света. Весь мир оказался перевернутым. То, что он привык видеть под  ногами,
сейчас находилось над головой. По потолку, обходя плафоны, двигались люди  в
камуфляжной форме. Он видел сапоги, боялся вздохнуть, понимая, что стоит ему
издать малейший звук, его прикончат так же, как пристрелили остальных.
   "Боже.., спаси..."
   Сколько времени прошло -  Кудинов  не  знал.  Он  взглянул  на  часы,  но
циферблат был разбит, и только  секундная  стрелка  неумолимо  вращалась  по
кругу, отсчитывая один оборот за другим. Иван видел, как  ящики  выносят  из
вагона, как волокут их по снегу. Но куда несут и  зачем  -  Кудинов  не  мог
сообразить, видел он очень мало, узкий кусочек пространства от одного столба
до другого.
   "Сволочи..."
   Из вагона еще слышался чей-то стон, и по голосу Иван Кудинов  понял,  что
это сержант Башлаков. Ответом на стон Башлакова, внезапно пришедшего в себя,
был глухой, как  далекий  раскат  грома,  пистолетный  выстрел.  Вскоре  все
смолкло. Затихли шаги и голоса,  лишь  изредка  где-то  поскрипывал  металл.
Раздался рев двигателей, и Иван Кудинов увидел, как мелькнули, исчезая,  два
КамАЗа - один с кунгом, другой с трейлером. Теперь ему предстояло выбраться,
а это было очень непросто.
   Перво-наперво сержант принялся ощупывать ноги Кости вроде бы целы.  Затем
ощупал лицо. Если не считать нескольких порезов, из  которых  обильно  текла
кровь, он отделался легко. Вот только голова нестерпимо болела. Казалось,  в
нее налили раскаленного стекла и череп вот-вот не выдержит, разлетится,  как
лампочка, на которую плеснули холодной воды. Дико саднило левое плечо.
   "Наверное, рука вывихнута", - подумал Иван и перевернулся на другой бок.
   Понемногу он приходил в себя. Хватаясь руками  за  трубы,  сержант  сумел
подняться на ноги и взялся за дверную ручку,  оказавшуюся  на  уровне  глаз.
Сколько не дергал, дверь не открывалась.
   Прижавшись к стене, он дважды выстрелил в замок, боясь,  что  пуля  может
срикошетить. Но другого  способа  Иван  не  смог  придумать.  Дверь  удалось
открыть - жалобно скрежеща, она на несколько сантиметров отъехала в сторону.
Иван Кудинов просунул в щель ствол пистолета, действуя им  как  рычагом.  Он
умудрился отодвинуть дверь еще на несколько сантиметров и навалился  на  нее
всей тяжестью тела.
   Дверь, взвизгнув, вывалилась наружу. Только сейчас  сержант  увидел,  что
мешало открыться двери - майор Борщев лежал в проходе, привалившись спиной к
перегородке.
   Иван Кудинов опустился на колени перед своим  командиром  и,  заглянув  в
безжизненные глаза, увидел свое отражение. Он  двумя  пальцами  закрыл  веки
майору и на четвереньках пополз по лужам крови, пачкая  ладони,  раня  их  о
куски стекла. Но ему уже было все равно.
   "Скорее бы выбраться наружу! Скорее бы упасть лицом в холодный снег!"
   Он вывалился через разбитое окно,  упал  в  снег  и  на  несколько  минут
потерял  сознание.  Снег  таял  вокруг  лица,  вокруг  рук,  темнел,   влага
расползалась по нему розовыми пятнами.
   Наконец Иван Кудинов  очнулся.  Он  поднялся  на  ноги,  повернул  голову
вправо, затем влево,  попытался  поднять  руки.  Правая  рука  с  пистолетом
поднялась, а левая осталась висеть как плеть.
   "Рация... - почему-то подумал Иван Кудинов. - Ведь в вагоне была рация...
Если только она уцелела. Я должен сообщить, что  произошла  катастрофа,  что
ящики с грузом похищены людьми в камуфляжной форме, а  майор  Борщев  и  вся
охрана мертвы, что в живых остался только я, Иван Кудинов и больше никого. И
о том, что.., вообще.., на этом заброшенном разъезде, который находится черт
знает где, нет ни единой живой души... Кроме меня..."
   Раз остался жить,  значит,  следовало  внимательно  осмотреться.  Кудинов
вернулся в вагон. Рация оказалась разбитой. Она была смята,  как  консервная
банка, в корпусе зияло несколько пулевых отверстий.  Кудинов  понимал:  надо
как можно скорее что-то предпринять, но что именно, никак не мог решить.
   И тут ему в голову пришла мысль.
   "Надо идти".
   Он вскарабкался на перевернутый вагон, поднялся  на  ноги  и  осмотрелся.
Вокруг - страшное зрелище. Разбросанные, дымящиеся бревна, вставшие на  дыбы
платформы, смятый  локомотив,  искореженные