льный характер  которой  не
позволял пустить все на самотек, принялась подбирать  доверенных  людей.
Это было непросто - охвативший замок  страх  перед  бледными,  тщательно
скрываемая   ненависть   заложников,    вежливо    именуемых    гостями,
пронырливость новоявленных синяков, которых в Таяне правильнее  было  бы
называть  серяками  из-за  серовато-молочных  балахонов,   -   все   это
затрудняло задачу. Но Ланка не была бы Ланкой, если бы она  отступилась,
удовлетворившись ролью беременной и, что греха  таить  полузабытой  жены
регента. Женщина  сделала  ставку  не  на  благородство  и  преданность,
которые  ушли  из  Высокого  Замка  вместе  с  Шандером  Гардани,  а  на
честолюбие и зависть.
   Были, были в Гелани мелкие нобили, которым никогда ничего не  светило
- ни при Ямборах, ни при сделавшем ставку на гостей  и  колдунов  Годое.
Были простые воины, которые мечтали о золоте и власти, были авантюристы,
готовые поставить на карту голову, надеясь содрать с судьбы немалый куш.
Их нужно и было найти, проверить и потихоньку склонить на свою сторону.
   Это было похлеще игры с огнем и пляски на  тонком  льду,  но  другого
выхода у Иланы не было. Она не сомневалась, что  Годой,  если  арцийская
авантюра увенчается полным успехом, постарается  отделаться  от  слишком
много знающей таянской жены. От гонцов из Мунта она узнала,  что  супруг
не расстается с племянницей императора Базилека.  Ланка  хорошо  помнила
Марину-Митту и ее таланты.  Такая  Годою  не  надоест,  в  отношении  же
арцийки к себе Илана не  сомневалась.  Та  ее  ненавидела,  а  ненависть
фаворитки ничего хорошего законной жене не  сулила.  Единственным  щитом
для Иланы был бы ребенок, но он еще не  родился.  Значит,  нужно  дожить
самое меньшее  до  месяца  Звездного  Вихря,  дать  жизнь  наследнику  и
окружить себя людьми, которые рискнут поставить на жену, а не на мужа!
   Последняя из  Ямборов  боролась  за  свою  жизнь,  и  судьба  шла  ей
навстречу. Первым ее  человеком  стал  доезжачий  Гжесь,  обиженный  как
Стефаном, так и Годоем, затем появились братья Имре и Золтан  Цокай,  не
желавшие прозябать в Гелани. Братья знали, где и  как  искать  людей,  а
золота у  Иланы  хватало.  Марко  так  и  не  открыл  зятю,  где  тайная
сокровищница Ямборов. Сначала  узурпатору  было  не  до  того,  а  потом
Преданный отправил тело старого короля к иным берегам. Совесть Илану  не
мучила - она была единственной наследницей и могла делать с  сокровищами
что захочет. Наемники были довольны - принцесса никогда не была  жадной,
единственное, с чем она не могла расстаться, были рубины Циалы.
   Ланка часто открывала заветную шкатулку,  любуясь  прихотливой  игрой
света на гранях  темно-красных  камней.  Принцесса  готова  была  часами
следить за пляской  холодного  огня,  но  увы!  Даже  когда  она  только
смотрела на камни,  ее  начинала  одолевать  тошнота.  Если  же  она  их
надевала,  становилось  и  вовсе  худо.  Катриона,  некогда  вынянчавшая
принцессу,  первая  углядела  связь  между  украшениями   и   состоянием
принцессы. Не мудрствуя лукаво, старуха объявила, что, если Илана  хочет
родить здорового ребенка, рубины до родов лучше запрятать куда подальше.
   Все существо  Иланы  противилось  этому  решению,  но  желание  иметь
наследника, а значит, и возможность избавиться от постылого  и  опасного
супруга, заставляло согласиться с доводами Няньки. В самом деле,  святая
Циала, которой принадлежали камни, дала  обет  безбрачия  и  целомудрия.
Известно, сколь  сурово  относилась  святая,  к  слову  сказать,  весьма
сведущая в магии,  к  прелюбодеянию  да  и  вообще  к  плотским  утехам.
Таянская принцесса знала, что камень и человек взаимно  влияют  друг  на
друга. Обычно это  не  слишком  заметно,  но  если  камни  долгое  время
принадлежат сильному магу,  они  навсегда  обретают  некоторые  свойства
хозяина. Циала полагала беременность состоянием постыдным и греховным, и
столь любимые ею тарскийские рубины это запомнили. Отсюда и  те  боль  и
тошнота, которые одолевают принцессу, стоит  ей  хотя  бы  взглянуть  на
камни. Что ж, несколько  месяцев  она  без  них  обойдется,  а  чтоб  не
искушать судьбу, отдаст ларец на хранение Церкви.
   Толстый Тиберий изысканно и витиевато поблагодарил за  оказанную  ему
честь и немедленно  водрузил  шкатулку  с  реликвией  в  алтарной  части
главного храма Гелани, куда принцессу никто бы одну не пустил.  Обмороки
и резкие боли  в  спине  прекратились  почти  сразу  же,  но  тошнота  и
раздражительность никуда не делись. Сменивший Шаму толстенький лекарь  с
невозмутимым видом готовил какие-то облегчающие ее состояние настойки, в
сотый раз объяснял, что все в порядке, но  Ланка  не  успокаивалась.  Ее
бесило все - и исчезающая красота,  и  отвратительное  самочувствие,  и,
главное, что от нее теперь ничего не зависело и  она  могла  лишь  ждать
срока, равного и для матери наследника, и для последней судомойки.  Ждал
срока и Симон. Причем в отличие от своей державной пациентки медикус был
твердо убежден в том, что у Михая Годоя не должно быть наследника.

2229 год от В. И. Вечер 17-го дня месяца Медведя.
Эланд. Идакона

   Их  было  семеро.  Сезар  Мальвани,  моложавый  красавец,  словно  бы
вернувшийся с праздничного парада, а  не  проделавший  беспредельный  по
скорости марш от Гверганды до Центральной Арции и  обратно,  Архипастырь
Феликс, в темном платье воинского  покроя  более  похожий  на  коронэля,
нежели на клирика высокого ранга, усталый, с потемневшим  жестким  лицом
командор  Добори,  порывистый,  черноглазый   Шандер   Гардани,   вполне
оправившийся  от  своей  странной  болезни,  величавый   Максимилиан   в
роскошном  кардинальском  облачении,  согнутый  годами  Эрик   и   Рене,
спокойный и сосредоточенный, как в море во время шторма. Их было семеро,
и от них зависело, удастся ли предотвратить предсказанное в  Пророчестве
или же Благодатные земли навеки скроются в смертном тумане.
   На столе стояло вино, в шандалах горели свечи, за окнами  буйствовала
летняя ночь, полная звезд и ласкового ропота волн, но людям, собравшимся
в Башне Альбатроса, было не до  щедрот,  изливаемых  на  землю  Звездным
Медведем.
   - Так вот как оно все было, - Эрик склонил седую  голову,  -  что  ж,
вечная  им  всем  память...  Но  как  можно  было  позволить   предателю
разгуливать на свободе?!
   - Кто же знал, что Койла - предатель, - вздохнул Добора, - провел  он
нас, как детей, это так. Годой понимал,  что  все  держится  на  маршале
Ландее, и принял меры. Но чего уж теперь шпагой махать... Нужно  думать,
что делать дальше.
   - А чего думать? - Мальвани взял со стола кубок, но пить не стал, так
и держал в руке. - Выход у нас один - выстоять!  Того,  что  здесь  было
сказано, достаточно, чтобы забыть и думать о переговорах.  Если  б  речь
шла просто о войне, я бы был почти спокоен - Гверганду никакая армия  не
возьмет, ее просто невозможно взять.
   - Чего ж вы тогда ее от нас стерегли? - беззлобно поддразнил  арцийца
Рене. - Раз она такая неприступная.
   - Да мы вас и не опасались, - махнул рукой Мальвани, -  просто  нужно
было где-то копить силы. Мы семь лет  кряду  готовились  голову  Бернару
открутить, да слишком долго копались. Вот  и  дождались!  Хотя  с  вами,
монсигнор Аррой, считаться  тоже  приходилось,  от  Счастливчика  всегда
можно ждать такого, что никому и в голову не придет. Да  и  флот  ваш...
Захоти вы не мытьем, так катаньем захватить Гверганду, Проклятый  знает,
чем бы дело кончилось.
   - Проклятый? - непонятно чему улыбнулся Рене. - Проклятый  точно  все
знает. И в чем дело и что делать... Я бы от  его  помощи  не  отказался,
самый подходящий бы противник Годою был. Но приходится  рассчитывать  на
себя.
   - Давайте говорить по  кругу,  -  рассудительно  предложил  молчавший
досель Максимилиан. - Друг с другом не спорить и мазанное не  обсуждать,
пока не выскажутся все.
   - Разумно, - согласился Сезар и наконец выпил свое вино.
   Остальные  в  знак  согласия   кто   кивнул,   кто   промычал   нечто
одобрительное.
   Мальвани отодвинул пустой кубок:
   - Я буду говорить о том, что понимаю. Нас и тех, кто к нам  примкнул,
около сорока тысяч. Сейчас люди готовы драться, но  если  их  не  занять
чем-нибудь и не ободрить хоть маленькой,  но  победой,  начнут  уходить.
Вешать дезертиров не хочу, это сыграет на руку Годою. Как бы то ни было,
к осени мы должны превратить побережье Адены и Гверганду в непреодолимый
рубеж. Это  не  столь  уж  и  трудно.  Нападения  с  моря  опасаться  не
приходится, хотя на всякий случай берег патрулировать придется. Время  у
нас есть. Как раз достаточно для проведения работ. Пусть  Годой  увязнет
всеми четырьмя лапами под Гвергандой, а лучше всего если останется здесь
зимовать. Для армии нет ничего хуже, чем вести зимнюю осаду.  Боюсь,  он
это тоже понимает и, если ему не удастся взять город с  маху,  уйдет  на
зимние квартиры не позже конца месяца Зеркала.
   - Командор прав, - подхватил Добори, - от  себя  бы  я  добавил,  что
нужно что-то сделать с городом.  Гверганда  -  порт.  А  в  порту  вечно
болтаются самые разные люди. От Годоя можно ожидать любых сюрпризов, а я
не хочу, чтоб в  один  прекрасный  день  взлетели  на  воздух  пороховые
погреба  или  была  отравлена  питьевая  вода.  С  другой   стороны,   с
купеческими старшинами тоже ссориться  не  резон.  Нельзя,  чтобы  город
ЗАХОТЕЛ перейти под руку узурпатора...
   - А это уже наше дело, - просто сказал Феликс.  -  Я  надеюсь,  слово
Архипастыря и то, что я временно перенесу Святой  престол  в  Гверганду,
сделает большинство горожан нашими сторонниками. Я предложу всем, кто не
хочет сражаться против посланца Антипода, покинуть город,  остальные  же
будут объявлены участниками  Священного  похода,  а  они  могут  сложить
оружие лишь по воле Архипастыря.
   - Вы правильно рассудили, Ваше Святейшество, - медленно и значительно
проговорил Максимилиан, - но, памятуя о случившемся на Лагском поле,  мы
должны особо беречь  вашу  жизнь.  Убийство  маршала  Ландея  обернулось
военной катастрофой, убийство Архипастыря будет  означать  окончательное
поражение, так как конклав может  избрать  и  наверняка  изберет  самого
пронырливого конформиста из всех возможных.
   - Да, мы должны беречь вождей, я  никогда  не  считался  с  тем,  что
говорит Церковь, но сейчас нам без нее не обойтись,  -  Эрик  по  своему
обыкновению говорил то, что думал, невзирая на лица, - сейчас  не  время
спорить о Творце, а надо дело делать. Его  Святейшество  нам  поможет  -
очень хорошо. Мы будем держать Гверганду, и мы ее удержим. А  что  будет
делать Годой? Да хозяйничать в Арции!
   Нельзя долго сидеть в обороне, нужно нападать самим,  нужно  вынудить
Годоя показать свои рога. Пусть его ненавидят и боятся. На десять трусов
всегда находится один мужчина, и  он  поднимает  оружие.  Нельзя,  чтобы
Арция поверила узурпатору, чтобы мы выглядели смешно  и  глупо!  Свергни
Годой на Эланд, империя вскинулась бы на дыбы, а плакать по Базилеку  не
будет никто! А Годой умен, он  и  Эланд-то  попытался  прибрать  к  укам
втихую, с расшаркиваниями да соболезнованиями. Сыграл мерзавец, на  всем
- на твоем исчезновении, Рене, на магии  своей  паршивой,  на  том,  что
Рикаред такая, простите меня, Великие Братья,  и  вы,  господа  клирики,
мокрица! И в Арции он так же извиваться будет...
   - Будет, - подтвердил Гардани, - тарскиец свил себе гнездо в  Гелани,
но там его точно ненавидят и боятся. Таянцам не нужно объяснять, что это
за тварь!  -  "Серебряный"  скрипнул  зубами.  -  Он  запугал  людей  до
полусмерти, но страх еще не успел врасти им в кожу. Таяна может и должна
восстать. А если он будет отрезан от Тарски и своих гоблинов и заперт  в
Арции между Эландом  и  Атэвом,  ему  придется  крутиться,  как  ужу  на
сковородке... В Эланде меня еще помнят, а кое-кто и  любит.  То,  что  я
воскрес, воспримут как  знак  судьбы.  Если  мы  с  "Серебряными"  тайно
вернемся в Гелань через Чернолесье  и  мои  родовые  земли,  то  соберем
неплохую силу. Думаю, запалить восстание в Гелани мне по  плечу,  а  там
поднимутся Роггская долина и таянская Фронтера...
   - Разумно, - не выдержал Мальвани. -  И  если  граф  Гардани  берется
исполнить задуманное.
   - Нет, - слово Рене возымело эффект неожиданного выстрела из пистоля,
а герцог слегка улыбнулся и повторил:
   - Нет, Шани, никуда я тебя не отпущу!

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

КОСТЕР В ТУМАНЕ

Глава 17

   Мшистых лун неживая равнина,
   И ушедшей под землю крови.
   Равнина крови старинной.
   Свет вчерашний и свет грядущий,
   Тонких трав неживое небо,
   Свет и мрак над песком встающий.
   Ф.Гарсиа Лорка

2229 год от В.И. 6-й день месяца Лебедя.
Старая граница. Чернолесье

   Лесная тропа не предназначалась для конных  прогулок,  ехать  по  ней
можно было лишь  по  двое,  причем  всадники  то  и  дело  соприкасались
стременами.  Однако  даже  плохая  дорога  лучше  никакой  -  болотистые
мелколиственные леса Внутреннего  Эланда  и  Окраинной  Таяны  с  густым
подлеском, завалами из  бурелома,  оврагами  и  промоинами  были  местом
скучным и гиблым. Люди здесь все больше жались либо к озерам  и  речкам,
либо к Идаконскому тракту, что вел от Гелани до переправы и от переправы
дальше в Эланд. Другой большой дороги  здесь  не  было,  чему  Рене  был
несказанно рад. Не было тут и пограничных застав, да и  зачем  они  были
нужны, когда Эланд и Таяна несколько веков составляли чуть ли ни  единое
целое, а богатством здешние края похвастать не могли. Те, кто  подавался
из Арции в Таяну, предпочитали селиться южнее, где и земля была получше,
и  зима  покороче,  а  в  чащах  да  болотах   северо-запада   раздольно
чувствовали себя только травники да охотники за мелким, но ценным зверем
навроде черной белки, которую весьма уважали арцийские модники.
   И эландские герцоги, и таянские  короли  на  Чернолесье  внимания  не
обращали, а  немногочисленные  местные  жители  никогда  никаких  хлопот
никому не причиняли. Жили себе и  жили.  Неудивительно,  что  Рене  знал
Пограничье хуже, чем побережье и даже Предгорную Таяну. Старая дорога  в
Гелань не искупала всеобщего пренебрежения к этим краям, тем паче что  с
побережья,  которое,  собственно  говоря,  и  было  настоящим   Эландом,
сподручнее добираться до Таяны через Гверганду и Фронтеру. Да, когда-то,
когда Рысь и Альбатрос только-только заявили о себе, а арцийская империя
переживала пору рассвета, Идаконский тракт был оживленным и  людным,  но
чем сильнее становились молодые государства,  тем  большую  уступчивость
демонстрировали фронтерские бароны и мунтские владыки.
   В конце концов  удобную  прямую  дорогу  вдоль  Лисьих  гор  прозвали
эландской тропой, да и Гверганда последнюю сотню  лет  только  формально
считалась имперским городом, на  деле  же  заправлявшие  там  купеческие
старшины давно превратили ее в вольный порт, а  Северную  армию  терпели
только в обмен за право  беспошлинного  вывоза  арцийских  товаров.  Шли
годы,  Гверганда  все  больше  богатела,  богатели  и  Морской  Эланд  и
Восточная Таяна, а в лесах Пограничья ничего не менялось,  за  что  Рене
Аррой готов был благодарить всех богов прошлых, настоящих и будущих, так
как их с Шани замысел мог сработать только в случае неожиданности. И вот
теперь  шесть  сотен  "Серебряных"  пробирались  узкой  лесной   тропой,
распугивая белок.
   То, что они задумали и с чем скрепя  сердце  согласились  и  командор
Мальвани, и Архипастырь, могло прийти в голову только маринеру и бывшему
смертнику. Ни один военачальник и тем более политик  не  решился  бы  на
подобную  авантюру.  Но  эландский  герцог,  поразмыслив   пару   ночей,
окончательно убедил себя в том, что у них есть  лишь  один  выход.  Пока
Годой прибирает к Рукам Арцию, они  должны  захватить  Таяну  и,  закрыв
изнутри Гремихинский перевал, запереть Годоя с его  гоблинами  в  Арции.
То, что последует за этим, виделось весьма  смутно,  а  потому  об  этом
решили не думать, полагая, что  предусмотреть  все  нельзя,  а  излишняя
предосторожность в том отчаянном  положении,  в  ковром  они  оказались,
только мешает.
   План был прост. Скрытно подойти к Гелани со стороны Рысьвы и отрядить
кого-то из "Серебряных" на разведку в город - Шандер не сомневались, что
союзников там немало. Ну не может такого быть, чтобы Гелань,  в  которой
испокон веку жили друзья, за несколько месяцев превратилась во вражеское
логовище. Судя по всему, Годой увел с собой большинство тарскийцев и тех
таянцев, которых удалось купить или запугать, в городе же остался  пусть
вооруженный до зубов, но  вряд  ли  многочисленный  гарнизон,  способный
держать в страхе и повиновении безоружных и растерянных горожан.  Однако
за время своих скитаний по южным землям Счастливчик Рене убедился что ни
одно войско не способно остановить таких вот мирных жителей, когда  они,
захмелев от своей смелости, топча и своих и чужих, с ревом бросаются  на
ощетинившийся пиками строй, поджигают собственные дома, толкая  в  пламя
тех, перед кем еще вчера трепетали.
   Рене доводилось видеть городские бунты, и он знал, что остановить  их
сложнее, чем выиграть  битву.  Адмирал  не  сомневался,  что  достаточно
небольшого  толчка,  и  Гелань  встанет  на  дыбы.  Несомненно,   многие
погибнут, но если  допустить  задуманную  Михаем  Аденскую  резню,  если
позволить втянуть себя в изматывающую войну, жертв будет  много  больше.
Кроме того, Аррой знал, что ему удастся взнуздать восстание и  направить
в нужное русло.
   Да, придется  кое-кого  повесить,  а  самозваного  кардинала  Тиберия
отдать на милость толпы, но в данном случае это будет оправданно. Если в
Светлый Рассвет в главном храме Гелани герцог Рене Аррой примет  из  рук
кардинала Максимилиана объединенную корону  Эланда  и  Таяны,  вопрос  о
правомочности регентства Годоя будет снят. Захватив столицу королевства,
он сможет ее  удерживать  сколь  угодно  долго,  даже  если  не  удастся
овладеть Высоким Замком. Он поднимет Фронтеру, перекроет горные  дороги,
отрезав Годоя от Тарски.
   И еще была Ланка...  Герцог  хорошо,  слишком  хорошо  помнил  гордую
головку, обрамленную отливающими медью кудряшками, грациозные  небрежные
жесты, звонкий смех... Как могло случиться, что она примкнула к  врагам,
она, так остро  ненавидевшая  ложь  и  несправедливость,  не  скрывавшая
своего отвращения к Годою? Рене  и  хотел  бы  забыть,  да  не  мог.  Их
последний безумный разговор в Оленьем Замке, когда принцесса с  горящими
глазами развивала перед ним план захвата империи, нет-нет да  и  начинал
звучать в ушах. Что ж,  жажда  власти  перевесила  жажду  любви,  и  она
отдалась Годою.
   Рене скрипнул зубами: честный с самим собой, он не мог  не  признать,
что свадьба Ланки стала для  него  личным  оскорблением,  а  ее  письмо,
принесенное гоблином, лишь усилило чувство опустошенности и непонимания.
Герцог не хотел больше думать об этой женщине, но думал. Он не хотел  ее
видеть, а ехал к ней,  допуская,  что,  возможно,  именно  ему  придется
принуждать ее к разводу с Годоем, причем не  только  словами.  А  развод
этот был необходим, крайне необходим. Впрочем, решать, как  поступить  с
Иланой, было, мягко говоря, преждевременно. Сначала нужно было незаметно
добраться до Гелани. К счастью, тянущиеся по обе  стороны  символической
границы влажные лиственные леса  со  множеством  троп  и  тропинок  были
хорошим убежищем. Рене собирался пройти  по  ним  до  Червонного  кряжа,
затем овечьими тропами до истоков Ямбера, откуда  до  Гелани  не  больше
полутора диа.
   Герцог неплохо знал те места, изобилующие косулями и кабанами, к тому
же именно там лежали  изначальные  владения  рода  Гардани.  Кто-кто,  а
вассалы графа не питали особой нежности к узурпатору. Там, в  старинном,
но все еще неприступном  замке  можно  было  надежно  укрыться  и  ждать
возвращения разведчиков. Конечно, Г