луг, стоящую на холме мельницу,  край  болота,
прозванного Бекасьим - у самых  топей  рос  одинокий  бук,  чей  гладкий
серебристый ствол в черных пятнах,  напоминавших  вырезанные  влюбленным
безумцем   сердца,   казался   металлической   колонной.   Трудно   было
предположить, что в его уже достаточно густой  зелени  может  скрываться
кто-нибудь, кроме птиц или, в крайнем случае, белки,  но  в  этот  вечер
дерево дало приют эльфу. Гибкий и ловкий, он оседлал одну из  ветвей  и,
прислонившись спиной к стволу, внимательно смотрел вниз. Ни  сгущающиеся
сумерки, ни расстояние не мешали ему  рассматривать  всадников,  ехавших
вдоль опушки.
   Высокий белый жеребец гордо нес  широкоплечего  человека  на  светлых
волосах которого лежал тоненький золотой обруч. Конь о конь с  ним  ехал
темноволосый юноша, на плечи которого, несмотря  на  теплый  вечер,  был
накинут плотный  плащ.  Остальные  отстали  на  пару  конских  корпусов,
видимо, не желая мешать разговору. Похоже, свита состояла отнюдь  не  из
друзей и единомышленников. Затаившийся на дереве соглядатай заметил, что
четверка самых нарядных рыцарей держалась особняком от остальных, а  еще
семеро оживленно разговаривали, делая вид, что они здесь одни.
   Кавалькада проследовала от болота до  леса,  развернулась  и  поехала
вдоль опушки. Эльф следил за всадниками, пока те не  скрылись  из  виду,
затем, легко соскользнув по стволу на землю, углубился в лес. Он  увидел
то, что  хотел.  Король  Арции  Филипп  Тагэре  объезжал  поле  будущего
сражения, которое разразится на этих холмах, как только подойдут  войска
Короля Королей. Тагэре настроен  на  драку,  и,  похоже,  его  ближайшим
советником является младший  брат,  а  родичи  королевы  чувствуют  себя
неуютно. Интересно,  почему?  Потому,  что  Филипп  ими  недоволен,  или
потому, что боятся предстоящей драки?
   Вчера утром разведчик видел  армию  Рауля,  она  была  многочисленнее
войска Тагэре, да и сам Король Королей был куда  опытнее  Филиппа,  а  о
юнце Александре и говорить не приходится. Да, ре  Фло  узнал  о  высадке
братьев Тагэре с опозданием, но это ничего не меняло. Граф сразу  понял,
что и как ему следует делать. Если не произойдет чуда, король обречен, а
вместе с ним  и  дело  Тагэре.  Допустить  этого  нельзя,  предотвратить
трудно...
   Клэр задумался, пытаясь представить,  что  бы  сделал  на  его  месте
Роман. Разумеется, он предупредит Филиппа об опасности, но это ничего не
меняет. Неужели ему, эльфу-разведчику, придется пролить кровь  человека,
с которым они с Рамиэрлем сражались плечом к плечу  на  Бетокском  поле?
Убить полководца во время битвы - значит дать  шанс  его  противникам...
Пошел бы на это Рамиэрль? Смог бы, прикрывшись магией, ударить  в  спину
ничего не подозревающего человека, с оружием в руках защищающего то, что
кажется ему истиной?
   Распря между ре Фло и Тагэре на руку врагам Тарры. А победа Лумэнов и
воцарение бастарда,  в  котором  нет  ни  капли  крови  Арроев,  нанесет
страшный удар защитникам этого мира. Но  откуда  знать  об  этом  Раулю,
оскорбленному Филиппом, который и в самом деле сотворил все  мыслимые  и
немыслимые глупости? Король Королей должен умереть, чтобы жила Тарра,  и
убить его, кроме него, Клэра,  некому.  Значит,  он  сделает  это.  Если
сможет... Должен смочь!
 
2885 год от В.И. 
Вечер 18-го дня месяца Агнца. 
Арция. Тар-Игона. 
 
   В королевской палатке, которая ни в коем  случае  не  соответствовала
своему высокому назначению, было тесно. Филипп  в  расстегнутом  камзоле
примостился на единственном раскладном кресле. Сандер, Сезар Мальвани  и
старший брат королевы сидели на узкой походной  койке,  а  граф  Гартаж,
барон Кресси и  командир  оргондских  и  дарнийских  наемников  и  вовсе
разместились на покрытой кошмой земле. Настроение у всех,  кроме,  может
быть, дарнийца, приближалось к похоронному. Да и было с чего.
   Рауль ре Фло не допустил просчета, хоть поступил и не так, как боялся
Александр. Объединенная армия вышла из Мунта через Морские ворота, но за
Лагой войско разделилось на две  части.  Агнеса  продолжала  движение  к
Тар-Игоне. А Рауль свернул на Старый тракт и  ускоренным  маршем  шел  к
Меловому проходу.  Он  не  собирался  штурмовать  замечательные  позиции
Филиппа, а намеревался выйти тому в тыл. Доставивший это  известие  воин
под покровом ночи покинул армию Агнесы и,  загоняя  коней,  добрался  до
Тар-Игоны, опередив ифранку на кварту, а  Короля  Королей  на  три  дня.
Верить в такое не хотелось, не верить было нельзя.
   Король обвел глазами своих сподвижников, помолчал, вновь вгляделся  в
каждое лицо.
   - Здесь Рауль будет через три  дня.  Рыцарей  у  него  тысяч  десять,
стрелков не меньше двенадцати, наемников три тысячи. Ополченцев с  собой
ре Фло не взял. Арцийцы не горят желанием умирать за желтые нарциссы.
   - Это радует, - сухо заметил граф Реви, - но умирать придется нам,  а
не им. Ре Фло выигрывал сражения даже будучи в меньшинстве,  а  на  этот
раз на нашего одного придется трое.
   - Меньше, - поправил шурина король, - лучников  у  нас  девять  тысяч
против их двенадцати, добавь к ним  эльтских  конных  стрелков,  и  силы
почти сравняются.
   - Ничего не выйдет, - Реви пожал плечами, и Александру захотелось его
ударить, - лучше отойти...
   - Куда? Навстречу Агнесе?! Самим залезть между молотом и наковальней?
- возмутился Гартаж.
   - Лучше было бы остаться в Оргонде, - понурился Гастон.
   Реви на сей раз промолчал, но было видно, что  графу  ужасно  хочется
оказаться под крылышком у Марка.
   - Кто еще  хочет  высказаться?  -  рассматривая  свои  руки,  спросил
Филипп.
   Сандер слушал и смотрел на брата и его советников. Он не считал  себя
умнее других. Скорее, наоборот. Ему было  страшно  оттого,  что  решение
лежало на поверхности. Простое решение, такое простое, что герцог  Эстре
не сомневался, что в его расчеты вкралась ошибка.  Ну,  не  может  быть,
чтобы он, двадцатидвухлетний, не побывавший ни в одной  битве  (дуэли  и
турниры не в счет) додумался  до  того,  что  не  пришло  в  голову  его
обожаемому брату и всем этим опытным воинам.
   В палатке повисла напряженная тишина, и Александру казалось,  что  он
слышит стук собственного сердца. Он боялся, что  Реви  в  очередной  раз
поднимет его на смех, и боялся промолчать, потому что в  глазах  Филиппа
застыло что-то близкое к отчаянью.
   - Кто хочет сказать?  -  король  поочередно  останавливал  взгляд  на
каждом, и все, даже Гартаж, опускали глаза.
   - Господин Игельберг, вы столько воевали, что  вы  скажете?  Командир
наемников пожевал губами и веско сказал поарцийски:
   - Я получаль свои деньги за то,  чтоб  драться,  и  я  всегда  делать
хорошая, смелая драка. Но я не получаль свои деньги, чтоб думать. Если б
я знать, как побеждать, я бы водиль армия и носиль корона. Но у нас есть
правило. Перед боем все собирался и говориль.  Первый  говорит  младший,
последний - старший. И никто не спорить, пока старший не спросить.
   - Мудро, - губы Филиппа исказила кривая усмешка, - что  ж,  последуем
примеру наших дарнийских друзей. Александр, что нам делать?
   Сердце  подпрыгнуло  к  горлу,  а  потом  ухнуло  назад  и   отчаянно
затрепыхалось. Александр мысленно просчитал до десяти и четко произнес:
   - Мы не можем оставаться здесь и ждать, когда Рауль выйдет нам в тыл.
Мы не можем от него бежать, потому что налетим на Агнесу. Но она будет у
Тар-Игоны не раньше чем через кварту. За это время нужно разбить Рауля и
вернуться на подготовленные позиции.
   В палатке наступила тишина, которую  нарушала  разве  что  радующаяся
весне  и  теплу  муха.  Первым  пришел  в  себя  Реви,  во  всеуслышанье
объявивший, что герцог Эстре сошел с ума. Вторым  подал  голос  командир
наемников:
   - Молодой монсигнор иметь на плечи разумный  голова.  Когда  не  есть
можно делать что  можно,  надо  делать  что  нельзя.  Молодой  монсигнор
думать, где и как мы иметь первая битва?
   - Да, - подтвердил обрадованный неожиданной поддержкой Александр, - у
Мелового прохода.
   - Это хорошая позиция, - согласился Гартаж, -  но  мы  не  успеем  ее
занять. Рауль будет там завтра к вечеру, а мы в лучшем случае через  два
дня.
   - Я... Если мне дадут тысячу человек и две тысячи лошадей,  мы  будем
там раньше. Два дня мы продержимся.
   - Сандер! - В глазах Филиппа сверкнула молния. -  Клянусь  Проклятым!
Так и только так!
 
2885 год от В.И. 
Вечер 18-го дня месяца Агнца. 
Арция. Старая Морская дорога. 
 
   Рауль ре Фло не сомневался в победе и именно поэтому не находил  себе
места. Да, король предал первым, связавшись с  выскочками  и  ублюдками.
Воистину, что стоит  услуга  уже  оказанная...  Рауль  надел  корону  на
красивую  голову  Филиппа,  а  этот  щенок  решил,  что   может   рычать
по-медвежьи! Да сама святая Циала не осудит  графа  ре  Фло,  ближайшего
друга и сподвижника покойного Шарло Тагэре, за то, что он не удалился  в
родовые владения доживать свой век, с тоской вспоминая былые подвиги,  а
показал паршивцу, кто истинный хозяин  Арции!  Но  приторное  дружелюбие
Жозефа, непомерное честолюбие Агнесы, откровенная слабость обоих зятьев,
которым нет дела ни до Арции, ни до собственных жен... Проклятый! Кто  ж
виноват, что из уцелевших детей Шарло и Эсты красота и обаяние достались
Филиппу, честь и ум - Александру,  а  бедняга  Ларрэн  больше  похож  на
лакейское отродье, чем на  сына  великого  герцога?  Жаль,  Эдмон  погиб
вместе с отцом и дядей, юноша был истинным Тагэре, а  Жаклин...  Да  что
теперь об этом!
   Король Королей постарался  сосредоточиться  на  предстоящем  бое.  Он
всегда подходил к сражениям, даже если речь  шла  о  заведомо  слабейшем
противнике,  с  тщанием.  Береженого  и  судьба  бережет.   Сомнительно,
конечно, что Его Величество преподнесет ему какой-то сюрприз,  но  зачем
класть лишних людей? Для Филиппа лучше  всего  погибнуть  в  битве.  Это
хорошая смерть, и он, Рауль, даст ему такую возможность хотя бы в память
о Шарло и их прежней дружбе.
   Ре Фло помнил, как Агнеса заставила его стоять перед ней на  коленях,
и это при том, что было известно:  за  покаянием  начнется  торг  и  обе
стороны придут к соглашению. Представить что устроит мстительная ведьма,
окажись у нее в руках король Тагэре, воображения Рауля не хватало.  Идти
против нее пока рано. Нужно успокоить страну, выдворить назад наемников,
нужно, чтоб у  Жаклин  родился  сын...  Но  и  отдавать  на  растерзание
мальчишек, которые росли у него на глазах, ре Фло не мог.  Пусть  Филипп
погибнет быстро и со славой. Гартаж, Трюэли и Малве  нужны  ему  живыми,
восстанавливать против себя их кланы опасно, а Сезар дружен не столько с
Филиппом, сколько с Александром.
   К горбуну Король  Королей  всегда  питал  некоторую  слабость,  после
истории с пленением Филиппа превратившуюся в уважение. Пока Филипп  жив,
Сандер будет ему верен, но потом... Эстре нужно  оттеснить  от  брата  и
захватить, по  возможности  тихо.  Лучше  ранить,  пусть  проваляется  в
постели месяц-другой, пока все закончится. Они должны понять друг друга!
Должны, потому что если в ком-то, кроме него самого, еще  бьется  сердце
Арции, то это в горбатом заморыше. Хотя какой он к  Проклятому  заморыш,
если свалил Мулана и в одиночку вытащил брата из ловушки!
   В последнее время Рауля все чаще посещали мысли о смерти, о том, что,
умри он сейчас, Арцию раздерут на куски.  Агнеса,  несмотря  на  ослиное
упрямство и умение интриговать, - дура, причем дура чужая и злая, ее сын
- жалкий цыпленок, Пьер - безумец, Ларрэн - ничтожество,  а  его  сын  -
младенец. Нет никого, кто смог бы удержать  в  узде  ошалевшую  от  боли
страну. А Сандер сможет! Не сейчас, конечно, лет через десять, и поэтому
парня нужно сохранить во что бы то ни стало, хотя он наверняка  сотворит
все возможные глупости, свойственные его возрасту и его породе.
   Проклятый! Подвернулась же  Филиппу  эта  добродетельная  шлюха!  Без
Вилльо он еще мог стать дельным королем, даже после смерти тестя, но при
этой стае крыс...
 
2885 год от В.И. 
Ночь с 18-го на 19-й день месяца Агнца. 
Тар-Игона. 
 
   - Я не отпущу тебя. Ты  мне  нужен  живым,  -  глаза  Филиппа  метали
молнии, но брата это не впечатлило.
   - Я должен идти, Филипп. И я пойду.
   - Кому и что ты, во имя Проклятого, должен?! - возопил  король.  -  Я
запрещаю тебе. Как король и как глава семьи!
   - Ты мне не можешь запретить.
   От такой наглости Филипп опешил, а Александр, как ни в чем не бывало,
добавил:
   - Это придумал я, значит, исполнить должен тоже я.  Я  -  вице-маршал
Арции, и я Тагэре. Место короля во главе  всей  армии,  тобой  рисковать
нельзя. Жоффруа еще не пришел, и неизвестно, придет ли...
   - Кто про него говорит, - махнул рукой  Филипп,  -  но  есть  Гартаж,
Кресси, Малве, в конце концов...
   - Они не Тагэре, брат. Мы не можем заставлять других умирать за  свои
ошибки и за себя. В конце концов, не Арция  для  Тагэре,  а  Тагэре  для
Арции. Отец велел мне это запомнить.
   - И ты запомнил, даже слишком крепко, - скрипнул зубами Филипп, - что
ж, иди. Но если тебя убьют, на глаза мне не попадайся!
   - Постараюсь вернуться и сохранить всех, кого смогу.
 
2885 год от В.И. 
19-й день месяца Агнца. 
Арция. Меловой проход. 
 
   Арно Шада дал последние наставления супруге и,  кряхтя,  взобрался  в
седло. На войну, так на войну. Бароны, а затем графы  Шада  всегда  были
верны Арроям, и, как бы ни болела спина, пожалуйте, сударь,  в  седло  и
вперед. Внукам еще рано водить за собой  дружины,  зять  и  старший  сын
лежат в Бетокской земле, а младший - без правой руки.  Альбер  рвется  в
бой, но ему нельзя. Он последний... Арно, набычась оглядел домочадцев.
   - Что смотрите, словно вас не кормят? А?!
   - Все в порядке, отец, - откликнулся Альбер, - возвращайся.
   - Куда я денусь, - буркнул гигант и  тронул  поводья.  Они  собрались
споро, до Тар-Игоны около двух дней пути, а Лумэны приползут  не  раньше
чем через кварту, но Арно любил приходить  пораньше.  "Лучше  я  подожду
врага, чем он меня ждать не будет", - любил повторять еще дед  графа,  и
внук усвоил эту премудрость в полной мере. Войско Шады: пятьсот конников
и тысяча пеших стрелков, все  сытые  и  добротно  одетые,  не  то  чтобы
рвались в поход, но намеревались сделать  свое  дело  как  можно  лучше.
Время было, и граф не собирался загонять ни людей,  ни  лошадей.  Сделав
пять вес, остановились перекусить у западной оконечности Кабаньего. Арно
как раз  заканчивал  обгладывать  зажаренную  под  руководством  старшей
невестки курицу, когда запыхавшийся аюдант доложил:
   - Сигнор Арно! Герцог Эстре!
   - С ума сошел? - участливо поинтересовался гигант.
   - Тут он, сигнор, - упавшим голосом повторил аюдант, -  он  и  тысяча
воинов.
   Арно  хотел  что-то  сказать,  но  не  успел,  воззрившись  на  юного
темноволосого всадника. Шада не знал в лицо младшего из братьев  Тагэре,
но такие глаза могли быть лишь у сына Шарля.
   Старый вояка решительно отложил курицу.
   - Монсигнор, счастлив вас видеть, хоть и не ожидал.
   - Уверяю вас, граф, - юноша  улыбнулся  отцовской  улыбкой  -  что  я
счастлив видеть вас во сто крат сильнее.
   - Что-то случилось?
   - Рауль ре Фло  будет  завтра  у  Мелового  прохода.  Мы  должны  его
задержать.
 
2885 год от В.И. 
Ночь с 20-го на 21-й день месяца Агнца. 
Мирия. Кер-Эрасти. 
 
   Сандангу в Мирии всегда ждали с  нетерпением.  Два  дня  и  две  ночи
танцев, смеха, тайных поцелуев, петушиных боев,  байлы  и,  конечно  же,
Большого Танца. Главная площадь города украшалась  цветами,  на  высоком
помосте, увитом гирляндами, располагались музыканты, напротив  строилась
легкая галерея для  герцога  и  его  свиты.  Когда  заканчивался  жаркий
весенний день и вечерний ветер приносил свежий запах  моря  и  цветущего
жасмина, вспыхивало множество факелов,  заливая  площадь  живым,  жарким
светом. Музыканты брались за инструменты, и  начиналась  самая  безумная
ночь в году. В старые годы первый танец принадлежал герцогу и герцогине,
к которым постепенно  присоединялись  сначала  аристократы,  а  потом  и
простонародье. В старые годы в  Мирии  умели  и  любили  веселиться,  не
считая радость грехом. Увы, теперь Санданга с каждым  разом  становилась
все сдержанней. Герцог  Энрике  и  герцогиня  Эвфразия  еще  выходили  к
подданным, но веселья это не добавляло. Напротив,  под  взглядом  худой,
закутанной в белое герцогини радоваться жизни не хотелось.  Люди  угрюмо
жались по краям площади, а музыканты честно играли танец за танцем, пока
супруга монсигнора не поднималась с  места,  но  лишь  для  того,  чтобы
покинуть площадь. Следом уходили герцог и те из нобилей, что  не  желали
навлекать на себя гнев Господень. Только  после  этого  кто-то  особенно
смелый, или пьяный, выскакивал на вылизанную площадь, подавая  сигнал  к
веселью, которое и в подметки  не  годилось  тому,  что  было  при  отце
герцога Энрике. В те поры рассвет встречали в танце, сейчас  расходились
задолго до восхода, предпочитая берег моря или  все  еще  многочисленные
таверны городской  площади.  Поговаривали,  что  циалианки  на  исповеди
выспрашивают имена самых ретивых танцоров  и  певцов,  не  говоря  уж  о
байланте. Да, Санданга в Мирии переставала быть праздником.
   Хосе Рафаэль Николас Мартинес Кэрна ре Вальдец затянул на талии  алый
шелковый шарф и  засунул  за  него  нож,  с  которым  не  расставался  с
пятнадцати лет. В ночь Санданги молодые нобили одеваются как байланте. В
нынешние времена, правда,  на  такое  мало  кто  отважится,  но  это  их
трудности. Он мириец, а не монах, и скорее перестанет быть  первым,  чем
станет вторым.
   Рито отсалютовал  своему  отражению  и  выскочил  из  комнаты,  чтобы
присоединиться к отцу. Так и есть. Двор вырядился не  для  праздника,  а
для похорон! Тяжелые закрытые платья женщин,  нарочито  строгие  одеяния
мужчин,  ни  тебе  ярких  платков,  ни   цветов   и   лент,   подаренных
возлюбленными.  Наследник  герцога  Энрике  обвел  глазами  собравшихся.
Тоска! Только Рената Ллуэва рискнула одеться не как  капустница,  а  как
мирийская ноблеска.  Роскошные  черные  волосы  маркизы  украшали  цветы
магнолии, еще один цветок был  приколот  к  корсажу  кружевного  черного
платья, подол которого был заколот, позволяя  видеть  пену  алых  нижних
юбок и узкую ножку в изящной туфельке. И так немыслимо красивая, сегодня
Рено была особенно  хороша,  глаза  блестели,  на  смуглых  щеках  пылал
румянец,  похожий  на  отблеск  заходящего  солнца,  в  изгибе  крупного
чувственного рта таился вызов. Женщина слегка поигрывала веером и громко
смеялась, но Рафаэль знал возлюбленную отца не первый год.  Рено  что-то
затевала, что-то отчаянное, ее веселость была не то чтобы наигранной, но
какой-то излишне резкой. Рито знал это настроение,  приходившее  к  нему
перед сложной байлой, но что задумала эта дикая кошка?!
   Рафаэль восхищался Ренатой, чуть ли не открыто дарившей  свою  любовь
герцогу и не боящейся никого  и  ничего.  Любовница  Энрике  и  его  сын
выступали плечом к плечу против ненавистной  капустницы  и,  как  могли,
защищали Даро. Рафаэль отыскал сестру, чинно сидящую в  уродливом  белом
платье между матерью и наставницей, но невероятную  красоту  девушки  не
могли погасить ни почти монашеская одежда, ни испуганный взгляд. И такую
запереть в монастыре среди старых кочерыжек?! Последнее время  Рито  все
сильнее склонялся к тому, что из Мирии нужно бежать. Если бы в Даро была
хотя бы искра того огня, что пылает в Рено! Но в их семье,  похоже,  все
непокорство досталось ему. Рафаэль любил сестру в той  же  степени,  что
ненавидел Дафну. Его трясло от мысли, что малявка окажется в руках  этой
тухлой  рыбины,  про  которую  рассказывают  всякое.  Магия  магией,  но
несколько юных цветочниц пропали вскоре после того, как  их  заприметила
проклятая капустница. На мужчин она не смотрит, но вот