- Казнят на площади, если о казни  не  знает  никто,  это  называется
иначе.
   - Я ошибся, Эрасти. Ты отнюдь не свободен... от  самого  себя.  Ты  и
впрямь хочешь знать, почему я не казнил Пурину и Берту прилюдно, а детей
не роздал на воспитание честным ремесленникам?
   - Нет, потому что знаю ответ. Их убили те же, что потом привезли  мне
твое кольцо?
   - Почему я должен тебе отвечать?
   - По сотне причин. Я сильнее тебя. Предав меня, ты совершил первый из
Непростимых Грехов, и во время Великого Суда, если он будет, твою судьбу
решать мне. Но я не хочу, чтоб он был. И ты не хочешь. Я не  стану  тебе
грозить и тем более взывать к твоей совести,  ты  от  нее  отказался.  Я
взываю к твоему уму и к твоей гордости. Тебе вряд ли нравится быть рабом
раба, и ты не  горишь  желанием  вернуться  за  Грань.  Мы  можем  стать
союзниками. Разумеется, на время. Если мы победим, ты  вновь  попробуешь
от меня избавиться...
   Анхель вскочил. Кошка, сидевшая на плече Эрасти, сиганула  вперед  и,
оказавшись  между  бывшими  побратимами,  выгнула  спину   и   зашипела,
расправляя блеснувшие в свете свечей крылья.
   - Иди назад! - прикрикнул на бестию Проклятый. - Так как, Анхель?
   Кошка сложила крылья, но на плечо к Эрасти не вернулась, а улеглась у
его ног в позе льва-стража,  не  сводя  с  древнего  императора  злобных
желтых глаз. Анхель Светлый сел,  вперив  взгляд  в  висевшую  на  стене
секиру. Церна знал: он думает,  чем  можно  пожертвовать,  чтобы  спасти
главное. Когда-то главным для Анхеля было освобождение Арции от  Пурины,
и во имя этого он не щадил ни чужих  жизней,  ни  своей.  Затем  главным
стали империя и власть,  и  ради  них  он  предал  сначала  себя,  потом
друга... А что важнее всего для императора сейчас?  Новая  жизнь?  Новая
власть? Или все-таки Арция и Тарра? Анхель думал. Эрасти и кошки  ждали,
Проклятый  чувствовал  напряжение,  охватившее  тварей.  Они  не  верили
Анхелю, они ненавидели его.
   - Эрасти, - император поднял голову, и Церна понял,  что  тот  принял
решение и теперь его ничто не остановит,  -  Тарра  принадлежит  нам,  и
только нам. Чужаки нам не нужны, а конец света тем более. Ты хочешь того
же, что и я. Мы заключим союз. А Пурину с семьей убили в подвалах Духова
Замка, где они решили спрятаться. Говорят, там было очень  много  крови,
но сам я не видел.
 
2895 год от В.И. 
25-й день месяца Вепря 
АРЦИЯ. МУНТ 
 
   - Кто этот Бриан Перше? - поинтересовалась Ее Иносенсия.
   - Сын торговца шерстью, -  сообщил  Камилл  Дюбарр,  магистр  Красной
Палаты, выросшей на, казалось бы, засохшем пеньке Тайной  Канцелярии.  -
Надеюсь, вас не смущает его происхождение?
   - Если б его отец не наживался на баранах, а сам был бараном, я бы  и
то возблагодарила судьбу. Никто из  здешних  лицедеев  и  сочинителей  и
близко не подошел к тому, на чем можно строить заклятие!
   - Слушаю Ее Иносенсию, - Селестин Рогге был немало озадачен, - но мне
казалось, что драма этого шерстеторговца не совсем то, что нужно. Прошло
всего полгода. Люди любили Тагэре, очевидцы живы и  в  здравом  уме.  Не
лучше ли действовать тонко, постепенно... Для начала  могла  бы  подойти
драма господина Курси или то, что представил хозяин театра "Марипос".
   - Признаться,  я  тоже  не  понимаю  ваш  выбор,  -  присоединился  к
королевскому отчиму  Дюбарр,  -  люди  все  же,  простите  за  очередное
упоминание этих животных, все же не стадо баранов.  Горбун,  как  назло,
был чист, как Вестник. Уж мне-то вы можете поверить...
   - Кто же может усомниться в ваших словах, почтеннейший?  -  Циалианка
холодно улыбнулась. - Но вы не понимаете, что  может  магия  и  чего  не
может. Нам нужно, чтобы люди считали Александра Тагэре убийцей  и  чтобы
ни у кого не возникало и тени сомнений  в  отношении  как  происхождения
королевы,  так  и  в  причине  исчезновения  ее  братьев.  Но  магия  не
всесильна. Мы не можем за одну ночь заставить всю Арцию забыть, что было
на самом деле, и поверить в то, что говорим мы. Для этого  нам  и  нужны
труппы,  которые  будут  бесплатно  развлекать  людей.  Зевак  во  время
дармового зрелища можно обработать так, что  они  поверят  в  виновность
родной матери и будут убеждены в том,  что  знают,  как  все  случилось.
Более того, у них возникнет насущная потребность убедить в этом  других,
которые в свою очередь понесут услышанное дальше. Не пройдет и года, как
все станут думать одинаково, а на тех, кто останется при  своем  мнении,
будут смотреть как на сумасшедших или мерзавцев.
   - Ваша Иносенсия, вы это уже говорили, - осмелился напомнить Рогге.
   - Да, говорила, но я еще говорила, что  для  этого  нужна  подходящая
пьеса. Те, что так понравились вам, не годятся по одной причине: те, кто
их писал, врали и знали, что врут. Они старались угодить новому  королю,
но прекрасно помнили старого и, выставляя его тираном и преступником, не
могли справиться с собственным  чувством  истины.  Даже  лучший  маг  не
заставит людей поверить словам этих писак, потому что они сами в них  не
верили.
   Иное дело этот Перше, он действительно  ненавидит  горбуна  и  боится
его. Он верит в его преступления  и  хочет,  чтобы  он  был  наказан,  а
добродетель восторжествовала. Для него Александр Тагэре - исчадие ада, а
те, кто его уничтожает, -  герои  и  защитники  справедливости.  С  этой
пьеской мы добьемся того, что хотим... Кстати, стоило бы взглянуть и  на
самого поэта, даже если б он нам не пригодился, он на самом деле  хорошо
пишет. Наверняка у него есть и другие пьесы. Их мы тоже поставим.
   - А эти-то зачем?
   - Неужели ты думаешь, что, убедив Арцию, что Александр был  плох,  мы
разом покончим со всяким недовольством? В Ифране и Элле все спокойно, но
этот покой дался тамошним монархам недешево. Арцийцы же привыкли слишком
много думать и слишком многого хотеть, с  ними  будет  сложно...  Труппы
должны обновлять представления несколько раз в  год,  люди  привыкнут  к
бесплатному развлечению. Тогда, когда вновь  понадобится  сделать  белое
черным, а я думаю, это будет довольно скоро, мы легко заставим их видеть
то, что хотим мы... Я не слишком навязчива в своих объяснениях?
   - Слова Ее Иносенсии  полны  глубокого  смысла,  -  галантно  склонил
голову Селестин Рогге. - Признаться, я не понимал, как Жозефу  удавалось
собирать тройной налог  и  при  этом  держать  армии  на  трех  границах
сразу... Но вы хотели видеть поэта, сейчас он войдет.
   И он действительно  вошел.  Бриан  заметно  волновался,  и  лицо  его
блестело от пота. На подкашивающихся  ногах  брат  Армана  доковылял  до
стола, за котором сидели двое богато одетых  придворных  и  ослепительно
прекрасная женщина в белом. Бриан поклонился и застыл, преданно глядя  в
глаза элегантному вельможе с маршальской цепью  на  шее,  однако  первой
заговорила женщина:
   - Мне хотелось бы узнать, почтенный...
   - Бриан Перше, - напомнил второй мужчина.
   - Да-да... Так вот, мне хотелось бы  узнать,  как  вы  написали  вашу
пьесу,  откуда  вы  узнали  о  событиях,  про  которые  так  убедительно
рассказываете. Вы встречались с горбуном?
   Пот снова прошиб Бриана - он понял,  что  его  уличают  во  лжи.  Еще
мгновение назад казавшаяся столь удачной мысль взять  одну  из  безумных
пьес Армана и переписать ее, заменив имена  действующих  лиц,  оказалась
смертельно  опасной.  Сейчас  господин  в  платье  с   алой   оторочкой,
оказавшийся - как он сразу этого не понял! - магистром  Красной  Палаты,
арестует его за клевету в адрес  коронованных  особ.  Это,  как  он  сам
слышал утром, означает отрубленное ухо и изгнание из  Мунта.  И  как  он
посмел замахнуться на пусть  и  покойного,  но  короля.  Хотя...  Он  не
намерен отвечать за выходки Армана, который не только сидит  у  него  на
шее, но и пишет такие опасные вещи.
   - Не смею лгать Ее Иносенсии, - Бриан пожирал глазами Анастазию, -  у
меня есть брат...
   - Это он написал пьесу?
   - Э... А... Да, он!
   - А почему ее принес ты?
   - Видите ли... Мой брат... Он -  поэт...  Он  только  и  делает,  что
пишет. Сидит дома и марает бумагу. Прошу простить, но только на перья  и
чернильный  корень  уходит  не  менее  десяти  аргов  в  месяц...  Я  же
работаю...
   - Писцом в торговой палате, - насмешливо уточнил  "красный",  -  и  я
полагаю, что эти десять аргов следует вычитать из твоего жалованья...
   - Монсигнор...
   - Мы  не  о  том  говорим,  -  вмешалась  женщина,  и  мужчины  сразу
примолкли, - твой брат пишет трагедии?
   - Он все пишет - и трагедии, и комедии, а сейчас  все  больше  эти...
поэзии... Вирши, знаете ли...
   - Будет очень любопытно почитать.  Мне  кажется,  твой  брат  не  без
таланта, но вернемся к "Кровавому горбуну". Откуда твой брат узнал то, о
чем написал, если, по твоим словам, он  не  выходит  из  дома.  Кто  ему
рассказал? Ты?
   - Нет, я...
   - Что ж, придется спросить твоего брата...
   - Моя сигнора... Ваша  Иносенсия...  -  Бриана  колотила  дрожь,  его
обычно довольно-таки низкий голос сорвался на кошачий визг. -  Мой  брат
ничего не знает...
   - Значит, это все-таки ты?
   - Нет, брат!
   - Я уже ничего не понимаю, - вмешался Рогге, - кто же ее написал?
   - Разве непонятно? - подняла брови циалианка. - Написал,  разумеется,
отсутствующий здесь поэт, и отлично написал. Но ведь это была  пьеса  не
про Александра Тагэре. Не так ли?
   - Да, - сглотнул Бриан, - про какого-то Би... Биви... Бивинура.
   - Бивинуара, - поправил Дюбарр, - легендарный хаонгский король, погиб
задолго до Анхеля Светлого.
   -  Что,   он   действительно   перебил   столько   родственников?   -
заинтересовался кардинал.
   - По-моему, все-таки меньше, - пожал плечами магистр, - как, писарь?
   - Ме-меньше, - признал вконец ошалевший Бриан, - я взял два  убийства
из другой пьесы...
   - Вот мы и выяснили, - торжествующе улыбнулась Ее Иносенсия, став еще
красивее, - этот человек нашел единственный  возможный  выход.  Он  взял
пьесу, автор которой верил в то, о чем писал, и  заменил  имена.  Только
так и Могло случиться. Успокойся, сын мой, - в устах  молодой  красавицы
эти слова прозвучали нелепо, но Бриану было не до того, - тебя никто  ни
в чем не обвиняет. Более того, ты и твой  брат  будете  награждены.  Мне
нужны и другие вещи твоего брата, принеси их, а тебе придется возглавить
труппу актеров,  которые  будут  их  ставить.  С  твоими  исправлениями,
разумеется, так как нам нет дела до мертвых хаонгских королей.
 
2895 год от В.И. 
9-й день месяца Сирены 
АРЦИЯ. ГРАН-ГИЙО 
 
   Эгону Фарни было очень стыдно. Стыдно, что в такие подлые времена  он
счастлив. Барон любил жену, обожал приемных детей и был  в  восторге  от
гостей. В довершение всего светило солнце, искрился снег, небо  отливало
весенней синевой, и как-то не верилось,  что  под  ним  могут  твориться
мерзкие и грязные дела. Владетель Гран-Гийо поправил  берет  с  пером  и
повернулся к стоявшему рядом Рафаэлю Кэрне.
   - Будь я проклят, если это не гости! Ну и славно...
   - Если это друзья, - покачал головой мириец. В последнее время  Кэрна
старательно следовал советам Крапивника,  и  кое-что  у  него  и  впрямь
получалось. По крайней мере, он расхаживал по замку, и ни у кого это  не
вызывало  ни  вопросов,  ни  удивления.  Николай  твердо  обосновался  в
Гран-Гийо в качестве замкового клирика, так  как  предыдущий,  помнивший
еще деда нынешнего  барона,  очень  кстати  умер  в  конце  осени.  Яфе,
соизволивший расстаться со своей бородой, в глазах северян  легко  сошел
за троюродного племянника сигноры Клотильды, чья  кузина  некогда  вышла
замуж за сигнора из Кер-Эрасти.
   Что до Серпьента, то с его талантами превращаться то в бабочку, то  в
гусеницу он мог ни о чем не беспокоиться и делать что хочет. А хотел  он
валяться на медвежьей шкуре, положив ногу за ногу,  всех  воспитывать  и
ругать за бестолковость. Чаще всего его жертвами оказывались  Николай  и
Яфе, так как Рито и Эгон  то  и  дело  отлучались  на  "охоту",  пытаясь
отыскать  хоть  какой-то  след  Александра.  Бесполезно.  Многочисленные
ищейки Тартю и циалианок тоже остались ни с  чем  и  прекратили  поиски:
Тагэре объявили мертвым, а мертвых не ищут, по крайней мере  открыто.  С
этим Рафаэль с Эгоном и вернулись в Гран-Гийо. Оставалось положиться  на
Серпьента, обещавшего разыскать пропавшего короля своими методами, но не
раньше весны. Пока на земле лежал снег и не было ни крапивы, ни бабочек,
ни гусениц, Крапивник был слеп так же, как и люди.
   - Это Крэсси. - Эгон, глядя из-под руки, умудрился рассмотреть сигну,
которую везли впереди приближающегося отряда. - Старику не  позавидуешь.
Потерять сына и обоих племянников...
   - Я пойду, - тихо сказал Рафаэль, - отвести глаза отцу Франсуа  я  не
смогу, а видеть меня здесь не должны.
   - Пожалуй, - согласился Эгон, - но чего  Люсьену  надо?  Мы,  хоть  и
соседи, но не виделись... Проклятый меня побери, да уж  лет  пять  точно
будет.
   Рито ушел. Магия, нет ли, но мириец и впрямь умел исчезать, как тень.
Славный парень... Владетель Фарни послал сказать сигноре,  что  к  обеду
будут гости, и, широко шагая, направился к воротам. Он и впрямь давно не
видел Люсьена Крэсси. Сколько же ему? За пятьдесят, ближе к шестидесяти.
После Эльты он и Гартаж перешли на  сторону  Тагэре,  а  Фарни  остались
верны Лумэнам. Отец Эгона приходился кузеном жене Люсьена, но родство не
предотвратило разрыв.  Нет,  они  не  ссорились,  они  просто  забыли  о
существовании друг друга. От Рафаэля Эгон знал о гибели молодых  Крэсси,
надо не показать виду, хотя что это он?! Он же был на коронации, там ему
и рассказали. Если бы Фарни не прятал  у  себя  Рафаэля  Кэрну  и  детей
свергнутого короля, он, не колеблясь,  обнял  бы  гостя,  но  теперь  не
умевший хитрить барон растерялся, не зная, как себя  вести.  К  счастью,
Люсьен тоже был смущен и думал о том, что  сделать  или  сказать,  а  не
наблюдал за хозяином.
   - Я слышал, вы недавно женились, Эгон?
   - Да, - как всегда, когда приходилось лгать, Гран-Гийо покраснел,  но
со стороны это могло сойти за смущение, - я... вообще-то, я считаю,  что
женился много лет назад. Ирэна болела, и я... Короче, у  меня  близнецы!
Мальчик и девочка.
   - Поздравляю, - пожатие руки Крэсси все еще было крепким, - а у  меня
теперь только дочь. Франсуа погиб, и племянники тоже.
   - Я слышал... Мои соболезнования.
   - Благодарю. Будем считать,  что  я  заехал  возобновить  родственные
отношения и познакомиться с вашей супругой. И это отчасти и вправду так.
   Теперь Эгон уже ничего не понимал, и, видимо, это отразилось  на  его
лице, потому что Крэсси смутился.
   - Эгон, я знаю, что вы всегда были верны Лумэнам, но я также знаю вас
как честного человека. Я... Я с радостью познакомлюсь с  баронессой,  но
сначала хочу с вами поговорить.
   - Извольте, но лучше говорить под крышей.
   Крэсси кивнул и последовал за хозяином. В Охотничьей  Комнате,  столь
любимой Эгоном, было уютно. Жарко пылали еловые  поленья  в  камине,  на
полу лежали медвежьи шкуры -  раньше  барон  топил  свое  одиночество  в
охотничьих забавах. Эгон указал гостю на кресла у огня, столь же рыжего,
что и крылья пристроившейся на  прибитой  над  камином  кабаньей  голове
бабочки, на которую, впрочем, никто не обратил  внимания.  Фарни  разлил
вино и сел, давая понять, что готов слушать.
   - Эгон, - начал гость и надолго замолчал, глядя на пылающие  поленья.
Фарни не торопил, он  никогда  не  страдал  дурными  предчувствиями,  но
сейчас понял, что его тихому счастью с семьей и друзьями приходит конец.
А он так надеялся, что оно продлится до весны.
   Треснуло, выпустив облачко искр, полено, алые отблески  заплясали  по
медвежьему меху, Люсьен Крэсси поставил нетронутый кубок и тихо спросил:
   - Вы рады победе Лумэнов?
   - Никакой победы Лумэнов не было,  -  махнул  лапищей  позабывший  об
осторожности Фарни.
   - Что вы имеете в виду?
   - То, что мой король Пьер Шестой умер или был  убит  в  Речном  Замке
узурпаторами, а его сына и наследника заколол  Жоффруа  Ларрэн.  Золотых
нарциссов в Арции нет и быть не может...
   - Эгон, нам следовало поговорить  раньше.  Значит,  вы  не  сторонник
Пьера Тартю.
   - Нет! - рявкнул барон и, спохватившись, добавил:
   - Я ничей не сторонник. Меня волнует здоровье  моей  семьи  и  урожай
озимых, а до остального мне нет никакого дела. В заговорах я участвовать
не намерен.
   - Я вам и не предлагаю, - вздохнул Крэсси, - и все равно я  рад,  что
вы не считаете Тартю законным королем, а вы не считаете.
   - Да, но из этого ничего не следует.
   - Эгон, я буду с вами откровенен. Насколько смогу. Мне нужно  надежно
спрятать одну... вещь. Ее следовало бы  передать  Марте  Оргондской  или
Жоржу Мальвани, но это невозможно. Границы стерегут, а рисковать этим...
гм... предметом я не могу. Слишком он драгоценен. Вы могли  бы  оставить
его в Гран-Гийо?
   - Мог бы. На какой срок и кому я должен его передать?
   - На какой срок - не знаю, все зависит от того, как пойдут наши дела.
Вещь эту могу забрать я и те, о ком я упоминал. Или,  если  мы  победим,
вожди восстания, кем бы они ни были.
   - Вы хотите восстать?
   - Проклятый, разумеется! Если б мы только знали, где дети  Александра
и маркиз Гаэтано...
   - Мириец?
   - Да, и, согласно  последнему  завещанию  Александра  Тагэре,  регент
Арции. Эгон,  поймите,  мы  сражаемся  не  только  за  дело  Тагэре,  мы
сражаемся за Арцию. Пьер  Тартю  -  чудовище,  если  его  не  уничтожить
сейчас, страшно подумать, что он натворит. В  Мунте  почти  забыли,  что
значит спокойно спать. Вы зря надеетесь отсидеться в Гийо. Тартю начал с
горожан и ближайших сторонников Тагэре, но он  не  успокоится,  пока  не
подомнет всех. Это второй Паук...
   - Возможно, вы правы, Люсьен, но я слишком  долго  шел  за  Лумэнами,
чтобы встать под знамена Тагэре. И я в любом случае не двинусь с  места,
пока моя жена беременна. Да вам это и не нужно, если вы хотите  спрятать
вашу... вещь. Клянусь честью, она будет в целости и  сохранности.  Здесь
нет ни любопытных, ни бесчестных. А о Лумэнах и Тагэре...  Возможно,  мы
еще вернемся к нашему разговору, а сейчас идемте.  Я  познакомлю  вас  с
Клотильдой и детьми.
 
2895 год от В.И. 
10-й день месяца Сирены 
СЕВЕРНАЯ ИФРАНА 
 
   Башня с  алым  флагом  осталась  позади.  Бретер,  игриво  позвякивая
удилами, шагал по ифранской земле. Морис торопился, в  Авире  его  ждала
Антуанетта. Базиля не ждал никто и нигде. Сарриж называет его другом, но
какая, к Проклятому, дружба, если он о Морисе знает почти все, а  тот  о
нем почти ничего. И не узнает, потому что граф Мо сам не  знает,  о  чем
рассказывать. Тайн за ним не числится, разве что  встреча  с  Кэрной  да
ночной  визит  в  особняк  Трюэлей.  Любопытно,  что  сделал  Пикок   со
свалившимся на голову подарочком? Обидно,  если  сжег,  -  сжечь  бумаги
Базиль мог и сам, и, по чести говоря, это  и  нужно  было  сделать...  А
ищеек себе Пьер нашел неплохих:  на  следующий  день,  когда  он  пришел
повидать сестру и попросить разрешения вернуться  в  Авиру  сразу  после
празднеств, новый родственник пошутил  насчет  его  ночных  приключений.
Дескать, нельзя пугать мать и слуг, которые,  увидев  коня  без  седока,
могли невесть что подумать.
   Они и подумали, но не "невесть что", а то,  что  он  хотел.  Для  них
Базиль Гризье - шут и пьяница,  свалившийся  с  лошади  и  проблуждавший
где-то полночи. Пусть и дальше так считают. Он и  в  самом  деле  шут  и
пьяница, а у Норы глаза были испуганными и покрасневшими,  и  она,  пока
муж шутил, молчала. Хорошо, у Тартю нет братьев,  и  Эстелу  и  Раймонду
выдадут за кого-нибудь другого. В какой-то книжке  Базиль  вычитал,  что
каждая вещь имеет свою противоположность.
   Академик, имя которого граф Мо запамятовал, писал, что каждому  уроду
соответствует красавец, каждому  умнику  -  дурак,  каждому  трезвеннику
пьяница. Рито Кэрна любил всех женщин, и