ольцо, - разве что Геро. Ведь она теперь мне
сестра. Настоящая сестра...
   - Я знаю, что она носит знак Лебедя, -  кивнул  Рене,  -  я  не  знал
Астена. Жаль.
   - Жаль, - повторил Роман, - но отца больше нет, так же, как и  Уанна.
И что-то мне не верится, что я надолго задержусь  в  Убежище.  Весной  я
вернусь в Мунт...
   - Слово чести? - император смотрел так же пристально и серьезно,  как
некогда в таянском монастыре святого Эрасти.
   - Слово чести, - подтвердил Роман  и,  заметив,  что  Рене  поднялся,
покачал головой:
   - Не провожай меня, провожать того, кто  возвращается  домой,  плохая
примета. По крайней мере, когда-то была таковой...
   - Хорошо, не буду, - согласился Рене, - смотреть вслед уходящим,  что
может быть горше...
   -  Разлука  всегда  действует  угнетающе,  друзья  мои,   -   сообщил
Жан-Флорентин.
   -  Воистину,  -  эльф  громко,  слишком  громко  рассмеялся   и,   не
оглядываясь, вышел.
   Эмзар и Клэр уже были в седлах. Солнце еще  не  взошло,  на  траве  и
цветах  лежала  роса,  с  реки  тянуло  мятой.  Три  всадника   и   одна
неоседланная кобылица видениями из прекрасного девичьего сна проплыли по
сонным улицам. Малахитовые ворота медленно и торжественно  распахнулись,
эльфы понеслись навстречу ясному осеннему рассвету. Ехали молча,  каждый
думал о своем. На обычно отрешенном лице Клэра  застыло  сосредоточенное
выражение, видимо, художник в нем все же не умер окончательно,  и  когда
отступила война, голову Рыцаря Осени заполонили пока еще смутные образы.
Эмзар сосредоточенно смотрел вперед. В голубых глазах короля Лебедей  не
было ни радости победы, ни покоя,  а  лишь  мучительная  попытка  понять
нечто очень важное.  А  Роман,  Роман  вспоминал  последний  разговор  с
Герикой. Они оба были слегка пьяны. Роман  отложил  гитару  и  вышел  на
галерею, и тут чья-то  ладонь  легла  ему  на  плечо,  и  эльф  невольно
вздрогнул. Обычно он чуял чужое присутствие, но Герика подошла тихо, как
рысь, а он слишком замечтался.
   - Почему, Роман?
   - Что "почему"?
   - Почему ты сделал это?
   - Но это же  очевидно,  -  эльф  слегка  улыбнулся,  -  чтобы  помочь
девочке.
   - Но, Рамиэрль, - тарскийка присела на узенький диванчик, - я  же  не
спрашиваю, как и для чего, это и так понятно.  Ты  знал,  что  музыка  и
танец открывают глаза самым незрячим, а то, что  ты  сделал  с  горскими
мелодиями... Вы долго готовились. Научить  орку  эльфийскому  искусству,
вместе с тем оставаясь самой собой. Тебе пришлось потрудиться.
   - Это было интересно, а Криза способная ученица.
   - Более чем, - кивнула подруга Рене, - я думаю, скоро то, что  теперь
называется оркскими танцами, покорит всю Арцию. Разумеется,  если  Криза
не станет танцевать только для Уррика... Но я  спрашивала  не  об  этом.
Почему ты ее отдаешь?
   Он постарался удивиться,  но  сам  понял,  что  ничего  не  вышло.  В
неистовом свете осенней луны лицо Герики казалось старинной иконой.  Они
помолчали, а потом Роман тихо сказал:
   - Я испугался... Сейчас я еще могу уйти. У меня  останется  память  о
боли, которая станет светом.
   - Но откуда ты знаешь, что ей дороже - лицо Уррика или твое сердце? -
Герика говорила печально и недоуменно. -  Ведь  она  увидела  это  лицо,
когда оно было лишь твоей маской...
   - Потому я и ухожу, что она не знает  и  потому  примет  то,  что  ей
оставлено. Я делаю этот выбор за нее, а выбор - это самое страшное,  что
может быть...
   - Нет, Романе, - та, что была Эстель  Оскорой,  покачала  головой,  -
самое страшное, это когда выбирают за тебя для твоего же блага.
   - Странный у нас разговор, Геро. Наверное, я все же пьян.
   - Ты не пьян, Роман, вернее, не так пьян, чтобы не понимать,  ЧТО  ты
сделал, но ты так и не сказал почему?
   - Почему? Это очевидно, Геро. Так будет лучше для всех. Они с Урриком
будут счастливы, а я, я буду спокоен.  Бессмертные  должны  любить  лишь
бессмертных, Герика, или же не любить вообще, потому что страшно идти по
вечности со сгоревшим сердцем. Счастливы смертные, которых миновала чаша
сия.
   - Ты прав. Роман, что боишься... Я бы тоже боялась...
   Над далеким лесом поднималось солнце, горизонт был  ясен  и  чист.  В
Эланде уже шумели злые холодные дожди, а здесь осень давала о себе знать
лишь тяжестью плодов и ягод, в этом году небывало густо усыпавших ветви,
да редкими алыми  и  золотыми  прядями,  вплетенными  в  сочную,  густую
зелень. Эльфийские кони легко бежали по проселочной дороге, все дальше и
дальше от Святого города, от забитого  людьми  и  повозками  тракта,  от
закончившейся войны...

2230 год от В. И. 26-й день месяца Зеркала.
Святой город Кантиска

   - Монсигнор, - слуга принял плащ и шляпу и распахнул  тяжелую  дверь,
пропуская герцога таянского.
   Илана была одна. Белое просторное платье и  вуаль,  прикрывавшая  все
еще неприлично короткие для циалианки волосы, не то что бы ей совсем  не
шли,  но  напрочь  перечеркивали  памятный  Шандеру  с  юности  живой  и
отчаянный  образ.  Герика  из  безнадежной  овцы  стала   дикой   рысью,
Анна-Илана, похоже, изо всех сил старалась стать овцой.  Впрочем,  какое
ему было до этого дело?
   - Ваше Высочество хотели меня видеть.
   - Да, Шан... герцог, - Ланка повернула  к  нему  исхудавшее  лицо,  -
когда вы возвращаетесь в Гелань?
   - Завтра.
   - Я хотела бы выехать вместе с вами.
   - Ничего нет проще. Вы будете путешествовать в карете или верхом?
   - В карете... - Шандер ее прекрасно понимал, праздное любопытство,  с
которым  обыватели  будут  таращиться  на  дочь  короля  Марко  и  вдову
страшного Годоя, перенести было бы трудно, но Ланка и карета...
   - Мы выедем затемно, стража откроет  нам  ворота.  Ночевать,  видимо,
будем уже в Фианге.
   - Мой путь куда ближе, герцог. Я попрощаюсь с вами в Фей Вэйе.
   - Там?!
   -  Да.  Что  мне  еще  остается,  -  в  припухших  глазах   мелькнула
стремительная золотая искра, напомнив о прежней неистовой Ланке. -  Куда
бы я ни направилась, мне в спину станут показывать пальцами. Те, кто  не
доволен, что корона досталась Рене, будут стараться  перетянуть  меня  к
себе. Каким бы император ни был благородным, он не может  оставить  меня
без присмотра. Война кончена, я знаю Рене, уж он-то  постарается,  чтобы
на дорогах никто не буянил, так что стать разбойницей  у  меня  тоже  не
выйдет. Сменить имя? Я для этого слишком горда... А в Таяну  мне  дороги
нет, люди слишком хорошо помнят, что там творилось...
   - Но ведь ты их спасла...
   - Они этого не знают, и им это не понравится. Вы можете это повторять
сколько угодно, но все решили, что мир спасли Рене, Герика и Церковь, их
никто не разубедит, потому что им  приятно  так  думать.  В  Тарске  мне
появляться нельзя, потому что я дала клятву верности Рене, а там...  там
мне пришлось бы или ее нарушить, или меня  бы  просто  убили  за  измену
Михаю. Ройгианцы попрятались по щелям, но скоро они начнут выползать  по
ночам и кусаться. Жизнь свою, особенно такую,  какой  она  стала,  я  не
ценю, но от ИХ рук умирать противно. У меня один выход - циалианство...
   - Илана, -  Шандер  внимательно  на  нее  посмотрел,  -  но  единожды
пришедшего к ней Церковь не отпускает. Может быть, стоит  подождать?  Ты
молода, да и Рене...
   - ... постарается выдать меня замуж?! Вот что я не в силах  перенести
- его  благородства!  О,  он  найдет  мне  отменного  мужа.  Который  из
преданности императору возьмет в жены еретичку и убийцу и честно сделает
ей пятерых детей, всякий раз сверяясь с астрологом, чтобы лишний  раз  к
ней не притрагиваться. А Рене будет присылать мне раз  в  год  письма  и
подарок, чтобы все знали, что он не держит зла  на  дочь  короля  Марко,
которому наследовал... Ну уж нет!
   - И все же ты торопишься!
   - Я  тороплюсь?!  -  она  вскочила,  неловко  задев  инкрустированный
перламутром атэвский столик,  и  цветные  нитки  и  бисер,  которым  она
пробовала шить - она, с семилетнего возраста отказывавшаяся брать в руки
иглу, - рассыпались по ковру. - Я тороплюсь?! Да мне некуда больше идти!
Разве в Рысьву вниз головой, как Марита! И я сделала бы это, если  б  не
начали судачить, что это от несчастной любви к Рене или же  от  нечистой
совести! - Испуганная собственной вспышкой, женщина отскочила к  окну  и
отвернулась, старательно рассматривая черепичные крыши.
   - У тебя есть еще один выход, Ланка, -  неожиданно  для  самого  себя
сказал Шандер, - выйти за меня замуж.
   - Что?! - она резко обернулась и ошалело уставилась на герцога. -  Ты
сошел с ума! И я уж как-нибудь без твоего великодушия обойдусь!
   - Ты сядь, - сказал он тихо и устало,  -  мне  пришло  это  в  голову
только сейчас. И я понял, что это спасенье для нас обоих.
   Она недоверчиво сверкнула глазами, но села, положив руки на колени, и
приготовилась слушать.
   - Ты в  меня  не  влюблена,  я  в  тебя  тоже,  -  начало  прозвучало
достаточно нелепо, но налицо Ланке появилось подобие интереса,  -  и  мы
это знаем, значит, нам не нужно лгать друг другу. Когда-то  мы  с  тобой
были очень дружны, потом мы любили, и мы оба  в  любви  проиграли.  Рене
достался Герике, Ванда умерла, а Лупе... Лупе не  досталась  никому.  Не
знаю, как ты, но в моей жизни вряд ли будет еще одна любовь, но я теперь
великий герцог Таяны, я должен иметь семью. Что  мне  прикажешь  делать.
Жениться на какой-нибудь влюбленной в меня девочке - как же, герой! Друг
Рене! Герцог Таянский! И испортить ей жизнь потому что  я  не  смогу  ей
отплатить за любовь  любовью.  Сговориться  с  расчетливой  сукой  вроде
Ольвии? Чтобы она гуляла направо  и  налево,  а  я  гадал,  мой  ли  сын
унаследует мой трон? Я не хочу этого!
   Ты любишь Таяну и знаешь ее. Ты мне, смею  надеяться,  друг.  Я  тебе
тоже. Мы можем помочь друг другу. Нужно будет решать что-то  с  Тарской,
договариваться с гоблинами, да мало ли чего... Ты мне  нужна,  Ланка.  И
мне, и Таяне. И если я тебе не противен...
   Анна-Илана долго и внимательно смотрела в темные глаза.
   - Ты говоришь правду?
   - Клянусь. Счастьем Белки. Памятью о  Лупе  клянусь.  Пусть  со  мной
опять случится то же, что было той осенью, если я лгу. Илана, поверь мне
и помоги...
   - Хорошо, - в негромком голоске звучала решимость, - я согласна...

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

СЛЕД ЗА КОРМОЙ

   Он избрал себе дорогу, смяв минувшие года.
   То ли к черту, то ли к богу, а быть может, в никуда.
   Г. Букалова

Глава 42

2231 год от В.И. 20-й день месяца Агнца.
Арция. Мунт

   Зенек так и не избавился от своего ужасающего фронтерского  выговора,
но это не мешало ему  оставаться  любимым  аюдантом  нового  императора.
Рене, относясь приветливо и внимательно ко всем своим  новым  подданным,
не торопился менять окружение и привычки. Императорский  дворец  ему  не
нравился, но строительство нового сожрало бы уйму денег, необходимых для
того, чтобы залечить нанесенные войной раны, и  к  тому  же  обидело  бы
арцийцев, полагавших резиденцию Анхеля Светлого одним из чудес  света  и
красивейшим дворцом Благодатных земель.
   Рене Аррой, ныне официально именуемый Рене Четвертым, а в просторечье
Рене  Счастливым  или  Счастливчиком,  смирился  с   неизбежным   и   по
возможности  поддерживал  сложившиеся  веками  императорские   традиции,
большинство из которых ему  казались  ненужными  и  откровенно  глупыми.
Однако  были  и  исключения  -  так,  освященный  тысячелетиями   запрет
беспокоить императора три послеобеденные оры оказался для Арроя истинным
подарком.  Другое  дело,  что  большинство  прежних   арцийских   владык
предавалось в это время перевариванию поглощенной во время трапезы пищи,
Рене же тратил это время на встречи с теми, кого придворным  было  знать
необязательно. Купцы и ремесленники,  авантюристы  и  клирики,  атэвы  и
гоблины,  для  прикрытия,  по-прежнему  именуемые  горцами,  попадали  в
кабинет императора через потайной ход и покидали его, унося кто  золото,
кто грамоту с печатью,  а  кто  -  уверенность  в  успехе,  казалось  бы
безнадежного дела. Как-то так случилось, что старый Замок  открыл  Аррою
тайны, напрочь забытые его последними обитателями, -  потайные  проходы,
камеры для подслушивания и подглядывания, секретные тайники, наполненные
то старинными монетами и драгоценными  камнями,  то  заросшими  пылью  и
паутиной бутылями с  лучшим  атэвским  вином,  а  то  и  с  документами,
заключавшими в себе смертельные тайны давно почивших людей.
   Чем больше Рене узнавал свое  новое  жилище,  тем  больше  он  с  ним
мирился: владея тайнами прежних императоров, мог чувствовать себя  почти
свободным - приходить и уходить, минуя толпящуюся  в  парадных  приемных
толпу, узнавать о планах заговорщиков  и  интриганов  и  избегать  якобы
случайных  встреч  с  теми,  кого  не   хотелось   видеть.   Разумеется,
большинством   своих   достижений    новый    император    был    обязан
Жану-Флорентину, обладавшему нюхом на всяческие старинные проделки  и  к
тому же не поленившемуся еще в Эланде разобраться в бумагах,  оставшихся
от бежавшего из Мунта принца Руиса. Поиски тайных дверей стали для  жаба
любимым развлечением, и Аррой не единожды  благодарил  про  себя  старую
болотницу, навязавшую ему в спутники это удивительное существо.
   Ко всему находки Жана-Флорентина заставили сначала дворцовых слуг,  а
затем и весь Мунт заговорить  о  том,  что  Счастливчик  "знает  Слово",
которым полоумный Базилек и его выводок не владели.  А  значит,  все  по
закону и по чести и  эландец  "принят  Анхелем".  Сам  Рене  смирился  с
неизбежным, но волчья тоска, и так накатывавшая на него осенью и весной,
то есть в ту пору, когда корабли уходят за море, на сей  раз  дала  себя
знать с особенной силой. Нет, он  не  запил  и  не  закутил  с  местными
красотками, да и бессонница и дурное настроение, срываемое на  тех,  кто
подвернется под руку, были  не  для  него.  Он  сам  себя  приговорил  к
ненавистной короне и должен был тянуть  и  терпеть,  потому  что,  кроме
него, было некому. Из всех желающих завладеть  Арцией  не  было  никого,
кому было бы можно ее доверить хотя бы на час. И Рене терпел,  тоска  же
давала о себе знать лишь каким-то обостренным восприятием  происходящего
- в глаза бросался  каждый  новый  желтый  лист  на  огромных  каштанах,
украшавших императорский парк, а крики пролетающих  над  Мунтом  птичьих
стай отзывались почти осязаемой болью. Он хотел идти вслед за  ними,  но
не имел на это права. Иногда ему казалось, что  Геро  все  понимает,  но
молчит, чтобы не разбередить рану еще сильнее, но потом  он  приходил  к
выводу, что ему все же удается  скрывать  свои  чувства...  А  дни  шли,
складывались в недели и месяцы. Накатила, а затем  состарилась  небывало
холодная по арцийским меркам зима,  зазвенела  капель,  дни  становились
длиннее, а тени на подтаявшем снегу стали отливать темно-синим. Рене все
чаще слышал над собой тревожно-счастливые крики возвращающихся  птиц,  и
все его существо рвалось за ними на север.
   Иногда тоска по несбывшемуся захватывала императора  с  такой  силой,
что  он  использовал  священные  послеобеденные  часы  не   для   тайных
переговоров, а для того, чтобы постоять у окна в башне Анхеля,  бездумно
следя за проплывающими облаками. Не пригласил он к себе никого и в  этот
день, а потому шум  отодвигаемой  потайной  панели  заставил  его  резко
обернуться и  схватиться  за  шпагу,  с  которой  император  никогда  не
расставался. Однако оружие не понадобилось -  в  узком  дверном  проеме,
щуря глаза от яркого света, стоял Зенек, обожающий  Арроя  сверх  всякой
меры, но так и не выучившийся обращению с  коронованными  особами.  Что,
впрочем,  лишь  укрепляло  взаимную  приязнь   императора   и   молодого
фронтерца.
   - Проше дана, - Зенек был заметно взволнован и, разумеется, сбился на
простонародный говор, - проще дана, то ельфы до вас приехали...  Кажуть,
дело... туи цыри... цури... ну тот, главный за те дурные разговоры, их у
Зеленую приемную видвив...
   - Иду, - быстро встал Рене.
   ...  Они  стояли  у  окна,  отказавшись  от  предложенных  кресел,  -
стройные, легкие, изысканные - и слегка улыбались...  Эмзар  в  белом  и
серебряном, Клэр в осеннем золоте и Рамиэрль, вновь одетый как арцийский
бард.
   Разряженные  нобили,  чьи  вычурные  туалеты   словно   бы   внезапно
потускнели и стали особенно нелепыми, с робким любопытством смотрели  на
странных гостей своего странного императора.
   Рене почти вбежал в Зеленую приемную, то ли забыв об этикете,  то  ли
не считая необходимым его соблюдать,  когда  речь  шла  о  Детях  Звезд.
Любопытствующие имели возможность увидеть, как Рене Аррой  обнимается  с
Романом Ясным, но затем их безо всякой жалости выставили  вон.  Эльфы  с
сочувствием  всматривались  в  уставшие  глаза  императора,  и  это   не
оскорбляло, наоборот.
   - Я  рад  вас  видеть,  -  Аррой  довольно  быстро  справился  своими
эмоциями, - все ли в порядке в Убежище?
   - Разумеется, - Эмзар слегка приподнял бровь, - там ничего  не  может
происходить,  ничего  и  не  происходит...   Впрочем,   Клэр   попытался
воссоздать образы Всадников Горды, у него  почти  получилось...  В  свою
очередь мы спрашиваем, как империя?
   - О ней можно говорить сутками, но лучше вообще не говорить, - махнул
рукой Рене.
   - А Герика, мы ее увидим?
   - Разумеется, она будет вам рада не меньше, чем я...  Но  сначала,  я
думаю, поговорим о главном, - он почти с надеждой посмотрел на Эмзара, -
что-то случилось?
   - О, - эльф улыбнулся, - наше дело может ждать еще день, год,  век...
Но, боюсь, если мы его отложим, то уже никогда его не выполним. Рене, мы
пришли к тебе как к другу, с просьбой. Это очень важно.
   - Ко мне? - Рене был искренне озадачен. - Все, что в моих  силах!  Но
что могу я сделать для Перворожденных?
   - То, на что мы сами не способны уже много веков, -  Эмзар  опустился
на атэвский диван. - Ты знаешь, что после того, как ушли  Светозарные  и
наши соплеменники, в Тарре остались два  клана  -  клан  Лебедя  и  клан
Серебряной Луны, который, как считали подобные Эанке, пошел  по  темному
пути. Между нами и Лунными случилась война, в которой многие  погибли  и
никто не победил, после чего мы разошлись, казалось, навсегда...
   - Да, - Рене ничего не понимал, - Рамиэрль мне об этом говорил...
   - А теперь мы хотим встретиться с нашими родичами. Время гасит  самую
ярую вражду. Почти никого из тех, кто помнит Войну Монстров, не осталось
в живых. Даже я с трудом вспоминаю подробности... Нас мало, очень  мало,
мы прикованы к Тарре, зачем нам враждовать, ведь когда-то Луна и  Лебедь
любили друг друга...
   - Рене, - голос Эмзара зазвенел, - помоги  нам  найти  остатки  клана
Серебряной Луны. Мы знаем, что они  ушли  за  море,  МЫ  знаем,  что  ты
встречал, по крайней мере, некоторых из них. Эландцы ходят за  Запретную
черту, у вас есть корабли, которых больше  нет  у  нас.  Рамиэрль  готов
отправиться на поиски, помоги ему, найди  капитана,  который  согласится
пройти по твоим следам, расскажи ему, куда плыть... Поверь, это не  наша
прихоть, положить конец нелепой и ненужной вражде дело святое, я  думаю,
что Лунные знают то, что должны знать и мы!
   Рене на мгновение опустил  голову.  А  когда  поднял  ее,  на  эльфов
смотрел совсем другой человек - молодой и красивый.
   - Разумеется, я помогу! Есть корабль, лучший  по  эту  сторону  моря.
Есть и капитан, которому не нужно объяснять дорогу - он ее знает.  Через
десять-двенадцать дней "Созвездие Рыси" к вашим услугам.
   Клэру и Эмзару название ничего не сказало, но Рамиэрль прямо глянул в
лицо императору.
   - Ты не можешь оставить Мунт надолго.
   - Очень даже могу, - в смехе Арроя звучала непоколебимая решимость, -
мы уйдем в начале месяца Агнца и к осени вернемся. За это  время  станет
ясно, чего я достиг, - если все делалось правильно, недолгое  отсутствие
императора ни на чем не скажется. Эрик и  Шандер  в  Идаконе  и  Гелани,
Рыгор во