вспыхнул
нежный серебристый свет, и шиповник стал оживать.
   Если до Кантиски Роману  было  по  силам  сохранить  жизнь  сорванным
цветам, пока не выйдет изначально отпущенный им срок, или раньше времени
пробудить от зимнего сна дерево, то теперь он с  легкостью  возрождал  к
жизни умирающий куст. Ветки поднимались и распрямлялись, тянулись вверх.
Из  земли  лезли  все  новые  и  новые  побеги,  зеленые  и  свежие,  на
почерневших сучках набухали и лопались почки. Прошло не  более  четверти
оры, а могила оказалась в кольце буйной весенней зелени.  Колючие  ветки
сплелись вокруг маленького холмика, ограждая  его  от  осенней  сырости,
страшной холодной ночи, недобрых людей.
   Роман молча смотрел, как раскрываются бутоны и белые ароматные  цветы
нежным облаком окружают могилу той, которая их так любила. На  мгновение
показалось,  что  ветки  вот-вот  расступятся,  и  из-за  них   выступит
тоненькая фигурка, но наваждение быстро прошло.  Сердце  эльфа  пронзила
простая мысль - ее тут нет и никогда не было. Здесь  только  место,  где
добрые люди закопали выловленное из реки тело, а душа Мариты далеко. Это
эльфы могут иногда возвращаться к  тем,  кого  любили,  смертным  такого
права не дано.
   Роман снял с колышка засохший веночек  и  спрятал  в  легкую  кожаную
сумку, с которой не расставался.
   - Он будет со мной, пока я не расплачусь... Или пока я жив. Я клянусь
тебе. - Бард повернулся, и благоухающие  ветви  расступились  за  ним  и
вновь сплелись за спиной. - Ты, Принимающий души  людей,  -  шептал  он,
пока шел через кладбище, - скажи Марите, что я  все-таки  пришел.  Если,
конечно, ей это еще важно там, где она сейчас...
   Больше ему в Гелани делать было нечего. Дождь прекратился,  но  ветер
качал деревья, и крупные тяжелые капли падали на  плечи,  волосы,  лицо.
Бард и не думал их стирать. Ноги сами вынесли его к калитке, и  тут  его
окликнули.
   - Романе, - женский голос казался знакомым, но  он  все  же  выхватил
кинжал.
   - Романе, - женщина в темной накидке выступила из-за куста калины,  -
это я. Я ждала тебя. Маритина нянька сказала Симону, что  ты...  Словом,
ты еще не все знаешь...
   - Лупе?! Ты жива?! Ты здесь?!
   - Как видишь, но жива не только я...

2228 год от В. И. Ночь с 4-го на 5-й день месяца Собаки.
Кантиска. Конклав.

   - Я понимаю озабоченность, высказанную нашими  достойными  собратьями
Харитонием Фэйским и Евлалием Арцийским, - Трефилий, кардинал  Кантиски,
церемонно поклонился,  -  но  я  считаю,  что  Церковь  пока  не  должна
вмешиваться.  Никто  не  посягает  на  веру,  не  впадает  в  ересь,  не
преступает черту Дозволенной  магии.  Конечно,  весьма  прискорбно,  что
король Таяны скончался, не  оставив  наследника,  а  королева  бесследно
исчезла. Не может не печалить и ужасная судьба принцев Стефана, Зенона и
Марко, за упокой души которых я молюсь неустанно. Но мы не знаем ничего,
что говорило бы о том, что Церкви нашей, Единой и  Единственной,  грозит
опасность.
   Регент Таяны, законный супруг последней  оставшейся  в  живых  дочери
покойного короля, остается верным сыном Церкви. Именно он  разоблачил  и
покарал преступников, которые с помощью магии и яда совершили  множество
убийств. Жертвой пали не только светские властители, но и наш  достойный
собрат  кардинал  Иннокентий,  пребывающий  ныне  в   Свете.   Повторяю,
почтенные собратья, случившееся сильно опечалило меня, но  на  все  воля
Творца.  Известно,  что  король  Марко  часто   пренебрегал   церковными
обрядами,  в  Гелани  могли  найти  прибежище  магики,  заподозренные  в
Недозволенном.
   К счастью, мне неизвестны  случаи,  когда  таянские  власти  напрямую
поддерживали еретиков, но должного рвения в искоренении ереси они  также
не проявляли. К глубокому моему прискорбию, сказанное можно отнести и  к
покойному кардиналу, бывшему излишне снисходительным пастырем.  Впрочем,
сие неудивительно, если учесть, что он выходец из Эланда,  этого  оплота
суеверий и заблуждений. Я бы даже сказал, братья, двойного  оплота,  ибо
исконные идаконские суеверия вроде почитания пресловутых Великих Братьев
соединились с ересью сторонников  принца  Руиса  Арроя  Арцийского.  Его
прямой потомок герцог Рене,  о  здравии  которого  я  так  же  неустанно
молюсь, в юные годы не раз нарушал Запрет, обманывая ортодоксов, и  один
Творец ведает, что он привозил из своих походов.
   Увы! Власти светские и духовные не проявляли  должного  рвения,  дабы
наставить  заблудших  на  путь  истинный,  и  тогда  произошло  то,  что
произошло. Как духовное лицо и как человек я скорблю о погибших,  но  их
ужасная участь мне кажется знамением того, что только строгое следование
канонам может защитить нас от приспешников Проклятого, все еще рыскающих
по земле. Я кончил.
   Кто еще хочет сказать? - Архипастырь внимательно всматривался в  лица
клириков. - То, о чем мы говорим, возлюбленные братья, слишком важно,  и
я настаиваю, чтобы высказался каждый,  кто  имеет  свое  мнение  о  сути
вопроса. - Прошу вас, брат Иоахиммиус Рэггский.
   Грузный седой человек тяжело поднялся. Позолоченный пасторский  посох
для клирика из Рэгга был не  только  символом  власти,  но  и  предметом
первой необходимости. Иоахиммиус откашлялся, вежливо прикрыв  рот  белой
большой ладонью, обвел  глазами  собратьев  по  вере  и  уперся  тяжелым
нехорошим взглядом в предыдущего оратора.
   -  Достопочтенные  братья,  -  голос  кардинала,  густой  и  сильный,
удивительно подходил к его величественной внешности, -  я  нечасто  беру
слово, как вам известно. Более того, я считаю  долгие  выспренние  речи,
произносимые во имя собственных амбиций и призванные  скрывать  истинные
мысли и намерения говорившего, кощунством и оскорблением Творца.  Однако
сейчас я буду говорить, и буду говорить долго.
   О чем мы спорим третий день, мы, призванные вести за  собой  к  Свету
обитателей Благодатных земель?  Мы  спорим  о  том,  должна  ли  осудить
Церковь истребление таянской династии, покушение, а весьма вероятно, что
и убийство, одного из знаменитейших мужей Благодатных  земель  и  гибель
одного из нас. Или же мы готовы признать узурпатора, уже пролившего реки
крови, только  потому,  что  сейчас,  повторяю,  СЕЙЧАС  он  клянется  в
верности Церкви, как до этого клялся в верности королю Марко? Я убежден,
что Михай Тарскийский... Кстати, почтеннейший  Трефилий,  осуждая  ересь
эландцев, которые в действительносга привержены лишь обычным для моряков
суевериям, забыл о том темном культе, что, как снег в чаще леса в месяце
Влюбленных,  укрывается  в  тарскийских  горах.  Если  кто  и   применял
неведомую нам черную магию, то  это  Михай  Годой,  рвущийся  к  власти.
Сейчас в его руках Таяна и Тарска, но он на этом не остановится. Куда он
пойдет? В Последние горы? Дорога туда  была  ему  открыта  и  ранее.  Не
разумнее ли предположить, что он двинется в  Эланд,  который,  лишившись
своего истинного вождя, может не  устоять  перед  очередной  дьявольской
уловкой новоявленного регента? А куда направит свои  стопы  ?верный  сын
Церкви? Михай, когда прорвется к большой воде? Может  ли  достопочтенный
Трефилий поклясться Творцом, что Годой не решит пересечь Запретную Черту
и не попробует пройти путем Рене? Но если того вело свойственное  юности
любопытство, то тарскийского господаря поведет жажда черных знаний.
   Если же он минует Эланд и вторгнется в  Арцию,  кто  его  остановит?!
Раскормленные и равнодушные бароны или, может, его величество Базилек со
своим многомудрым зятем?  Годой  сметет  их,  как  крошки  со  стола,  и
пройдет, не встретив сопротивления до самого Эр-Атэва!
   Скажете  -  это  дела  светские?   Нет!   Церковь   всегда   осуждала
кровопролитие и братоубийственные войны и никогда не  поощряла  гордыню.
Кроме  того,  Михай  опасен  и  как  человек,  действительно   владеющей
неизвестными нам силами. Его надо остановить, и сделать это  может  лишь
Церковь. Если бы я знал, что герцог Рене Аррой жив, я без  колебаний  бы
просил его возглавить Святой Поход. И он  остановил  бы  узурпатора.  Но
сейчас мы можем рассчитывать лишь на себя и помощь  Божию.  Я  предлагаю
объявить о том, что  Церковь  не  признает  Михая  правителем  Таяны,  и
призвать  всех  добровольцев  в  Кантиску,  дабы  к  весне  под   святой
орифламмой собралась армия.  Вот  что  я  имел  сказать  вам,  почтенные
братья.
   Если мы хотим добра для Благодатных земель, мы должны объявить Святой
Поход и отступить в тень. Пусть те, кто умудрен воинской  науке,  делают
свое дело. Мы же будем молиться за них.
   Иоахиммиус грузно опустился в свое кресло, и воцарилась тишина.
   - Хочет ли кто-то добавить? - Голос Феликса  звучал  бесстрастно,  но
скрыть охватившее его ликование было непросто. Слова ?Святой Поход? были
произнесены, причем произнесены не  им,  а  одним  из  самых  почитаемых
клириков Арции. Но поддержат ли Иоахиммиуса другие?
   -  Я  скажу,  -  порывистый   ясноглазый   красавец   в   малахитовой
кардинальской мантии стремительно вскочил с места.
   - Мы слушаем, Максимилиан Врионский...

2228 год от В. И. 5-й день месяца Собаки.
Эланд. Идакона.

   Великий герцог  Эланда  Рикаред  нервно  натягивал  расшитые  золотом
перчатки из буйволиной кожи. Руки не слушались, и виной тому, в  порядке
исключения, было не  выпитое  вино,  а  страх.  Отвратительный,  липкий,
отупляющий страх. Рикаред боялся созванного им самим  Совета  Паладинов,
боялся странного таянского  посланца  и  его  опасного  хозяина,  боялся
исчезнувшего дяди и своих  двоюродных  братьев,  боялся  того,  что  ему
предстояло...
   Жизнь обошлась с нынешним Великим герцогом Эланда весьма своеобразно.
Чудом избежав смерти во время эпидемии, он наследовал отцовскую  корону,
но оказался к этому совершенно не готов. Родись он  третьим  сыном  или,
еще лучше, наследником мелкого арцийского  нобиля,  он  бы  прожил  свою
жизнь легко и весело. Судьба же возвела его на престол.
   Беда Рикареда была в том, что он не умел  ни  принимать  решение,  ни
держать слово, ни добиваться поставленной  цели.  Милый  и  общительный,
способный на добрые порывы, юный герцог легко попадал под чужое  влияние
и столь же легко забывал о своих прежних привязанностях.  С  героями  он
мог стать героем, с  мерзавцами  быстро  превращался  в  мерзавца.  Дела
государственные его пугали, кроме того, они были ему смертельно  скучны.
Юный правитель с восторгом перевалил свои новые заботы на плечи нежданно
вернувшегося дядюшки, который скорее годился ему в братья, так  как  был
старше всего на одиннадцать лет.  Нелюбовь  к  делам  государственным  у
Рикареда с лихвой восполнялась любовью  к  вину.  Рене  долго  и  упорно
пытался научить племянника  вовремя  останавливаться,  но  единственное,
чего ему удалось добиться, это что Великий герцог Эланда стал напиваться
втихаря.
   Тем не менее утаить в мешке шило оказалось  невозможно.  Вскоре  весь
Эланд знал, что правитель - бездельник, пьяница  и  ничтожество.  Захоти
Рене Аррой получить черную корону, она досталась бы ему в тот  же  день,
но адмирал, уверенной рукой ведший Эланд от успеха к успеху, всем  своим
видом давал понять: ?Можете думать что хотите, но Великого герцога зовут
Рикаред, а не Рене, и всякий, кто не будет относиться к нему  с  должным
уважением, будет иметь  дело  со  мной!?  Сначала  эландцы,  а  затем  и
иностранные правители к этому привыкли; так что Рикаред так, наверное, и
процарствовал бы всю свою жизнь за дядюшкиной спиной, если бы не поездка
Рене в Таяну, из которой тот не вернулся.
   К этому времени Рикаред ненавидел своего знаменитого родственника  со
всей страстью порочной посредственности. Тем не  менее  у  него  хватало
хитрости скрывать свои чувства. Герцог уверил себя, что его злонамеренно
оттерли от великих дел и  что  все  успехи  Эланда  -  вещь  само  собой
разумеющаяся. По ночам наедине с кувшином  вина  правитель  не  единожды
представлял себе, как  его  проклятый  дядя  неожиданно  умирает  и  он,
Рикаред, приказывает взять под стражу всех  его  приближенных,  собирает
Совет Паладинов и объявляет, что отныне-все в Эланде решает  только  он.
На  этом  мечты,  как  правило,  обрывались,  так  как   Рикареду   было
неинтересно думать о том, как именно он будет править. К тому  же  он  в
глубине души понимал, что среди высших нобилей Эланда поддержки  ему  не
найти, равно как и среди вольного сообщества маринеров. Смерть Рене  для
него, скорее всего, означала потерю даже той видимости власти, которая у
него была. И вот теперь....
   Когда  таянский  посланник  попросил   у   герцога   конфиденциальной
аудиенции, никто не удивился - речь, видимо, шла о предстоящем браке,  и
жених имел право на беседу  с  представителем  невесты  без  посторонних
ушей. Подслушивать в голову никому не приходило - в Эланде уважали чужие
секреты, к тому же  на  Рикареда  никто  не  смотрел  серьезно.  Встреча
состоялась. То, что услышал Великий герцог, его потрясло.
   Посол Таяны и Тарски, высокий красивый человек с очень белым лицом  и
блеклыми сероватыми глазами, сообщил ему сначала  о  смертях,  постигших
Таяну, затем о гибели Рене, вне всякого сомнения, убитого предателями из
числа ?Серебряных?. Регент Таяны и тарскийский господарь Михай  объявлял
о том, что брак между Рикаредом и принцессой Иланой невозможен, так  как
Илана уже оказала честь ему, но во имя сохранения дружбы  между  Гнездом
Альбатроса  и  Логовищем  Рыси  он   предлагает   руку   своей   дочери,
вдовствующей королевы Таяны, чей вдовий  срок  истекает  будущим  летом.
Кроме того, Михай  Годой  призывает  Великого  герцога  Эланда  Рикареда
вступить в военный союз и, обрушившись на разжиревшую Арцию,  пройти  до
Эр-Атэва и Каорда, затмив славу и мощь древней Империи.
   Нет сомнения, что новый Архипастырь  Амброзии  (Филипп,  к  глубокому
сожалению Годоя, мирно скончался от многих хворостей)  благословит  союз
молодых держав и сочтет задуманный поход богоугодным делом.
   Перед мысленным взором Рикареда  замелькали  пленительные  картины  -
поверженные города, ключи на бархатных подушках,  венценосные  пленники,
груды золота и драгоценных  камней.  Величие!  Свобода  от  унизительной
опеки! Возможность отомстить тем,  кто  относился  к  нему,  К  НЕМУ!  с
презрением. И для этого нужно лишь созвать Совет Паладинов и объявить  о
своем решении. Если они согласятся, тем лучше для них, они проживут  еще
какое-то время, но если они выступят против!  О,  тогда  посол  Таяны  и
Тарски заставит их замолчать. Навсегда.
   Рикаред так и не понял, как он  согласился  на  этот  безумный  план.
Видимо, охватившее его ликование от известия о гибели Рене,  казавшегося
бессмертным и неуязвимым, заставило герцога на  время  забыть  все  свои
страхи. Но сейчас, когда решительный  миг  неотвратимо  приближался,  он
отчаянно трусил. Ругаясь сквозь  зубы  (единственное  умение  маринеров,
которым Рикаред овладел в полной мере), он отодвинул потайную  панель  и
вытащил заветный  кувшин.  Через  несколько  минут  настроение  будущего
покорителя городов заметно улучшилось, и он с удовлетворением  уставился
на свое изображение.
   Из зеркала на него смотрел интересный, еще довольно молодой  человек.
Высокий, стройный, с мягкими  и  приятными  чертами.  Светлые  волосы  и
добрые голубые глаза дополняли картину, которую портили разве что  слабо
очерченный рот и наметившиеся мешочки под глазами. Рикаред поднял обеими
руками корону Эланда - тонкий обруч странного темного металла и возложил
себе на голову. Получилось очень красиво. Накинув плащ с геральдическими
нарциссами, герцог направился к двери, но передумал,  вернулся  и  вновь
отодвинул заветную панель... До Совета оставалась еще почти ора.

2228 год от В. И. Рассвет 6-го дня месяца Собаки.
Кантиска.

   - Кто-то желает добавить к уже сказанному?  -  Феликс  обвел  глазами
собравшихся и, не дождавшись ответа, поднялся. Все  было  ясно.  Конклав
признает притязания Михая Годоя и отказывается отлучить его  от  Церкви.
Правда, сторонников у нового Архипастыря оказалось намного  больше,  чем
он рассчитывал, и среди них такие влиятельные  люди,  как  Иоахиммиус  и
Максимилиан. Более того, эти двое практически  открыто  предложили  свою
дружбу, а она стоит дорого. Все было бы не так плохо, если бы... Если бы
Рене был жив и находился в Эланде.  Герцог  мог  заступить  пути  любому
вторжению, а за это время Конклав изменил бы свою точку зрения и, вернее
всего, пусть с неохотой, но поддержал бы предложения Феликса.
   Увы, Рене Аррой, скорее всего, предательски убит, а  значит,  на  его
воинский талант и железную волю рассчитывать  не  приходится,  а  посему
придется пойти на  раскол  Конклава,  благо  пастыри  разделились  почти
поровну. Феликс решился.
   - Братие! - Голос бывшего рыдаря звучал спокойно и твердо.  -  Прежде
чем я оглашу решение, призываю  всех  обратиться  к  покровителю  нашему
Святителю Эрасти, дабы он укрепил наш дух и наставил на  путь  истинный.
Ибо тяжко блуждать во тьме без светоча, но  еще  более  тяжко  принимать
решения, не  преисполнясь  благодати.  Так  воззовем  же  к  Пресветлому
Эрасти, дабы  он  отверз  глаза  наши  и  просветил  тьму,  в  коей  мы,
неразумные чада Творца, обретаемся. Пусть явит он нам свое откровение  -
достойно ли нам терпеть в Таяне богопротивного узурпатора и должны ли мы
призвать  всех  чад  Церкви  Единой  и  Единственной,  дабы  дать  отпор
притязаниям Михая Годоя?!
   Феликс, тяжело и уверенно ступая  (походку  он  перенял  у  покойного
Филиппа), спустился  с  возвышения  и  прошествовал  к  выходу.  Клирики
двинулись  следом.  Как-то  так  случилось,  что  когда  члены  Конклава
предстали пред алтарем, те, кто поддерживал Феликса, и те, кто не был  с
ним согласен, разделились. Первые заняли  места  слева  от  Архипастыря,
вторые отошли  по  правую  руку,  а  несколько  церковников,  так  и  не
определившихся до конца, упорно  следовали  след  в  след  за  Феликсом.
Архипастырь преклонил колени первым, и тут-то все и произошло.
   Кардинал Трефилий с криком отбросил от себя посох - серебряный  плющ,
которым тот был обвит, обернулся большой, бледной змеей. Гадина  яростно
зашипела в лицо кардиналу, но кусать не  стала,  а,  соструившись  вниз,
исчезла в разверзшейся и  тотчас  закрывшейся  щели  в  дубовой  панели.
Лишенный привычного  украшения  валяющийся  на  блестящих  плитах  посох
казался  непотребной  палкой,  забытой  в   храме   случайно   забредшим
бражником. Трефилий беспокойно топтался на месте, не знаят что делать, и
тут кто-то вскрикнул, указывая на  Иоахиммиуса.  С  посохом  того  также
происходили метаморфозы,  но  совсем  иного  порядка.  Серебряная  ветвь
оживала, превращаясь в настоящее растение. Более того, меж  зазеленевших
листьев появились цветочные бутоны, которые наливались  на  глазах  и  в
конце  концов  лопнули.  Невероятной  красоты  серебристо-голубые  цветы
расточали дивный аромат. Церковники застыли  как  громом  пораженные,  -
одно дело твердить верующим о чудесах  и  совсем  другое  -  сподобиться
узреть чудеса воочию
   Первым  опомнился  Феликс,  бывший   ранее   свидетелем   еще   более
впечатляющей демонстрации воли Святителя Эрасти. Он один успел  заметить
изящную фигуру на хорах, прижавшуюся к резной деревянной  панели.  Астен
Кленовая Ветвь догадался, что Архипастырю может помочь только чудо, и...
совершил его.
   - Благодарю тебя, Святитель, за знамение твоей  воли,  -  с  чувством
произнес Архипастырь, - теперь мы знаем, что те, кто готов к переговорам
с Годоем, несут миру зло, те же, кто призывает к Святому Походу,  угодны
Творцу!
   Спорить  никто  не  посмел.  Иоахиммиус  благоговейно  сжимал  увитый
цветами посох, а Трефилий так и  не  рискнул  поднять  то,  что  некогда
являлось знаком его духовной власти. Эльф на хорах мечтательно  улыбался
дивными синими глазами.

Глава 41

2228 год от В. И. 6-й день месяца Собаки.
Эланд. Ида