а, не понимал, что происходит и кто его настоящий  враг.
Потому-то он и запрещал себе думать о том, ?что будет, если...?,  только
вот запрет этот не всегда срабатывал.
   Его оружием в пустыне оставался здравый  смысл.  Тогда  было  главным
отыскать копивший под желтой толстой шкурой влагу кактус агхо,  укрыться
от злых полуденных  лучей,  не  наступить  на  серую  змею,  неожиданным
поворотом сбить со следа погоню. И пусть Этьена спасти не  удалось,  сам
он выжил. Теперь вместо змей и палящего солнца были неизбежная  война  и
гнетущее чувство безнадежности...
   Герцог прислушался - ?Серебряные? пели. Для этих мальчишек  все  было
просто - они пошли за ним, так как считают его чуть ли не бессмертным  и
всемогущим. Его маринеры немного другие, они повидали достаточно,  чтобы
понимать: победа - это  не  только  развевающиеся  по  ветру  знамена  и
валящиеся под ноги коней, кричащие о пощаде враги, но и  смерть,  грязь,
потери. Но и эландцы свято убеждены в счастливой  звезде  своего  вождя.
Никто из них не поверит, что Рене не знает, что делать. Впрочем,  почему
не знает? Они будут готовиться к войне с Таяной и Тарской,  к  войне,  в
которой на каждого идаконского маринера  придется  восемь  таянцев.  Те,
правду сказать, вряд ли с удовольствием пойдут против старых друзей,  но
у Тарски есть свои войска, уже ясно, что они приведут с собой  гоблинов,
и Проклятый знает, каких еще тварей. И это не говоря об Осеннем Кошмаре!
Как совладать с ним, Рене не представлял, а значит, придется действовать
наобум, уповая то ли на милость Творца, то ли на собственную удачу.
   Над холмами поднималось  созвездие  Медведя  -  ночь  приближалась  к
середине. У дальнего костра все еще пели:

   То ли ветер рвет листья желтые,
   То ли дождь над крышами мечется.
   А душа застыла как мертвая,
   И на сердце боль, что не лечится.
   Розы-лилии отцвели давно,
   Травы инеем запорошены,
   А беда пришла да глядит в окно,
   Словно гость недобрый, непрошеный...

2228 год от В. И. Ночь с 23-го на 24-й день месяца Лебедя.
Гелань. Лисья улица.

   Притихшую столицу обнимала теплая  ночь.  Летние  созвездия  все  еще
царили на бархатном небе, но появившиеся недавно звезды  осени  -  Сноп,
Белка, Палач напоминали, что лето на исходе. Именно в  созвездие  Палача
вчера вошла красная блуждающая звезда Ангиза, называемая также Волчьей.
   - Погасите во имя Циалы проклятую Звезду,  она  мешает  мне  жить,  -
брюзгливо потребовал Родольф Глео, глядя вверх мутными  глазами.  Симон,
смотревший на брата со странной смесью жалости и неприязни, буркнул:
   - Шел бы ты лучше спать, закройся с головой, и никакие звезды тебе не
помешают.
   - Нет, помешают, - уверенно возразил  Глео.  -  Звезда  Войны  всегда
мешает. Поэтам, матерям, влюбленным. Ее лучи сжигают  души,  ее  лучи  -
Проклятье наше. О, погаси ж ее скорей!
   - Это не в моей власти, Родо, - с трудом подавив  вздох,  откликнулся
Симон.
   - А я знаю, - заявил с хитрым прищуром Родольф, - но это небо  и  эти
звезды вынуждают меня говорить стихами. Но тебе этого не понять,  ты  не
умеешь смотреть на небо,  тебе  по  сердцу  лишь  вздувшиеся  животы  да
распухшие носы. Ты живешь за счет низкого. А я - за счет высокого.
   - Ты живешь за счет Симона, Родольф, - голос Лупе  звучал  непривычно
резко, - и я тоже. Но я хотя бы ему за это благодарна.
   - Что ты, Лупе, не надо... Мне не трудно, я рад, что живу не один,  -
залепетал растерявшийся медикус, но маленькая ведьма была непреклонна.
   - Он должен наконец понять, что не он  делает  тебе  одолжение  своим
присутствием, а ты ему. Иди вниз, Родольф, и ложись спать.
   Родольф был опытным пьяницей  и  нахлебником.  Он  чувствовал  кожей,
когда можно впадать в амбицию, а когда лучше  уйти.  Сейчас  был  именно
такой случай, и притихший поэт,  слегка  пошатываясь,  удалился,  что-то
бормоча себе под нос.
   - Что с тобой? - участливо спросил Симон.
   - А ты не догадываешься? Тем лучше, давно хотела тебе сказать, что...
   - Что ты и граф Гардани? Я это понял раньше тебя. Поблагодари святого
Эрасти, девочка. Гардани - хороший человек, добрый, честный... В нем нет
ни на грош того  гонора,  что  в  крови  у  нобилей  помельче.  Я  давно
пользовал семью эркарда и знаю, что Шандер  очень  любил  Ванду,  но  со
временем скорбь проходит. Ты, во всяком случае, из  куда  лучшей  семьи,
чем его первая жена.
   А про Родольфа не  думай.  Приедет  новый  кардинал,  он  вас  быстро
разведет.  Я  сам  буду  свидетельствовать  в  твою  пользу.   Ты   была
несовершеннолетней, детей нет и не было, последние семь лет вы  не  жили
вместе, у него было много случайных подруг, пока он не допился до  того,
что перестал быть мужчиной. Церковь встанет на твою сторону...
   - Симон, дорогой, ты же сам не веришь в то, о чем говоришь!
   - Ты считаешь, что я лгу или что я ошибаюсь?
   - Ты не  ошибался  бы,  если  бы  ..  Симон,  Симон,  неужели  ты  не
чувствуешь, что происходит... Я раскладывала О. Нас ждет беда...
   - Нет такой беды, с которой нельзя справиться. Возможно, твой  муж  в
чем-то прав, когда говорит, что я не смотрю на  небо  Я  не  ищу  дурных
предзнаменований, а пытаюсь исправить то, что от меня зависит.  Не  надо
пугать себя раньше времени. Будем жить. В конце концов,  ты  нашла  свою
судьбу. Радоваться надо, а не бояться.
   - Я стараюсь, - откликнулась Лупе, - но я не могу не бояться. Я очень
боюсь за Шандера, Симон. В Высоком Замке творится что-то страшное, я это
чувствую,
   - Ну, раз такое дело, попробуй снова разложить карты...
   -  Я  пробовала.  Но  ничего  не  получается.  Выпадают  одни  Темные
Пустые...

Глава 34

2228 год от В. И, Ночь с 23-го на 24-й день месяца Лебедя.
Роггский тракт.

   Опытная серая сова издали углядела здоровенного зайца. За свою  жизнь
мудрая  птица  добыла  множество  косых.  Неслышно   взмахивая   мягкими
крыльями, ночная охотница устремилась  к  беспечной  добыче,  однако  не
долетела. Сову обуял смертельный ужас, перья на  круглой  голове  встали
дыбом. Коротко ухнув, она бросилась назад и успокоилась, лишь  забившись
в самое отдаленное и глубокое известное ей дупло.  Возможно,  именно  от
нее пошел род ушастых сов, тщательно избегающих наземной добычи.
   Счастливо избежавший птичьих  когтей  огромный  заяц  продолжал  свой
путь. Несмотря на то, что  стояло  позднее  лето,  шерсть  зверька  была
белой, но не той ласковой снежной белизной, что по зиме отличает ушастую
братию.  По  цвету  она  скорее  напоминала   клубящуюся   сырую   мглу,
выползающую  в  месяц  Волка  по  утрам  из  холодных,  мокрых  оврагов.
Отъевшиеся русаки если и покидают лес на исходе  лета,  то  лишь  затем,
чтоб совершить набег на крестьянские огороды, но этот заяц  затаился  на
обочине Роггского тракта, где сроду не росло ничего, достойного заячьего
внимания. Зверек ждал довольно долго, после  неудачи,  постигшей  старую
сову, никто не покушался на его спокойствие. Наконец по дороге застучали
копыта. Заяц сначала поднял длинные чуткие уши, а затем  сел  столбиком,
повернув мордочку навстречу звуку.
   Ночной путник, кто бы он ни был, ехал один. Он  явно  спешил,  однако
был достаточно опытен, чтобы не гнать лошадь галопом.  Заяц  внимательно
смотрел на странника, вбирая серыми  ноздрями  воздух.  Удостоверившись,
что это тот, кого он ждет, зверек поскакал следом.  Внимательный  взгляд
заметил бы светлую тень, мелькающую в траве, но всадника волновало  лишь
то, что происходило на тракте. Он то и дело оглядывался  через  плечо  в
ожидании погони, копошащиеся же в придорожных зарослях зверушки  его  не
интересовали.
   Белый заяц следовал  за  путешественником  как  пришитый.  Иногда  он
взмывал свечой вверх, проверяя, все  ли  в  порядке,  иногда  на  ровном
участке дороги забегал вперед и, затаившись в ямке, ждал, когда наездник
приблизится. Но все эти предосторожности  были  излишними,  по  сторонам
преследуемый не смотрел. Наконец впереди засветились ясные, рыжие  огни.
Заяц  тихо  пискнул  от  отвращения,  но  долг  погнал  его  вперед,   к
ненавистному пламени. На  опушке  каштановой  рощи  был  разбит  большой
лагерь. Всадник  оживился  и  пустил  было  лошадь  в  галоп,  но  потом
передумал и свернул с дороги. Хорошенько  спрятав  коня  в  кустах,  он,
крадучись, пошел на огонь.  Белый  заяц  увязался  следом,  хотя  каждый
прыжок давался ему с трудом -  огонь,  даже  далекий,  причинял  зверьку
немалые страдания. Тем не менее он смог подобраться  достаточно  близко,
чтобы увидеть, как ночной путник, обойдя двух или трех часовых, тихонько
окликнул третьего,  видимо,  хорошо  ему  знакомого.  Часовой  с  трудом
подавил крик удивления, коротко кивнул и пошел к кострам.
   Всадник  ждал,  прислонившись  к  перекрученному  ветрами  и   веками
необъятному стволу каштана. Белый заяц ждал вместе с  ним.  Затем  ветви
кустарника расступились, и показался еще один человек.  В  лунном  свете
его волосы блеснули серебром. Зайца пронзила острая боль  -  присутствие
пришельца жгло не хуже огня,  однако  ушастый  вытерпел  и  это,  только
неуклюже, совсем не по-заячьи отполз подальше. Он видел, как приехавший,
размахивая руками, что-то взволнованно  рассказывал.  Затем  белоголовый
молча привлек юношу к себе, и они  уселись  прямо  на  траве,  подстелив
плащ.  Разговор  затягивался.  Старший  что-то  мягко,   но   настойчиво
доказывал. Младший долго не соглашался,  но  в  конце  концов  кивнул  и
спрятал лицо на груди у  собеседника,  который  ласково  гладил  его  по
волосам. Заяц, собрав  всю  свою  волю,  подобрался  поближе,  ему  даже
удалось услышать часть разговора.  Затем  седой  ушел,  а  юноша  встал,
гибко, по-кошачьи потянулся,  тряхнув  блестящими  кудряшками,  и  снова
устроился на плаще. Не прошло и полуоры, как вернулся его друг, ведя  на
поводу черную лошадь. Видимо, чутье у нее было получше, чем у  той,  что
принадлежала юноше. Она нервно повела  ушами  и  коротко,  зло  заржала,
поворотив голову  в  ту  сторону,  где  затаился  белый  заяц.  К  удаче
последнего, седой не только не обратил внимания на недовольство коня, но
и прикрикнул на животное, которое послушно замолчало,  все  еще  недобро
косясь в темноту. Вскоре два  всадника  осторожно  выехали  на  тракт  и
пустились в обратный путь. Заяц поскакал следом,  стараясь,  однако,  не
приближаться к пугливой лошади и ее опасному хозяину.
   Над горизонтом засияло созвездие Лебедя,  предвещая  скорый  рассвет,
когда путники выехали на берег Рогга.  Впереди  тихо  плескалась  темная
вода, шуршали тростники, сонно  крякнула  утка.  Наездники  спешились  и
долго стояли рядом, держась за руки, затем юноша направил коня  в  воду,
где оказался брод. Седой какое-то  время  смотрел  ему  вслед,  а  затем
неспешной рысцой поехал на юг. На сей раз белый заяц последовал за  ним.
Впрочем, всадник уехал недалеко. Отыскав  в  придорожном  лесу  полянку,
незаметную с тракта, он привязал коня к дереву и улегся в траве, глядя в
светлеющее небо.
   Заяц ждал. Небо стало льдисто-зеленым, затем окрасилось в  сиреневые,
желтые и, наконец,  малиновые  цвета  Заблестели  капли  росы,  цветущие
который  месяц  кряду  кусты  шиповника  и  заросли  переспевшей  малины
огласились жужжанием пчел. Заяц  испытывал  непереносимые  страдания  от
жгучих лучей, несмотря на  то,  что  забился  в  самую  чащу  сплетенных
ветвей. Зверек не спускал глаз с седого, который лежал почти неподвижно,
раскинув руки и чему-то улыбаясь. Легкие высохшие травинки  смешались  с
серебристыми волосами, голубые глаза, не мигая, смотрели в ослепительное
небо. Человек, кем бы он ни был, вряд ли мог лежать ору за орой, в  упор
глядя на летнее  солнце,  но  для  седого  это,  похоже,  было  истинным
наслаждением. Солнце уже склонялось к горизонту, когда он наконец  встал
и неторопливо пошел к своему коню, лениво срывая подвернувшиеся под руку
ягоды. Заяц настороженно следил за тем, как мужчина взлетел  в  седло  и
направил лошадь по узкой дорожке, ведущей в глубь леса. Дальше следовать
за ним не имело смысла - заяц прекрасно знал, куда ведет эта тропа.
   Зверек лежал в тени еще ору или две, а потом, когда  тени  сгустились
настолько, что можно было не опасаться прямых  солнечных  лучей,  быстро
помчался к броду через Рогг.

2228 год от В. И. Вечер 24-го дня месяца Лебедя.
Таяна. Олений Замок.

   В маленьком замке никого не  было.  Даже  слуг.  Рене  несколько  раз
объехал опоясывавшее старую башню каменное  кольцо  в  три  человеческих
роста высотой. Массивные  ворота  были  заперты,  но  в  кладке  имелась
калитка, в которую вполне мог въехать всадник. Ключи у него были.
   Смазанные петли даже не подумали  заскрипеть.  Оказавшись  во  дворе,
мощенном булыжниками, меж которых торчала желтая трава, Рене снова запер
калитку - у Иланы есть ключи. Все было спокойно, только над крышей башни
поднялась стайка голубей, улетев в малиновый закат.
   Герцог отвел иноходца на конюшню и поднялся  по  пологим  ступеням  к
башне. Второй ключ  легко  повернулся  в  замке,  и  дверь  гостеприимно
распахнулась. Несмотря на приближающуюся осень,  дни  стояли  жаркие,  и
прохлада башни не могла не привлекать. Рене  знал,  что  Илана  появится
только через ору или две, но это его  не  заботило.  Сменив  пропыленную
дорожную одежду, он с удовольствием обошел Убежище Королевы,  в  котором
после смерти сестры небывал ни разу В конце концов, герцог  расположился
в примыкающей к Белой Башенке  Морской  гостиной,  где  уже  был  накрыт
изысканный ужин на двоих. Видимо,  слуги  получили  приказ,  прежде  чем
исчезнуть, привести все в надлежащий порядок.
   Трепетно относящийся к  своим  обязанностям  Жан-Флорентин  тщательно
обследовал еду и питье, заодно ознакомился с цветами в вазах, свечами  и
заботливо  сложенными  в  камине  на  случай  холодной  ночи  поленьями,
потребовал, чтобы его пронесли по всем указанным им  местам  и  объявил,
что никакой отравы в доме нет.
   - Собственно говоря, я в Ланке и не сомневался, - откликнулся Рене.
   - Если в доме есть  слуги,  их  всегда  можно  подкупить,  -  резонно
возразил Жан-Флорентин.
   - Они жили здесь много лет и очень любили сестру.
   - Но они могли не любить Илану, или же в дом  мог  проникнуть  кто-то
чужой, - жаб, как всегда, когда ему представлялся случай пообщаться,  не
преминул пуститься в многословные рассуждения о  верности.  Рене  слушал
вполуха, не  забывая,  впрочем,  иногда  вставлять  ничего  не  значащие
словечки - зачем обижать в  общем-то  славное  и,  безусловно,  полезное
создание? Жаб говорил, а Рене думал о том, что его жизнь  с  этой  ночи,
скорее всего, переменится.
   Когда они уходили из Гелани, Илана даже не вышла. Рене  полагал,  что
она сочла его предателем. Добиваться  встречи  он  не  стал  -  девчонка
никогда не умела владеть собой - скажи он ей правду, она бросилась бы  к
отцу с упреками и,  Проклятый  знает,  чем  бы  этот  разговор  для  нее
закончился.  Пусть  уж  лучше  остается  в  неведении  -   рассерженная,
презирающая, разочарованная, но живая.
   Тот что увезти Илану без боя не удастся,  Рене  понимал.  Если  побег
Герики был все же возможен - от тихой королевы никто  не  ждал  подобной
прыти, то исчезновение Ланки сразу же связали  бы  с  эландцами.  Герцог
понимал, что о союзе с Таяной лучше забыть, но каждый день мира позволял
что-то сделать для войны; и Рене не стал встречаться с Иланой. В глубине
души он надеялся, что Роман, которому он оставит предупреждение в  Белом
Мосту, вместе с Шандером найдут способ  увести  из  Гелани  всех  троих:
Лупе, Герику и Ланку. Ему же надо думать о другом.
   Однако все благие намерения пошли прахом, когда ночью ему  на  голову
свалилась  удравшая  из  монастыря  принцесса.  Он  сам  не  понял,  как
согласился с ее безумным планом. И вот  его  воины,  повинуясь  приказу,
переходят Гремиху без него, а он  здесь,  в  Оленьем  Замке,  ждет  жену
тарского господаря.
   ...Он услышал, как поворачивается ключ в замке, и  на  всякий  случай
отошел за аквамариновый занавес. Но  это  была  она,  Илана.  Переодетая
мальчиком,  принцесса,   вернее,   герцогиня,   недоуменно   и   грустно
оглядывалась по сторонам, и тогда эландец засмеялся и  вышел  из  своего
укрытия, на ходу вбрасывая шпагу в ножны. Лицо Ланки вспыхнуло счастьем,
и дочь короля Марко с радостным криком бросилась на шею возлюбленному.
   Герцог еще успел спросить, не заметил  ли  кто  ее,  она  протестующе
тряхнула головой, взметнув веером короткие медные прядки и  неумело,  но
жадно прильнула к губам герцога. И для этих двоих все пропало,  прошлое,
будущее, предстоящая им страшная дорога, войны,  смерти,  потери.  Илана
добилась того, чего  желала  более  всего  на  свете,  -  таянская  лиса
выиграла у северного волка. И Рене с готовностью признал свое поражение.
2228 год от В. И. Вечер 24-го дня месяца Лебедя. Фронтера.

   "Вот они!? - это были первые слова, которые произнес Стах Гери с  той
минуты, как ?Серебряные? и десятка четыре ?Золотых? покинули  Гелань,  с
боем прорвавшись через Гусиный  мост.  Их  не  преследовали.  То  яи  не
успели,  то  ли  не  сочли  нужным,  а  скорее  всего  и  то,  и  другое
одновременно. В конце концов, пятьсот или шестьсот  даже  очень  хороших
воинов - не ахти что в войне, где счет пойдет на десятки и сотни  тысяч.
В том же, что будет война, никто и не сомневался.
   Беглецы шли рысью. Они и так потеряли почти сутки, объезжая  по  дуге
возможные засады. Все молчали. Кто обдумывал  свою  собственную  судьбу,
кто перебирал в памяти тех, кто ушел раньше или, наоборот,  остался.  На
душе было мерзко, люди чувствовали  себя  виноватыми,  хотя  даже  самый
строгий судья не может осудить воинов, выполнивших приказ.
   Когда  впереди  замаячили  огни  большого  лагеря,   таянцы   немного
приободрились. Мистическая вера в Счастливчика Рене  давно  затопила  не
только Эланд, но и Таяну. Почему-то  казалось,  что  герцог  знает,  что
делать. Но и эта надежда рухнула. Отряд эландцев, к слову  сказать,  при
приближении неизвестных схватившийся за оружие, был  вряд  ли  в  лучшем
настроении, чем вновь прибывшие.  Когда  разъяснилось,  кого  это  носит
Проклятый по ночам, Сташека и лейтенанта Роцлава Храта,  по  старшинству
возглавившего  остатки  гвардии  Стефана,  пригласил  к  своему   костру
коронэль Диман. Старый маринер, и так суровый и немногословный, был  еще
молчаливее и жестче, чем обычно. От него и  узнали,  что  Рене  минувшей
ночью покинул отряд. Диман получил приказ идти в Ида-кону так скоро, как
это допускают приличия.  Отряд,  сопровождающий  тело  усопшего  клирика
высокого ранга, не мог  нестись  вперед  как  угорелый.  Но  Рене  велел
торопиться.
   Если Диман и знал, куда и зачем подался герцог  Аррой,  он  тщательно
хранил тайну. Зато ветеран не упустил ни  одной  подробности  схватки  в
Высоком Замке. Видно было, что он одобрил решение Гардани. Сташеку стало
немного легче, когда эландец потрепал его по плечу и рассказал о  старом
идаконском  обычае.  Маринер,  первый  раз  выходя  в   море,   клянется
жертвовать  всем  -  жизнью,  здоровьем,  даже  честью,   чтобы   спасти
остальных.
   - Так было надо, сынок, - взгляд коронэля был  непривычно  теплым,  -
Шандер должен был остаться, ты - уйти. Пусть Великие Братья  дадут  тебе
шанс спросить с той сволочи, что теперь засела в Замке.
   ...В эту ночь все, включая  Сташека,  спали  как  убитые,  хотя  юный
нобиль и был уверен, что  не  сомкнет  глаз.  Сутки  в  седле  лечат  от
бессонницы лучше любой травы. Не спали только часовые. И  Диман.  Старый
маринер разрывался между желанием броситься назад за Рене и приказом.
   Будучи старше Арроя на одиннадцать лет, коронэль знал  адмирала,  как
никто другой. Будь его воля, он никогда не отпустил бы Рене, но удержать
того не представлялось никакой возможности. Вчера ночью  герцог  сказал,
что узнал нечто очень важное, нечто, что вынуждает