вился.

НЭО РАМИЭРЛЬ

   Падение в Бездну казалось бесконечным и не  страшным,  а  прекрасным.
Как часто мы считаем смертью то, что становится началом жизни.  Рамиэрль
знал, что они летят в пропасть, но знать и чувствовать  -  разные  вещи.
Нэо казалось, что время остановилось и он тоже стоит на  месте,  а  мимо
них несутся алые и багровые искры, словно идет  пылающий  снег,  и  искр
этих становится все больше и больше, они сливаются в  пламенные  язычки,
колеблясь и танцуя, как огоньки свечей.  Огоньки  превращались  в  огни,
огни в костры, костры в сплошную огненную стену. Эльф понимал, что нужно
ставить защиту, собственно говоря, это следовало сделать сразу  же,  как
они шагнули во тьму, но ему было  лень.  Затянувшийся  прыжок  в  никуда
казался сном, тем самым сном,  в  котором  приходит  ощущение  полета  и
невозможной,  всепоглощающей  радости.  Нэо  забыл   даже   о   друзьях,
завороженный незнакомыми ощущениями. Когда его  ноги  коснулись  упругой
поверхности, он, вопреки  всему,  почувствовал  себя  обиженным.  Сказка
кончилась, начинались странствия.
   Тропа встретила их горной  свежестью  и  забытым  ощущением  покоя  и
безопасности. Кто бы ни создал коридор, начинавшийся у врат Луцианы,  он
надежно защитил любого путника  от  багрового  пламени,  бушевавшего  за
невидимыми стенами. Света хватало, и Рамиэрль мог разглядеть  удивленные
лица своих спутников, да и сам он  вряд  ли  выглядел  умнее.  Они  были
готовы ко всему - от мгновенной гибели до опасностей семицветного  пути,
по которому они с Норгэрелем вырвались за пределы  Тарры,  а  оказалось,
что никакого риска нет. Их ждала торная дорога, словно бы сама  бежавшая
навстречу, свежий ветер, доносивший шум отдаленных потоков и непонятная,
но несокрушимая уверенность, что уж теперь-то все будет хорошо.
   Рамиэрль загадал, что, если первым заговорит Норгэрель, они сразу  же
отыщут Ангеса, а если не выдержит Аддари, им придется немного поплутать.
В последнем Нэо, к слову сказать, не сомневался, равно как и в том,  что
по натуре живой и общительный Солнечный не  преминет  поделиться  своими
чувствами со спутниками. Разумеется, так и оказалось.
   - Что это? - Аддари  закинул  голову  вверх,  рассматривая  пламенные
своды, жара от которых не ощущалось.
   - Видимо, Бездна, - засмеялся Роман, протянув руку в тщетной  попытке
коснуться немедленно отступившей стены. - Альмик много потерял,  что  мы
не дали его низвергнуть. А где Волчонка?
   - Пошла домой, - предположил Норгэрель. Скорее всего, он был прав, но
Роман ощутил странную досаду, Тварь-из-Бездны казалась  такой  верной  и
привязчивой. Настроение безнадежно испортилось, но Нэо  давно  приучился
скрывать свои чувства, да и Аддари  с  Норгэрелем  не  были  виноваты  в
забывчивости лльямы.
   - Домой так домой, нам тоже пора.
   Как все же иногда приятно не иметь выбора. У них был только один путь
по коридору в океане пламени, и они им воспользовались,  но  путешествие
оказалось коротким. От багрового свода медленно отделился  лепесток,  он
загибался внутрь коридора, затем на его конце вспыхнула синяя звезда, но
звездой она пробыла очень недолго. Лучи  засыпающим  цветком  загибались
внутрь, охватывая огненный вырост, который, в свою очередь, изо всех сил
тянулся к путникам. Трое эльфов с недоумением наблюдали, как на  сгусток
пламени  натягивается  синий,  переливчатый  "чулок",   затем   пуповина
лопнула. Синий "мешок", оторвавшись от породившего его  огненного  моря,
повис  в  воздухе,  неистово  извиваясь,  его   очертания   стремительно
менялись,  и,  наконец,  к  Роману  бросилась  его  огненная   спутница,
заботливо окруженная защитным коконом.
   Обжечь лльяма не могла, но вот сбить с ног... Роман с трудом выдержал
проявление бурной радости и, смеясь, отвел от себя сверкающую "морду".
   - А я рад, что она вернулась, - признался  Аддари,  -  без  нее  было
как-то... Словно нас бросили. Но куда она делась и как появилась?
   - Слилась с пламенем, - предположил Норгэрель, - а  когда  мы  пошли,
бросилась нас догонять. Тот, кто создал дорогу, озаботился, чтобы лльямы
не причиняли вреда путникам, хотя проще было бы ее просто не пропустить.
   -  Не  знаю,  -  Рамиэрль  погладил  прохладный  синий  загривок,   и
обрадованная лльяма  предприняла  очередную  попытку  опрокинуть  своего
кумира. Чувствовать прикосновение через кокон она не могла, но  ей  было
довольно внимания. - Вот уж не ожидал от нее такой привязчивости.
   -  Врешь,  ожидал  и  даже  очень,  но   теперь   можно   немного   и
пококетничать.
   - Неужели она всего лишь часть этого огня? - Норгэрель,  как  всегда,
задавал нужные вопросы. - Тогда это пламя живое?
   - Не думаю, скорее искра,  каким-то  неведомым  образом  заработавшая
что-то вроде души и разума. Как бы то ни было, Волчонка, хорошо, что  ты
вернулась. А теперь пошли.
   Упрашивать лльяму не понадобилось. Высоко подпрыгнув на месте, что  у
нее и раньше служило проявлением радости и согласия, огневушка опрометью
бросилась вперед.

2895 год от В.И.
20-й день месяца Сирены
АРЦИЯ МУНТ

   Тиран повержен. Жертвы отмщены
   И да покоятся отныне с миром.
   Прочь, царство крови, прочь!
   Заменим меч на лиру,
   Мы светом правоты своей сильны!

   Высокий красивый актер, чье сходство с  Пьером  Тартю  ограничивалось
лишь наличием рук, ног и головы, с пафосом поднял одной  рукой  огромный
двуручный меч. Картонный, разумеется. Отрок-хорист в белом, изображающий
спасенную принцессу Элеонору (изначально царевну  Галлиопию),  преклонил
перед спасителем колена и увенчал  оного  весьма  кстати  оказавшимся  в
страшной темнице венком  из  белых  лилий.  Актер  снова  поднял  меч  и
заговорил о торжестве справедливости и закона и преимуществе  сохранения
добродетели и девственности" потом передал меч стоявшему  сзади  рыцарю,
взял прекрасную деву на руки и унес под звуки фанфар.
   Театр взорвался восторженным ревом. Горожанки  в  кружевных  наколках
утирали слезы,  мужчины  были  более  сдержанны,  но  небывалое  зрелище
проняло и их.
   Актеры вышли на поклон. Высокий красавец в короне снова  поднял  меч,
подошел к краю сцены и проникновенно прочел сонет о союзе меча  и  розы.
Когда в притихшем зале  прозвучала  последняя  фраза  "так  мир  спасает
Добродетель", все женщины были готовы пойти за прекрасным и  благородным
Тартю на край света и дальше. Каждая дама  чувствовала  себя  королевой,
красавицей, счастливо избежавшей бесчестия и постылого брака,  а  каждый
мужчина был суровым и непобедимым бойцом,  защитником  справедливости  и
победителем тирана.
   Бриан от восторга стиснул брата  в  объятиях,  но  аскетическое  лицо
старшего Перше было возмущенным и испуганным.
   - Зачем ты это сделал? - Арман обладал достаточно громким голосом,  и
Бриану стало не по себе от мысли, что кто-то их услышит.
   - Поговорим дома...
   - Нет, - настаивал Арман, - нужно сейчас. Нужно выйти и сказать,  что
это ложь, что они смотрели не ту пьесу. Я не мог написать такого! Не мог
и не написал.
   - Ты и не писал, - торопливо зашептал Бриан, - мы  писали  вместе,  я
немного тебя подправил...
   - Подправил?! - взвился поэт. - Ты все извратил! Все!  Я  на  примере
древнего тирана хотел показать, что цель не оправдывает средства, нельзя
идти к трону по трупам, ибо возмездие неизбежно... А что сделал ты?  Все
знают, что у Александра  не  было  любовниц  и  что  он  защищал  своего
брата-пьяницу. А королева, она же с родичами всю страну разорила, а  тут
все наоборот! Нужно объяснить...
   - Да погоди ты! - зашипел Бриан. - Ты  подумай,  у  нас  теперь  свой
театр. Твои пьесы будут идти, их  увидят  люди.  И  все  потому,  что  я
догадался немного переделать одну трагедию. Ну, поменял я имена. Но ведь
это и все. И какой успех!
   - Но это не правильно, - поэт продолжал возражать, но Бриан услышал в
его голосе неуверенность и поспешил развить свою мысль.
   - Что не правильно? Что ради Театра, ради  того,  чтобы  люди  смогли
увидеть твои пьесы и приобщиться к высокому искусству,  стать  добрее  и
умнее, пришлось пожертвовать памятью одного короля?  Да  через  сто  лет
всем будет плевать, каким он был, этот Александр Тагэре, тем более после
него не осталось ни семьи, ни друзей. Искусству он,  кстати  говоря,  не
помогал, ему воевать и возиться с грязными крестьянами  было  важнее.  Я
портил глаза за чужими бумагами, а ты и вовсе. - Бриан осекся,  так  как
напоминать брату, что тот сидел у  него  на  шее,  в  данный  момент  не
стоило... - Нет, Арман, мы Тагэре ничего не  должны.  Зато  теперь  твоя
пьеса будет жить  и  разоблачать  тиранов  всех  времен  и  народов.  Мы
пожертвовали одним человеком, который все равно умер, ради высшей  цели,
высшей справедливости. Не все ли равно, кто говорит  последний  монолог:
Пьер Тартю или Ариэн Великолепный, главное - смысл и  форма.  Чего  тебе
еще нужно?
   А потом, если подумать, что  мы  знаем  про  Тагэре.  Он  вполне  мог
скрывать свои преступления, ведь Церковь  поддержала  нового  короля,  и
вообще, нам нужно подумать о новых спектаклях. Теперь  для  разнообразия
нужна комедия.
   - Комедия? Может быть, возьмем Лаису и Луиса?
   - Пожалуй...
   - Господа, - сигурант в алом королевском бархате  подошел  к  братьям
Перше, и выражение его лица было необычайно любезным. -  Его  Величество
наслышан о представлении и желает увидеть его во дворце во  второй  день
Нового года.
   - Вот видишь, - торжествующе заявил Бриан, -  мы  станем  королевской
труппой. Ты будешь писать свои пьесы, я их править  и  ставить.  Мне  не
надо будет больше корпеть над бумагами и решать, кому сначала платить  -
молочнику или зеленщику, а у тебя будет  театр  и  зрители.  Ты  сможешь
объяснить народу, что такое  добро,  зло,  любовь,  правда,  и  все  это
потому, что я в одной пьесе переделал имена.  Ну,  согласись,  оно  того
стоило!

ЭСТЕЛЬ ОСКОРА

   На первый взгляд, Гелань не так уж и изменилась, но меня это почти не
тронуло. Я прекрасно помнила, что со мной творилось, когда мы с  Эстелой
оказались в Мунте. Тогда прошлое чуть меня не задушило, но столицу Таяны
я оставила сразу после своего "второго рождения" в домике лекаря Симона.
Я не успела ни полюбить город, ни возненавидеть и поэтому была спокойна.
   Стах и  Золтан,  добровольно  ставшие  моими  рыцарями,  с  гордостью
указывали мне  на  местные  достопримечательности,  я  кивала  и  делала
большие глаза. Все были довольны и исполнены собственной значимости.
   Доставшаяся мне белая длинногривая кобыла была славной  лошадкой,  но
управиться с ней без помощи эльфийской магии я  вряд  ли  смогла  бы.  К
счастью, мои спутники этого не знали и смотрели на меня с уважением, как
на хорошую наездницу. Мы ехали по трое в ряд по веселым и шумным улицам,
нам махали из окон, по бокам кавалькады  бежали  с  деревянными  саблями
мальчишки. Таяна была красивой, свободной и диковатой, как необъезженная
лошадь. "Тварь-из-Моря" то ли ничего не могла с ней поделать, то  ли  не
сочла нужным, сосредоточившись на Арции.
   Я улыбнулась дану коронному и украдкой глянула вперед, на Александра.
Утром мы чуть не подрались, но я настояла  на  своем:  рядом  с  королем
Арции должны ехать таянский принц и граф Трюэль, а не лесная ведьма, кем
бы она ему ни приходилась. Иногда Сандер бывал ужасно  упрямым,  но  Луи
как-то его уболтал, полагаю, с  помощью  очередных  рыцарских  глупостей
насчет моей репутации, словно мне могло что-то повредить. Как бы  то  ни
было, Александр Тагэре занял почетное место  во  главе  процессии,  а  я
оказалась между рубакой Стахом и  изящным  Золтаном,  которые  наперебой
рассказывали мне о таянских делах и обычаях. За  прошедшие  шесть  веков
здесь случилось немало, но Таяна осталась сама собой, не то  что  Арция.
Конечно, дружба с гоблинами и эльфами и бесконечные войны наложили  свой
отпечаток, но ядро осталось прежним.
   Наши  дрыганты  весело  цокали  подковами  по  булыжным  мостовым,  я
узнавала улицы и площади. Дома в центре стали повыше, прибавилось статуй
и памятников, а в лицах многих горожан отчетливо  проступали  гоблинские
черты, но это была Гелань. Это  были  друзья  и  союзники.  Мы  миновали
площадь Ратуши с ее четырьмя фонтанами  и  свернули  на  широкую  улицу,
которой я не помнила и не могла вспомнить, так как появилась  она  много
позже моего ухода. Улица Гардани, так ее назвал Золтан - и  тут  прошлое
наконец-то схватило меня за горло. Когда-то Шани Гардани был моим лучшим
другом, он знал про меня все. Даже больше, чем Рене, а  теперь  от  него
осталось лишь имя и...
   Работу Клэра я узнала сразу! Улица Гардани пересекала  другую,  и  на
перекрестке кто-то (кто-то... эльфы, разумеется!) разбил сад,  посредине
которого стоял конный  памятник,  казавшийся  живым.  Гардани  в  одежде
рядового  "Серебряного",  которую  он  всегда  носил,  легко   сдерживал
расшалившегося коня,  одновременно  вглядываясь  куда-то  вверх,  словно
следя за пролетающей птичьей стаей. Я не могла оторвать взгляда от  лица
Шани, казавшегося чуть старше,  чем  тогда,  когда  мы  расстались.  Как
оказалось, навсегда.
   Я знала о мечте Клэра повторить  Всадников  Горды,  передав  в  камне
ощущение мощи и полета, не знаю, удалось ли это ему, но Шандер! Я хорошо
помнила это его выражение - задумчивое и вместе с тем твердое. Для  меня
он умер только сейчас, потому что одно дело понимать, что  в  одну  реку
дважды не входят, а другое вернуться к тем, с кем ты  говорил,  смеялся,
пил из одного кубка, и взглянуть в глаза каменному изваянию.
   - Данна Ликия  устала?  -  иногда  чужая  забота  вызывает  искреннее
желание убить. Я улыбнулась.
   - Нет, я просто засмотрелась. Такой красоты нет даже в Мунте.
   - А то ж, - Барсук очередной раз подкрутил многострадальные усы, - то
ж не абы кто, а эльфы делали. Они с покойным крулем не разлей вода были,
вот и сделали статую. Чисто живой, глаз  не  оторвать!  А  конь!  Каждую
волосинку в гриве посчитать можно.
   - Эльфы? - я не сумела себя сдержать, но Стаха дрожь  в  моем  голосе
нисколько не удивила.
   - Они! Дивный народ! Данна ж не знает, они ж с Арции ушли и теперь  у
нас живут. Мы союзники и друзья. Мы их защищаем от  "рогатых"  и  прочей
погани, а они нас от Зла, что в Вархе засело. Мало их, здесь  они  редко
бывают, разве что когда круль умрет да гомона нового назовет. Но к  себе
кое-кого пускают. Я, - Стах подбоченился, - был у них аж три раза.  Они,
эльфы то есть,  вроде  людей,  только  красивые,  глаз  не  оторвать,  и
старости не знают. Зато, уж простите, данна, с детишками  у  них  плохо,
потому и мало их. Грустные они, как деревья по осени, хотя Круль  ихний,
Емзаром прозывается, посильнее будет.
   Эмзар! Он жив и в Таяне. Стережет Варху и дружит с домом  Гардани.  А
Клэр с ним и утешился в творчестве. Я должна их увидеть, но не сразу, не
надо привлекать  внимание  к  своей  персоне.  Я  всего  лишь  арцийская
колдунья, спасшая раненого короля и ставшая его любовницей.  Здесь  идет
война, и, надо полагать, чужих ушей в Гелани хватает,  ройгианцы  всегда
умели шпионить. Мне хотелось расспросить  про  Шани,  но  я  боялась  не
выдержать и проговориться, и еще я мучительно не хотела услышать  что-то
вроде "вот так он и умер". Я до сих пор  думала  о  нем,  как  о  живом.
Воистину, Геро, тебе следует дружить лишь с эльфами, над жизнями которых
время не властно...
   Памятник остался сзади, город тоже, мы перешли  так  и  не  смиренную
зимой Рысьву и поехали вдоль берега.  Стах  продолжал  меня  развлекать,
показывая то башни иглеция святой Марты, на могиле которой даже зимой не
вянет шиповник, то огромное засохшее дерево, на котором внук  Шандера  и
Иланы  повесил  пять  десятков  ройгианцев,  попытавшихся  проникнуть  в
Высокий Замок, то замковую гору, закрывавшую чуть ли не половину неба.
   Все эти годы я не вспоминала об этом месте, и зря! Оно было пропитано
древней  Силой,  и  оно  было  прекрасно.  Мощные   укрепления,   трижды
опоясывавшие крутой холм, вернее, невысокую гору, рвущиеся в небо башни,
над которыми реяли сигны Гардани.
   Здесь я провела почти два года, полюбила принца Стефана, вышла  замуж
за его отца, зачала ребенка от Ройгу, а потом бежала вместе с Преданным,
давным-давно сгоревшим на алтаре  Ангеса  в  Сером  море.  Стефан...  Ну
почему я не могу хотя бы взгрустнуть, вспоминая о нем, а один  лишь  вид
герба Гардани заставляет меня дрожать? Я ведь любила наследника Ямборов,
так любила, что пошла против воли отца, которого  боялась  до  обморока.
Боялась, пока не пришла в себя в халупе на Лисьей улице и не увидела над
собой лицо Романа. Неужели он тоже здесь? Он должен знать про Рене, а я,
я должна извиниться перед ним  за  украденное  Кольцо,  которое  вернула
истинному владельцу, знать бы еще, где этого Проклятого сейчас носит.

2895 год от В.И.
24-й день месяца Сирены
ТАЯНА. ГЕЛАНЬ

   Обсаженная высокими кленами дорога  извивалась  вместе  с  рекой,  на
голубом снегу синели заячьи следы,  синевой  было  пропитано  все,  зима
кончалась да и год тоже.
   - Ну, опять  задумался,  -  Луи  старательно  засмеялся  и  столь  же
старательно добавил:
   - Жабий, знаешь ли, хвост!
   - Задумался, - не стал отпираться Александр. - Великолепный замок,  я
бы его брать не решился.
   - Высокий Замок один раз взяли, - тихо  сказал  ехавший  рядом  принц
Ежи, - предательством и обманом, разумеется. Михай Годой. Вы  слышали  о
таком?
   - Война Оленя... Мне рассказали, как было на самом деле. Мы  в  Арции
выросли на лжи.
   - Именно, - вмешался Луи, - здесь  тебе  многое  расскажут,  а  будет
время, сходи в галерею на портреты посмотри. У нас кое-кого попрятали, а
здесь висят. Я сначала поверить не мог...
   - А я заранее верю, хоть пока не знаю, во что. - Последний из Королей
потрепал Садана по шее и оглянулся, ища взглядом Ликию.  Та  ехала  чуть
сзади со Стахом Тондои  и  Золтаном  Гери,  и  Александр  вдруг  безумно
испугался, что скоро ее потеряет. Захотелось развернуть коня и броситься
назад, но он с  детства  научился  сдерживать  свои  порывы,  тем  более
впереди мелькнуло что-то яркое. -  Ого,  -  Ежи  улыбнулся,  -  отец  не
выдержал!
   Но Александр и  сам  понял,  что  всадник  на  леопардовом  дрыганте,
похожий на  вдруг  постаревшего  Ежи,  и  есть  Анджей  Гардани.  Садан,
повинуясь хозяйской руке, прыгнул навстречу. Арциец и таянец встретились
у высокой серой скалы, в которую каким-то  немыслимым  образом  вцепился
растрепанный куст. Анджей протянул руку, и Александр  с  готовностью  ее
пожал, с интересом разглядывая таянского короля.
   Анджею было около пятидесяти. Темноволосый и темноглазый, с худощавым
волевым лицом, на  котором  оставила  свою  метку  вражеская  сабля,  он
казался простым и честным воином, но запутавшаяся в густых  усах  улыбка
напомнила Сандеру Обена Трюэля. Гардани был  не  только  рубакой,  но  и
политиком, причем не последнего разбора.
   - Я счастлив принимать в своем доме потомка Рене Арроя.
   - Я не знал,  что  у  меня  есть  союзники  в  Отлученных  землях,  -
улыбнулся Александр.
   - Гардани помнят свою клятву, даже если те, кому она была  принесена,
о ней забыли. То, что я узнал из письма графа Лидды и  рассказа  сигнора
Трюэля, настораживает. Нас ждет долгий разговор, но позже.  Сначала  вам
нужно отдохнуть и оглядеться. Таянцы всегда отличались от тех, кто живет
за Гремихой, а за пятьсот лет разрыва мы изрядно друг от друга  отвыкли.
Ваши покои готовы, а вечером нас ждет малый пир.
   - Дан Анджей, - твердо сказал Александр, - со мной женщина, которой я
обязан жизнью и которую я люблю. Она еще мне не жена, но она ею  станет,
как только мы вернемся в Арцию.

2895 год от В.И.
24-й день месяца Сирены
ТАЯНА. ГЕЛАНЬ

   Гражина не поехала встречать Александра Тагэре, пусть этот  арцийский
граф не думает, что она за ним бегает. Беата увидит, что  ей  совершенно
все равно, и вообще это раньше Луи Трюэль был