в окно. Так и есть. Жорж, а с ним племянник и  младший  Тагэре.
Еще один сын Шарло. Горбун, о котором никто не вспоминал,  пока  тот  не
свернул голову окаянному  Мулану.  Евгений  приглядывался  к  юноше  два
месяца, но откладывать разговор и дальше нельзя.
 
2879 год от В.И. 
17-й день месяца Собаки. 
Арция. Мунт. 
 
   Кардинал обитал в  особняке  рядом  с  большим  эрастианским  храмом.
Александр не без  волнения  рассматривал  облицованное  белым  мирийским
мрамором трехэтажное здание, Украшенное барельефами, живописующими житие
святого Эрасти. Сейчас он увидит человека,  в  семьдесят  с  лишним  лет
проскакавшего восемь диа <Мера Длины, примерно равная  дневному  конному
переходу>, чтобы миропомазать на царство его брата. Евгений  был  добрым
другом всех Тагэре, но  Сандер  его  ни  разу  не  видел.  Освоившись  в
столице, он начал подумывать о том, чтобы через Жоржа Мальвами испросить
аудиенции у Его Высокопреосвященства,  но  кардинал  первым  сделал  шаг
навстречу. Почему? Простое любопытство или память об отце? А вдруг нечто
большее?
   Жорж Мальвани с улыбкой наблюдал за своим протеже.
   - Сандер, наверное, я зря это говорю, но веди себя  со  стариком  так
же, как со мной. То есть никак не веди. Будь тем,  кем  ты  есть,  и  вы
поладите. А теперь ступай.
   - А вы?
   - Еще не хватало тебя за ручку водить. Мы с Сезаром подождем  в  моем
кабинете, - и епископ с племянником немедленно удалились. Сандеру ничего
не оставалось, как последовать за дебелым клириком с источавшими  мед  и
масло глазами. Перед тяжелой дверью с бронзовыми  накладками  провожатый
остановился, сделав приглашающий жест, и Эстре порадовался, что  встреча
пройдет без участия приторного толстяка. Юноша толкнул дверь и  оказался
в просторной светлой комнате, заполоненной  книгами:  внушительные  тома
громоздились на столе, креслах и даже на полу. Окна были распахнуты,  на
подоконнике стоял глиняный кувшин с  поздними  полевыми  цветами,  а  по
одной из стен карабкался невиданной красоты плющ.<Посох, увитый  плющом,
- символ Церкви Единой и Единственной.> Комната казалась пустой.  Тагэре
недоуменно огляделся, и тут за его спиной раздался голос:
   - Проходи и садись.
   Повернувшись,  Александр  увидел  кардинала,  утонувшего  в   кресле,
стоящем у низкого столика, заваленного свитками и книгами.
   Сухощавый, невысокий, с белыми волнистыми волосами и  темным,  словно
бы вырезанным из мореного дуба лицом, Евгений мог показаться  желчным  и
даже злым, если бы не живая лукавинка в глазах.
   - А ты мне нравишься, - без обиняков заявил Его Высокопреосвященство.
- Лицом не поймешь в кого, но глаза  отцовские.  Даже  страшно.  Сдается
мне, ты куда больший Тагэре, чем все остальные, вместе взятые.
   - Ваше Высокопреосвященство!
   - А ты не перебивай. Молод еще. Знаю, не  нравится  тебе,  когда  про
семью вашу плохо говорят, но я не со  зла.  Если  мы  друг  другу  врать
начнем, нас скоро со всеми потрохами съедят. Понимаешь, о чем я?
   - О Вилльо? - предположил Александр.
   - Если бы, - махнул рукой Евгений, - выпьешь чего или не начал пока?
   - Начинаю, - улыбнулся юноша.
   - Оно и хорошо, - кивнул клирик, - ни  от  чего  не  отказывайся,  не
испробовав, а в вине беды нет, вся беда в людских мозгах да  слабоволии.
Вот, - старик хлопнул рукой по толстенному тому,  -  в  Книге  Книг  про
одиннадцать грехов толкуют, а я так полагаю,  что  главный  грех  -  это
слабость душевная, все остальные грехи -  поросята  от  этой  свиньи.  И
сдается мне, свинья эта изрядно твоего брата придавила. И не  блести  на
меня глазами, а думай. Думай, герцог.
   Сандер честно попытался  исполнить  требование  кардинала,  но  мысли
метались, как перепуганные кошки. То ему казалось, что он понимает  все,
то он переставал понимать хоть что-то. Внезапно старик велел:
   - Расскажи мне о Мулане.
   Александр рассказал, умолчав лишь про Аларика и накатившую на него  и
столь же стремительно схлынувшую беспомощность. В конце концов,  к  делу
это не относилось. Евгений надолго замолчал, а потом спросил:
   - Ты был в новом храме?
   - Да.
   - И что?
   - Я увидел обычные иконы, фреску  со  святой  Ренатой  и  обшарпанную
стену, где должен быть Триединый.
   - Так, - сплел пальцы Его Высокопреосвященство,  -  об  этом  забудь.
Вредно не видеть то, что видят все, хотя, похоже, прав именно ты.  Держи
это знание при себе и держись от Духова Замка  подальше,  если  сможешь.
Ничего хорошего оттуда не выползет. Интересно, что бы твой отец  сказал.
Сезара от этих картинок мутит, мне все одно, есть они или нет,  хотя  на
Кастигатора <Кастигатор (Судия) -  одна  из  трех  ипостасей  Триединого
наряду с Создателем (Крэатором) и Спасителем (Калватором).> смотреть  не
люблю, страшный больно. А народ с ума сходит. И тут  приходит  последний
из Тагэре и заявляет, что там, кроме обшарпанных стен, и нет ничего.
   - Ваше Высокопреосвященство, как вы меня назвали?
   - Как?  Последний  из  Тагэре...  Проклятый,  -  кардинал  решительно
пододвинул к себе графин с предназначенной для гостей настойкой,  -  вот
так сорвется с языка, не сразу сам поймешь, что сказал...
   - Ваше Высокопреосвященство!
   - Заладил "Высокопреосвященство, Высокопреосвященство".  Прямо  птица
папагалло.<Ярко окрашенная крупная птица, обитающая на юге Кангха, легко
заучивает человеческую речь.> Может, мне что в голову и пришло, но  тебе
пока знать это незачем. Ты другое запомни, и накрепко. О фресках  молчи.
Дело это темное, лучше о нем не знать. Я, Шарло, говорил и  тебе  скажу:
волшба, которой в орденах балуются, уж не знаю от кого, но добра в  ней,
что в кошке жалости. На отца твоего она не действовала, на тебя, похоже,
тоже, и пусть об этом до поры до времени никто не знает. Заодно  имей  в
виду, что в святых книгах вранья не меньше, чем правды, если не  больше.
Твой отец своему сердцу верил, и ты верь. А теперь о братце твоем.
   Про слабость человеческую я тебе не просто так говорил.  А  теперь  о
гордости скажу. Гордому человеку  с  помойки  уйти  просто,  а  остаться
тяжело. Если так и дальше пойдет,  скоро  возле  Филиппа  одна  шелупонь
останется. Мальвани сами по себе,  но  хоть  не  предадут,  а  Рауль  из
гордости своей, того и гляди,  врагом  станет.  Гартажи  с  Крэсси  тоже
вот-вот зарычат. Их понять можно, они не моськи,  чтобы  королю  и  его,
прости, святой Эрасти, королеве пятки  лизать.  Про  Жоффруа  молчу,  не
знаю, откуда такой в вашей семье взялся. Только ты и остаешься. Если  ты
брата бросишь, новые родичи его совсем подомнут, а с ним и Арцию.
   - Но... Филипп сильный человек! Он... Когда отец и Эдмон погибли... И
потом. Даже женитьба его... Он же против Рауля пошел!
   - Пошел? - зло усмехнулся кардинал. - А может, повели его?  Вот  что,
Александр, - старик встал, давая понять, что разговор  окончен,  -  если
захочешь меня видеть - приходи.  Тебя  всегда  приму,  хоть  днем,  хоть
ночью. И запомни: твое место рядом с братом, что  бы  тот  ни  натворил.
Сейчас Филипп - это Арция, а от нее и так немного осталось.
   - Я люблю Филиппа, - просто ответил Александр и неожиданно улыбнулся,
- мне будет легко следовать вашему совету.
 
2879 год от В.И. 
11-й день месяца Зеркала. 
Варха. 
 
   Осень раскрасила высокие клены в алое и золотое.  Вообще-то  севернее
Гелани клены,  буки  и  каштаны  росли  неохотно,  но  эльфы,  пришедшие
остановить расползающееся от зачарованной Вархи безумие,  больше  других
любили именно эти деревья. Дети Звезд без сожалений покинули  изысканные
особняки   Убежища   и   обосновались   в   простеньких   домах,   более
приличествующих смертным, но отказать себе в  возможности  взглянуть  на
осенний закат сквозь пурпур кленовой листвы эльфы  не  могли.  За  шесть
сотен лет на берегу Ганы вместо  хмурого,  сырого  чернолесья  поднялись
столь любимые Лебедями светлые рощи, в которых журчали  родники,  а  над
цветущими до самого снега дикими розами порхали сиреневые и  серебристые
бабочки. Увы, безмятежную красоту этих мест то и дело нарушали  кровавые
стычки между  не  оставлявшими  надежд  прорваться  к  Кольцу  северными
гоблинами с их балланскими союзниками и сторожевыми отрядами из Таяны  и
Южного Корбута.
   Эмзар не сомневался, что, до того как сначала дожди, а потом  и  снег
сделают нижнюю Таяну непроходимой, их ждет самое малое один бой,  ну  да
не  привыкать...  Конечно,  Лебеди  могли  сделать   окрестности   Вархи
неприступными в  любое  время  года,  но  поддержание  магического  огня
требовало полной отдачи и  приходилось  надеяться  на  клинки  смертных,
многие  из  которых  остались  навсегда  в  ганской  земле.   Это   было
справедливо, потому что эльфы в Вархе защищали всю предгорную  Тарру,  и
это было несправедливо,  потому  что  жизнь  людей  и  гоблинов  слишком
коротка, чтобы они могли от нее устать...
   Снежное Крыло невольно улыбнулся. В последнее время его  все  сильнее
тянет  на  философию,  впору  приглашать  сюда  для  многомудрых   бесед
Жана-Флорентина... Король Лебедей задумчиво  провел  ладонью  по  темным
волосам, глядя на пламенеющие деревья. Сколько  раз  за  свою  жизнь  он
видел осень, но так и не привык к ее неистовой, обреченной красоте...
   - Эмзар,  -  Норгэрель  вышел  из  расступившихся  зарослей  все  еще
цветущего шиповника и со смущенной улыбкой смотрел  на  старшего  брата.
Сын Залиэли и Ларэна так походил на Астена,  каким  тот  был  до  своего
первого ухода из Убежища, что Эмзару порой казалось, что  время  вопреки
основам мироздания все же повернуло вспять...
   - Да?
   - Я тебя искал... Мне нужно с тобой поговорить.
   - Что-то случилось?
   - Не знаю... То есть случилось. Со мной.
   - И что  же?  -  Эмзару  удалось  сохранить  спокойное  лицо,  но  не
спокойное сердце.
   - Не знаю, - синие глаза Норгэреля  смотрели  тревожно,  -  меня  все
время тянет к Стене, даже не к Стене, а за нее...Нет, это не то, что  ты
подумал. Меня никто не пытается туда заманить, я не взнуздан,  просто  я
не могу ни о чем другом думать... Особенно на рассвете. И потом еще  эта
боль...
   - Какая боль?
   - Я здоров, я знаю, что здоров. Ты можешь меня считать несмышленышем,
я и вправду не видел ничего, кроме своих островов и этих мест, ну  разве
что совсем немного, когда мы шли от Гверганды к Гане,  но  меня  все  же
учила... мама. Я не знаю,  откуда  пришла  эта  боль.  Обычно  ее  можно
терпеть, но порой она становится невыносимой.
   - Что именно ты чувствуешь?
   - Все, кроме радости и покоя. Отчаянье, безысходность,  невозможность
что-то  исправить,  желание  броситься  сквозь  Стену,  какой-то  холод,
который не берет ничто: ни вино, ни магия, ни огонь...  Что  бы  это  ни
было, оно рождается внутри меня. Я уверен, что никто в этом не виноват.
   - Уверен? - поднял бровь Эмзар. - Это хорошо, что ты уверен, но, если
ты мне доверяешь, я хотел бы убедиться в этом сам.
   - Конечно.
   Они молча прошли к Эмзару, дом которого был надежно защищен не только
от врагов, но и от друзей, которые могли прийти не вовремя. Дело было не
в том, что король Лебедей опасался за свою жизнь. После ухода  последних
недовольных на Острова удара в спину он не ждал, но многое из того,  что
он делал, было слишком тайным и слишком опасным, чтобы впутывать  в  это
других, не столь сильных и стойких. Есть бремя, которое Правитель должен
нести один. Эмзару еще повезло, у него были Клэр,  Нэо,  Рене...  А  вот
Норгэрелю знать все необязательно. По  крайней  мере,  так  казалось  до
сегодняшнего дня.
   - Садись у камина, - коротко велел Снежное Крыло, - и смотри в пламя.
   Король Лебедей подошел сзади к брату и положил  руки  ему  на  плечи,
сливая свою  память  и  чувства  с  памятью  и  чувствами  Норгэреля.  У
племянника такие вещи получались лучше,  но  копыта  седьмого  по  счету
Топаза топтали арцийские тракты, а ждать было нельзя.
 
2879 год от В.И. 
11-й день месяца Зеркала. 
Арция. Мунт. 
 
   Мунт оказался отнюдь не так жесток и равнодушен, как Сандер опасался.
Напротив. Город и его  жители  оказались  на  удивление  дружелюбными  и
снисходительными к горбатому северянину. Возможно, дело было  в  Сезаре.
Виконта Малве столица обожала, равно как и его уехавшего в Оргонду отца,
и дядюшку-епископа, в котором видела  преемника  Евгения.  Сандер  часто
ловил себя на мысли, как ему  повезло,  что  судьба  в  первый  же  день
послала ему Сезара. Тот был старше на три года, но в  их  отношениях  не
было ничего от сигнора  и  аюданта.  Виконт  с  удовольствием  показывал
Сандеру Мунт, они обсуждали лошадей и  оружие,  часами  оттачивали  свое
мастерство на Охотничьем дворе  или  спорили  над  минувшими  битвами  и
философскими трактатами.
   Странное дело, до приезда Александра близкого друга у Сезара не было,
хотя приятелей хватало. Большинство из них с готовностью протянули  руку
и младшему Тагэре. Резкий на словах,  но  невероятно  добрый  сын  графа
Гартажа Одуэн,  вечно  в  кого-то  влюбленный  Этьен  Ландей  со  своими
стихами, молчаливый Никола Герар, кузены Крэсси, взбалмошный Поль Матей,
братцы Трюэли, веселые и непонятные, как и их знаменитый дед, - все  они
отличались удалью и неприкрытой ненавистью к выскочкам Вилльо.
   Сандер понимал, что дружба с врагами королевы вряд ли радует Филиппа,
но это была дружба, а вот с новоявленными  родственниками  отношения  не
складывались. После пресловутой дуэли и примирения на  глазах  у  короля
Сандер обращался со свежеиспеченными виконтами и баронами осторожно, как
с тухлыми яйцами - не дай бог  разбить.  Вилльо  платили  герцогу  Эстре
настороженной вежливостью. Неудивительно, что, оказываясь в одно и то же
время в одном и том же месте, они  старались  держаться  друг  от  друга
подальше. Родня Эллы крутилась вокруг царственной четы, а Александр, сам
того не замечая, оказался центром другого лагеря. Это его  огорчало,  но
иначе не  получалось.  Чем  больше  он  узнавал  Вилльо  и  Гризье,  тем
отвратительнее они ему казались, причем каждый был мерзок по-своему.
   Отец Эллы, на старости лет ставший  графом  Реви,  удручал  удушающей
смесью подобострастия и высокомерия. Старший из братьев королевы  Фернан
получал удовольствие от власти над кем бы то  ни  было,  Жорес,  видимо,
судил о других по себе, во всем и во всех видя  лишь  самое  грязное,  а
Винцент был непроходимо глуп, нагл и тщеславен.  Кузен  Люсьен  оказался
мелочным, трусливым и лживым, а подрастающие в Аганне  сыновья  Элеоноры
от  первого  брака,  по  словам  Луи  Трюэля,  обещали  вскоре   затмить
пакостностью своих многочисленных дядьев. При этом все  родственники  Ее
Величества отличались  удивительной  жадностью  и  редкостной  красотой,
которую сами же сводили на нет полным отсутствием вкуса и чувства  меры.
Неудивительно, что Вилльо стали притчей во языцех, а когда весельчак Луи
обзавелся четверкой ученых пуделей, откликавшихся на  клички  Жор,  Фер,
Вин  и  Люс,  Мунт   прямо-таки   взорвался   куплетами   и   песенками,
повествующими о собачонках, возомнивших себя львами.
   Это было бы смешно, если б "пуделя"  не  сжирали  чуть  ли  не  треть
казны, и если бы они не стали ближайшими приятелями  Филиппа.  Александр
чувствовал зреющее в  городе  раздражение  и  не  мог  ничего  поделать.
Говорить с братом-королем после матери, кардинала, маршала, графа  Обена
было бессмысленно, не говорить было нельзя. Сандер  чуть  ли  не  каждый
вечер давал себе слово завтра же выложить все, что думает, но каждый раз
что-то мешало. Когда чего-то не хочешь и боишься, всегда найдешь предлог
потянуть еще немного... Дени наверняка бы счел это трусостью, да и Рауль
тоже. Хотя бы ради них Сандер должен был попытаться. Завтра  же!  Больше
он не станет откладывать.
   Александр подошел к окну. Полнолуние... Что  же  все-таки  за  фигуры
проступают на серебряном диске? Атэвы видят  там  своего  пророка,  а  в
Эльте говорят, что на Луне свил гнездо огромный Орел и смотрит оттуда на
землю... Младший из Тагэре  распахнул  рамы  и  уселся  на  подоконнике,
подставив лицо холодному  ночному  воздуху.  Когда-то  на  этот  двор  с
фонтаном и аккуратными клумбами, правда, из  других  окон,  смотрел  его
отец. О чем он думай?
   Сандер был слишком мал, чтобы заслужить отцовскую  откровенность,  но
герцог был с ним неизменно ласков, хотя по-настоящему говорил с  младшим
сыном лишь трижды. Два раза, застав его одного на своей любимой  угловой
башне, и перед своим последним отъездом, когда, вопреки дурным приметам,
поворотил коня. Мать так и не простила, что последние слова и  последний
поцелуй достались ему, уроду и выродку... Ну, почему, почему  он  всегда
чувствует себя перед ней виноватым? Что он сделал не так? Или все дело в
его увечье, о котором добрые люди столь настойчиво  уговаривают  забыть,
что еще хуже насмешек и издевательств...
   Тагэре для Арции, а не Арция для Тагэре - это завещание  отца  и  его
благословение. Решено! Он выскажет Филиппу все, и будь что будет,  пусть
даже его отошлют назад в Эльту.
   Странно, почему ему в последнее время кажется,  что  его  красивый  и
сильный отец был несчастен? Что на самом  деле  произошло  между  ним  и
матерью? Сандер, конечно, слышал историю про Делию ре Фло, но  не  верил
ни одному слову. За годы, проведенные в замке Рауля, он достаточно узнал
свою вдовую тетку, чтобы понять: между ней и  Шарлем  Тагэре  ничего  не
было и быть не могло. Делия была глуповатой, но доброй и искренней,  она
бы не смогла ничего скрыть. А вот он может. Никто ничего не знает  ни  о
Романе, ни об Аларике, открывшем ему  заветные  приемы,  ни  о  странных
вещах, случившихся во время дуэли. Теперь Сандер почти не сомневался что
Мулан пытался колдовать, но у него сорвалось. Почему? Ошибся,  передумал
или вмешался Аларик? Сын Шарля Тагэре дорого бы дал за еще одну  встречу
с седым воином, но ищи ветра в поле!
   Что-то  ощутимо  ткнуло  под  локоть,  и   Александр   вздрогнул   от
неожиданности. Кошка! Большая, черная, с узкой хищной мордой.  В  лунном
свете короткая шерсть зверька блестела, словно полированный гематит.
   - Ты чего? - Сандер не очень уверенно коснулся лоснящейся  спинки.  -
Ты здесь живешь?
   Кошка,  видимо,  сочла  вопрос  приглашением.  Коротко  мявкнув,  она
перебралась Сандеру на колени. Юноша почесал ночную гостью за  ушами,  и
та, милостиво прищурив глаза, замурлыкала.  Александр  Тагэре  сидел  на
окне и смотрел, как редкие облака пересекают лунный  диск.  Кошка  уютно
урчала, снизу доносилось журчание фонтана,  пахло  сожженной  листвой  и
какими-то поздними цветами, не известными на Севере. Ночь приближалась к
середине,  но  спать  совершенно  не  хотелось,  напротив.  Впрочем,   в
полнолуние не спится многим, а завтра к тому же был день  его  рождения.
Лучшего времени, чтобы поговорить с Филиппом, не  найти.  А  вдруг  брат
тоже не спит и сейчас один?
   Сандер бережно, но непреклонно  снял  с  колен  разнежившуюся  кошку,
натянул поверх рубашки куртку  и  выскользнул  из  покоев,  правда,  его
ночная гостья его опередила,  тенью  скользнув  вперед.  Странное  дело,
почему-то нигде не было видно стражников. Неужели Филипп  так  уверен  в
себе,  что  снял  внутренние  караулы,  никому  ничего  не  сказав?  Это
выглядело по крайней  мере  странным.  На  всякий  случай  Сандер  решил
проверить  и  по  узкой  лестнице  поднялся   на   внутреннюю   галерею,
опоясывавшую двор. Так и есть,  никого!  Возвращаться  герцог  Эстре  не
стал. К королевским покоям можно пройти и через Малую Тронную. Надо  же,
а кошка все еще идет с  ним.  Ну  и  пусть...  А  может,  она  голодная?
Проклятый, почему у него нет привычки Жоффруа брать на ночь еду?  Дворец
большой, поваров чуть ли не армия, а накормить  приблудившуюся  животину
нечем...
   -  Нет  у  меня  ничего,  -  покаянно  сообщил  Александр  негаданной
спутнице, но та и ухом не повела, продолжая трусить рядом, - ну,  хочешь
идти, иди.
   Говорят, Пьер Шестой сошел с