ойцом,  хоть  и
побеждал великих. В открытых поединках, при свидетелях. Как? Почему  его
противники начинали  ошибаться?  Рядовые  рыцари  шепчутся  о  талисмане
Ролана, но никто ничего не знает, а многие, в том числе и  я,  не  хотим
знать. Кому понравится, что святое дело отстаивают  нечестно.  -  Старик
замолчал, думая о чем-то своем, но Сола и так узнала все, что хотела.
   Она помнила Мулана, тот был красив и честолюбив. В свое время  он  ее
испугал, и Агриппина сплавила рыцаря к Генриетте.  В  Кантиске  он  стал
правой рукой Дорже, но, насколько  понимала  Сола,  быть  чьей-то  рукой
Мулану не слишком-то и хотелось. В свое время этот рыцарь поступил с ней
подло, но он свое получил, и потом... Если б не его письмо, в  ее  жизни
не было бы Шарля. Соланж Ноар не держала на рыцаря зла, а  Ее  Иносенсия
собиралась использовать его в своих целях.
   Предстоятельница  тепло  попрощалась  с   Валентином,   на   прощанье
поцеловав его в лоб: пусть забудет этот разговор. У Солы не  хватило  бы
сил выбить у человека память о каком-то важном  событии,  но  заставлять
забыть то, что в глубине души человек и сам рад не знать, она научилась.
Теперь Валентин никому ничего не расскажет, если его не спросят. А  кому
придет на ум расспрашивать старика, которому, Сола ясно видела, осталось
не больше полугода...
 
Эстель Оскора 
 
   Сначала я не поняла его. Остаться? Почему?!  Любоваться  на  цветущую
сирень, когда каждый день здесь - это  несколько  лет  горя  во  внешнем
мире. Каюсь, я согласилась выслушать Эрасти только потому, что надеялась
увести его с собой, но прав оказался он, а не я. Меня извиняло лишь  то,
что я была куда менее умелым магом, чем он, да и знала  намного  меньше,
Залиэль не пожелала нас просветить, а возможно, и сама не все  понимала.
Эрасти о многом догадался, лишь поговорив со мной. Что ж, хотя бы на это
я сгодилась.
   Мы сидели на золотой от одуванчиков траве под ясным весенним  солнцем
и говорили о гибели миров, проклятиях и грехах. Это было дико, нелепо  и
неестественно, как нелепы и неестественны ночные страхи,  вытащенные  на
яркий свет. Но все, что говорил Проклятый, к несчастью, было правдой.  У
нас не оставалось другого выхода, кроме как подчиниться обстоятельствам.
Мы с Эрасти оказались эдаким "засадным полком", удар которого  в  нужном
месте и в нужное время решает исход  битвы,  и  мы  не  имели  права  на
ошибку.
   То, что мы оба в  Башне,  для  наших  врагов  секретом  не  являлось.
Распутав "кокон",  внутри  которого  ройгианцы  упрятали  Проклятого,  я
расписалась  в  своем  присутствии.  Надо  полагать,  "бледные"  почуяли
исчезновение своего заклятия и ждут нас снаружи. Если б Эрасти сразу  же
пошел за мной, у нас еще был бы шанс опередить их,  да  и  то  вряд  ли.
Время внутри и снаружи Сада Адены текло с разной скоростью.  Во  внешнем
мире прошло тысяча пятьсот тридцать два года, а здесь всего лишь год. Не
нужно обладать великим умом, чтобы сообразить, что здешний день примерно
равен четырем внешним годам, а здешняя ора, соответственно, вмещает  два
месяца. Мы в любом случае имели  шансы  на  "теплую"  встречу  у  порога
Башни. Да, скорее всего  Эстель  Оскора  и  Проклятый  справились  бы  с
"бледными", сколько бы их ни собралось, но при этом подняли  бы  на  уши
всех магов Тарры, а на это мы пойти не могли.
   Нашей целью был не Ройгу и его прихвостни, а сидевшая  в  Сером  море
тварь. Кстати говоря, Эрасти полагал, что она  давным-давно  перебралась
поближе и обозначила  свое  высокое  присутствие  в  Арции  исправлением
пророчества Эрика, усилением циалианок и Скорбящих и прочими прелестями.
Если Эрасти правильно сложил "два" и "два", то нам предстояло  ни  много
ни мало, как для  начала  остановить  пришествие  Антипода  (разумеется,
несколько не в том виде,  в  каком  его  обещали  клирики),  а  затем  и
последующий конец света. Мы не имели права на ошибку.
 
2871 год от В.И. 
6-й день месяца Медведя. 
Святой город Кантиска 
 
   Кардинал Евгений спокойно выдержал взгляд присутствующих. Он знал  их
всех как облупленных. Величавая  внешность  и  показное  благочестие  не
могли обмануть старого эрастианца. Здесь все лгали всем  и  все  боялись
всех. Он знал, о чем его спросят.  Можно  было  ограничиться  письмом  и
сослаться на болезни, но Евгений не хотел подчеркивать  свои  немощи.  К
тому  же  для  клирика  он  далеко  не  стар.  Архипастырю  без   малого
восемьдесят, а мирийцу Эпоминонду и вовсе девяносто  шесть.  К  тому  же
важно, чтобы о бетокском  деле  рассказал  именно  он.  Евгения  немного
беспокоил Илларион, приехавший вместе с ним. С одной стороны,  проклятое
зелье к антонианцам не имело никакого отношения, те ловили другую  дичь,
с другой же... Евгений не понимал Иллариона, а потому недолюбливал, хотя
между ними никогда не было ссор. Антонианец не лез ни в политику,  ни  в
дела  церковные,  самозабвенно  преследуя   даже   тень   недозволенного
колдовства. В Арции, надо полагать, не осталось не  то  что  беспечатных
<Не имеющих скрепленного печатью патента, разрешающего  занятия  бытовой
магией.> волшебников, но даже ни одной деревенской ведьмы или  знахарки.
Евгений в глубине души полагал, что это чересчур. Не все могут заплатить
члену гильдии, а жить и не болеть хочется всем, но Илларион  намеков  Не
понимал, а воевать еще и с ним у Евгения не было ни сил, ни желания.  Ну
и Проклятый с этим магоборцем, но сюда-то его зачем принесло?
   Конклав собрался, чтобы разобраться с взорвавшимся во время  сражения
порохом. Такого не было уже почти триста лет, и  отцам  Церкви  хотелось
знать, откуда появилось адское зелье и кто его применил. Впрочем,  барон
Обен, проговоривший с  Его  Преосвященством  три  оры,  ответил  на  все
вопросы, которые могут и не могут быть  заданы.  Возможно,  перед  ликом
святителя Эрасти Евгений и не рискнул бы повторять слова барона, но  его
братья во храме святыми не являлись, и Евгений не колебался. Он  слишком
любил Арцию и ненавидел Лумэнов.
   - Ваше Святейшество, - кардинал говорил тихо, но конклав был наслышан
о болезни Евгения, - почтеннейшие братья! Мне больно говорить о том, что
воля Церкви нашей Единой и Единственной нарушена именно в Арции,  но,  к
счастью, виновны в этом не арцийцы. Ибо Агнеса не является  арцийкой  ни
по рождению, ни душой. Моя вина, моя тяжкая вина, что я  не  настоял  на
разводе  королевской  четы.  Есть  неопровержимые  доказательства,   что
ребенок, именуемый принцем Гаэльзским,  рожден  от  прелюбодейной  связи
Агнесы и первого из ее любовников герцога Фарбье. Агнеса также повинна в
покушениях на герцога Тагэре и его родных  и  в  конечном  счете  в  его
убийстве. Однако все это - дела мирские, и говорю я об этом лишь потому,
что взрывы у деревни Беток - еще одно звено в цепи преступлений Агнесы.
   - Каковые тому имеются  доказательства?  -  с  достоинством  произнес
Архипастырь.
   Ну, уж доказательств у Евгения было в избытке.
   - Известно, что перед  убийством  герцога  Тагэре  Агнеса  Саррижская
прилюдно посвятила в рыцари некоего Габриэля, долгое  время  бывшего  ее
лазутчиком. Этот Габриэль, мириец по происхождению, до того как поступил
на службу  Агнесе,  был  вором,  контрабандистом  и  шулером.  Достойные
доверия свидетели, а именно граф Эжен  Гартаж  и  барон  Люсьен  Крэсси,
покинувшие стан Лумэнов после казни, а  вернее  убийства,  подтверждают,
что Габриэль был полностью предан Агнесе и к тому же щедро ею награжден.
После казни мириец исчез и был найден мертвым в лагере у деревни  Веток,
причем не вызывает сомнения,  что  порох  взорвал  именно  он.  То,  что
Мальвани выберет именно эти холмы для обороны, можно  было  предположить
заранее, тем более что армией Лумэнов командовал Конрад  Батар,  знавший
маршала с юности. Видимо, Габриэль получил приказ уничтожить Тагэре,  но
просчитался во времени. Когда он подорвал  порох,  лагерь  был  захвачен
войсками Лумэнов. Ибо недаром сказано о роющих ямы  на  дорогах  ближних
своих.
   - Я бы хотел узнать мнение нашего  достойного  собрата  Иллариона,  -
подал голос кардинал Оргондский.
   Илларион коснулся губами наперсного знака и спокойно сказал:
   -   Я   не   вижу   ничего,   что   противоречило   бы   словам   Его
Высокопреосвященства. Без сомнения, порох взорвал  упомянутый  Габриэль,
который  долгие  годы  состоял  на  службе  у  Агнесы  Саррижской.  Этот
прискорбный случай говорит о том, что  нет  такого  зла,  которое  можно
почитать избытым.
 
2871 год от В.И. 
17-й день месяца Медведя. 
Арция. Фей-Вэйя 
 
   Граф Мулан волновался, хоть и не подавал виду. В свое время ему очень
нравилась  синеглазая  сестра,  но  она  его  оттолкнула.  Более   того,
Анастазия предпочла  пуститься  в  путь  в  одиночестве,  отвергнув  его
помощь,  хотя  он  никогда  бы  не  решился  поднять  руку  на  любимицу
бланкиссимы Агриппины. Мулан, как никто другой, понимал, у кого реальная
власть над орденом, и как бы ни была хороша Анастазия,  он  не  стал  бы
рисковать. А теперь  недоступная  красавица  стала  Предстоятельницей  и
хочет его видеть. Зачем?
   Мулан всю жизнь хотел быть первым, но судьба играла против него.  Для
начала он не родился старшим сыном, потом ему  не  удалось  жениться  на
дочке Жана Фарбье (последнее, впрочем, не беда, Фарбье проиграли, и  что
б он стал делать с честолюбивой коротконогой Анжеликой?). В  ордене  его
дела сначала пошли хорошо, но потом эта история с письмом, из-за которой
он  оказался  на  обочине.  Только-только  ему  удалось  приблизиться  к
Генриетте и Дорже, как  Предстоятельницей  стала  его  врагиня.  Неужели
придется расстаться с орденом? Но куда он пойдет? Ему тридцать три, и он
умеет только воевать.  Даже  не  воевать,  а  сражаться  в  поединках  и
задирать других. Домой? Только не это! В Ифрану? Тоже не сахар...
   - Вас ждут, дорогой брат, - молоденькая послушница, смущаясь, открыла
дверь. Вот эта точно не ледышка, ну да сейчас не до нее...  А  Анастазия
стала еще красивее. Неужели она всю жизнь будет мстить ему  даже  не  за
поступки, а за мысли?
   - Садитесь, сигнор, - в мелодичном голосе Ее  Иносенсии  не  было  ни
гнева, ни привета, только равнодушие. Она  выждала,  пока  Мулан  сядет,
придержав ножны и расправив короткий белый плащ.  -  Что  вы  знаете  об
убийстве рыцарем Дорже герцога Тагэре?
   Сказать, что она его удивила, значило ничего не сказать. Она не могла
этого знать, но знает же! Говорить? Дорже не простит, да и показать, что
ему известна тайна Паладина, нельзя. От всего отказаться? Но  Анастазия,
похоже, знает все и поймает его на лжи. Она жила у Тагэре,  похоже,  там
ее любили. Скорее всего она сожалеет о герцоге. И Мулан рискнул.
   - Ваша Иносенсия, я ничего не знаю и могу лишь догадываться.
   - Догадки такого человека, как  вы,  равносильны  доказательствам.  Я
слушаю.
   - Ваша Иносенсия! - Неужели он нашел верный  тон?  -  Я  уверен,  что
Шарль Тагэре  погиб,  потому  что  против  него  использовали  талисман,
который... - Как же  назвать  покойную  Предстоятельницу?  -  Который...
сигнора Виргиния передала Дорже, назвав его своим Паладином.
   - Что это за талисман? - Сола говорила  по-прежнему  спокойно.  -  Ее
Иносенсия умерла слишком внезапно и многие тайны унесла с собой.
   - Я не знаю точно. Говорят, только Ее Иносенсия может его  надеть  на
шею избранному ею рыцарю, и при этом она должна быть в Рубинах Циалы...
   - Об этом потом. Сперва я хочу услышать, как погиб Тагэре.
   - Сначала я должен рассказать о том, что было раньше. Однажды,  когда
было очень жарко, сигнор Дорже расстегнул ворот рубахи, и я  увидел  там
вместо Знака <3нак - медальон с изображением святого,  покровителя  того
или иного церковного ордена, который получали при вступлении  в  него  и
носили вместо Звезды. Те  же,  кто  вступал  в  орден,  но  не  принимал
постриг, могли выбирать, носить ли  им  Знак  или  Звезду.>  или  Звезды
<Звезда -  восьмилучевая  звезда,  посредине  которой  изображен  символ
Церкви Единой и Единственной, надевается ребенку при именовании.>  белый
камень размером с голубиное яйцо на цепочке из светлого металла.  Думаю,
что это не серебро и не сталь.
   - Что вы еще знаете?
   - Догадываюсь.
   - Хорошо, догадываетесь.
   - Я был рядом с сигнором Дорже.
   - Кстати, как вы там оказались?
   - Сигнор Дорже вызвал меня и велел отправляться с ним. Он  ничего  не
объяснял, но перед этим он побывал у бланкиссимы Генриетты.
   - И вы поехали?
   - Да. Мы приехали утром и укрылись в лесу. На дороге  еще  никого  не
было. Потом подошли люди Лумэнов и встали так, что я понял, они  кого-то
ждут.
   - Вы к ним не подъезжали?
   - Нет, Ваша Иносенсия, мы прятались. Затем появились первые  всадники
Тагэре, рассказывать подробности?
   - Не нужно. Только про герцога.
   - Мы подождали, пока бой не превратился в бойню. Видит святая  Циала,
если б я был один, я бы... -  Мулан  запнулся,  словно  подбирая  слова,
впрочем, он действительно их подбирал. От того, угадает ли  он,  зависит
все его будущее. - Ваша Иносенсия! - Голос графа обрел твердость. - Даже
если б я был вынужден покинуть  орден,  я  бы  постарался  пробиться  на
помощь Тагэре... Я подумал, что Дорже думает так же, потому что он велел
прикрывать ему спину и сказал, что мы идем искать герцога. И  мы  пошли,
рубя и Лумэнов и Тагэре, если они нам  мешали.  Тагэре  не  были  легкой
добычей. За одного они брали  троих.  Но,  похоже,  Агнеса  была  готова
положить половину своих, лишь бы уничтожить герцога. Наверное, она  была
по-своему права...
   - Вы отвлеклись, граф.
   - Простите. Мы нашли его в самой гуще. Он  дрался  спина  к  спине  с
Раулем ре Фло, на них напирала целая толпа, но  они  могли  сражаться  и
сражаться. Я  не  понимал,  чего  ждет  Дорже,  вчетвером  мы  могли  бы
попробовать пробиться. Потом я услышал трубу.  Это  был  сигнал  Тагэре.
Рыцари во главе со стариком ре Фло прорывались на помощь герцогу.  Тогда
казалось, что они смогут... Я случайно взглянул на Дорже,  у  него  было
такое  лицо,  словно  он  или  молится,  или,  простите   меня,   творит
заклинание... И тут Тагэре пошатнулся и упал  на  одно  колено,  выронив
меч. Его убили сразу. Дорже улыбнулся и сказал, что  нам  больше  нечего
здесь делать. Я шел за ним, как пьяный, и только потом понял,  что  меня
тоже зацепила волшба...
   - Вам ведь не понравилось, что сделал Дорже?
   - Нет!
   - Что ж, значит, если с Дорже что-то случится, вы жалеть не станете?
   - Ваша Иносенсия...
   - Я подумала, что из вас был бы куда лучший Белый Паладин, - заметила
Ее Иносенсия, задумчиво коснувшись рубинового кольца.
 
2871 год от В.И. 
24-й день месяца Влюбленных. 
Арция. Мунт 
 
   Дверь наконец приоткрылась. Рыжая собака с длинными  висячими  ушами,
пролежавшая на пороге целое утро, немедленно воспользовалась  ситуацией,
змеей скользнув мимо слуги  с  подносом,  и  с  радостным  повизгиваньем
ткнулась мокрым  носом  в  хозяйские  колени.  Анри  Мальвани  рассеянно
погладил Сигнора. Пес в полном восторге перевернулся на  спину,  скорчив
умильную физиономию, и маршал, засмеявшись, почесал любимцу пузо.
   -  Не  стоит  закрывать  двери,  Селестин,  -  он  все  равно  своего
дождется...
   - Но сигнора...
   - Сигнору я беру на себя. А друзей держать на пороге негоже.
   - Воистину. - Громкий голос мог принадлежать только Раулю ре Фло. Сын
Леона был в запыленной дорожной одежде, глаза его запали,  а  брился  он
никак не позже, чем два дня назад,  но  Мальвани  сразу  понял.  Победа.
Полная и окончательная.
   - Селестин, приготовь графу все, что  нужно,  -  ты  ведь  так  и  не
обзавелся домом в Мунте?
   - Нет, - покачал головой Рауль. - Некогда было.
   - Вижу, сначала ко мне, а во дворец - потом. Спасибо.
   - Должен же я где-то переодеться, - улыбнулся ре Фло. - Во  дворец  я
успею, а оруженосца с донесением я отправил.
   - Тогда пей и рассказывай. Они успели объединиться?
   - Нет.  Жиль  Фарбье  наскреб  тысяч  пять  эскотцев  и  лумэновского
отребья. Он собирался соединиться с Агнесой и Батаром, я перехватил  его
у Кер-Мари. Я повторил ваш с Тагэре трюк,  помните,  при  осаде  Маэллы,
когда туда шли подкрепления?
   - Давно было, - улыбнулся Анри, - мы с Шарло были  младше  тебя.  Это
было нашим первым делом. Значит, ты помнил, а Фарбье забыл?
   - Или не знал, - хмыкнул Рауль. - Кошачье отродье не любит вспоминать
про чужие победы, Жиль не был исключением.
   - Не был? - переспросил Мальвани. - Он погиб в бою или позже?
   - В бою. Я убил его своей рукой. Мог взять в плен, но не взял.
   - Атэвы говорят, смерть в бою возносит воина на небо.
   - Воина, но не предателя.
   - Да, - маршал подлил себе вина, - у  атэвов  есть  страшный  обычай.
Вернее, он казался мне страшным. Раньше.  Предателей  там  разрывают  на
куски. Лошадьми. Даже калиф и тот не  вправе  помиловать  или  простить.
Только тот, кто был предан.
   - А если тот убит?
   - Тогда никто не вправе, ни сыновья, ни братья, ни отец.  Ну,  а  про
мать и говорить нечего, женщины там ничто...
   - Значит, Фарбье и иже с ним должны благодарить судьбу, что они не  в
Атэве родились.
   - Пожалуй. А что ты сделал с Батаром?
   - Мы его прижали к реке.
   - К Фоде? Или Мансу?
   - К Фоде, недалеко от Геммской излучины.
   - Тяжелая позиция, трудно вывернуться.
   - Он и не вывернулся. Мы пошли на них вниз по склону холма.
   - Им не пришло в голову расступиться  и  попробовать  скинуть  вас  в
реку?
   - Нет. Похоже, у них в головах мало что осталось. Центр мы уничтожили
сразу, а фланги как-то сами рассеялись.
   - А Батар и Агнеса?
   - В трех диа от Мунта. С причитающейся их положению охраной.
   - Ты их взял на поле битвы?
   - Нет, они, как всегда, удрали. Болтались какое-то время. по Геммской
долине, пытались пробраться в Эскоту. А потом один из эскотских  нобилей
решил проявить лояльность. Их привезли ночью и, надо ж такому случиться,
именно тогда, когда я наконец решил выспаться.
   - Как они?
   - А как ты думаешь? Ифранка задирает голову, но с отчаянья, мальчишка
ревет, Батар молчит. А как и что тут?
   - Тут? Готовимся к коронации.
   - Пьер будет?
   - С Пьером плохо. Бедняга не понимает, что  Шарло  мертв,  все  время
просится к нему. Филипп был в Речном Замке...
   - И там что-то случилось?
   - Пьер обознался. Принял Филиппа за Шарля, бросился к нему,  а  потом
как завопит: "Не тот! Не тот!", в угол забился... Плачет, просит его  не
убивать, Филипп едва ноги оттуда унес.
   Куда уж такого на люди пускать. Если честно, всем не по себе стало.
   - А как Духов Замок?
   - Как всегда.
   - Неужели Иллариону и вправду нет ни до чего дела?
   - Проклятый его знает,  -  сверкнул  глазами  маршал,  напомнив  себя
прежнего, - молчит, как камбала на сковородке. А что у него  в  душе,  и
есть ли она, душа эта.... Давай лучше о другом, хоть о погоде, что ли.
   - Вы-то сами как?
   - Я? А что мне теперь сделается, - маршал махнул рукой, - как  сказал
Раймон, так и вышло. Верхом уже  езжу,  на  земле  пока  хуже,  но  тоже
ничего.
   - Где этот Меченый, кстати? Я бы хотел взять его к себе, если  вы  не
возражаете.
   - Думаешь, я не искал? - Мальвани махнул рукой. -  Как  сквозь  землю
провалился. Не знаю, кто он, и не хочу знать. Он меня  спас,  мне  этого
достаточно...
 
2871 год от В. И. 
1-й день месяца Лебедя. 
Арция. Мунт 
 
   Когда-то арцийских императоров  короновали  в  Кантиске,  но  империя
распалась. Церковь Единая и Единственная признала новые королевства, так
как в противном случае свежеиспеченные монархи могли уверовать в Баадука
или, того хуже,  пойти  на  поводу  у  ереси,  как  это  сделала  Таяна,
отринувшая Святой Престол и заявившая, что у святых не может быть земных
безгрешных наместников. Подобное много хуже  откровенного  язычества,  и
Кантиска благословляла всех еще не заблудших  королей,  как  бы  они  ни
относились друг к другу. Правда, венчали монар