тому же он, похоже, здорово обиделся, что я  взял  к  себе
этого Зенека, вот и решил нос всем утереть.
   - Ну, попадись мне этот дурень...
   - Будем надеяться, попадется, - кивнул Рене и обратился  к  возникшей
словно из воздуха Лупе:
   - Вы можете показать нам короткую дорогу в пущу?
   - Конечно. Через эту рощу. На юге она как раз  смыкается  с  Ласковой
пущей. А речка, из которой сейчас поят  лошадей,  и  вовсе  вытекает  из
Лебяжьего. Вдоль берега идет тропа, которой может пройти конь... Правда,
за озером придется идти пешком - очень густой подлесок....
   - Если желаете, подождите нас здесь, я оставляю в  лагере  поклажу  и
при ней охрану.
   - Нет, я пойду с вами...
   - Ну, как годно...
   Тропа весело бежала вдоль речки. Щебетали птицы, остро пахли  влажные
цветущие травы. Мрачные ночные мысли испарялись вместе с утренней росой.
   - Разумеется, не найдем мы здесь никакого дракона,  -  выразил  общее
мнение Диман, - а этому красавцу я задам, будет до конца похода при мне.
И никаких отлучек!.. Только бы найти паршивца.
   - Похоже, нет здесь никого, - откликнулся Рене Аррой, рассеянно следя
за стрекозами. - Проклятый бы побрал этого осла,  хоть  бы  следы  какие
отыскались...
   - Жаль, у нас нет собак, - внес лепту в общий  разговор  и  Роман.  -
Лупе, вы представляете, где нашли Панку?
   - С того края пущи, что примыкает к Белому Мосту, туда  мы  доберемся
только после полудня.
   Но следы нашлись намного раньше. Первыми забеспокоились кони, потом и
всадники почувствовали сладковатый запах разложения, тянущийся из густых
зарослей лещины.
   - Надо посмотреть, - неохотно проговорил Рене.
   Двое воинов повернули  к  кустарнику,  однако  адмирал  опередил  их.
Подъехав вплотную к кустам, он раздвинул ветки, затем махнул рукой  всем
оставаться на местах и подозвал Романа и Димана. Зрелище, открывшееся их
глазам, поражало какой-то злобной нелепостью. Очевидно, не так  давно  в
кустах была дневная лежка оленя, теперь же бедное животное  представляло
собой кучку клочков мяса и костей, валявшихся в луже  запекшейся  крови.
Череп с мягкими весенними рожками был  разломан  так  же,  как  и  череп
Панки, мозг был не тронут.  Оленя  растерзали  дня  два  назад,  причем,
насколько можно было судить, не пропал ни один кусок мяса.  Более  того,
не только в изобилии водившиеся в лесу мелкие зверушки, но даже  муравьи
и мухи не зарились на даровое угощенье. Самым же страшным было  то,  что
рядом с оленьими останками лежали совсем свежие куски  мяса,  еще  ночью
бывшие молодым эландским  дворянином  и  его  конем.  Единственное,  что
отсутствовало, - человеческая голова.
   - Бедный дурак. Он наконец встретил своего дракона, но  тот  оказался
ему  не  по  силам,  -  прошептал  Диман.  Роман  потрясенно  молчал.  К
действительности его вернул голос адмирала:
   - Надо посмотреть, есть ли тут след, и как-то похоронить...  останки.
Я думаю, все надо сжечь...
   - Но по Закону...
   - Закон разрешает - сразу же сжигать тела погибших от  эпидемий.  Это
тоже эпидемия - эпидемия жестокости и  безумия.  Если  даже  муравьи  не
могут к этому прикоснуться... Дим, распорядись насчет костра,  и,  пошли
нам Великие Братья забвенье того, что мы увидели. Роман,  прошу  вас  со
мной.
   Либр был прирожденным следопытом. Не были новичками  и  сам  Рене,  и
молчаливый крепыш по имени Гард-Роан, носивший  кинжал  Первого  Ловчего
Идаконы.  И  все  равно  единственные   найденные   следы   принадлежали
несчастному оленю и лошади погибшего Инрио. Отыскался и меч, отброшенный
чудовищной силой в самую гущу кустарника. Но меч этот так и  не  покидал
ножен. Ни следов монстра, ни  головы  несчастного  искателя  приключений
нигде не было. К полудню поиски прекратили.
   - Я думаю, что бы это ни было, оно ушло отсюда, ведь лес вокруг кишит
живностью...
   - Но живность эта не пересекает какую-то известную  ей  черту.  Да  и
птиц почти не видно.
   - Зато мы все черты пересекли и ничего  не  нашли.  Неужели  оно  все
время тут сидело после того, как убило оленя, и ушло только сейчас?
   - Непохоже. Панка погибла совсем в другом месте.
   Думаю, если как следует пошарить по пуще, мы найдем еще кого-нибудь.
   - Легко сказать хорошо пошарить...
   И тут Роман  решился.  Он  отозвал  Рене  в  сторону  и  в  ответ  на
вопросительный взгляд признался, что знает, как вызвать Хозяина пущи.
   Лесные духи вообще-то давно считались  несуществующими.  Так  же  как
эльфы, гномы и прочая нелюдь, но, если  с  ними  заговаривали  на  языке
Перворожденных,  Хозяева  откликались.  Признаваться  герцогу  в  умении
колдовать было верхом неосторожности, и тем не менее Роман решился. Бард
чувствовал, что он и Рене  уже  связаны  веревочкой,  которую  распутает
только смерть или победа. Его самого удивляло доверие, испытываемое им к
человеку, встреченному меньше суток назад. Адмирал  же  при  известии  о
том, что лесные духи все же  существуют  и  скоро,  если  получится,  он
увидит одного из них, и бровью не  повел.  Только  велел  Диману  увести
отряд к месту ночевки и не искать их без крайней  на  то  необходимости.
Ветеран выслушал приказ с неодобрением, но смолчал.
   Какое-то время Роман колебался,  потом  велел  Лупе  уйти  со  всеми.
Герцог и бард съехали с тропы, пробрались через заросли буйно  цветущего
барбариса  и  остановились  на  небольшой  круглой   полянке,   заросшей
отцветающей земляникой. Что-то подсказывало Роману, что  страшный  гость
пущи уже  далеко  и  не  смотрит  в  их  сторону.  И  вправду,  будь  он
поблизости, птицы бы смолкли.
   Роман сосредоточился и произнес древние, как сами леса,  слова.  Зная
норов Хозяев, он был готов взывать не раз и не два, постепенно  усиливая
силу заклятья, но ответ пришел мгновенно. Прошелестел легкий ветерок,  и
на поляну вышел невысокий, кряжистый  юноша  в  серо-коричневой  тунике.
Кроме непривычной одежды,  от  людей  его  отличали  лишь  темно-зеленые
блестящие волосы и избыток пальцев на руках.
   - Я Хозяин пущи, имя мое Кэриун а Роэбл а Дасто. Ты звал меня,  и  по
слову Перворожденных я пришел.
   - Я хочу спросить тебя, Кэриун а Роэбл, что за чудовище  пряталось  в
твоем лесу?
   Юноша совсем по-детски мигнул серо-зелеными глазищами и прошептал:
   - Я не знаю...
   Если б его целью было удивить Вопрошающего, он ее  достиг.  Известно,
что Лесной Хозяин видит глазами всех  живых  существ,  обитающих  в  его
лесу, и слышит всеми ушами. Да, когда его вызывают,  он  обретает  почти
человеческое тело и вынужден отвечать  на  заданные  вопросы  (не  более
семи), и хотя делает это не больно  охотно,  солгать  не  может.  Но  НЕ
ЗНАТЬ, что произошло у него под носом, Хозяин НЕ  МОЖЕТ  еще  в  большей
степени.
   Роман был далек от того, чтобы предположить, что среди духов завелись
лжецы, и он  растерялся,  как  растерялся  бы  человек,  столкнувшись  с
горячим снегом или водоплавающей бабочкой. Выручил адмирал. Рене не знал
как того, что Хозяин может чего-то не знать, так и того,  что  Вызванный
отвечает только Вопрошающему, и вмешался в  разговор.  Бард  опешил  еще
раз: лесовик с  готовностью  заговорил  с  человеком  и  рассказал,  что
хозяином Ласковой пущи он стал лишь на рассвете  этого  дня,  наследовав
прапрапрадеду.
   Поскольку Хозяином пущи может стать только Брат дуба, а дубы  в  этих
краях - большая  редкость,  ему,  Кэриуну,  несмотря  на  юный  возраст,
пришлось взвалить на себя бремя ответственности за Ласковую пущу, а  это
очень тяжело и страшно. Нет, что случилось с  прежним  Хозяином,  он  не
знает. Просто вдруг перестал его чуять и осознал, что того больше нет. А
до этого на рощу нахлынул страх  и  безумие.  Кэриун  а  Роэбл  а  Дасто
никогда не чувствовал  себя  хуже,  ему  казалось,  что  его  поглощает,
растворяет в себе какая-то чуждая сила.
   Это было как поздней осенью, когда  лес  теряет  листву,  но  намного
страшнее, быстрее и безжалостнее. Краешком  меркнущего  сознания  Кэриун
услышал призыв  старого  Хозяина  ко  всем  подвластным  ему  Хранителям
<Хранители - духи, принадлежащие  тому  или  иному  месту.  Находятся  в
подчинении у Хозяина, но также подвластны эльфийский магии и заклинаниям
наиболее сильных магов-людей> и  содрогнулся  от  силы  нанесенного  ими
удара... После этого он ничего не помнит.
   Странное оцепенение схлынуло совсем недавно. Он стал звать Хозяина  и
Хранителей, но никто не откликнулся. Они все мертвы. Он это знает так же
точно, как и то, что Осенний Кошмар на рассвете покинул  Ласковую  пущу.
Что это такое, ему, Кериуну, не понять, а спросить некого.  Хуже  всего,
что он уверен -  жуткий  пришелец  ушел  не  потому,  что  был  побежден
Хранителями и Хозяином, а потому, что сделал свое дело.
   Кэриун оказался единственным  выжившим  из  родни  прежнего  Хозяина.
Вероятно, потому, что его не призвали на помощь. То  ли  забыли,  то  ли
пожалели, то ли решили, что от  него  не  будет  по  молодости  никакого
проку. Теперь же он  в  ответе  не  только  за  деревья  и  зверье,  как
прапрапрадед, но и за озеро, камни, птиц и  насекомых,  которыми  раньше
занимались Хранители и с которыми он не представляет, как управляться.
   Новоиспеченный Хозяин выглядел растерянным и  подавленным.  Казалось,
он вот-вот расплачется, хотя плакать лесным духам вроде и  не  положено.
Роман слушал эту невероятную историю с возрастающим волнением. Какой  же
силой должен обладать этот Осенний Кошмар  (менестрель  поймал  себя  на
том, что это имя как нельзя лучше подходит тому, с чем они столкнулись),
чтобы сгубить охранные силы заповедной пущи. Горе молодого Хозяина  было
ему  понятно:  блюстители   земель   приходились   ближайшими   родичами
Перворожденным, а эльфам знакомы и  страх,  и  боль,  и  горечь.  Лесные
Хозяева к тому же совершенно не переносили одиночества, жили  семьями  в
окружении подчиненных им Хранителей. Лишившись близких, молоденький  дух
повел себя как любое мыслящее и чувствующее создание, - он растерялся  и
отчаянно  нуждался  в  поддержке  и  сочувствии.  Первыми,  кто  с   ним
заговорил, оказались люди. Ничего  удивительного,  что  лесной  парнишка
вцепился в них мертвой хваткой.
   Рене, похоже,  оценил  положение,  в  котором  оказался  новоявленный
Хозяин, по-своему. Герцог разговаривал с Кэриуном  ласково  и  уверенно.
Упомянув, что и ему, Рене Аррою, после гибели отца  и  братьев  пришлось
возглавить осиротевший  дом,  он  настойчиво  втолковывал  лесному  духу
нехитрую человеческую истину насчет того,  что  глаза  страшат,  а  руки
делают. Затем герцог и  дубовичок  углубились  в  деловой  разговор,  из
которого явственно следовало, что дела  государственные  и  дела  лесные
ведутся примерно одинаково. В конце концов Роману сообщили, что  в  ночь
назначено прощание с прежним Хозяином Ласковой пущи и коронация  нового,
куда, помимо соседей, приглашены и они.
   Рене явно знал, что ни людям, ни даже эльфам  не  место  на  сборищах
лесных духов. Знал ли это Кэриун, оставалось тайной,  но  дубовичок  был
таким трогательным, что Роман оставил свои сомнения при  себе,  объясняя
собственную сговорчивость тем, что во время шабаша можно  узнать  что-то
важное. К сожалению, ожидания его не спешили оправдаться.
   Собравшиеся с приходом темноты гости, из уважения к  новому  Хозяину,
пребывавшему в человечьем обличий, и его друзьям,  явились  в  таком  же
виде. Были они озабочены  трагедией,  терялись  в  догадках,  но,  кроме
неясной тревоги, тем более сильной, чем ближе находились их  владения  к
Ласковой пуще, и жутких ощущений, один к одному  повторяющих  испытанное
Кэриуном а Роэбл а Дасто, окрестные Хозяева ничего не поняли.  Все  были
убеждены как в том, что сейчас Осенний Кошмар покинул округу,  так  и  в
том, что через владения соседей он не проходил, а просто  исчез.  В  то,
что старый Хозяин, погибая, прихватил с собой неведомое  зло,  не  верил
никто, хотя попытки  убедить  в  этом  себя  и  других  предпринимались.
Впрочем, их весьма резко пресекла Болотная матушка.
   Госпожа и  Хранительница  примыкающего  к  пуще  гигантского  болота,
тянущегося на юго-востоке аж до Последних гор, а на западе  сливающегося
с родной Роману Озерной Пантаной, явилась в облике сгорбленной старухи с
буро-коричневым грубым лицом  и  неожиданно  прекрасными  глазами  цвета
весенней листвы. Матушка вызвалась, пока суд да  дело,  приглядывать  за
осиротевшим  Лебяжьим  озером  и  лесными  ручейками,  за  что  снискала
огромную благодарность дубовичка.
   Во время поминального пира, устроенного у корней увядающего на глазах
неохватного дуба, служившего обиталищем прежнему хозяину и  мерилом  его
силы  и  власти,  болотница  помалкивала,  хитро  оглядывая  неожиданных
гостей. Роман-Александр готов был поклясться, что старуха что-то  знает.
Другие гости (а собралось их не так уж и много) чувствовали  себя  не  в
своей тарелке. Страшная судьба  Хозяина  и  Хранителей  Ласковой  выбила
нечистую силу из колеи. Может, впервые  за  минувшие  со  времени  битвы
Духов тысячелетия они столкнулись с угрозой  и  растерялись.  Ни  Хозяин
Каменной осыпи, ни Хозяйка Соснового холма, ни другие не знали,  что  им
теперь делать. Их мир,  казавшийся  таким  простым  и  незыблемым,  мир,
которому могли угрожать только люди, да и то не  сейчас,  а  много-много
лет спустя, покачнулся. Неудивительно, что так же, как  утром  Кэриун  а
Роэбл, они признали за пришельцами право  задавать  любые  вопросы  и  с
готовностью на них отвечали.
   Ночь перевалила за половину, когда  Роману  и  Рене  удалось  кое-что
выудить. Хозяйка  Соснового  холма  -  высокая,  стройная,  с  янтарными
глазами и роскошным плащом серебристо-зеленых  волос  -  вспомнила,  как
несколько дней назад бор заполонили тысячи чужих птиц. Крылатые  беглецы
были насмерть перепуганы, в их  головенках  запечатлелись  туманно-серые
змеи, душащие за шею, выпивающие яйца,  вползающие  в  гнезда.  Водяной,
обитающий в речке Быстрице, куда  впадал  вытекающий  из  Ласковой  пущи
ручей, чуть не задохнулся от  принесенного  с  водой  страха,  стоившего
жизни немалому числу рыб и рыбешек. Всей его силы  (а  Быстрица  -  река
немалая) едва хватило, чтоб обезвредить отраву. Погибшую  рыбу  пришлось
сплавить вниз по течению Хозяину Больших  Вод,  потому  что  даже  самый
завалящий рак не желал ее есть.  Владелец  Каменной  осыпи  рассказал  о
промчащихся в страхе  оленях  и  кабанах.  Но  самым  важным  свидетелем
оказался  молодой  пылевичок,  живущий  на  проезжей  дороге.   Бродяжка
поведал, как однажды утром вдоль тракта скользнуло НЕЧТО.
   Что это было, он не понял, но его охватил холод, от которого  бедняга
оправился  только  на   следующий   день.   Высказавшись,   духи   сразу
успокоились, как дети, рассказавшие о беде старшим,  которые  могут  все
исправить. Кэриун прищелкнул пальцами, и  меж  корней  засыхающего  дуба
прорезалось холодное  голубое  пламя,  мгновенно  охватившее  гигантский
ствол. Молодой Хозяин вскочил, выбежал на залитую  мечущимся  колдовским
светом поляну, на  какое-то  время  замер,  а  потом  резко  подпрыгнул,
приземлился на одно колено,  вскинул  руки  вверх  и  вновь  подпрыгнул,
перекувыркнувшись в воздухе и издав пронзительный звенящий вопль.
   Роману,  привыкшему  к   изысканным   эльфийским   балетам,   веселой
человеческой пляске и гномьим танцам-шествиям, прыжки Кэриуна показались
дикими и нелепыми. Но только  сначала.  Танец  захватывал.  Хозяин  пущи
издавал резкие ритмичные крики, которым стали вторить все  остальные.  С
места вскочил водяной и присоединился к пляске, двигаясь на свой  манер,
но странным образом его быстрые текучие движения сочетались с движениями
Хозяина пущи. Ритм убыстрялся, все больше Хозяев  втягивалось  в  танец.
Образовался круг,  в  середине  которого  бесчинствовал  Кэриун.  Другие
отплясывали  кто  во  что  горазд,  придерживаясь,   однако,   заданного
дубовичком темпа.
   Роман  изо  всех  сил  сдерживал  себя,  чтобы  не  присоединиться  к
беснующейся нечисти, Рене же счел скромность излишней. Бард с удивлением
смотрел, как адмирал, оказавшись между Хозяином осыпи и  водяным,  обнял
соседей  за  плечи,  заставив  двигаться  в  едином  порыве.  Водяник  с
готовностью обхватил за шею  Хозяйку  сосен,  та,  тряхнув  серо-зеленой
гривой, положила  точеную  руку  на  плечо  пылевичку,  в  свою  очередь
обнявшему соседа. В мгновение ока круг замкнулся. Танцующие понеслись  в
безумном хороводе,  выкрикивая  какие-то  одним  им  понятные  слова.  А
посредине продолжал взлетать  к  небесам  в  прихотливых  прыжках  новый
хозяин Ласковой пущи.
   Роман, не отрываясь, следил за невероятным зрелищем, в  глубине  души
презирая себя за  эльфийские  предрассудки,  не  дающие  ему  слиться  с
танцующими, и дивясь странному единению духов и человека.
   - Кто бы мог подумать, не правда ли, эльф? - Низкий бархатистый голос
вывел его из транса, и Роман вздрогнул от неожиданности. Рядом с ним  на
залитой голубым светом траве сидела старая болотница - единственная, кто
не принимал участия в пляске.
   - Кто бы мог подумать, - повторила старуха, - что человек поведет  за
собой Пляску Ночи...
   - Он не обычный человек, матушка, - откликнулся Роман.
   - Хорошо, что ты это понимаешь...
   - Но откуда о нем знаешь ты?
   - Знаю, и все. Когда я вас увидела, я поняла, что началось...
   - Что началось, матушка?
   Болотница какое-то время не отвечала, следя глазами за  безумствующим
хороводом, потом  повернулась  к  Роману  и,  сверкнув  зелеными  очами,
властно сказала: ?Идем!?
   Бард решительно вложил пальцы в  протянутую  ему  сморщенную  широкую
ладонь. Он уже ничему не удивлялся. В глаза бросились  звездные  брызги,
раздался  тонкий  мелодичный  звон,  как  от  лопнувшей  струны,  и  они
оказались на поляне, заросшей ровной мягкой травой и  желтыми  пушистыми
цветами.
   Яркий лунный свет заливал окрестности, и Роман увидел, что поляна эта
постепенно  переходит  в  бугристую  равнину,  местами  заросшую  гибким
тростником.  Неистовая  луна  позволяла   рассмотреть   на   краю   луга
серебристые метелки путеводной травы илиссиса, растущей на  болоте  там,
где человек может пройти,  не  рискуя  утонуть.  И  тут  он  понял,  что
находится  в  самом  сердце  топей,  что  под  ним  бездонная  пропасть,
заполненная вязкой грязью, а прелестные золотые цветы не что  иное,  как
слезы елани, вырастающие, как гласят легенды, из глаз утонувших.  Однако
ноги Романа  твердо  стояли  на  земле,  хотя  к  зеленой  магии  он  не
обращался. Не веря себе, бард оглянулся на свою спутницу. Та засмеялась:
   - Верно,  эльф,  мы  в  самой  середке  Кабаньей  топи.  Сюда  иногда
добирались люди, но без моего разрешения еще никто не выходил. Это место
все еще принадлежит мне, и только мне...
   - Значит, ты?
   - Да, я Уцелевшая <Уцелевшие - сверхъестественные существа  из  свиты
прежних богов Тарры, пережившие Трагайскую битву>, - старуха засмеялась,
- о нас еще помнят, это приятно.
   - Помнят, но считают не более чем легендой.
   - Для людей вы, эльфы, тоже не более чем легенда...
   - Это правда. Но как ты...
   - Не будем вспоминать то, что  было...  Или  не  было.  Поверь,  я  с
удовольствием многое позабыла. Поговорим о том, что есть, вернее, о том,
что может случиться.
   Меня мало волнует, за что убивают друг  друга  люди,  почему  и  куда
делись эльфы и кто из духов жив, а кто ушел  в  небытие...  Любая  часть
мира вольна исчезнуть или измениться, но сам мир должен жить... Даже без
нас. Даже без вас... - старуха требовательно уставилась на Романа, и тот
пробормотал что-то вроде ?Да-да, я понимаю?.
   - Ничего ты не понимаешь... Ничегошеньки. Вот поживешь с мое,  тогда,
может быть. Короче, я чувствую, что что-то сдвинулась, и не  успеет  эта
трава поблекнуть и покрыться снегом, как все повиснет на волоске.
   То, что произошло утром, - первое дуновение  пробуждающегося  зла.  Я
пока не  уверена,  что