-маршалу Арции виват!
 
Нэо Рамиэрль. 
 
   Голубые шатровые ели тонули в серебряных сугробах, вдали шумел поток.
Сломанный ветром ствол, куст  с  замерзшими  темно-красными  ягодами,  а
рядом... слегка припорошенные снегом следы  костра,  которого  на  самом
деле не было и быть не могло! Нэо Рамиэрль, известный в мире  людей  как
Роман Ясный, повидал в своей жизни куда больше  и  обычных  смертных,  и
большинства эльфов, но тут ему стало не по себе.
   Когда Нэо при помощи магии говорил с Эдмоном Тагэре,  он  выбрал  для
встречи обитель Ангеса, но ему и в голову не  приходило,  что  место  их
призрачного свидания существует. Неужели здесь и  вправду  пылал  огонь,
который зажег он, Рамиэрль-разведчик? Или это следы иного костра? Но где
те, кто протягивали к нему руки, откуда они пришли, кем  были,  когда  и
куда ушли?
   Эльф в раздумье опустился на еловый выворотень. Вокруг царила тишина.
В высоком синем небе не проплывало ни облачка, солнечные лучи превратили
нетронутый снег в  бриллиантовые  россыпи,  седые  ветви  елей  казались
мягкими и пушистыми. Этот лес был полон скрытых  сил  и  чужд  тревог  и
отчаянья. Только бог-Воин, уставший от битв  и  собственного  величия  и
жаждавший покоя и свободы, мог создать себе такое убежище, но  Роман  не
был богом и искал не отдыха, а бури. Он сам не понимал, как  вышло,  что
он оказался здесь вместе с Норгэрелем.  Все  произошло  слишком  быстро,
Рене не дал  ему  опомниться.  Ночная  скачка,  стены  древней  обители,
распахнувшаяся перед ними дверь...
   Рамиэрль понимал, что на этот раз  воля  Арроя  возобладала  над  его
собственной. Рене заставил их войти, а  сам  остался,  хотя  именно  для
него, живущего в аду, мир Зимы стал бы спасением. Утешало лишь  то,  что
его расчет оправдался, Норгэрель  стремительно  выздоравливал,  странные
раны  и  синяки  заживали,  как  самые  обычные,  оставленные  ножами  и
веревками заплечных дел мастеров. Да, родич был еще очень слаб, но Роман
не сомневался в благополучном исходе. Еще одна или две здешние кварты, и
перед ними во всей своей красе встанет вопрос, что делать дальше.
   Дорога в Арцию им была заказана. И не только потому, что никто не мог
знать, что станется с Норгэрелем, если тот вернется. Роман верил  Воину,
а тот прямо сказал, что без Кольца отсюда не выйти... И все  равно,  как
только Рамиэрль понял, что  с  чистой  совестью  может  оставить  своего
товарища одного в найденном ими  доме,  он  попробовал  отыскать  дорогу
назад и не нашел.
   Вьюга замела все следы,  но  он  узнал  похожую  на  башню  скалу,  у
подножия которой они оказались, когда, проводив  взглядом  слившегося  с
предутренней тьмой Гиба, шагнули внутрь Обители. Скала  была  та  самая,
равно  как  и  голубая  ель   с   раздвоенной   верхушкой,   и   заросли
можжевельника, переходящие в каменную россыпь, но не было никаких следов
Врат, пусть запечатанных, непреодолимых, но существующих. Кругом тянулся
темный лес,  внизу  неслась  узкая  стремительная  река,  меж  камней  и
деревьев змеилась тропа. И все.
   Рамиэрль попытался вспомнить, что он видел во  время  своего  первого
прихода. Тогда они с Воином стояли на другой, хоть и  похожей,  вершине.
Они проговорили  полночи,  потом  он  ушел.  Проклятье!  Как  же  он  не
запомнил, где выход? Хотя  чего  удивляться,  он  был  слишком  ошарашен
встречей, а возвращаться в здешние места не собирался. Да и был ли  этот
выход? Мир Зимы был полон загадок. Взять хотя бы эту поляну. Как он  мог
представить ее во всех подробностях, не видя? Или все было наоборот:  он
придумал это место, а оно непостижимым образом стало реальностью?
   Он призвал сюда Эдмона, вырвав его из последнего сна,  но  смогут  ли
они с Норгэрелем вырваться из этой хрустальной ловушки? Или это  и  есть
расплата за то, что он заведомо лгал, клянясь  Звездным  Лебедем?  Пусть
так, но он и сейчас считает, что был прав, спасая сына  Шарля  и  с  ним
вместе множество людей пусть не от смерти, но от  отчаянья...  И  вообще
хватит думать о всякой чепухе. Он, хвала Звездному Лебедю, пока  еще  не
философская жаба!
   Рене говорил, что миры Адены и Ангеса должны быть связаны. Из обители
бога должно вести немало путей. Воин сказал, что проходы запечатаны,  но
кошка прошмыгнет там, где нет пути человеку. Мир может быть  закрыт  для
небожителей, но эльф (Роман осекся и выругал  сам  себя,  он  не  вправе
забывать о Норгэреле, хоть разведчику удобней быть одному),  два  эльфа,
возможно, и смогут найти щель. Другое дело, куда их эта щель выведет, но
дорога в преисподнюю лучше заточения в раю.
 
2884 год от В.И. 
Ночь с 19-го на 20-й день месяца Лебедя. 
Данкасса. 
 
   Темное небо прорезала сверкающая полоска, прорезала и погасла.  Когда
падает звезда, нужно успеть загадать желание. В раннем детстве Александр
свято  верил  в  эту  примету,  но  его  немудреные  желания  упорно  не
исполнялись, и со временем вид падающей звезды стал вызывать у  младшего
Тагэре странную смесь горечи и  смеха.  Обман,  неисполненные  обещания,
разбитые надежды - вот что означали огненные  росчерки.  Но  сегодня  их
было слишком много даже для вершины лета. Впрочем,  людям,  пришедшим  с
Его Величеством Филиппом Четвертым к Данкассе, было не  до  звездопадов.
Измученные долгим переходом воины  не  столь  уж  большого  королевского
войска уснули, едва лишь разбили лагерь. Александр тоже  устал,  но  ему
отчего-то не спалось, и он устроился возле своей  палатки,  выискивая  в
небе с детства знакомые рисунки  созвездий.  На  сердце  было  тревожно,
впрочем, с того мгновенья, как он узнал о  бегстве  Рауля  и  Жоффруа  в
Ифрану, Александр Тагэре жил ожиданием неизбежной схватки. Рауль был  не
из тех, кто признает свое поражение.
   Фернан Вилльо,  ставший  после  позорной  смерти  отца  графом  Реви,
захватил и казнил на месте с десяток приверженцев Рауля  и  Жоффруа,  не
последовавших за ними. По мнению Сандера, это было не только  жестоко  и
подло, но и глупо. Каждая смерть порождала новую ненависть. Ненависть  и
вражда захлестывали Арцию, а брат и родичи королевы лишь подливали масла
в огонь.
   Сандер понимал, что сначала правота была на стороне Короля Королей, а
не Филиппа, окружившего себя жадными, никчемными  людишками,  способными
вызвать  лишь  отвращение.  Заброшенные  границы,  отданные  во   власть
ненасытным и неумелым  хозяевам  земли,  наглость  и  высокомерие  новых
королевских любимцев, все это мучило и Александра,  так  что  он  вполне
понимал чувства Рауля. Но есть вещи, которые  нельзя  перечеркнуть.  Да,
Филипп предпочел забыть об услугах,  оказанных  ему  великим  кузеном  и
другими нобилями Арции, но Рауль ре Фло, примирившийся с ифранкой, забыл
еще больше. Он забыл о крови отца, деда и друга, а Жоффруа еще и о  том,
что он Тагэре  и  брат  короля.  Сандер  Эстре  не  понимал,  как  могло
случиться, что средний сын Шарля Тагэре пошел против старшего, а старший
оттолкнул и оскорбил соратников отца, лучший  друг  которого  вступил  в
союз с его убийцами. Это было безумием, и  безумие  это  охватило  самых
близких, впору было самому сойти с ума...
   Порой  Александр  начинал  сомневаться,  правильно  ли  он  поступил,
вытащив обожаемого брата из ловушки, в  которую  тот  угодил,  пойдя  на
поводу у покойного Мориса Реви. Быть может,  Филипп  с  Раулем  в  конце
концов поладили бы, брат развелся с Эллой и разогнал ненавистных Вилльо.
Хотя вряд ли! Филипп был  слишком  горд,  он  бы  предпочел  умереть,  а
Жоффруа на троне стал бы  еще  большим  оскорблением  Арции,  чем  толпа
фаворитов, которую все же можно  ставить  на  место.  Нет,  он  поступил
правильно, доказательство тому - предательство Рауля.
   С той самой поры, как Король Королей и Жоффруа  бросились  в  объятия
ифранского Паука, их изначальная правота умерла, а Филипп Тагэре получил
могущественных врагов. Один раз графа  ре  Фло  удалось  обвести  вокруг
пальца, второй раз подобное не пройдет. Жаль, брат так ничего и не понял
и  с  упорством,  достойным  лучшего  применения,   продолжает   прежнюю
политику, ища не дружбы, а покорности. Все те же Вилльо и Гризье, все то
же пренебрежение к тем, кто еще продолжает служить Арции и Тагэре не  за
титулы и деньги, а за совесть. То  и  дело  приходится  то  расхлебывать
кашу, заваренную любимчиками Филиппа, словно бы  нарочно  вызывающими  к
себе всеобщую ненависть. Пока до открытого возмущения  не  дошло,  но  с
каждым разом все  труднее  убеждать  людей  в  неведении  короля  насчет
делишек обсевших его мерзавцев.
   И все равно Эстре не понимал, как Жоффруа при живом брате мог  думать
о короне, ведь это ответственность, к которой он не  готов,  да  и,  что
греха таить, никогда не будет готов. Рауль,  тот  хотя  бы  знает,  чего
хочет, а Ларрэн как дурак из сказки, для которого главное сесть на трон,
а там хоть трава не расти. Но вдвоем герцог  и  Король  Королей  опасны,
знать бы еще, где они теперь...
   Последние известия, принесенные эрастианским монахом, который в  свою
очередь узнал их от какого-то менестреля, были тревожными, хоть и вполне
предсказуемыми. Рауль и  Жоффруа  с  небольшим,  но  хорошо  вооруженным
войском, к которому присоединились отсиживавшиеся  в  Ифране  сторонники
Лумэнов, готовились отплыть в Арцию. Филипп полагал, что они высадятся в
Ларрэне, где у них множество друзей. В этом, безусловно, был  смысл,  но
кузен всегда побеждал, делая  то,  чего  от  него  не  ждут.  Так  могло
случиться и теперь,  оттого,  что  Король  Королей  спелся  с  ифранкой,
полководцем он быть не перестал.
   Филиппа и Элеонору изрядно повеселил рассказ о том, как гордец ре Фло
четверть оры простоял на коленях перед Агнесой, каясь и  прося  прощения
за былые прегрешения. Александр в этом не  видел  ничего  смешного,  тем
паче разыгравший  комедию  Паук  затем  торжественно  провозгласил  союз
Лумэнов и ре Фло. Несмотря на свою вошедшую в поговорку скупость,  Жозеф
закатил по поводу примирения  врагов  роскошный  пир,  на  котором  было
объявлено, что великий Рауль отныне служит делу Лумэнов, а принц  Филипп
Гаэльзский сочетается браком с младшей дочерью Рауля  Жаклин.  Последнее
особенно понравилось Филиппу Тагэре и его придворным.  Еще  бы!  Жоффруа
Ларрэн,  скоропалительно  женившийся  на  толстушке  Изо  и  старательно
тащившийся за хвостом своего тестя, остался с носом.
   В  Мунте  изрядно  зубоскалили  на  предмет  неуемного  графа  и  его
недоделанных зятьев, говоря, что для полного счастья  сам  Рауль  должен
обвенчаться с Дыней <Презрительная  кличка  Агнесы  Ифранской.>,  однако
Александра это не забавляло. Союз змеи и медведя выглядел  опасным,  тем
паче в Арции сторонники Лумэнов и Фло старательно мутили воду, а  Вилльо
помогали им изо всех сил своей жадностью, наглостью и высокомерием.  Вот
и нынешний поход... Александр  прекрасно  понимал,  что  его  причина  -
глупости, совершенные Филиппом. Черт  же  дернул  брата  сначала  отдать
земли Батаров кузену Рауля  Жану  Орви,  восстановив  этим  против  себя
полпровинции, а потом броситься в другую крайность, выпустив  из  тюрьмы
последнего Батара и вернув ему фамильные владения.
   Александр не верил ни Батару, ни Орви, получившему огромные отступные
и титул маркиза Ле Манси. Доказательств у него не было, но герцог  Эстре
был уверен: оба ждут удобного случая, чтобы перейти на  сторону  один  -
Лумэнов, а второй  -  собственного  кузена.  Если  это  так,  то  поход,
вызванный истеричными воплями  Батара  о  том,  что  он-де  не  в  силах
справиться с мятежниками, и обиженное молчание  новоиспеченного  маркиза
могут оказаться ловушкой. Сандер пробовал  объяснить  это  брату,  но  с
таким же успехом он мог говорить с деревом или  стеной.  Сезар  разделял
его озабоченность, но Мальвани и Вилльо любили друг друга  еще  сильнее,
чем собаки и кошки, и король с полной уверенностью  заявил,  что  виконт
Малве так говорит лишь потому, что Реви считает иначе.
   Высокая фигура выступила из темноты, и Александр узнал друга.
   - Не спится?
   - Угу, - кивнул Малве, - сказали бы мне, что я не смогу заснуть после
шестидневного перехода, я б рассмеялся, а ведь не могу. А ты-то что  тут
делаешь, ночка ведь не жаркая, и вообще подвинулся бы...
   - Я? На звезды смотрю, - засмеялся Александр, освобождая место.  Брат
короля и знатнейший аристократ Арции не утруждали  себя  такими  вещами,
как этикет, предоставив носиться  со  своими  титулами  выскочкам  вроде
Вилльо.
   - Ну и как звезды?
   - Уж больно много их падает...
   - От, с позволения сказать, Ле Манси так-таки и ничего?
   - Молчит. Филипп считает, что дуется.
   - Дуется? Кто-кто, а он не прогадал, лично я бы от таких подарков  не
отказался.
   - Так стань сомнительным, тебе кусок и подкинут, а то  вы,  Мальвани,
своей надежностью прямо-таки пугаете...
   - От такого слышу, кого это, интересно, "верность обязывает",  уж  не
тебя ли?
   - Меня, - вздохнул Александр, - но иногда я брата просто не  понимаю.
Зачем, зная, что Рауль вот-вот высадится,  и  как  бы  не  здесь,  лезть
Проклятому в зубы? Король должен быть в столице, по крайней  мере,  пока
не станет ясно, где основной враг.
   - Воистину, - кивнул Сезар, - и уж точно  незачем  было  тащить  сюда
этих Вилльо...
   - Не согласен, в Мунте на  свободе  они  бы  растащили  все,  что  не
успели. Сезар, раз уж ты все равно не спишь...
   - Не сплю, - согласился Мальвани.
   -  Может,  возьмем  квинты  <Квинта  -  пятьдесят  легко  вооруженных
всадников, разбитых на десятки.> две и объедем окрестности?  Все  лучше,
чем упавшие звезды считать...
   - А что, разве вечером все как следует не осмотрели?
   - Осматривали. Люди Реви.
   - Да из них разведчики,  как  из  жабы  лошадь.  Но  две  квинты  это
слишком. Лучше я подниму своих "охотников".
   - Это даже лучше.
   Спустя четверть оры двадцать шесть  всадников  в  темных  плащах,  на
лошадях, "обутых" в  специальные  торбы,  глушащие  стук  копыт,  веером
рассыпались по окрестным полям. Поиски оказались недолгими.  В  весе  от
лагеря  пятерка  "охотников"  нарвалась  на  небольшой  отряд,   скрытно
пробиравшийся в  сторону  Данкассы.  Рассудив,  что  союзники,  каковыми
считались Ле Манси и Батар, по ночам тайком не разъезжают, люди  Сезара,
пропустив чужаков, ловко отсекли замыкающего. Тот лгать и изворачиваться
не стал, видимо,  дело  Лумэнов,  на  взгляд  пленника,  не  стоило  его
драгоценной жизни.
   Александру удалось сохранить невозмутимость, хотя по  спине  забегали
противные  мурашки.  И  было  от  чего.  Пойманный  воин  принадлежал  к
авангарду Жана Орви ре Фло, он же маркиз Ле Манси. Армия маркиза была  в
весе от лагеря но, по  счастью,  ее  основу  составляла  не  конница,  а
пехота, а значит,  ждать  Манси  следует  не  раньше  чем  через  две  с
половиной оры. Пленник рассказал, что Жан объявил о  своем  переходе  на
сторону кузена, так как король не оценил его преданность и отнял у  него
Батар. Ничего не делавший наполовину, Орви дал салют в честь  Лумэнов  и
Рауля и заявил,  что  намерен  пленить  неблагодарного  короля.  Это  не
казалось пустым бахвальством: людей у Ле Манси было раза в  три  больше,
чем у Филиппа. Но это были еще цветочки! Отыскался Рауль. Король Королей
высадился  не  в  Ларрэне,  а  в  родной  Фло  и  форсированным   маршем
направлялся на Лагу, намереваясь отсечь Филиппа от столицы.
 
2884 год от В.И. 
Утро 20-го дня месяца Лебедя. 
Арция. Мунт. 
 
   Нельзя сказать, чтобы  Жан  Орви,  маркиз  Ле  Манси,  был  счастлив,
поднимая меч на короля Тагэре. Лумэнов Жан не любил  и  презирал,  а  от
Филиппа Четвертого ничего, кроме  хорошего,  не  видел.  Выходку  своего
знаменитого кузена Орви не одобрял, и, хотя Вилльо его бесили не меньше,
чем Рауля, полагал, что Дыня и ее изголодавшиеся на  ифранских  подачках
сторонники будут еще менее приятным обществом. Увы,  Король  Королей  не
стал слушать младшего родича. Когда к  Орви  заявился  тайный  посланец,
Манси понял, что ему ничего не остается, как выполнить  требуемое.  Сила
явно была на стороне Рауля, спорить с которым в семействе  Фло  было  не
принято.  Король  Королей  прекрасно  знал  своего  осторожного  кузена,
девизом которого могло бы стать "от добра добра не ищут",  и  прислал  к
нему соглядатая. Даже  не  соглядатая,  а  человека,  который  в  случае
необходимости (если бы, к примеру, Жан заболел  или  вообще  умер)  смог
повести его людей. Теперь любые увертки стали невозможны, Орви не мог ни
"опоздать", ни "ошибиться", ни "не найти противника".  Пришлось  браться
за дело, находя утешение в том, что против лома нет приема.
   Ле Манси заманил Филиппа в  Норту,  договорился  с  Батаром  (вернее,
капитаны  Рауля,  состоящие  при  обоих  нобилях,  договорились  друг  с
другом), и в урочное время двинулся к Данкассе. Все шло,  как  задумано.
Филипп  должен  был  остановиться  на  дневку  именно  там,  где  он   и
остановился, и на рассвете Манси и Батар должны были взять спящий  после
длительного перехода лагерь. Король, его брат и все  Вилльо  требовались
Раулю живыми, и это, с одной стороны, успокаивало совесть Жана - не  ему
решать судьбу  пленных,  а  с  другой...  С  другой  стороны,  Жан  знал
мстительный нрав Агнесы. Он не забыл ужас,  который  испытал,  глядя  на
мертвые головы в соломенных  коронах,  среди  которых  была  голова  его
собственного отца...
   Манси было глубоко плевать на Вилльо, пусть их хоть с кашей едят,  но
Филиппа и Александра было жаль. Может, Рауль их пощадит,  хотя  бы  ради
Эстелы и в память о Шарле? В конце концов, Сандеру всего двадцать, и  он
и так наказан судьбой! Пожалуй...  Пожалуй,  он,  Жан  Орви,  не  отдаст
младшего  Тагэре  вместе  с  другими,  а   заберет   себе   в   качестве
гостя-пленника. После победы он получит право что-то требовать. Вот он и
потребует,  во-первых,  подтверждения  нового  титула  и   владений,   а
во-вторых, Александра Эстре. За него, кстати говоря, можно выдать  замуж
Мадлен. Она прелестная девочка, но он не атэв и  не  вправе  иметь  двух
жен,  а  если  бедняжка  действительно  беременна,  ее  нужно  побыстрее
пристроить. Его ребенок будет носить имя Эстре, и он, Жан Орви, не будет
чувствовать себя перед ним виноватым.  Ну,  а  Александр  с  его  горбом
получит красавицу-жену, и всем будет хорошо...
   - Сигнор, -  младший  офицер  в  цветах  Лумэнов  вел  себя  согласно
этикету, но на его лице было написано удивление, переходящее в злость.
   - Что случилось?
   - Монсигнор, лагерь пуст. Тагэре бежали.
 
2884 год от В.И. 
29-й день месяца Лебедя. 
Сельдяное море. 
 
   Корабль немилосердно  скрипел  и  качался,  впрочем,  назвать  старое
рыбачье суденышко кораблем можно было лишь в припадке мании  величия.  К
тому же оно немилосердно пропахло несвежей сельдью. Даже  видавшие  виды
вояки клялись друг другу, что если пронесет, то они ни за  какие  деньги
на проклятую селедку даже не взглянут. И тем не менее эти три  кораблика
оказались спасением для Филиппа  Тагэре  и  рыцарей,  решивших,  кто  из
преданности, кто из страха перед победителями, последовать за королем  в
изгнание. Головы приверженцев ре Фло и  Ларрэна,  сдавшихся  на  милость
Фернана Реви, до сих пор украшали Новый мост. Казалось естественным, что
Рауль захочет исправить это сомнительное украшение по своему вкусу.
   Как бы то ни было, но все представители клана Вилльо, находившиеся  с
королем, не колебались и, зажимая носы,  ступили  на  осклизлые  сходни.
Проезд оплатили драгоценностями, оказавшимися у самого Филиппа, хотя, по
мнению Сезара, которое разделяли все  друзья  Александра,  следовало  бы
сначала вывернуть карманы родичей королевы.
   Ошалевшие рыбаки, которым предоставили выбирать между ударом  меча  и
вознаграждением, споро вывели кораблишки из уютной бухты на  милость  не
на шутку разгулявшегося моря. Погода была под стать настроению.  Хлестал
сильный холодный дождь, порывистый ветер  мало  того  что