стражам. Вы вернетесь туда, откуда пришли, и все будут живы...
   - Кроме человека.
   - Кроме убийцы.
   - Разумеется, мы уйдем (только что там, откуда мы пришли, и  осталось
ли там вообще что-нибудь?), но если вы не переменитесь, за этим  убийцей
появится второй, третий, сотый. Если бы вы были людьми, вы бы еще  могли
махнуть рукой, дескать, на ваш век хватит, но вы бессмертны и  рано  или
поздно дождетесь настоящего восстания.
   - Паладины его подавят.
   -  Одно  или  два  подавят,  допускаю,  что  с  третьим  и  четвертым
справитесь вы, а что дальше? Подумай об этом. Лучшие из людей не  любят,
когда их презирают, а худшие всегда готовы к ненависти ради ненависти...
Такой вот Альмик поднимет знамя и соберет вокруг  и  первых,  и  вторых.
Людей нельзя недооценивать, впрочем, и переоценивать не стоит.
   - Я подумаю над твоими словами....
   Сколько же раз его собирались убить? Никак не меньше сотни  и  всякий
раз что-то мешало. Конечно, Аддар беспокоится не только и не  столько  о
нем, но дела это не меняет. Открытый бой  с  Солнечными,  да  еще  у  их
главного талисмана, им с Норгэрелем не выдержать. Что ж, радужные  тропы
ненамного опаснее обычных. Рамиэрль встал, окинув глазами свою комнату.
   - Что ж, пойдем.
   Солнечный замок был огромным, а у  Романа  не  было  возможности  как
следует осмотреть его,  не  привлекая  чужого  внимания.  Он  чувствовал
направление, но дорога, которой  его  вел  Аддар,  была  незнакомой.  На
всякий случай разведчик запоминал повороты и переходы, хотя это  и  было
бессмысленно, возвращаться он не собирался, хватит с него Света!
   - Эта лестница ведет к Янтарному чертогу, - шепотом сообщил Аддар,  -
а эта дверь, - он небрежно махнул рукой, и тяжелая створка отошла, -  на
Террасу Мечей.
   - Прямиком в логово отродья Тьмы, - улыбнулся Рамиэрль, - а не  проще
сбрасывать виновных этому самому Огню Глубин?
   - Дети Света никогда не будут питать живой кровью порождения Ночи.
   - А Бездну можно?
   - Бездна не голодна.
   И чего он пристал к Аддару? Те же эландцы запросто  швырнут  врага  в
море, но не станут заживо скармливать его собакам.
   - Извини... очень уж все нелепо получается.
   - Нелепо?
   - Именно. Разойтись на столько лет, чтобы после встречи...
   - Мне жаль, - грустно  подтвердил  Солнечный.  -  Вот  здесь  комнаты
твоего друга.
   - Вызови его, я подожду. - Аддар кивнул и скрылся за дверью. Рамиэрль
приготовился ждать,  но  сын  Эльрагилла  вернулся  быстрее,  чем  Роман
ожидал. Норгэреля на месте не оказалось. Они прождали и проискали его до
утра. Вернее, Роман ждал, а Аддар бегал по  замку  и  лишь  на  рассвете
узнал, что гость был удостоен разговора владычицы. Когда Солнечная Песнь
об этом сообщил, Роман почувствовал к нему какую-то щемящую жалость.
   -  Не  расстраивайся.  Именно  такие   мелочи   делают   нашу   жизнь
непредсказуемой. Ты жалеешь, что сказал мне правду?
   - Нет!
   Он, похоже, действительно не жалел.
   - Решение отца недостойно Света, оно марает его.
   Ну как объяснить ему, что Свет замарать невозможно, равно как и Тьму?
Прав или виноват не меч, но руки, которые его держат.
   - Аддари, ты ведь не хочешь ничьей гибели?
   - Не хочу, но это невозможно.
   - Забудь это слово, если не хочешь всю жизнь плыть по течению. Если я
правильно понял, заклятиями защищен лишь берег реки,  отделяющий  Долину
Света от Луцианы?
   - Да.
   - То есть дорога в сторону гор свободна?
   - Да. - Похоже, Солнечная Песнь от расстройства позабыл другие слова.
   - Если мы вырвемся из замка и поскачем в сторону гор, нам не придется
разбираться с заклятьями?
   - Да.
   - Если ты хочешь, чтобы мы не убивали и нас  не  убили,  сделай  так,
чтобы во дворе оказались лошади, но так, чтоб потом в Бездну не  бросили
ТЕБЯ.
   - Отец никогда этого не сделает.
   - Боюсь тебя разочаровать, но твой отец слишком  боится  Тьмы,  чтобы
хранить чистоту Света. Придумай  какое-то  дело  и  оставь  лошадей.  Ты
обязан присутствовать при казни?
   - Да, но отец знает, что я этого не люблю...
   - Значит, ты нечто подобное уже видел?
   - Шесть раз. Мне не хочется об этом вспоминать.
   -  Придется  вспомнить.  Как  проходит   церемония?   Кто   при   ней
присутствует? Как долго она идет?
   - Все занимают свои места в Янтарном чертоге, отец снимает  покров  с
талисмана, и все подтверждают свою верность Свету. Вводят  осужденных...
Люди, присутствующие при казни, занимают место слева от Камня  Света,  а
Перворожденные справа.
   - Где разместят нас?
   - Вы - гости, вы должны быть ближе всех к Камню, напротив владык.
   - Дверь?
   - Дверь сзади.
   - Это хорошо. Рассказывай дальше.
   - Владыка спрашивает, не хочет ли кто оспорить приговор.
   - Таковых, как я понимаю, не бывает.
   - Однажды, очень давно, моя мать.
   - Ее убили за это?
   - Нет! Не может быть...
   - Так нет или не может быть?
   - Не знаю. Она умерла сама, но после ссоры со  Светлым  Советом.  Она
спасла смертную, осмелившуюся просить суда, проигравшую. Мать была на ее
стороне. И правда тоже. Женина не знала, что бросивший  ее  возлюбленный
эльф, он лгал ей...
   - Вечная история. Жаль, у нас слишком мало времени, чтобы тратить его
на вечность. Если никто не оспорит приговор, то...
   -  Отец  снимает  Печать,  разверзнется  Бездна,   Свет   отталкивает
предавшего Его, и тот летит во Тьму.
   - Как именно это происходит?
   - Не знаю... Я закрывал глаза.
   - Мы уйдем, не дожидаясь конца казни. Пока одни  закрывают  глаза,  а
другие наслаждаются, мы выскочим во двор, вскочим на коней, и  прощайте,
дорогие родичи.
   - Это невозможно...
   - Ты опять! Твое дело кони. Они будут?
   - Постараюсь... Сделаю вид, что собираюсь на рубеж. Отец решит, что я
хочу уклониться от своего долга, велит вернуться, а я,  чтобы  последнее
слово осталось за мной, оставлю коней у крыльца.  Дескать,  уеду,  когда
все кончится. Этому мешать не станут. Владыки  не  хотят,  чтобы  кто-то
знал, что с вами случилось. Тем более я...
   - Значит, ты и раньше удирал? Может, сделаешь это еще  раз?  С  нами.
Иначе ты или проклянешь Свет и свой дом, или умрешь, как твоя мать,  или
станешь такими же, как твой отец и дядюшка.  Я  не  знаю,  какая  участь
страшнее.
   - Не говори так.
   - Оттого что я буду молчать, ты не перестанешь думать о  том,  о  чем
думается. Ты давно чувствуешь, что все не то и не так, и не пытайся меня
обмануть. Я должен тебя позвать с собой, но решать тебе. Ты идешь?
   - Нет... Я не могу так сразу. Лучше, - брови Аддара сдвинулись,  -  я
попробую сделать что-то здесь. Поговорю с отцом, разузнаю, что на  самом
деле творят паладины.
   - Только будь осторожен. Тэноллиан опасный  враг.  Если  ты  решишься
бросить ему вызов, постарайся предусмотреть все, что можно и нельзя.  Мы
вряд ли свидимся, так что считай этот совет моим прощальным подарком.  А
теперь, Аддари, давай прощаться, в Янтарном чертоге я вряд ли смогу тебе
что-нибудь сказать.
 
2887 год от В.И. 
12-й день месяца Волка. 
Арция. Мунт. 
 
   Нижнее  платье  было  нежно-кремовым,  а  верхнее  и  крепившаяся   к
жемчужному  венку  вуаль  золотыми.  Сигнора   Бэррот   пожелала   лично
проследить за туалетом невесты и осталась весьма довольна и ее красотой,
и  ее  послушанием.  Даро  покорно  предоставила  себя  в   распоряжение
камеристок и куаферов, превративших ее в сказочное видение  из  слоновой
кости, золота и усыпанной звездами ночной тьмы.
   Графиня Гертруда подробно объясняла, что и как следует делать, и Даро
старательно запоминала, иногда переспрашивая, что будущую свекровь  лишь
умиляло. Бэрроты  были  в  родстве  с  Тагэре  по  женской  линии.  Мать
покойного Шарля и свекровь Гертруды  были  родными  сестрами,  а  теперь
Артур, которого она  всегда  защищала  перед  отцом,  полагавшим  своего
первенца недоумком, отхватил единственную дочь  герцога  Мирии.  Графиня
видела, что ее супруг удивлен и доволен, хоть и тщательно скрывает  свои
чувства. Но то, что Дариоло не только родовита и богата, но и невероятно
красива, скромна и послушна, оказалось приятной неожиданностью.  Все  же
циалианское воспитание имеет свои достоинства.  Грело  душу  и  то,  что
Дариоло отвергла  ухаживания  Аганна,  овдовевшего  герцога  Ларрэна  и,
поговаривают, самого короля.
   Выбор красавицы вознес Артура Бэррота на  небывалую  высоту,  и  мать
жениха купалась в затопившем ее море зависти и лести.  Герцог  мирийский
одобрил  выбор  дочери  и  приглашал  молодую  чету  провести   зиму   в
Кер-Эрасти, и графиня Бэррот решила сопровождать сына  и  невестку.  Это
будет восхитительное путешествие...
   - Дорогая, вы взволнованы,  -  пухлая,  но  все  еще  красивая  ручка
графини коснулась восковых пальцев невесты, - я вас понимаю, такой день,
но все пройдет замечательно. Или вас что-то тревожит?
   - Мой брат, - Даро говорила еле слышно, словно сама с собой, - он  не
простит...
   - Сигнор Рафаэль, но он ведь дружен с Артуром. Хотя, да,  деточка,  я
вас понимаю. Вы примирились с отцом, в  то  время  как  бедный  Рафаэль,
пожертвовавший всем во  имя  братской  любви...  Признаю,  я,  наверное,
виновата перед вами, написав герцогу Энрике до того, как вы увиделись  с
братом, и настояв на немедленной свадьбе.
   Разряженная  в  коричневый  бархат  пышнотелая   женщина   продолжала
журчать, но Даро не слушала.  Свекровь  предложила  объяснение,  которое
наверняка примут все. Рафаэль не придет или придет, чтобы ее убить.  Как
бы она хотела, чтобы брат это  сделал,  у  нее  самой  не  хватит  духу:
самоубийство   слишком   большой   грех,   кроме    того,    бланкиссима
предупреждала, что, если она... Даро ущипнула себя  за  запястье.  Будет
синяк, ну да под кружевами незаметно, главное держать  себя  в  руках  и
делать все, как нужно. Почему она не умерла? Почему  не  сказала  королю
всей правды? Не села на лошадь и не помчалась в Эскоту? Почему позволила
себя поймать? И ведь никому не  расскажешь,  потому  что  ее  рассказ  -
смерть для Сандера и Рито, самых дорогих и любимых,  которые  теперь  ее
ненавидят и  презирают.  Они  живы,  пока  видят  в  ней  предательницу,
обманщицу,   глупую,   похотливую   кошку,   прельстившуюся    смазливой
физиономией дурачка Бэррота.
   Будь трижды проклята ее красота, из-за которой столько бед, лучше  бы
она осталась в Мирии в лапах Дафны,  тогда,  по  крайней  мере,  она  не
потеряла бы любовь брата и не сломала жизнь Сандеру.
   - Дорогая, - воркующий голос Гертруды вырвал молодую женщину из серой
мглы, -  дорогая!  Все  обошлось.  Ваш  брат  и  вправду  не  может  вас
сопровождать, но вместо него вас поведет к алтарю герцог Эстре! Как  это
мило и тонко с его стороны. Он - настоящий друг  и  прекрасный  политик.
Рафаэль Кэрна, по его словам, не успел вернуться из Гаэльзы, и монсигнор
на правах вашего с братом покровителя во время церемонии  заменит  ваших
родственников.
   Сандер... Не может быть! Только не это, она не перенесет встречи.
   - Благодарю вас, сигнора. Герцог Эстре весьма любезен... - Это  более
чем любезность, деточка, - взволнованно объявила графиня, - у Александра
Тагэре золотое сердце. Как жаль, что его несчастье и  его  щепетильность
обрекают герцога на одиночество. Лично я нахожу его весьма интересным  и
не понимаю наших девиц...
   Если бы  толстуха  стеганула  ее  атэвской  плетью  с  вплетенными  в
наконечник кусками свинца, Даро было бы легче,  но  она  была  вынуждена
выслушать и это.
 
2887 год от В.И. 
12-й день месяца Волка. 
Арция. Мунт. 
 
   Невеста была ослепительна хороша - бледность и лихорадочно блестевшие
глаза делали мирийку еще красивее. Сандер почувствовал, что  задыхается.
Несколько шагов, поклон, любезная улыбка, поздравления,  реверансы  дам,
ледяная рука в его ладонях. Проклятый, почему он не выпил это вино?!
   - Я желаю вам счастья,  сударыня,  и  полностью  одобряю  ваш  выбор.
Бэрроты - наши близкие родственники, так  что  я,  заняв  сегодня  место
вашего брата, не так уж и нарушаю обычай.
   - Благодарю вас, монсигнор. Вы так добры.
   Святой Эрасти, она же дрожит как в лихорадке. Бедная девочка. Неужели
она его боится? Нет, скорее чувствует свою вину, а в чем она виновата? В
том, что он родился уродом, а Артур - красавцем?  Или  в  том,  что  она
тосковала в  одиночестве  и  влюбилась  в  раненого  рыцаря  с  оленьими
глазами? Если б только эти раздушенные куклы куда-то убрались,  хотя  бы
на десятинку, он бы ей сказал, что ни в чем ее  не  винит  и  желает  ей
счастья. Он по-прежнему ее любит и будет любить, и он благодарен  ей  за
прошлое. А Шарло и Катрин останутся у него, пусть она  не  волнуется  за
них.
   - Вы вся дрожите, сударыня, - Александр Тагэре мягко улыбнулся, - еще
бы, такой день! Я уверен, все пройдет просто замечательно, и  вы  будете
счастливы. В каком храме назначено венчанье?
   -  В...  В  храме  Триединого.  Нас  обвенчает  епископ  Илларион   в
присутствии бланкиссимы.
   - Вот как? А почему не у эрастианцев?
   - Потому что...
   - Монсигнор, -  вмешалась  герцогиня  Бэррот,  -  храм  Триединого  -
любимый храм королевы, вы же знаете, что Ее Величество...
   - Да, конечно,  на  Севере  я  о  многом  позабыл,  -  Тагэре  учтиво
поцеловал поясную ленту Гертруды, - позвольте принести мои  поздравления
и вам.
   - Ах, монсигнор, мы так вам признательны. Девочка сама не своя  из-за
брата, ваше появление стало спасением для всех нас.
   - Милая Дариоло, - Гертруда, не ведая того, ему подсказала, что и как
говорить, - я говорил с Рафаэлем, он передает наилучшие пожелания тебе и
Артуру, но сам, к сожалению, быть не может. Я постараюсь  заменить  его.
Уверяю тебя, все в порядке.
   - Спасибо, - пролепетала Даро, пытаясь поймать  его  взгляд.  Хорошо,
что они не одни, иначе он сказал бы ей то, о чем  бы  жалел  всю  жизнь.
Сандер поймал себя на том, что хочет схватить  Даро  на  руки  и  увезти
туда,  где  нет  ни  прекрасны  рыцарей,  ни  королевских  иглециев,  ни
разряженных дам. Раз в жизни стать разбойником и тираном, бросить  вызов
судьбе, отобрав свою женщину у всех красавцев мира, и будь  что  будет!!
Нет, он не имеет права приносить в жертву Даро и ее любовь, да  и  Артур
ни в чем не виноват.
   Твое время ушло, Александр Тагэре, смирись с потерей.  Став  рыцарем,
ты принес присягу служить своей даме,  не  прося  ничего  в  награду,  а
клятвы нужно исполнять. Верность тебя обязывает, Сандер. И она же делает
тебя стойким.
   - Сигнора, прошу опереться на мою руку, нам пора.
   В увитой цветами карете, тащившейся медленнее, чем на похоронах,  они
оказались рядом, и ему показалось, что Даро придвинулась к  нему  ближе,
чем следовало. Сидевшая напротив Гертруда Бэррот без умолку  тараторила,
и Александр мысленно  благодарил  пышнотелую  сигнору  за  то,  что  она
избавила его от необходимости говорить.
   Наконец заполненные любопытствующими улицы  кончились,  и  кавалькада
въехала в ворота Духова Замка. Александр не бывал здесь  с  того  самого
дня, когда Филипп окончательно рассорился с Раулем. Пожалуй, хорошо, что
обряд  совершит  Илларион   в   храме,   который   напоминает   лишь   о
предательствах и потерях. Евгений слишком много знал и понимал, а Сандер
не хотел утешений даже от него и Жоржа.
   Когда он подал Даро руку, то невольно слегка сжал ее пальцы. Если  бы
она ответила, он бы за  себя  не  поручился,  но  невеста  с  выражением
восковой куклы приняла предложенную помощь. Окруженные множеством  девиц
с цветами в  волосах,  они  вошли  в  храм.  Одновременно  другие  двери
пропустили  жениха,  друзьями  которого  были  ничего  не  подозревающие
"волчата".
   С Артуром они встретились посредине храма на специально  разостланном
зеленом ковре. Жених преклонил  колено,  готовясь  выслушать  напутствие
Иллариона и с восторгом смотря на невесту. Он любил ее, в этом  не  было
никакого сомнения. Любил и был счастлив. Лица Дариоло Сандер  не  видел,
но не сомневался, что оно светится тем же внутренним светом.  Он  больше
не мог смотреть  на  Артура  и  перевел  взгляд  На  Иллариона,  который
приготовился  к  первой  части  церемонии.  Сейчас  клирик   пробормочет
несколько молитв, невесту передадут жениху, и они рука об руку пойдут  к
Небесным  Врагам,  которые  распахнутся,   когда   они   поднимутся   на
Возвышение.
   Илларион молчал, пока служки торопливо зажигали  свадебные  свечи,  а
возглашалыцики усердно  размахивали  кадилами.  За  десять  лет  епископ
Мунтский нисколько не постарел, его аскетическое лицо было  все  так  же
сурово и  значительно,  а  Пронзительные  глаза  могли  смутить  любого.
Александру показалось, что клирик хочет, чтобы он опустил  взгляд,  и  в
обычный день Эстре так бы и поступил. Сердить  представителя  одного  из
сильнейших орденов незачем, да и сам Илларион мог вогнать в  дрожь  кого
угодно. Но сегодня  Сандер  был  рад  бросить  вызов  хоть  кому-нибудь.
Самоуверенный клирик самочинно присвоивший себе право судить и  осуждать
решил испытать свою власть на сыне Шарля Тагэре? Пусть попробует!
   Александр знал, как антонианцы  преследовали  безобидных  знахарей  и
медикусов, а тех, кто  пользовались  их  услугами  обдирали  как  липку.
Равнодушный к церковным догматам, герцог не терпел ханжества и лицемерия
и видел в борьбе с Недозволенной  магией  лишь  желание  пополнить  свои
закрома и утвердить свою власть. Евгений  антонианцев  не  терпел,  и  в
Арции они вели себя смирно, но от этого ни их храм, ни его настоятель не
становились приятнее.
   Глядя в лицо Иллариону, Сандер чувствовал его удивление и нарастающую
злость, но не отводил взгляда. Странное дело,  он  забыл  даже  о  своем
несчастье, сейчас главным было не  опустить  глаз  перед  лицом  великой
силы, требующей покорности и смирения. Храм с его обшарпанными  стенами,
на которых он так и не увидел святых ликов,  куда-то  исчез.  Александру
казалось, что он стоит один на обдуваемой всеми ветрами горной  вершине,
удерживая на плечах чудовищный груз, а  на  его  жалкие  потуги  смотрит
кто-то всезнающий и всевидящий.
   Герцог чувствовал снисходительную жалость, его готовы были  простить,
если он смирится и отречется... от чего? Он должен бросить свою ношу и с
открытым сердцем  предстать  пред  высшим  судией.  Его  ноша...  Сандер
посмотрел вверх, там не было ничего, кроме неба, но это  же  абсурд,  не
может же он держать на плечах небесный свод?! Но почему  тогда  ему  так
тяжело, почему кто-то, вперивший в него свой взгляд, требует покорности?
Зачем это тому, кто зажигает и гасит звезды и вдыхает жизнь  в  песок  и
глину? Почему он требует отречений и предательств во имя свое?  Гордость
- то немногое, что у него осталось, что позволяет  ему  жить  и  дышать,
зачем всесильному зрелище чужого унижения?!
   Раболепие ходит рука об руку  с  предательством.  Если  ты  всесилен,
оставь мне, и так лишенному всего, мою гордость и мой долг, а  если  моя
гордость унижает тебя, так ли уж ты силен и мудр? Кажется, он  выкрикнул
это в молчащую пустоту и... вновь оказался в мунтском храме.  Перед  ним
стоял епископ Илларион, о его руку опиралась женщина, которую он любил и
которая уходила к другому.  Горели  свечи,  плыл  горько-сладкий  аромат
атэвских курений...
   Возглашальщики уже сделали свое дело, свечи  были  зажжены,  молчание
затягивалось. Илларион понял, что, играя в гляделки с  герцогом  Тагэре,
рискует вызвать удивление и, опустив глаза к Книге  Книг,  начал  обряд.
Александру показалось, что с  его  плеч  свалился  огромный  груз,  зато
вернулась память, а с ней нахлынула и боль, но он выдержал. Когда пришла
пора подвести Дариоло к Артуру, герцог улыбнулся, заставляя  собравшихся
в храме почтенных матрон вздыхать  о  погибшем  восемнадцать  лет  назад
Шарле  Тагэре.  Отец  Александра,  как  никто,  умел  идти  по  жизни  с
обаятельной улыбкой, какие бы кошки ни рвали в клочья душу.
 
2887 год от В.И. 
12-й день месяца Волка. 
Арция. Мунт.