мца  по  голове.  Ничего,  к
вечеру они увидят горы и низкие, как двенадцатилетние дети, но  сильные,
как мулы, люди  с  красноватыми  уродливыми  лицами  покажут  Повелителю
Повелителей драгоценное оружие и украшения.
   Отец хочет лично выбрать подарки дею Филиппу и его хансирам и пролить
свою щедрость на обоих сыновей. В  мире  мало  что  может  сравниться  с
армским оружием и иссарскими жеребцами, чья цена превышает цену среднего
корабля. Говорят, их предок возил на себе великого Баадука и  был  черен
как сама Тьма, но с гривой и хвостом, белизной подобными облаку. Дженнах
белее лебединого крыла,  а  отцовский  Зарах  чернее  ночи,  но  вдвойне
счастлив оседлавший сразу и Свет и Тьму.
   От  возвышенных  мыслей  принца  отвлек  огромный  комар.  Порождение
злокозненной саданши! Скорее бы кончилась топь. С высоты птичьего полета
караван владыки Эр-Атэва наверняка  казался  золотой  нитью,  протянутой
через смрадную сгнившую кошму. Гудели насекомые,  чавкала  под  конскими
копытами жирная грязь. Яфе и его брат Наджед  ехали  сразу  за  отцом  в
середине отряда, созерцая  спину  калифа  и  смоляной  хвост  его  коня,
безостановочно отгонявшего крылатых  кровопийц.  К  вечеру  и  без  того
неширокая дорога стала еще уже, и  всадники  растянулись  в  цепочку  по
одному. Тропу пересекали два  разделенных  узким  пространством  оврага,
почти до краев заполненные отвратительной  зелено-желтой  грязью,  через
которые были перекинуты мосты из неизвестно откуда взявшегося в  здешних
краях камня.
   Всадники один задругам  перебирались  на  другую  сторону,  но  Зарах
отчего-то взбунтовался. Калиф,  бывший  искусным  наездником,  с  трудом
заставил коня повиноваться,  наконец  Зарах,  поняв,  что  сопротивление
бесполезно,  двинулся  вперед,  но  на  полдороге  старинное  сооружение
пошатнулось, огромный  камень  вылетел  из  гнезда,  а  за  ним  другой,
третий...
   Конь Усмана прянул вперед, перелетая через  рассыпающийся  на  глазах
потрясенной свиты мост, но Яфе успел послать  жеребца  вслед  за  отцом.
Дженнах не подвел, и они оказались на острове, отделенные и от передних,
и от задних жидкой пузырящейся грязью, ибо садану было  угодно  обрушить
обе арки. Не такая уж и страшная беда с учетом того, что  они  не  одни.
Принц благодарно потрепал жеребца по лоснящейся шее, но Дженнах,  вместо
того чтоб успокоиться, вскинулся на дыбы, храпя  от  ужаса.  И  было  от
чего. Кусты с большими мясистыми листьями  затрещали,  в  них  мелькнуло
что-то черно-зеленое, и на тропу во всей своей красе вывалился  болотный
лев.<Огромная рептилия-людоед, обитающая в болотах Дифдаа. Свое название
получила из-за "воротника" из костяных выростов, отдаленно напоминающего
львиную гриву. Голодный болотный лев хитер и опасен,  но,  наевшись,  он
впадает в длительную спячку, и в это время его можно выследить и убить.>
Тварь была в полном расцвете сил, а подтянутое брюхо и ввалившиеся  бока
говорили, что последнюю добычу она поймала около луны назад.
   Справа и слева торчали ядовитые кусты кух, растущие на  предательской
грязи, сзади и  спереди  была  непреодолимая  преграда,  а  загородивший
дорогу гад замер, готовясь к нападению.
   Отец и сын переглянулись. Эр-Хабо <Эр-Хабо - обитающая в  Эр-Атэве  и
на некоторых южных островах  гигантская  хищная  рептилия,  напоминающая
рогатую жабу со спинным гребнем. У народа атэвов  считается  воплощением
всего самого отвратительного. Легенды говорят, что Эр-Хабо были  изгнаны
из преисподней за свою тупость, жадность и неопрятность.> больше, но его
можно поразить в горло, болотный лев с его костяным воротником  не  имел
уязвимых мест, кроме пасти и глаз, к счастью, слишком близко посаженных,
чтобы уследить за обоими врагами. Тварь  явно  облюбовала  калифа,  отец
поднял копье, но обезумевший Зарах не давал прицелиться, впрочем, прыжки
жеребца мешали и  оголодавшей  твари.  К  счастью,  Дженнах  по-прежнему
повиновался всаднику, и Яфе гарцевал перед чудовищем, лихорадочно решая,
что же делать.
   Болотный лев метнулся к калифу  с  быстротой,  удивительной  для  его
коротких кривых ног, но Яфе все же успел выставить  копье.  Вреда  твари
оно не причинило да и не могло  причинить,  но,  застряв  меж  костяными
пластинами, удержало ее на месте. С каждой  секундой  древко  изгибалось
все больше. Сдерживаемый сильной рукой Дженнах стоял  намертво,  но  это
была не более чем передышка, что-то или кто-то - копье, человек или конь
- должно было не выдержать. Но и Усман владел  не  только  пером,  но  и
копьем. Понимая, что второго раза может и не быть, калиф вложил всю свою
силу и разбег коня в один-единственный таранный удар.
   Увы, звезды  в  этот  день  отвернулись  от  владыки  атэвов.  Гадина
неожиданно изогнулась, резко подалась назад, вырвав из рук принца древко
копья, и, умудрившись перехватить пастью несущееся на нее копье  калифа,
дернула на себя.  Усман,  не  удержавшись  в  седле,  полетел  прямо  на
чудовище, но Яфе Догадался вздыбить  коня  и  бросить  вперед,  так  что
подкованные копыта обрушились на плоскую башку гада. Если б ему  Удалось
попасть в глаз, еще можно было надеяться, но удар пришелся рядом и  лишь
на мгновенье отвлек чудовище от калифа, дав тому возможность  откатиться
в сторону. Но копий у них больше не было, сабля против  гадины  была  не
лучше мухобойки, а отец... Он  едва  шевелился,  и  Яфе  успел  заметить
кровь.
   Нужно было во что бы то ни стало отвлечь тварь. Что у него  остается?
Только Дженнах. Конь вновь встал на дыбы,  и  наученный  горьким  опытом
болотный лев отпрянул на пару локтей назад и изготовился к прыжку. Отец,
зажимая рукой рану на  голове,  бессильно  лежал  на  земле,  а  гадина,
взрыкивая от предвкушения, явно нацелилась схватить добычу. То что  знал
об этих тварях Яфе, лично  ему  сулило  спасение.  Сейчас  болотный  лев
схватит калифа и скроется в топях. Потом он снова выйдет  на  охоту,  но
лишь сожрав человека, мясо которого предпочитает и конскому, и  бычьему.
Известно, что  из  двух,  подвергшихся  нападению,  один,  как  правило,
выживает...
   Яфе отбросил саблю и, выхватив длинный прямой кинжал, послал Дженнаха
вперед. Конь стрелой пронесся мимо бронированной  бестии  и  остановился
лишь у самого края топи, но всадника на нем уже не было.  Яфе  умудрился
перепрыгнуть на спину гада, крепко ухватившись левой  рукой  за  роговые
отростки, которым болотный лев и был обязан своим названием. Замершие за
потоками грязи всадники кто с восторгом, кто с ужасом, кто с  ненавистью
и разочарованием следили за тем, как младший принц, не выпуская  из  рук
"гривы", перебросил тело на голову яростно взревевшего болотного льва  и
с силой погрузил клинок сначала в один, а потом и в другой глаз. Оставив
кинжал во второй ране, Яфе ухватился обеими руками за костяные  выступы,
обхватив ногами башку обезумевшей от боли и ужаса  твари.  Болотный  лев
вертелся волчком, исходя кровью и бьющей  из  пасти  пеной,  мускулистый
хвост крушил и мял кусты, гадина ревела так, что, казалось, ее слышно  в
Армских горах.
   Яфе держался из последних  сил,  погибнуть  под  ногами  ослепленного
чудовища,  что  может  быть  отвратительней?!  Болотный  лев  припал  на
передние лапы, начав хлестать себя  по  спине  хвостом,  к  счастью,  не
достигавшим головы. Переберись принц на спину  (на  что  он  не  решился
сразу же после удара, а затем момент был упущен), он был  бы  сброшен  и
растоптан, но "грива" прикрывала от ярости осатаневшей твари.  Только  о
лев не бросился в трясину, уж лучше быть растоптанным на твердой  земле.
Казалось, нельзя взреветь еще громче, но чудовищу это удалось, затем гад
подскочил вверх на всех четырех ногах, словно  вознамерившись  взлететь,
грохнулся на брюхо и... затих. Яфе не сразу понял, что все закончилось.
   Неужели он жив? Принцу казалось,  что  его  тело  разбито  на  тысячу
кусков. Мир вертелся и качался, и лишь тварь  и  ее  всадник  оставались
неподвижными. Больше всего хотелось закрыть глаза и рухнуть на землю, но
Яфе, вспомнив об отце, отчаянным усилием разжал судорожно вцепившиеся  в
"гриву" руки, неуклюже сполз вниз и, едва  держась  на  дрожащих  ногах,
привалился к роговому боку, где его и стошнило кровью и желчью.  Кое-как
обтершись обрывком рукава, принц огляделся и невольно  вздрогнул.  Тварь
свалилась в паре шагов от трясины.
   - Хвала Великому и Величайшему, ты не ранен! - Усман был в крови,  но
собственные раны, похоже,  его  не  волновали.  -  Нет,  отец!  -  Принц
попытался выпрямиться, но земля предательски ушла из-под ног, и он вновь
ухватился за роговой вырост...
   Калиф  прислонился  рядом.  Вдвоем  они  равнодушно  наблюдали,   как
суетилась свита, пытаясь перебраться через реку жидкой грязи. Затем Яфе,
все еще пошатываясь, побрел к берегу, подобрал брошенный через  пропасть
аркан и зацепил все за ту же "гриву". Воистину велик Баадук,  сказавший,
что нет мерзости, которая не может быть  обращена  во  благо  разумом  и
волей.  Раздался  предсмертный  хрип   лошади,   чьи   мучения   прервал
милосердный кинжал.  Бедный  Зарах...  Переправившиеся  к  ним  свитские
что-то говорили, суетились,  пытались  быть  полезными,  затем  раздался
голос отца, клявшегося голубыми сапогами Пророка, что разрушившие  опоры
моста девять раз по девять пожалеют, что их  отцы  познали  их  матерей.
Неужели все было подстроено?  Но  откуда  убийцы  узнали  про  болотного
льва?! Нет, все это случайность, совпадение... Яфе  в  изнеможении  сжал
руками раскалывающуюся голову, пытаясь унять звон, и вдруг чуть было  не
вскрикнул, вспомнив слова Абуны...  Если  схватка  с  болотным  львом  -
первый из ударов судьбы, что же будет дальше?
 
2887 год от В.И. 
14-й день месяца Лебедя. 
Эскота. Лидда. 
 
   Запеченных в сливках нерожденных диких поросят одобрил  бы  сам  Обен
Трюэль. Сандер не был большим  любителем  пиров,  но  эскотцы  оказались
превосходными сотрапезниками, а их  женщины,  привыкшие  к  мужчинам  со
шрамами, а то и к одноглазым и одноногим, не  видели  в  горбуне  ничего
необычного. Не делали вид, а именно не замечали  его  увечья,  Александр
это чувствовал, и ему было легко и просто.
   Тагэре с нескрываемым интересом слушал рассказы о зачарованном городе
за  горами,  обнесенном  огненным  кольцом,  за  которым  спит  какая-то
красавица, о могучих звероподобных воинах с рысьими глазами и клыками, о
всадниках на пятнистых иноходцах, не признающих ни Творца,  ни  Антипода
Для сына Шарло Отлученные земли были такой же сказкой. как и Черный Сур,
но в Эскоту долетали отблески странной чужой жизни, обрастая  небылицами
и превращаясь в легенды.
   Два дня промелькнули, как сон. Сандер пил вровень  со  всеми,  но  не
пьянел. Он вообще не пьянел, может быть, поэтому и не любил вина.  Жавер
с одобрением смотрел на гостя, похоже, пить вровень с  владетелем  Лидды
удавалось мало кому. Они переговорили о  многом,  начиная  с  достоинств
горных кабанов и кончая недостатками Джакомо,  старательно  обходя  лишь
эльтскую резню. Может быть, спроси Сандер об этом, старый граф и не стал
бы лгать, но Сандер не спрашивал. Пару раз их беседу прерывали  воины  в
полосатых плащах, что-то вполголоса докладывавшие своему  господину,  но
Эстре не прислушивался. Он верил хозяину, ему просто ничего  другого  не
оставалось.
   Третий день торжеств клонился к концу, было съедено и выпито все, что
можно. Воины устали поднимать костяные, оправленные  в  бронзу  чаши,  а
волынщики и лютнисты оставили свои инструменты и смешались с  гостями  у
нижних столов. Жавер Лидда хитро прищурился и наполнил две чаши.
   - Прежде чем я тебя отведу в одно место, я хочу выпить  за  тебя.  Не
как за герцога и брата короля,  а  как  за  моего  гостя.  Будь  здоров,
Александр Эстре. Ты мне нравишься  много  больше,  чем  хотелось  бы.  А
теперь пошли.
   Сандер покорно поднялся. Многие проводили их взглядом,  но  никто  не
осмелился последовать за графом  и  его  гостем.  Эскотские  замки  мало
походили на арцийские дворцы. Низкие сводчатые переходы, маленькие окна,
узкие   лестницы,   толстые   стены,   кое-как   прикрытые   аляповатыми
драпировками... В Лидде строили, думая об обороне, а не о красоте. Жавер
молча нес в руке чадящий  факел,  Александр  спокойно  шел  следом.  Они
миновали мрачную галерею, со стен которой  смотрели  грубо  намалеванные
портреты, меж которых висели кабаньи головы и медвежьи шкуры, и вышли  к
винтовой лестнице. Спуск показался бесконечным, но окончился и он.  Граф
вытащил ключ,  отпер  громко  лязгнувший  замок  и  распахнул  окованную
бронзой дубовую дверь. Это был подземный иглеций, грубые фигуры святых и
обилие гробниц указывали что он - ровесник замку. Лидда  прошел  куда-то
вглубь, воткнул факел в гнездо.
   -  Отсюда  начинается  Лидда,  Александр  Тагэре,  и  здесь  же   она
заканчивается.
   Сандер промолчал. Он не понимал, зачем Жавер притащил его  к  могилам
своих предков. Эскотский обычай? Но Лось ничего подобного не делал.
   - Здесь лежат все графы Лидда, начиная с самого первого.  Мы  владели
долиной задолго до того, как  появились  Тагэре  и  Лумэны,  хотя  кровь
Арроев и старше нашей. Но я привел тебя сюда не для того, чтоб  показать
надгробия. Я хочу, чтоб ты ответил, а наши мертвые услышали.  Почему  ты
не спросил меня об Эльте и почему отказался от мести?
   - Я видел Агнесу Саррижскую, когда ее  передавали  родичам.  -  Эстре
говорил медленно, но не  потому,  что  боялся  сказать  что-то,  что  не
понравится собеседнику, герцог просто думал вслух.  И  Жавер  Лидда  это
понял. - То, что с ней произошло, - страшнее  смерти.  Она  не  получила
ничего, к чему стремилась, а потеряла все, кроме жизни.  Ее  сын  мертв,
хотя, когда все произошло, он был совсем  ребенком.  Батары  мертвы,  из
Фарбье уцелела лишь Анжелика Рогге и ее сын. Кому мстить? Зачем?
   Отец не любил кровь, но, если не было другого выхода,  шел  в  бой  и
побеждал. Я воюю с Эскотой не потому, что у Эльты были воины в полосатых
плащах, а потому, что Арции нужен мирный Север.
   -  Ты  хочешь  сказать,  что  смотришь   на   сине-серо-зеленое   без
содроганья?
   - Нет. И да. Когда  я  увидел  вас,  мне  стало  не  по  себе,  но  я
справился. Я... Нет, я не простил и не забыл.  Это  что-то  другое,  что
трудно объяснить...
   - И не объясняй, сынок - вздохнул эскотец, - я тебя понял. Мне до сих
пор не по себе, когда я вспоминаю тот день. Твои родичи не просто умерли
с честью. Те, кто это видел, ушли из Эльты с оцарапанным сердцем.  Я  не
знаю и не хочу знать,  каковы  твои  братья,  я  говорю  с  тобой.  Если
протектор Севера даст нам слово уважать наши законы и наши права,  Лидда
готова отложиться от Эскоты и в союзе с Гварой  и  Наботом  перейти  под
руку Арции.
   Мы не лижем данлейские задницы и не станем  лизать  мунтские,  но  мы
всегда подставим плечо. Если нам не  пришлют  наместников  и  не  станут
тянуть из нас жилы, мы возьмем на себя Джакомо и поможем с Фронтерой. Ты
мечтаешь сломать шею  Ифране,  здесь  ты  найдешь  хороших  воинов.  Что
скажешь, сын Шарля Тагэре?
   Глаза Сандера вспыхнули и погасли. За себя он был  готов  поручиться,
но Филипп? Примет ли брат эти условия? Не откажется ли от своего слова?
   - Сигнор Жавер, я могу  поклясться  в  одном.  Я  сделаю  все,  чтобы
убедить брата, и я клянусь честью,  что,  если  Его  Величество  захочет
иного, вы об этом узнаете первым. Даже если...
   - Даже если это приведет  к  ссоре.  Мне  довольно  твоего  обещания,
думаю, Рорику тоже. Мои воины  готовы.  Мы  вместе  пойдем  к  Данлее  и
поговорим с Джакомо. Если Филипп  Тагэре  чего-то  стоит  как  король  и
мужчина, он тебя послушает, а нет, ты в этом не повинен. В этом доме  ты
всегда найдешь друзей и помощь, что бы  с  тобой  ни  случилось.  Ты  не
спрашиваешь с меня за Эльту, но я себе ее не простил и не прощу А  жизнь
справедлива. Какова бы ни была вина, она дает  возможность  искупить  ее
перед собой и вечностью. А теперь вернемся, нас уже заждались.
 
2887 год от В.И. 
10-й день месяца Собаки. 
Арция. Мальвани. 
 
   Тоскливый собачий  вой  разорвал  ночную  тишину,  и  Даро  торопливо
вскочив, подбежала к окну. Так и есть! Белая  собака  покрупнее  эллской
борзой сидела на крыше флигеля и выла, задрав  узкую  морду  к  закрытой
облаками луне. Самым страшным было, что ее видела и слышала только  она.
Белая собака не оставляла следов, она непонятно каким образом забиралась
на крышу, куда и кошке было трудно влезть, и сразу же пряталась,  стоило
позвать на помощь. Но она была, в этом Дариоло не  сомневалась.  Это  не
было ни сном, ни сумасшествием. Белая собака  подбиралась  все  ближе  и
ближе. Мирийка не сомневалась, что на самом деле это Дафна, вернувшаяся,
чтобы отомстить. Именно поэтому ее никто  не  видит.  А  Рито  и  Сандер
далеко.
   Первый раз Дариоло услышала о белых  собаках  от  Миранды  и  страшно
испугалась, вспомнив Мирию и смерть Рено, но потом поняла,  что  тревога
была ложной. Псов было много, их  видела  герцогиня,  и  они  больше  не
показывались. Нет, то были обычные собаки,  хоть  и  светлые,  а  эта...
Первый раз она ее услышала вскоре после Нового года.  Донесенный  ветром
отдаленный вой  был  едва  различим,  но  сердце  Даро  стянуло  ледяным
обручем. Она  разбудила  Миранду,  они  просидели  вместе  до  рассвета,
вслушиваясь в  каждый  шорох,  но  больше  ничего  не  произошло.  Утром
герцогиня  объяснила,  что  или  ей   все   приснилось,   или   какой-то
незадачливый пес и вправду малость повыл, в чем  нет  и  не  может  быть
никакой беды. Дариоло почти успокоилась, тем паче больше кварты все было
спокойно, а потом началось. Всякий раз ближе и ближе. И  ни  одна  живая
душа ничего не замечала.
   Она попробовала написать Александру, но отчего-то на  хаонгский  лист
ложились лишь расплывающиеся от слез просьбы  о  том,  чтобы  он  скорей
приехал. Он и  примчался,  бросив  армию  на  Игельберга,  но...  собака
исчезла. Исчезла не только из ночей, но и из памяти. Даро ЗАБЫЛА о  ней,
а когда Миранда поведала Александру о ночных кошмарах его  возлюбленной,
та  сначала  ничего  не  поняла,  а  потом,  к   всеобщему   облегчению,
призналась, что обо всем  забыла.  Когда  рядом  был  Сандер,  все  было
хорошо, но он вернулся на свою войну.
   "Филипп позволит нам пожениться, ведь взамен я отдам ему  Данлею",  -
сказал он на прощание. Сандер был уверен в успехе и, когда он был рядом,
Даро не сомневалась, что так и будет. Но Александр уехал, а на следующую
ночь все началось сначала...
   Дариоло молилась, ставила свечи святой Циале,  жгла  отвращающие  зло
травы, клала под подушку необработанный аметист и цветы  иммортелей.  Не
помогало. Миранда ей сочувствовала, хотя была уверена, что ее подопечную
терзают кошмары, а собака подходила все ближе. В  ночь,  когда  Даро  ее
увидела - белое  мерцающее  пятно  у  замковой  стены,  у  нее  начались
схватки.
   Роды прошли благополучно.  Девочка  родилась  здоровой,  но  роженицу
преследовал собачий вой, которого не слышал никто из  суетившихся  рядом
женщин. Когда ребенка унесли все к той же Люсьене, все еще  не  отнявшей
от груди маленького  Шарло,  Даро  уснула  и  увидела  Дафну.  Циалианка
смотрела на нее с тем же вожделением и уверенностью, что и в день, когда
Рито  ее  прикончил.  Больше  Дариоло  не  запомнила  ничего,  ее   била
лихорадка, а приходя в себя, она видела то озабоченное лицо Миранды,  то
воющую за стенами Малве белую бесхвостую суку. Это был бред, ведь она не
вставала с постели!
   Герцогиня привела старую травницу, счастливо избежавшую лап  синяков,
остерегавшихся портить людям жизнь севернее  Фло.  Старуха,  недоверчиво
глядя на медикуса, объявила, что Даро испортили и что ей не будет покоя,
пока у того, кто это сделал, не отберут заговоренный талисман  или  пока
он не добьется того, чего хочет от своей  жертвы.  Медикус  заявил,  что
нечего верить полоумной старухе. Даро с ним со