Неужели единственное, что он может сделать  для  своей
любви, это убить ее, смертью защитив от грязных, похотливых  лап.  И  он
сделает это, если не останется надежды. Не останется?! Уже не осталось!
   Стараньями   переодетых   антонианцев   проход   расчистили,    дверь
распахнулись,  и  Сезар  увидел  Марту.  В  простом  синем  платье   без
покрывала,  но  с  высокой  прической,  с  успехом  заменявшей   корону,
герцогиня  Оргондская  спокойно  оглядела  беснующуюся  толпу.  Она   не
боялась. Или сумела взнуздать свой страх, что было еще большим подвигом.
Пусть она по всем законам перешла в род ре  Ги,  но  сейчас  на  площадь
вышла Марта Тагэре.
   Фанатики взвыли от ненависти  и  предвкушения  расправы,  А  женщина,
приподняв тяжелую юбку, словно боясь запачкаться  и  прямо  глядя  перед
собой, пошла вперед. Это было неожиданностью для всех. Если б у  крыльца
были лишь горожане, они бы расступились -  черни  свойственно  отступать
перед нобилями, а трусам перед теми, кто их не боится,  но  Орест  знал,
кого там поставить. Сезар понял, ЧТО сейчас  произойдет.  Глаза  застлал
какой-то туман, и виконт  с  рычаньем  бросился  вперед,  с  неожиданной
легкостью сбив с ног и отшвырнув приготовившегося швырнуть камень бугая.
Тот упал с переломленной шеей. Дико завизжала какая-то женщина, и к  ней
присоединился тонкий мужской голос. Еще один  переодетый,  отвратительно
пахнувший грязью, злобой и страхом, выхватил  длинный  кинжал.  Еще  бы,
ЭТИМ оружие принести позволили. Лезвие метнулось вперед, но  боли  Сезар
не почувствовал. У него не было оружия, и он вложил всю свою ненависть в
удар  рукой.  Один  удар,  и  вонючий  опрокинулся  на  спину,   зажимая
развороченное брюхо. Как это получилось? Некогда думать.
   Еще один... И еще... Вкус крови во рту, крики,  тошнотворная  вонь...
Проклятый! Что это?! Огромный тигр ударом лапы перебил хребет  какому-то
негодяю, распластавшись в полете, перескочил через  несколько  голов,  и
приземлился у ног Марты. Тигр?! Антонианские штучки?!  Божий  промысел?!
Сезар ринулся вперед в безумном прыжке, внизу мелькнула чья-то лысина  и
безумные выпученные глаза. Что с ним? Как он совершил такое?!
   Виконт Малве мягко приземлился  у  ног  возлюбленной  и,  повернув  к
замершей   толпе   оскаленную   пасть,   испустил   рычанье,   показывая
великолепные клыки.
 
2892 год от В.И. 
21-й день месяца Дракона. 
Арция. Мунт. 
 
   Сначала Артур ничего не понял. Отец, после приснопамятного  заседания
Генеральных Штатов ходивший с задумчивым видом и где можно и где  нельзя
сетовавший на опасную доверчивость  будущего  короля,  не  убравшего  из
столицы никого из Вилльо, ворвался в казармы и потребовал сотню человек.
При  этом  глаза  Антуана  Бэррота  сияли  от  радости.  Когда-то  Артур
подчинялся отцу беспрекословно, но теперь эти времена  прошли.  Капитану
королевской гвардии может приказывать только король, что Артур и сообщил
родителю.
   - Пока, -  рявкнул  тот,  -  ты  ждешь  Александра,  в  Речном  Замке
собираются заговорщики.
   - Что, - не понял Артур, - какие заговорщики? Ведь все ясно, Элеонора
не королева, значит...
   - Вот потому и заговор, что все ясно, - отрезал граф, - была бы у них
лазейка, они бы  иначе  действовали.  Знаешь  кто  там  сидит?  Рогге  с
Клавдием!
   Этого было достаточно. Артур Бэррот был предан  Александру  Тагэре  и
всеми фибрами своей души ненавидел предателя-кардинала и подлеца  Рогге,
опустившегося до подсуживания на  турнире.  Их  имена  подействовали  на
капитана гвардии, как красная тряпка на быка. Не прошло и четверти  оры,
как сотня всадников крупной рысью  выехала  из  ворот  дворца  Анхеля  и
переулками добралась до узкого замкового мостика. Там  их  ждал  плотный
мужчина  с  красной  физиономией  выпивохи,  что-то  шепнувший  старшему
Бэрроту, который велел сыну выставить за углом охрану, а самому с  двумя
десятками солдат идти за пьяницей, оказавшимся замковым  караул-деканом.
Их никто не заметил -  комендант  Речного  Замка  и  вправду  был  глуп.
Гвардейцы вошли в узкую боковую калитку, которой пользовались стражники,
когда нужно было тайком выскочить за царкой.
   Когда они вошли, отец страшным шепотом велел соблюдать тишину. Прежде
чем схватить заговорщиков, следовало послушать, что они говорят. Артуру,
молящемуся не на Книгу Книг, а на Кодекс Розы, подслушивание претило, но
в данном случае он смирился. Жизнь Александра была слишком  драгоценной,
а мерзавцев нужно было схватить за руку.
   Предатели выбрали  себе  Голубую  Столовую,  некогда  весьма  любимую
Иволгой. Большие светлые окна и балкон  выходили  на  Льюферу,  а  кроме
парадных дверей, в комнату вела  низкая  дверца  с  решетчатым  оконцем,
через которую подносили кушанья. Отец и  сын  замерли,  прислушиваясь  к
приглушенному разговору.
   Артур  узнавал  голоса.  Граф  Реви...  "Пудель"  поганый.  Кардинал,
продажная жирная скотина... Женщина?  Неужели  королева?  Нет,  красотка
Эжени, а этой-то чего нужно? Хотя она вроде бы без ума от  Аганна,  хотя
спит еще с Гастоном Койлой и  Реви.  Незнакомый  голос,  и  несет  сущую
чушь... Мунт встанет на защиту законного короля? Встать-то  он  встанет,
но  уж  точно  не  за  "пуделей".  Снова  кардинал.  Советует   оспорить
предъявленные выборным доказательства. Реви возражает. Говорит,  сначала
следует уничтожить горбуна. Рука Артура схватилась  за  меч,  и  отец  с
силой сдавил плечо сына.
   Спор продолжался, Эжени робко сказала, что  Александр  все-таки  брат
Филиппа, и лучше  его  не  убивать,  а  просто  схватить.  Реви  оборвал
любовницу, заявив, что, пока горбун жив, У них ничего не  выйдет.  Затем
вступил еще один голос, и Артуру показалось, что  он  ослышался.  Гастон
Койла - канцлер, лучший друг короля Филиппа  и,  как  думалось  Бэрроту,
Александра. До чего же докатилось арцийское рыцарство, если  граф  Койла
вместе с грязными выскочками обсуждает,  как  и  когда  убить  законного
короля?!
   - Я беру это на себя, - твердо сказал канцлер, - горбун мне доверяет,
мне   ничего   не   стоит   угостить   его   вином   из   погребов   Его
Высокопреосвященства. А вам лучше всего выждать  и  затаиться.  На  меня
никто не подумает, но, если заподозрят кого-то из  вас,  толпа  раздерет
вас на куски, а о коронации Филиппа можно будет забыть.
   - Когда вы это сделаете?
   - В  ночь  перед  коронацией,  чтобы  утром,  когда  к  нему  придут,
Александр был мертв. Граф Реви - человек ученый, он напишет  записку,  в
которой Сандер скажет, что сделал это сам, так как Филипп  хотел  видеть
на троне сына, а не брата, и попросит всех, любящих его,  исполнить  его
последнюю волю и короновать племянника.
   - Это может сработать,  -  довольным  голосом  произнес  кардинал,  -
верность горбуна брату известна всем, а жизнью он не дорожит.
   - Да, в это поверят, - согласился  и  Реви,  -  конечно,  понадобится
вмешательство Церкви,  но  зато  эти  бешеные  волки  слова  не  скажут.
Наоборот! Ха, - брат королевы был в восторге, - да они всем, кто посмеет
возражать, головы поотгрызают. Нам и делать ничего не нужно.
   - А что будет с Жаклин и ее сыном? - спросила заботливая Эжени.
   - Жаклин на ладан дышит, вряд ли надолго  переживет  мужа,  -  утешил
Реви, - а ребенок слишком  мал.  Не  нужно,  чтобы  было  слишком  много
смертей.
   - Согласен, - подвел итог граф Койла, - пора расходиться. И  помните,
вам лучше исчезнуть из Мунта на какое-то время.
   Послышался шум отодвигаемых стульев, и  в  это  время  Антуан  Бэррот
пинком распахнул дверцу.
 
Скиталец. 
 
   Великий Орел! Сколько же в Тарре Старой Крови!  Но  им  не  отбиться,
хотя с собой они утянут многих. Оресту тигры лишь на пользу.  Теперь  из
Марты сделают уже не еретичку, а Преступившую. Еще  бы...  Взявшиеся  из
ниоткуда звери... Из ниоткуда? Или кто-то, как и ты, шел по  следу  этой
мрази? Но ты хотя бы представлял, что  и  как  станешь  делать,  а  они,
похоже нет. Воистину, Счастливчик, ты не знаешь  не  только  всех  своих
врагов, но и союзников. Кто же они? Ты увлекся Орестом и его  заклятьями
и не стал искать своих в толпе, а они  были  Тигры...  Сколько  же  тайн
хранит Тарра, но сейчас не до них вдвоем против нескольких тысяч! Смело,
но глупо...
   Ты, кажется, заговорил об уме, Счастливчик? Об  уме  и  осторожности.
Очень мило с твоей стороны, на себя бы посмотрел.  Забыл,  что  с  тобой
творилось, когда ты вернулся? А ты вспомни, как  тебя  рвало  на  куски,
едва ты сходил на берег, как ты не мог шевельнуть хотя бы  рукой,  какие
сны тебе снились...
   Твой враг сбросил тебя со счетов, хоть и знал, что  ты  выжил,  а  ты
взялся за старое. Ты опять по уши в арцийской грязи. Тебе мало,  что  ты
снова жив и бродишь среди живых,  можешь  пить  вино,  целовать  женщин,
пускать в ход клинок, хотя можешь убивать  и  иначе.  Взглядом.  Словом.
Прикосновением. Есть множество способов, но в тигра ты не  превратишься,
хотя вряд ли эти двое сделали это намеренно.
   Намеренно или нет,  но  к  бою  они  готовы,  а  убить  Старую  Кровь
непросто, ты это испытал на своей шкуре.
   А защитнички веры задумались. Еще  бы,  такие  киски...  Первые,  кто
полезут,  познакомятся  со  своим  Кастигатором  раньше  Марты.  И  ведь
понимают, хоть и бесятся. Понимают и боятся, но  это  ненадолго.  Кто-то
одержимый или просто пьяный начнет, и  понесется...  А  нет,  так  Орест
подбавит толпе прыти.
   Уже подбавляет! Конечно, если Марта  с  ее  спутниками  доберутся  до
храма, ему будет очень больно. Хорошо бы, чтоб  его  сожрали  тигры,  но
такое лишь в хаонгских сказках бывает. Как же все эти клирики  рвутся  к
власти, власти не духовной, а самой что ни на есть мирской.  Вдохновенно
врут о Конце Времен и последнем Грехе и... говорят правду, в которую  не
верят сами.
   А Марта молодец. Пойти сквозь воющее зверье, не опуская глаз. Как  же
она похожа на отца... На отца и  на  Геро!  Ты  не  смог  спасти  Шарля,
Счастливчик, ты был далеко, да и сил тогда у тебя не хватало.  А  теперь
хватает...
   Все еще боятся, хотя Орест и старается вовсю. Сейчас площадь  охватит
безумие, но кардинал тоже рискует. Унять  беснующуюся  толпу  потруднее,
чем взбеленить. Ты зарываешься, Орест,  зарываешься...  А  ведь  начинал
умно,  ты  не  допустил  ни  одной  ошибки,  но  Старую  Кровь   ты   не
предусмотрел. Ты разбудил спящих тигров, и теперь тебе лучше подумать  о
собственной шкуре, а не об охоте. Раньше  ты  был  осторожен,  но  магия
пьянит. Пора остановиться, а ты продолжаешь накачивать толпу ненавистью,
толкая в тигриные  когти.  Ты  захмелел  не  меньше,  чем  твоя  паства,
захмелел и потерял чувство меры.
   Не спорю, ты ловко придумал.  Орущие  и  лезущие  вперед  горожане  -
хорошее оружие. Надежное.  На  первый  взгляд...  А  как  красиво  можно
ударить!
 
2892 год от В.И. 
21-й день месяца Дракона. 
Оргонда. Лиарэ. 
 
   Только гордость Тагэре  не  позволила  Марте  закричать  от  ужаса  и
закрыть лицо руками. Она стояла, глядя прямо перед собой, чувствуя у ног
живое тепло своих защитников. Мальвани... Она сразу поняла,  кто  пришел
на выручку. Они с Сезаром никогда не принадлежали друг другу, но  смерть
их объединит. Страшная смерть... Если бы у нее был хотя бы  кинжал.  Она
боится костра, но она  выдержит.  Она  -  Тагэре.  Какие  глаза  у  этой
старухи. Белые, безумные. Сколько в них злобы. Что она им всем  сделала?
Святой Эрасти, что?! Сейчас бросятся. И  первой  эта  ведьма...  Женская
ненависть еще страшнее мужской. Мужчины мстят  за  причиненное  им  зло,
женщины  за  все  несбывшееся.  Но  какая  же  она,  Марта,  дрянь!  Она
счастлива, что Сезар здесь, с ней, хотя он тоже умрет. Из-за  нее  и  за
нее. Стоят... Стоят, смотрят и боятся. Но надежды нет.  Нет  и  быть  не
может.
   Площадь закипала, как закипает масло в казане, наливаясь  ненавистью.
Скольких смогут убить Мальвани? Десяток, сотню? Две? Им не спастись, как
было не спастись отцу и Эдмону. А Марк удрал... Хорошо бы, если б  толпа
прикончила и его.  Потому  что  он  недостоин  жить  и  быть  государем.
Государи не отрекаются и не прячутся.
   Все! По тому, как дернулась щека таращившейся на нее  старухи,  Марта
поняла, что время вышло. Герцогиня подняла глаза к низкому серому  небу,
не прося и не молясь. У нее не было сил и дальше видеть уродливые  морды
тех, кто совсем недавно походил на людей. Марта стиснула зубы,  готовясь
к неизбежному. Еще один взгляд в молчащее небо, и она будет готова...
   - Стоять! - раздавшийся голос был холоден и суров, как  зимнее  море.
Напирающие друг на друга фанатики, намеревавшиеся отворить себе дорогу в
царствие небесное чужой Кровью, сначала остановились, словно налетев  на
невидимую стену, а затем медленно и неохотно стали отступать.  Марта  со
вздохом уронила руки, один из тигров с глухим ворчанием лег  у  ее  ног,
другой остался стоять, все еще охаживая  себя  хвое  том  по  бокам.  Но
площадь смотрела не на них,  а  на  седого  человека  в  простом  темном
платье, словно бы вышедшего из пламени костра и вставшего его между  ним
и  обреченными  Окинув  яркими  голубыми  глазами  ворочающуюся   толпу,
незнакомец произнес негромко, но властно:
   - Орест, Предстоятель ордена антонианцев, выходи, я жду тебя.
   Все замерло, только трещало пламя. Предстоятель был в  храме.  Его  и
голубоглазого незнакомца разделяли стены, двери, тысячи  людских  голов,
Орест не мог услышать...
   - Орест. Я жду!
   И не подвластный ни королям, ни конклаву глава антонианцев  вышел  из
украшенных изображениями Стрел и Плюща дверей и медленно и  тяжело,  изо
всей силы опираясь на посох, направился к тому, кто его звал. Лавочники,
мастеровые, фанатики, игроки, моряки, шлюхи, бражники  затаили  дыханье.
Орест шел против воли, по искаженному яростью и  страхом  лицу  струился
пот, рука судорожно сжимала  посох,  с  силой  ставя  его  на  булыжники
мостовой  в  тщетной  надежде  остановиться,  задержаться,   не   делать
следующего шага. Но неведомая сила тянула клирика  туда,  где,  выставив
вперед ногу в видавшем виды черном сапоге, стоял некто с седыми волосами
и бледным молодым лицом. Незнакомец  ничего  не  делал,  просто  молчал,
скрестив руки на украшенной странной черно-зеленой цепью груди, и  ждал.
Он был красив, этот пришелец,  со  своими  огромными  голубыми  глазами,
надменно глядевшими из-под безупречных темных бровей; в его позе не было
ни угрозы, ни хотя бы волнения, и именно поэтому  он  был  страшен,  как
бывает страшен сверкающий айсберг, возникающий перед  носом  обреченного
корабля.
   Было тихо, вывешенные из окон  по  случаю  казни  ковры  и  флаги  на
высоких шестах обвисли, как жалкие тряпки, но серебряные  волосы  чужака
развевались, словно под порывами свежего ветра. Даже если  это  был  сам
Антипод или же Проклятый, ни у кого не хватило духу не  то  что  осенить
себя Знаком,  но  хотя  бы  опустить  глаза,  словно  бы  прикованные  к
спокойному правильному лицу.
   Когда   Предстоятель   ордена   Святого   Антония    прошел    сквозь
расступившуюся толпу и вышел вперед, чужак поднял руку...
   - Стой, где стоишь! - И клирик остановился.
   - Повернись к людям. - Орест повернулся.
   - А теперь отвечай, глядя  в  глаза  тем,  кому  ты  лгал.  Зачем  ты
оклеветал герцогиню? Как ты это сделал? Откуда  ты  черпаешь  силу?  Что
делаешь с теми, кто тебе верит? Что ты о  них  думаешь?  Что  думаешь  о
Церкви нашей Единой и Единственной и о господе нашем Триедином?
   Дальше Марта не слушала, кто-то из тигров схватил ее зубами за  рукав
и потянул с замершей площади.
 
Скиталец 
 
   Ты попался, Орест. Попался, влетел в ту самую яму, которую рыл с того
самого дня, как  залез  в  стол  к  убитой  мирийской  ведьме.  Тебе  не
выбраться, уж это-то я тебе обещаю! Ну же, говори,  рассказывай  жителям
доброго города Лиарэ о себе и своих братьях. Громче  говори,  пусть  все
слышат, что ты держишь их за тупое стадо, что не веруешь ни в Творца, ни
в Антипода и думаешь только об архипастырском посохе. Это хорошо, что ты
не фанатик, Орест, был бы ты фанатиком, тебя пришлось бы  просто  убить,
твои откровения были бы никому не нужны, но ты -  политик,  а  признания
политика вещь полезная.
   Жаль, не добрался я до Максимилиана и Ольвии, но ты платишь и  по  их
счетам. Облегчай душу, выплевывай в лицо толпе то, что не  доверял  даже
своей подушке. Пусть все слышат  исповедь  главы  "братиев  скорбящих  о
грехах и скверне мира нашего". А вот о скверне поподробнее,  пожалуйста.
И о собственной скверне, и  о  чужой.  Используй  последнюю  возможность
нагадить ближним. Ты же обо всех знаешь, вот и говори. Топи их  в  своем
дерьме, тащи с собой на дно...
   Клавдий за  взятки  продал  Оргонду  и  Арцию  Пауку?  Евлалий  любит
мальчиков, а Феофилакт девочек?  Флоренции  отравил  Атанаисия,  Иоакинф
торгует подписями впавшего в детство Архипастыря, а Лаурентий  вместе  с
Клавдием - вином  в  обход  славного  оргондского  купечества?  Молодец,
Орест! Вываливай все, не тащить же этот навоз  с  собой  в  преисподнюю,
топчи всех, кого можешь. Наслаждайся  напоследок!  А  теперь  давай  про
найденные  кости.  Ты  восемь  лет  смотрел,  как  истинные  еретики   и
чернокнижники похищают и истязают детей, смотрел и ждал, выгадывая время
для удара. Ты бы мог остановить убийц, но ты не делал  этого,  они  были
тебе нужны. Ты их и сейчас не выдал, а заставил работать на себя...
   А скольких ты принуждал доносить, убивать, лгать, используя свой сан!
Скольких  согрешивших  девушек  толкнул  в   лапы   мерзким   сектантам,
приносящим в жертву нерожденных детей? Скольких рыцарей вынудил  убивать
по твоему приказу, Пригрозив открыть  имена  их  возлюбленных?  Скольких
купцов и трактирщиков превратил в отравителей?
   Воистину, нет ямы более смрадной, чем душа грешника,  если  это  душа
лжеца и убийцы именем Божиим. А теперь расскажи, почему  ты  не  боишься
расплаты? Потому что сам  НЕ  ВЕРУЕШЬ.  Для  тебя  Триединый  -  сказка,
выдумка, морковка перед мордой осла,  на  котором  едешь  и  ты  и  твои
собратья Ну же, повтори еще и еще. Творца нет. Судии нет! Спасителя нет!
Есть лишь магия и умные люди. Всем дорога в золу, живем лишь раз,  нужно
брать от жизни все.
   У тебя нет детей, Орест, по крайней мере тех, про которых ты  знаешь.
После тебя хоть потоп, хоть пожар,  хоть  конец  света.  Даже  если  все
Благодатные земли полетят в тартарары, тебе нет до этого дала.  На  твой
век власти и золота хватит, а дальше плевать. Бога нет, уж в этом-то  ты
уверен.  А  посему  прав  самый  сильный,  самый  умный,  самый  хитрый.
Победителей не судят. Победители всегда правы. Они перепишут Книгу Книг,
объявят палача жертвой, а предателя святым. Жаль, тебе  всего  пятьдесят
четыре, и ты не можешь сказать правду о Войне  Оленя,  "подвиге"  Циалы,
залоге Иволги... Ну так говори, что знаешь, на  первый  раз  довольно  и
этого!
   А как ты ненавидишь и презираешь людей, которые  верят.  Как  ты  над
ними издеваешься. Повтори, что ты думаешь про них. Быдло, стадо,  жалкие
дураки, дойные коровы?
   Да, да, мирные обыватели солнечной Лиарэ, это он про  вас.  Про  вас,
про ваших родителей, мужей, жен, детей, внуков. Слушайте своего пастыря,
смотрите на него, вот он перед вами. Такой, каков есть. Вот  его  мысли,
чувства, чаянья. Нравится?! А он не первый и не последний.  Он  один  из
многих, которых вы тянете на своем горбу. Ну? Что скажете? Будете его  и
впредь слушаться? Ах, не будете? А что будете?
   Первой "бей!" завопила женщина... И еще  одна.  Женщины  и  любят,  и
ненавидят быстрее мужчин, особенно обделенные судьбой...
   Ну, что, Орест, как тебе заваренная тобой каша? А теперь взгляни им в
глаза, в глаза чудовищу, которое ты долго и старательно  будил.  Ты  уже
сказал достаточно, можешь замолчать. Теперь я разрешаю тебе бояться.  Ты
умрешь мерзкой смертью. Правильно, падай на  колени,  ползай  на  брюхе,
умоляй о пощаде... Это последняя капля.