ий, принял  смерть  под  топором
палача. А его горбатый брат жив и здоров. Монах сказал, что его жизнь  -
это чужая смерть, что он проклят еще в материнском чреве. И  это  так  и
было. Этот ребенок - несчастье их рода, который переживет их  всех.  Она
должна была от него избавиться, но не сделала этого, потому  что  хотела
привязать к себе Шарля. Его рождение - это  смерть,  именно  так  сказал
монах, а его жизнь - это смерть за смертью. Святая  Циала,  неужели  это
правда?! Неужели она родила пособника Проклятого?!
   Нет, не может быть! Просто она не  любит  младшего  сына,  не  любит,
потому что, пока она, беременная, лежала в своих покоях, Делия  увела  у
нее Шарло. Потому что, видя Александра, она вспоминает  весь  тот  ужас,
который пережила... Все осуждают ее, считают дурной  матерью,  но  разве
они знают?! Шарль велел прогнать клирика, не поверил ему. А она,  Эстела
Тагэре, урожденная ре Фло, разве она не верит?! И не потому ли их спасла
та женщина-кошка, что они были избраны зачать Пособника?  Теперь  только
она знает тайну. Шарль и Рауль мертвы, а о Геро  никто  не  слышал.  Она
исчезла. Шарль сказал, что ей принадлежит его жизнь и кровь, понимал  ли
он сам, ЧТО говорит и кто она была? Ведьма? Или нечто большее...  Темная
Звезда с колоды сестры, которую та потом так и не смогла отыскать.
   - Матушка, осторожнее, - Филипп почтительно  протягивал  ей  руку,  -
здесь  слишком  круто.  -  Эстела  сжала  губы  и,  старательно  отогнав
неуместные в храме мысли, ступила на узкую ступеньку.
 
2871 год от В.И. 
9-й день месяца Иноходца. 
Ифрана. Авира. 
 
   Короля  Жозефа  мало  кто  любил,  и  бланкиссима   Елена   не   была
исключением. Видимых причин у нее для этого вроде бы не было, но  Елена,
хоть и отказавшаяся ради неба (или не  неба)  от  того,  что  составляет
смысл существования любой женщины, не перестала быть  таковой.  Ей  была
неприятна скупость Жозефа, его заношенные  рубашки,  стоптанные  сапоги,
сальные волосы, сухой  неприятный  голос.  Король  Ифраны  был  отменным
союзником, но удивительно  неприятным  человеком,  и  Елена  всякий  раз
удивлялась, до какой степени второе перечеркивает первое. Жозеф ни  разу
ее не подвел, правда, это было ему невыгодно, но это на небе ценят мысли
и чувства, а на грешной земле пока главенствуют  поступки.  Жозеф  делал
то, что было нужно Елене, но после встреч с ним циалианку всегда  тянуло
искупаться.
   Женщина вздохнула и взяла  надушенный  носовой  платок,  единственное
спасение при длительной беседе со скопидомом-королем, экономящим даже на
мыле и воде для собственной персоны. Впрочем, новости,  которые  сообщил
Жозеф, пахли куда хуже его  самого.  О  том,  что  старший  сын  убитого
герцога Тагэре при живом Пьере Лумэне был миропомазан, Елена уже  знала,
но она была уверена, что Агнеса с Батаром пусть не сразу, но справятся с
девятнадцатилетним щенком, у которого нет ни войск, ни денег. Оказалось,
она или переоценила Агнесу, или  недооценила  Тагэре  и  его  проклятого
кузена, к несчастью, избежавшего судьбы  родичей.  А  кардинал  Евгений,
похоже, вообразил себя бессмертным. Пойти при живом монархе на помазание
его соперника!
   Четыреста лет кардиналы ничего не предпринимали без решения конклава,
приказания Его Святейшества и совета с бланкиссимой, а  Евгений  с  ходу
переступил  все  границы.  Или  он  все  же  советовался  с  Дианой  или
Генриеттой, а ее прознатчики это проглядели. Вполне может быть...
   Да  и  с  Мальвани  мерзко  получилось,  маршал,  конечно,   отличный
полководец, но он не бог. Кто бы мог представить,  что  он  справится  с
войском, вдвое превышающим его собственное, а  он  справился.  Агнеса  с
Батаром наголову разбиты. Хорошо хоть дуре вместе  с  сыном  и,  скажем,
маршалом, удалось бежать во Фронтеру и дальше в Эскоту,  но  большинство
ее сторонников или убиты, или казнены после сражения.  Агнеса  оказалась
столь недальновидна, что  расплачивалась  с  фронтерскими  и  эскотскими
наемниками, отдавая им на разграбление деревни, по которым проходила  ее
армия. Арция поставляла фураж Лумэнам  и  ополченцев  Тагэре,  от  одной
разоренной деревни  к  другой  пополнявшему  свои  силы.  Казнь  знатных
пленников  и  вождей  наемников,  захваченных  на  поле   боя,   арцийцы
восприняли как справедливое возмездие, а все еще сильные на севере Арции
эрастианцы во главе с Евгением объявили это богоугодным делом.
   Войска нового короля,  не  встречая  никакого  сопротивления,  заняли
Эльту. Филипп снял со стен головы своего отца, брата и дяди и заменил их
головами казненных лумэновцев, а мерзавка Диана  торжественно  объявила,
что наконец-то на троне  настоящий  арциец  и  настоящий  воин.  Молодой
Тагэре хорош как бог, его обожает вся  страна,  и  что  с  этим  делать,
никому неизвестно.
   - О чем вы задумались, голубица? - скрипучий тенор  мог  принадлежать
только Жозефу, что подтвердил  и  нос  бланкиссимы.  Женщина  улыбнулась
одними губами.
   - Разумеется, Ваше Величество, я думаю об Арции.
   - О ней сейчас думают все. - Жозеф уселся в кресло и протянул руку  к
лежащим на столе  фруктам.  Скупой  до  неприличия,  король  никогда  не
упускал случая подкрепиться за чужой счет,  даже  если  это  была  такая
мелочь, как фрукты или орешки.
   - И что же о ней думает  Его  Величество?  -  Елена  была  вежлива  и
доброжелательна, хотя к горлу подползала тошнота.
   - Племянница - дура, -  изрек  король,  бросая  на  стол  черенок  от
яблока, - я не дам ей денег.
   - Она вам написала?
   - Разумеется. Джакомо, вернее, его нобили готовы спутаться с ней  еще
раз, но за деньги. У границы  земли  дружественных  лордов,  грабить  их
нельзя, а ждать они не хотят. И правильно делают, живыми выйдет едва  ли
треть...
   - Вы отказали?
   - Я не сказал ни "да", ни "нет", - хмыкнул Жозеф,  -  но  она  должна
понять...
   - Агнеса не всегда бывает понятлива, - возразила Елена, умолчав,  что
в данном случае королева скорее всего поймет, так как знает,  что  у  ее
дядюшки в наводнение воды не допросишься.
   - Это ее дело. И Джакомо, если он готов раскошелиться, но я бы на его
месте притих.
   - То есть?
   - Я не намерен сейчас лезть в Арцию, - изрек Его Величество,  ковыряя
в зубах. - Филиппу дел и дома хватит, он, хоть и Тагэре, вряд ли захочет
сразу же отвоевывать Сарриж, а там посмотрим... Бросать деньги на  ветер
я не намерен. Если они имели глупость продуть при таком преимуществе, то
теперь и подавно в лужу сядут. Да и Мальвани, говорят, вот-вот  в  армию
вернется, а я с ним дела  иметь  не  желаю!  Странно  он  как-то  Батара
уделал, нужно разобраться. А пока я не пойму что и как, будет мир.
   - Мир? - Елене показалось, что она ослышалась.
   - Мир, - буркнул король, - если Филипп подпишет нотацию, я  ему  даже
отступного дам, а там поглядим...
   - А Агнеса?
   - Если у нее что-то получится, я согласен с ней разговаривать, но  не
раньше, чем она будет в Мунте, а Тагэре на плахе. Я воевать не  намерен,
значит, будет мир, даже если за него придется платить золотом,
   - Возможно, вы и правы, - пожала плечиками Елена.  Лично  ее  мир  не
устраивал,  потому  что  в  Арции  заправляла   Диана,   хотя...   Нужно
посмотреть, поладит ли красавчик король  с  этой  кошкой.  Если  да,  то
Тагэре на троне  делать  нечего.  Нет  -  она  поддержит  Жозефа  в  его
небывалом миролюбии, знать бы еще, откуда оно у него...
 
2871 год от В.И. 
Ночь с 16-го на 17-й день месяца Иноходца. 
Арция. Тагэре 
 
   Валериану не в первый раз снились мелодии, вот и теперь щемящий напев
подхватил и понес его, как поток подхватывает  сломанную  ветку.  Череда
рыдающих звуков рвалась к высокому безлунному  небу,  сливаясь  с  зовом
возвращающихся птичьих стай. Когда растаял  последний  дрожащий  аккорд,
музыкант вздрогнул и проснулся. Это нужно было записать,  и  немедленно!
Валериан вскочил и, не одеваясь, бросился к высокой конторке, подаренной
ему  покойным  герцогом.  Лихорадочно  выводя  нотные  знаки,   музыкант
продолжал слышать разлитую в воздухе музыку, словно бы рожденную древним
замком. То, что выходило из-под пера Валериана, отнюдь  не  походило  на
заупокойную службу, полную  смирения  и  надежд  на  награду,  ожидавшую
ушедшего в  Вечности.  Это  был  плач  земного  по  навеки  утраченному.
Наверное, собратья осудили бы лысого органиста за кощунство и  нарушение
канонов, но он не думал об этом. Всей душой преданный музыке  и  Тагэре,
Валериан старательно ловил бушующую внутри него мелодию. "Плач  весенней
ночи" - так он это назовет. Ее никто не услышит, кроме тех, кто  достоин
и кто сможет понять! Лихорадочно засыпая песком  лист  хаонгской  бумаги
(еще одна память о монсигноре). Валериан уже понимал, что не удержится и
немедленно отправится в иглеций. И хорошо, что стоит глубокая ночь,  его
никто не потревожит, разве что стражники на башнях, ну да  они  вряд  ли
станут прислушиваться.
   Маленький музыкант, кое-как натянув шерстяное  одеяние,  выскочил  на
улицу и посеменил к иглецию, не замечая ни холода,  ни  луж,  оставшихся
после недавнего дождя. Храм встретил запахом курений  и  белых  траурных
гиацинтов, которые, чудо из чудес, до сих пор не  увяли.  У  икон  слабо
мерцали лампадки. Валериан вытащил ключ, намереваясь отомкнуть маленькую
резную дверцу, чтобы по узкой витой лесенке подняться на хоры к  органу,
но замер, не донеся ключ до скважины. В иглеций кто-то был, чуткий  слух
музыканта уловил легкий шорох на пределе человеческого слуха, да  и  это
странное  ощущение,  возникающее  в  темных  помещениях,  когда  в   них
присутствует кто-то невидимый! Эрастианец с досадой поморщился: надо же,
как не вовремя! Кто бы это мог быть? Шорох повторился, но как будто не с
той стороны, где раньше. Валериан  старательно  пригляделся  и  различил
неподвижный силуэт в дальней части  храма.  Вот  оно  что!  Младший  сын
погибшего герцога. Надо думать, пришел проведать отца и брата.
   Клирик всегда жалел маленького калеку, в свое  время  он  сам  немало
претерпел от сверстников за свой смешной рост и нашел успокоение  только
в музыке.  Кстати,  Александр,  даром  что  ему  девять  лет,  чувствует
гармонию куда  лучше  старших  братьев  и  сестер.  Надо  предложить  Ее
Светлости свои услуги, он даст мальчику несколько уроков, может быть, он
тоже сможет топить свое несчастье в звуках органа. В любом случае Сандер
не помешает, а он и виду не покажет,  что  заметил  маленького  герцога.
Захочет - подойдет, не захочет - выскользнет из иглеция и  отправится  к
себе.
   Музыкант решительно повернул  ключ  и  поднялся  к  органу,  а  через
мгновение забыл обо всем, кроме родившейся во сне мелодии. Он сыграл  ее
четырежды, всякий раз что-то меняя, и понял,  что  она  не  нуждается  в
исправлении.  Только  откинувшись  на  спинку  высокого  резного  стула,
Валериан понял, что рядом с ним кто-то стоит, и обернулся. Так  и  есть.
Горевшие на нотоносце свечи осветили серьезное детское лицо.
   - Монсигнору не спится? - улыбнулся Валериан.
   - Нет, - просто сказал Сандер, - я уже был здесь, когда вы вошли,  но
не хотел вам мешать.
   - Тебе понравилось?
   - Очень, - опустил темные ресницы  мальчик,  -  мне  кажется,  что  я
всегда знал эту песню...
   - Странно, у меня такое же чувство.
   - Святой отец, вы не можете сыграть ее еще раз?
   Разумеется, он мог, что и проделал с видимым наслаждением.
   - Александр, что вы делаете здесь в такое позднее время? -  Герцогиня
подошла совсем тихо, и они, захваченные музыкой, ее не услышали.
   - Моя сигнора, -  Валериан  неуклюже  и  торопливо  вскочил,  зацепив
рукавом ноты, - простите, я вас не заметил!
   - Ничего страшного, святой  отец,  можете  продолжать  ваши  занятия.
Александр, разве вы не видите, что мешаете  отцу  Валериану.  Немедленно
возвращайтесь к себе, я поговорю с вами завтра.
   - Но,  -  запротестовал  музыкант,  -  уверяю  вас,  Ваша  Светлость,
монсигнор мне не мешает, напротив, он очень тонко чувствует музыку.
   - В любом случае ему никто не разрешал по ночам выходить из  спальни,
- холодно прервала герцогиня. - Александр, вы слышали? Немедленно  идите
домой. Отец Валериан, всем очень  понравился  написанный  вами  реквием.
Разумеется, я и мой сын поблагодарим вас особо,  но  я  с  удовольствием
говорю вам  об  этом  сейчас.  А  теперь  можете  возвращаться  к  своим
занятиям.
   - Благодарю сигнору, - маленький эрастианец  поднялся,  -  но  я  уже
закончил. С разрешения сигноры я могу проводить монсигнора Александра.
   - Если пожелаете, - обронила Эстела  Тагэре  и,  придерживая  тяжелую
юбку, первой спустилась вниз.
   Герцогиня пожелала остаться в храме, а  клирик  и  мальчик  вышли  на
улицу. В лицо пахнуло мокрой землей, в  свете  звезд  блеснули  огромные
лужи. Они уже заворачивали за  угол,  когда  Валериану  показалось,  что
сзади мелькнула и рванулась куда-то вбок и вверх  огромная,  похожая  на
гигантского коня тень. Музыкант резко обернулся и столкнулся взглядом  с
сыном герцога.
   - Святой отец, вы видели?
   - Не знаю, может быть, мне показалось...
   - Это был отец. Он приходил попрощаться, и он был в иглеции, когда  я
пришел.
   Валериан промолчал. Церковь учила,  что  такого  не  может  быть,  но
маленький клирик, хоть  и  боялся  признаться  в  этом  даже  себе,  был
согласен с Александром. Во время заупокойной службы ему самому несколько
раз казалось, что в иглеции  находится  кто-то  одновременно  близкий  и
далекий, не такой, как остальные. Встав от  органа,  он  даже  посмотрел
вниз, пытаясь с помощью глаз остудить расходившееся воображение.  Ничего
особенного он, разумеется, не заметил, если не считать обернувшегося  на
его взгляд стройного седого нобиля в темно-синем плаще. Валериану  стало
стыдно своего любопытства, и он поспешно отступил к органу, а теперь вот
- и мальчик почуял что-то  необычное...  Сегодня  новолуние,  с  похорон
минула ровно кварта. Неужели ночную песню ему подарил покойный герцог?
 
2871 год от В.И. 
Вечер 19-го дня месяца Иноходца. 
Фей-Вэйя 
 
   Шарля похоронили. В Тагэре, в фамильном склепе. Его провожали жена  и
половина Арции, а она была здесь, в Фей-Вэйе. Она могла бы  поехать,  ее
бы не выгнали, и не только потому, что Филипп теперь король и ему  нужна
поддержка сестринства или хотя бы лояльность. Девять  лет  назад  сестра
Анастазия стала в старинном замке своей, ее полюбили, ни кого не  удивил
бы ее приезд. Напротив! О них с Шарлем так никто и не узнал,  а  она  не
проводила его в последний путь, не взглянула... Неужели она боится  себя
выдать? Сколько лет прошло, она теперь совсем другая.
   Соланж подошла к зеркалу, откуда на нее смотрело  отрешенное  бледное
лицо, лицо мученицы, пророчицы, но не живой женщины. Странно, ей  совсем
не нужны эти камни, от которых все сходят с ума, может, поэтому они ей и
достались. Судьба любит дарить одним то, за  что  другие  готовы  отдать
душу, и отбирать то, за что  и  жизни  не  жаль...  Нет,  она  правильно
сделала, что не поехала, она не вынесла бы.
   Филипп, говорят, одно лицо с отцом, как и  погибший  Эдмон.  А  самый
младший? Тот, который живет потому, что она,  Соланж  Ноар,  в  припадке
безумия убила своего ребенка. Младший Тагэре даже  больше  ее  сын,  чем
Эстелы, почему же она не хочет его узнать?
   Ее Иносенсия вздохнула  и  отошла  от  зеркала  к  окну,  за  которым
буйствовал яблоневый сад. Когда она в последний раз видела Шарло, стояла
поздняя осень, они обнимались среди искореженных черных стволов, ее ноги
насквозь промокли, но она не  чувствовала  холода,  а  сейчас  на  дворе
раннее лето, отчего же так зябко? Ведь все в прошлом, а ей в этой  жизни
осталось лишь несколько дел, которые она должна сделать.
   Предстоятельница улыбнулась, и хорошо, что этого никто не видел,  так
как вид улыбающейся  статуи  вызовет  ужас  в  сердце  самого  отважного
человека.  Сола,  сестра  Анастазия,  Ее  Иносенсия  расчесала   волосы,
заколола на затылке <В отличие от других сестер глава  ордена  ходила  с
непокрытой головой, лишь в праздники украшая распущенные волосы Рубинами
Циалы.> и еще раз взглянула в зеркало. Вспоминал ли о ней Шарло  в  свои
последние мгновенья? Вряд ли. В бою воинам не до воспоминаний,  а  погиб
он сражаясь. Валентин сказал, что они с Раулем ре Фло отбивались спина к
спине. С ними долго, очень  долго  ничего  не  могли  сделать,  а  потом
герцог, наверное, устал и оступился.  Его  убили  сразу.  Одним  ударом.
Рауль продержался еще немного, но один он был обречен.
   Сола вспомнила Рауля ре Фло, мужа красотки  Делии,  единственного  из
этой семейки, кто ей по-настоящему нравился. Они с Шарлем  ушли  вместе,
как уходят настоящие соратники и друзья или счастливые  возлюбленные.  А
она осталась. Но почему, почему Шарло ошибся?! Что-то ей было непонятно.
Оступиться  могут  все.  Герцог  уже  не  был  юношей,  он  мог  устать,
поскользнуться в крови, просто промахнуться и пропустить удар.  То,  что
он был непревзойденным бойцом, не означало, что он  был  бессмертным,  и
зачем ей знать, как он умирал, если ничего нельзя изменить.
   Женщина вскинула тонкие руки к вискам, пытаясь собрать  разбегающиеся
мысли. Что-то здесь не так,  что-то  она  должна  понять.  Поговорить  с
Валентином? Стоп, при чем здесь старик?! Он давно не  покидал  Фей-Вэйю,
откуда же он знает, что Шарло споткнулся? Ее Иносенсия, больше не владея
собой, вышла, почти выбежала из комнаты и,  скользнув  лунным  лучом  по
прохладным коридорам, спустилась к  старому  рыцарю.  Валентин  сидел  в
глубоком кресле. Перед ним на столе стоял кубок, куча каких-то баночек с
настойками и декоктами, валялись несколько книг, бумага и перо. При виде
Предстоятельницы он попробовал встать, но  Сола,  положив  ему  руку  на
плечо, велела оставаться в кресле, а сама села рядом.
   - Мне нужно поговорить с вами, сударь.
   - Ваша Иносенсия...
   - Я знаю, что вы скажете, но  не  будем  терять  времени.  Откуда  вы
узнали, как убили герцога Тагэре?
   - Откуда? - В глазах рыцаря мелькнуло недоумение. - Мулан  рассказал.
Он был там вместе с Дорже.
   - Как они там оказались? - Сола почувствовала, что сейчас  упадет,  и
торопливо присела на кровать Валентина, напрочь забыв об этикете.
   - Дорже выполнял приказ бланкиссимы Генриетты, Мулан его сопровождал.
   - А теперь, сигнор Валентин, - услышь Сола себя со стороны, она бы не
узнала собственного голоса, - скажите, как могло  случиться,  что  Шарля
Тагэре убили раньше, чем Рауля ре Фло? Ведь он был сильнее.
   - Меня это самого удивило. - Старик закашлялся, и Соле пришлось ждать
целую  бесконечность,  пока  он  пил  воду,  пока  обтирал  губы  чистым
полотенцем. -  Ре  Фло  был  прекрасным  воином,  но  с  Тагэре  не  мог
сравниться никто. Может  быть,  лет  через  десять  герцог  и  начал  бы
сдавать, но не раньше.
   - И все-таки он упал...
   - И все-таки он упал, - эхом откликнулся Валентин.  -  Вы  полагаете,
что Мулан лжет? Я знаю, что вы его не любите.
   - Скажите, сигнор, - Сола ответила вопросом на  вопрос,  -  можно  ли
победить заведомо сильнейшего соперника иначе, чем задавив  его  числом,
вымотав или ударив в спину? Я не воин, но я хочу знать.
   Валентин вздохнул и задумался. Видно было,  что  ему  неприятен  этот
разговор, но старый рыцарь всегда был честен.
   - Я не могу быть ни в чем уверен, но, говорят, Алан Аламский,  первый
из рыцарей  Оленя,  вместе  с  титулом  Белого  Паладина  получил  у  Ее
Иносенсии талисман, который помогал  ему  в  поединках.  Именно  так  он
победил мирийского герцога, после чего  Мирия  стала  вернейшим  оплотом
ордена.
   - Что это за талисман?
   - Помилуйте, Ваша Иносенсия, я даже не знаю, существует ли он.
   - Вы воин, вы должны знать.
   - Я  знаю  только  то,  что  Белый  Паладин  никогда  не  проигрывает
поединков. Но  я  в  юности  часто  тренировался  с  Арманом  Гулимским,
которого теперь сменил Лионэль Дорже. Он не был великим б