оглазом мальчике что-то из ряда  вон  выходящее.
Александра нужно было сохранить ради Тарры и ради Рене. Впрочем,  как  и
его отца и брата, которых спасти не удалось... Альмика тоже  не  спасти,
глупая смерть и никому не нужная!
   Как всегда, Рамиэрль обуздал свои эмоции с помощью ста  рой  как  мир
уловки.  Он  принялся  запоминать  все,  что  видит  -  лица  и  одеяния
Солнечных, бьющуюся в окно осу, тени на белоснежной стене,  тыквоносцев,
по  случаю  судилища  стянувших  высветленные  волосы   особым   образом
заплетенными тоненькими косичками и сменивших золотые сандалии на  нечто
среднее между  сапогами  и  чулками  из  мягкой  узорчатой  кожи.  Когда
Рамиэрль осмотрел последний старательно замазанный прыщ на шее  младшего
из соратников Илгора появились владыки.
   Аддар, на голове которого был украшенный золотистыми топазами  обруч,
терявшийся в золоте волос, сел по правую  руку  от  отца,  Тэноллиан  по
левую, а владычица опустилась в стоящее  особняком  причудливое  кресло,
напоминавшее выловленную в Сером море раковину. Эльрагилл был  задумчив,
Ильгэйбэ печальна, выражение  лица  Тэноллиана  разобрать  было  трудно.
Солнечный принц утратил обычную приветливую  оживленность,  он  старался
сохранять спокойствие, но это  у  него  получалось  не  слишком  хорошо.
Рамиэрль  постарался  подбодрить  приятеля  взглядом.  Аддар  благодарно
улыбнулся  в  ответ,  но   зеленые   глаза   оставались   печальными   и
настороженными.
   Альмика  ввели  последним.  Старательно  передвигая  ноги  и  опустив
темноволосую голову, он шел меж двух других стрелков  из  рощи,  впереди
шествовали четверо паладинов, сзади двое эльфов с непроницаемыми лицами.
Преступника подвели к центру алого круга, выделявшегося на беломраморном
полу. Стражи повернулись и отошли: эльфы грациозно и незаметно,  стрелки
- неловко, словно стесняясь самих себя, паладины попробовали скопировать
эльфийскую легкость, вызвав у  Рамиэрля  очередной  приступ  отвращения.
Тэноллиан поднял руку, и на краю алого круга возникла золотая  черта,  а
освобожденный от сковывающего заклятия Альмик пошатнулся и чуть не упал.
   На  допущенных  на  террасу  Мечей   людей   происходящее   произвело
впечатление, хотя ничего особенного в фокусе Тэноллиана  не  было.  Алый
круг,   видимо,   давным-давно   использовался   в    качестве    места,
предназначенного для опасных гостей, а водворили Альмика  туда  примерно
тем же способом каким  сам  Рамиэрль  подозвал  ареху.  Разве  что  сила
заклятия была  побольше:  воля  у  человека  крепче.  Хотя  определенная
неуверенность в бунтаре все же ощущалась, иначе Тэноллиа ну  не  удалось
бы  так  легко  замкнуть  вокруг  него  защитный   круг   Шарло   Тагэре
сопротивлялся бы дольше, а уж Рене... Хватит думать о Рене!  Он  далеко,
так же как выжившие сыновья Шарло,  Эмзар,  Клэр,  Жан-Флорентин  и  все
остальные. Ради того, чтобы к ним вернуться,  придется  вытерпеть  казнь
очередного дурака, решившего, что удар кинжала может изменить мир.
   Действо между тем развертывалось по всем правилам и отчего-то до боли
напоминало происходивший когда-то во фронтерской деревне Белый Мост  суд
над знахаркой Лупе, во время которого эльф-разведчик впервые  столкнулся
с ройгианской магией. На  первый  взгляд  общего  было  мало.  Роскошный
чертог не походил на жалкую сельскую площадь с  деревянным  помостом,  а
эльфийские владыки отличались от тройки синяков, как небо от земли. Да и
вместо хрупкой, ни в  чем  не  повинной  молодой  женщины  был  яростный
сильный мужчина, совершивший  именно  то  преступление,  в  котором  его
обвиняли. И все равно Роман не мог отделаться от мысли о сходстве  давно
минувшего и ныне совершаемого. Наверное, дело было в том, что и Лупе,  и
Альмик  были  осуждены  еще  до  суда,  который   был   не   более   чем
представлением, затеянным для испуганных и потрясенных  зрителей.  Тогда
это были  фронтерские  селяне,  сейчас  -  стражи  Рощи  и  десятка  два
луцианских нобилей. И тем и другим судьи  решили  напомнить  о  благости
Добра и наказуемости Зла и его соучастников. Только вот не были  синяки,
воевавшие именем придуманного клириками Творца  с  не  менее  выдуманным
Антиподом, Добром. А эльфы, верящие  Свету  и  его  именем  превратившие
прозябавшую во тьме и невежестве Луциану в цветущий мирный сад? Были  ли
Добром они?
   Рамиэрль  запутался  в  несвоевременных  мыслях,  пропустив  и  слова
Эльрагилла, несомненно, мудрые и справедливые, и Душераздирающий рассказ
Ильгэйбэ о побоище в цветнике. Из  не  очень  приятных  размышлений  Нэо
вырвал низкий, гневный баритон,  совершенно  не  похожий  на  мелодичные
эльфийские голоса. Подсудимый не стал  хранить  гордое  молчание,  решив
высказать ненавистным Перворожденным все, что он  о  них  думает.  Роман
достаточно овладел луцианским, чтобы оценить  речь  бунтаря.  Как  он  и
думал, Альмик ненавидел эльфов за то, что они лишили людей права выбора,
навязав им Свет.
   Да, для малых  детей  и  дряхлых  стариков  такая  жизнь  удобна,  но
Перворожденные держат всех за  жалких  и  неразумных.  Принц  Таир,  про
которого черноволосый стрелок говорил с тем же  благоговением,  с  каким
соратники Анхеля толковали о мятежном Руи Аррое, поднял восстание против
эльфов и их приспешников.  Повстанцы  отстаивали  собственное  право  на
жизнь или на смерть, но такую, которую они сами себе изберут.
   Разумеется, Дети Звезд получили от Альмика  и  за  бессмертие,  и  за
вечную молодость, и за магию, с  помощью  которой  могли  отрешиться  от
низменных дел, начиная от лечения хворей и кончая изношенными сапогами и
немытыми тарелками. По мнению бунтаря, эльфы не должны были совать людям
в лицо их убожество и несовершенство, а именно это они  и  делали  самим
фактом своего существования. Рядом с  Перворожденным  смертный  поневоле
чувствовал себя жалким  и  обреченным.  Чтобы  вернуть  людям  гордость,
эльфов следовало изгнать или уничтожить. Именно это и собирался  сделать
Альмик, захватив Ильгэйбэ. Вынуждая владычицу отвести его к  Эльрагиллу,
бунтарь намеревался пленить и его, а затем завладеть главным  талисманом
клана и, имея на руках столь ценных заложников, потребовать от Солнечных
навеки покинуть Луциану.
   Рамиэрль пожал плечами. План был неплох,  куда  лучше  убийства  ради
убийства. Другое дело, что осуществить его  было  невозможно.  Коснуться
талисмана мог лишь владыка или кто-то  настолько  превосходящий  его  по
силе, что сломал бы заклятие Сродства. Хотя откуда лесному стрелку знать
такие тонкости? Эльфу нравилось, как держался Альмик,  хотя,  на  взгляд
Нэо, можно было ругаться и поменьше.
   Человек, без сомнения, знал,  что  его  ожидает,  но  смерть  его  не
пугала, он, как мог, использовал  отпущенные  ему  возможности.  Обвиняя
эльфов и их прихвостней, он обращался к  присутствующим  людям,  видимо,
рассчитывая заронить в их утомленные  Светом  души  зерна  сомнения.  От
ответов на задаваемые ему вопросы подсудимый не уходил, но все сводил  к
тому, что эльфы для Луцианы - зло, и  они  должны  быть  уничтожены  или
изгнаны. Допрос катился своим чередом, и, по мнению Рамиэрля, близился к
концу, когда Тэноллиан задал глупейший вопрос о том,  как  давно  Альмик
предался Тьме и с кем из адептов оной Тьмы связан.
   Илгор старательно  перевел,  и  глаза  бунтаря  вспыхнули.  Он  резко
выпрямился, и Нэо понял, что самое интересное только начинается.
   - Если Свет - это вы, мне и впрямь милей Тьма. Она, по крайней  мере,
не принуждает на брюхе ползать. Вы только гляньте, во  что  превратились
те, кто с вами спутался?! От людей отстали, к эльфам не пристали.  Право
слово, хуже нетопырей, что не птицы и не звери. Те хоть другим на головы
не гадят и разбирают, кто самец,  кто  самка.  А  эти?  -  Альмик  ткнул
пальцев  в  Илгора.  -  Не  люди,  не  мужчины,  а  так,  тьфу!   Погань
размалеванная, трусы, доносчики, убийцы заугольные. Чуть что не по их, к
вам под крылышко скачут. Какую бы пакость ни сотворили, вы за них горой.
Верите им, привечаете, потому как они под вас подделываются.  И  вы  же,
глаз даю, над, ними и смеетесь. Эти  недоделанные  для  вас  как  ученые
свиньи, но для нас-то они тюремщики.
   Всю породу ихнюю под корень извести,  тогда  можно  будет  и  о  Тьме
поговорить. Когда от вашего Света избавимся. И  не  я  один  так  думаю.
Только никого я вам не отдам, не надейтесь, хоть  на  куски  режьте.  Не
предатель.
   Рамиэрль невольно усмехнулся, представляя, с какой рожей Илгор  будет
переводить слова Альмика о Золотых паладинах, но тот и не подумал  этого
делать.
   Глядя в глаза владыкам  верноподданным  взором,  тыквоносец  подробно
рассказывал о... заговоре темных сил, намеревающихся захватить  Луциану.
Это не было импровизацией, местью за оскорбления или желанием скрыть  от
Эльрагилла темные  делишки  светлых  рыцарей.  Рамиэрль  был  достаточно
опытен, чтобы понять -  речь,  несомненно,  заготовлена  заранее.  Илгор
сыпал именами каких-то местных принцев и владетелей и пугал неким Темным
Властелином, нацелившимся на Луциану. Целью этого отродья  Тьмы  было  с
помощью своих смертных и бессмертных  приспешников  подчинить  свободные
народы, уничтожить эльфов и погасить Солнце,  создав  кошмарное  царство
вечной Ночи, полное воя бешеных волков и ползающих во мраке пучеглазых и
клешнявых чудовищ. Но и это было не все. Посланцами  Темного  Властелина
были... они с Норгэрелем, кощунственно прошедшие тайными путями  вопреки
воле Арцея.
   Рамиэрль  узнал,  что  они  являются  предателями  эльфийского  рода,
причастными к уничтожению своих сородичей и взятыми  за  это  Ангесом  и
Аденой в Бездну, откуда они и явились, дабы встретиться со  ждавшими  их
заговорщиками и отступниками и провести оных в цитадель Света.
   Роман не сомневался, что Илгор и Тэноллиан продумали все до мелочей и
с удовольствием  доведут  до  ушей  владык  "ответы"  Альмика  на  любые
вопросы. В том числе и о том, зачем Роману понадобилось спасать Ильгэйбэ
и почему он, Альмик, решил во всем признаться. Ум  Рамиэрля  лихорадочно
искал выход, но все решилось само собой, так как в игру вступил Аддар.
   Рывком вскочив с места, Солнечный принц бросил в лицо
   Золотому паладину:
   - Ты лжешь! Теперь я понимаю, почему ты не желал обучить  меня  языку
людей. Но я его, хвала Солнцу, выучил и без тебя!
   - Сын мой, - Эльрагилл выглядел потрясенным, - может ли  быть,  чтобы
рыцарь Солнцецвета лгал Перворожденным?
   - Он лгал, - подтвердил Аддар, - я готов ответить за свои слова мечом
и словом.
   -  Если  это  так,  -  Тэноллиан  казался  искренне   возмущенным   и
озабоченным, - то это поступок, недостойный Золотого паладина.
   Рамиэрль  почти  с  благоговением  увидел,  как  с  руки   Тэноллиана
сорвалась сверкающая паутинка, на мгновенье окутала Илгора и растаяла. В
Тарре для достижения такого  ж  результата  понадобились  бы  совместные
усилия  цирюльника,   банщика   и   недоучившегося   ткача.   На   месте
блистательного  светоносца  оказался  закутанный  в  какие-то  серенькие
тряпочки бесцветный человек с прямыми  волосенками  и  жидкими  светлыми
ресничками.
   - Илгор,  бывший  рыцарь  Солнцецвета,  посмевший  солгать  владыкам,
навеки изгоняется из Долины Света и за свою ложь три  года  будет  нести
бремя молчания. Уходи, отвергнутый.
   Илгор бросил на предавшего  его  хозяина  взгляд,  достойный  побитой
собаки, и, шаркая ставшими вдруг кривыми  ногами,  медленно  поплелся  к
выходу, а брат владыки как ни в чем не бывало повернулся к Аддару:
   - Сын моего брата может перевести нам истинные слова преступника?
 
2887 год от В.И. 
11-й день месяца Лебедя. 
Эскота. Лидда. 
 
   Лидцская долина была последним препятствием на пути к Данлее. Широкая
и плодородная равнина меж заросших непролазным мелколесьем невысоких гор
вела в самое сердце Эскоты и  принадлежала  владетельным  графам,  равно
презиравшим и вождей приграничных кланов, и короля. Лидда была богата, и
эскотцы, привыкшие грабить своих с не  меньшим  усердием,  чем  соседей,
частенько наведывались в долину с мечами и мешками, пока три  сотни  лет
назад граф Мауриций не перегородил вход и  выход  мощными  укреплениями,
сделав свои земли государством в государстве.  Графы  Лиддские  творили,
что хотели, и не боялись никого и ничего.
   Наиболее разумным казалось обойти долину и двинуться вдоль постепенно
снижающихся гор в сторону Фронтеры, но тащиться по  бездорожью,  добывая
пропитание охотой и теряя драгоценное время? Штурмовать Лидду? Александр
не исключал  такого  исхода,  эскотцы  воевали  по  старинке,  и  Тагэре
полагал, что при  определенной  доле  везения  долину  постигнет  судьба
Кер-Септима, но  сначала  нужно  попробовать  договориться,  они  и  так
потеряли  время  в  Наботе.  Хорошо  хоть,  не  зря:  область,   глубоко
вдававшаяся в тело Арции, в  руках  арцийцев,  граф  Ра-Набот  удрал,  а
Гварский Лось, скоропалительно женившийся на сестре беглеца, - союзник и
чуть ли не побратим. Но закрепить успех можно, лишь взяв Данлею и вырвав
у Джакомо подтверждение гварского договора. Но между Наботом  и  Данлеей
лежала Лидда.
   Когда Сандер сообщил о своем решении  капитанам,  не  удивились  лишь
дарнийцы и Рито Кэрна. Остальные знали об эльтской резне и о том,  какие
плащи носили наемники Агнесы. Оглядев  обращенные  на  него  растерянные
лица, герцог со стуком опустил ладонь на некрашеный деревенский стол.
   - Я знаю, что  наемники,  прибившие  головы  Шарля  Тагэре  и  Эдмона
Руннского к воротам Эльты, были из Лидды. Но с тех пор прошло без малого
двадцать лет. Мы здесь не за местью, а для того  чтобы  раз  и  навсегда
прекратить набеги. Нынешний граф в ссоре и с Джакомо,  и  с  Ра-Наботом,
которому и не подумал помочь. Возможно, он нас пропустит, а нет - мы  не
уроним нашей чести...
   - Но, - видно было, что Одуэну не хочется говорить, но и  молчать  он
не может, - нынешний граф... Ра-Лидда был тогда у Эльты.
   - Был, - подтвердил Луи Трюэль, - но там же  были  и  Эжен  Гартаж  и
Люсьен Кресси.
   - Хватит! - прикрикнул  Сандер,  заметив  нехороший  блеск  в  глазах
Одуэна. - Я пошлю к Лидде, как же его имя?
   - Жавер, - тихо подсказал Ювер Трюэль.
   - Спасибо. Я пошлю к нему гонца, и посмотрим, что он нам ответит.
   Когда Александр начинал говорить  таким  тоном,  споры  стихали  сами
собой. Луи вызвался  отвести  письмо,  поклявшись  жабьим  хвостом,  что
ничего с ним не станется. И оказался прав. Не  прошло  и  трех  ор,  как
ворота Лидды распахнулись, пропуская двоих всадников. Рядом с  Луи  ехал
кто-то седой и грузный в сине-серо-зеленом плаще  и  маленькой  шапочке,
Украшенной журавлиным пером. Как бы Сандер ни владел собой, но при  виде
человека, который не мог быть  никем  иным,  кроме  как  графом  Жавером
Лиддой, он побледнел.
   - Проклятый! - Одуэну тоже было не по себе. - О чем он только думает,
этот полосатик?!
   - О своей долине, -  Александр  уже  справился  с  собой.  -  Что  ж,
поприветствуем гостя.
   Они встретились на полпути между лагерем и воротами. Луи  без  лишних
слов присоединился к "волчатам". Эскотский граф и арцийский герцог молча
изучали друг друга. Лидде было около шестидесяти, шрамы на лице выдавали
в нем бывалого воина. Даже в лучшие свои годы его  вряд  ли  можно  было
назвать  красавцем,  но  в  круглых   светло-голубых   глазах   светился
незаурядный ум.
   - Ты предлагаешь мне невозможные вещи, младший из Тагэре.  -  Эскотец
заговорил первым. Впрочем, в этих краях первыми говорят те, кто  старше.
- И мне захотелось взглянуть в твои глаза.
   - Смотрите, монсигнор. - Проклятый, чего добивается  этот  старик?  А
ведь добивается.
   - Говорят, что ты пошел в отца.  Может,  и  так...  Хочешь  пройти  к
Данлее?
   - Хочу поговорить с Джакомо.
   - Мне нет дела до Джакомо, - Лидда пожал плечами, - он называет  себя
королем, но он не король, а полушут-полуподлец. Но я отвечаю за тех, кто
живет в МОЕЙ долине. Что будет порукой их безопасности?
   - Слово Тагэре.
   - Слово Тагэре дороже золота, если это слово младшего  из  Тагэре,  и
дешевле собачьего лая, если это слово  его  братьев.  -  Старик  шел  на
ссору, но Александр, сжав зубы, промолчал. Пройти  Лидду  без  боя  было
очень важно, хотя в случае необходимости ее можно и взять. Он даже  знал
как, но это время и потери, а войну нужно закончить к осени.
   - Ты сильнее меня. Если мы вынем мечи, моя жена станет вдовой скорее,
чем волк зарежет барана, - эскотец усмехнулся, показав  крепкие,  желтые
от сока дагры зубы, - но это  не  вернет  чести  ни  продавшему  Оргонду
Филиппу, ни Ларрэну, недостойному имени отца.
   - Раз ты говоришь со мной, - устало произнес Александр, - значит,  ты
чего-то хочешь. Чего?
   - Поклянись СВОЕЙ честью, что пройдешь долину,  не  тронув  никого  и
ничего.
   - Клянусь.
   - Хорошо, через три дня ворота будут открыты. Это быстрее, чем  осада
и штурм. Ты согласен ждать?
   - Да.
   - Тогда я приглашаю тебя на пир в Лиддском замке.
   - На пир? - в серых глазах мелькнуло непонимание. - Какой? Когда?
   -  Пир  в  честь  младшего  сына  Шарля  Тагэре  Александра,  герцога
Эстрийского,  если,  разумеется,  он  положится  на  МОЮ  честь,  как  я
полагаюсь на его.
   - Я должен поехать с вами?
   Эскотский владетель  медленно  кивнул,  не  отрывая  взгляд  от  лица
Александра.
   - Младший из Тагэре правильно понял мои слова.  Закон  гостеприимства
свят, ему нечего опасаться.
   -  Я  принимаю  приглашение,  -  Сандер   обернулся   к   заворчавшим
"волчатам", - я еду, и еду один.  Эскотцы  не  убивают  гостей.  Я  могу
оставить при себе меч?
   - Ты - мой гость, а не пленник. Скажи своим друзьям, что я не  только
не предатель, но и не безумец. Если я хочу  сохранить  Лидду,  я  должен
сохранить тебя.
   - Они это понимают. Что ж, я готов. Пусть дорогой хозяин простит,  но
я не взял с собой одежду для пира.
   - У мужчины лишь одно украшение - его слава. Кто знает,  не  похитишь
ли ты сердце какой-нибудь из моих внучек и не возьмет  ли  она  в  залог
твое. - Граф, прищурясь, оглядел арцийский лагерь. - Я  пришлю  угощение
твоим воинам. Голодным солдатам тяжело идти мимо богатых домов.
 
2887 год от В.И. 
12-й день месяца Лебедя. 
Эр-Атэв. Дифдаа. 
 
   Эр-Атэв часто называют страной  песка,  хотя  Творец  наделил  его  и
водой. К несчастью, жена Творца слишком торопилась занять место на  ложе
повелителя и не перемешала, как ей было велено, воду и землю,  а  просто
выплеснула их вниз из голубой чаши. Так возникла желтая пустыня Эр-Гидал
и черные болота Дифдаа, тянущиеся до Армских гор и по воле многохвостого
садана населенные мерзкими тварями. Лишь безумцы и преступники забредали
в глубь зловонных топей, но северный край их был обитаем, ибо через него
проходил Булатный путь, связавший Эр-Иссар с Армой. И  как  бы  ни  были
отвратны и опасны трясины, чье дыхание насылало желтую болезнь, люди раз
за разом пускались в опасный путь. Десять раз по тысяче воинов обороняли
дорогу от разбойников и болотных  чудищ,  и  все  равно  случалось,  что
исчезали не только одинокие путники и гонцы, но и целые караваны.
   Принц Яфе терпеть не мог черных топей с их удушающей вонью  и  тучами
насекомых. Чудовищ он, правда, не видел и последние лет шесть об этом не
жалел. Младший сын калифа давно доказал всем и себе, что  он  мужчина  и
воин. Брат Усмана Али, не зря прозванный Мечом Атэва, обучил  племянника
многому, в том числе не обнажать саблю там, где достаточно плетки, и  не
хватать огонь голыми руками.
   ...Дженнах втянул ноздрями воздух и повернул голову к всаднику.  Конь
скорее умер бы, чем  выдал  себя  ржаньем,  но  ему  было  не  по  себе.
Проклятые болота воняли, как отхожее место шестихвостого  садана  и  его
мерзких жен, и благородный скакун, привыкший видеть  на  двадцать  джедд
<Джедда - мера длины.> вокруг  себя  и  ступать  по  твердой  земле,  не
доверял зыбкой тропе. Принц по  гладил  люби