что-то произошло...
   - Я почувствовал, - Клэр выглядел до предела озабоченным, -  их  надо
остановить...
   - Поздно, - прошептал Эмзар,  -  они  все  равно  уйдут,  они  должны
уйти... Это та судьба, против которой нельзя  бороться,  именно  потому,
что ее можно победить. А затем... Затем наступит конец всему...
   Дальше Герика не слушала. Сжав зубы, она стремительно  пробивалась  к
Рене, и люди с готовностью расступались перед ней. Император стоял рядом
с гоблинами, рядом маячил Максимилиан, из-за плеча Арроя сверкнули синие
очи Романа, но дочери Годоя не было никакого дела до того, слышит ли  ее
кто-нибудь.
   - Рене! - она бесстрашно взглянула ему в лицо. - Или убей меня  здесь
и сейчас, или возьми с собой.
   Ей не  было  никакого  дела  до  восторженно-одобрительных  взглядов,
которыми обменялись люди на площади. Ей вообще не было ни до чего  дела.
Она видела только своего адмирала, который со смехом прижал ее к себе.
   - Ну, разумеется, ты поедешь со мной. Назло всем  пророчествам  мира!
Как я теперь могу тебя отпустить?!
   -  Правильно!  -  просияла  Криза.  -   Это   нужное   дело.   Нельзя
расставаться, если можна потом теряться! Я так хотеть для тебя счастье!
   - Спасибо, плясунья. - Рене положил руки на  плечи  девушке.  -  Вот,
возьми на счастье мое оружие... -  и  протянул  побледневшей  орке  свою
шпагу, а потом звонко расцеловал девушку в обе щеки. -  Ты  ведь  теперь
моя сестра. Сестра по оружию.
   - Мы всегда быть  тебе  и  твоим  потомки  сестра  и  брат,  -  Криза
протянула обе руки к Рене, а Уррик громко добавил:
   - Клянусь именем Истинных Созидателей, орки Юга вечно будут  друзьями
и союзниками Арроев. В беде и радости!
   - В радости и беде! - подтвердил герцог, а Герика, лихорадочно сорвав
с руки браслет из темного металла, протянула его гоблину.
   - Уррик! Это тебе от меня. На память обо всем, что было... Обо мне, о
Шандере, и, - она улыбнулась, - о Преданном.
   Гоблин молча взял шелковую ленту, служившую женщине поясом, и  поднес
к губам:
   - Я сохраню подарок той, в ком течет кровь Инты...

2231 год от В. И. 20-й день месяца Иноходца.
Арция. Мунт

   - Здоровье императора! - Жюльен-Огурец поднял пивную кружку. -  Какое
счастье, что Рене Счастливый распустил эту мразь - я имею в виду  тайную
канцелярию. Только я бы на его месте посадил бы всех синяков на  кол,  а
доносчиков бы утопил в Льюфере.
   - И не говорите, - хозяин "Счастливой Свиньи" был не менее  решителен
и кровожаден, - сколько достойных людей сгубили эти мерзавцы.
   - А вы слышали, - Жюльен тоненько хихикнул, - что случилось с  бывшим
любимчиком Бернара, этим ре Прю?
   - А, помню, чернявый такой красавчик...
   - Уже не чернявый! - прыснул Огурец.  -  И  не  красавчик!  Его  моль
сожрала!
   - Чего?
   - Чего-чего! Моль! Так что теперь у него ни усов, ни волосов...  Гол,
как тыква. Бровей и тех нет. И  не  растут...  Мало  того,  как  он  где
объявится, вся окрестная моль к нему слетается...
   - Твое здоровье, - толстяк Жан-Аугуст, давясь от смеха, подлил мазиле
свежего пива, - как же это так вышло?
   - А поделом мерзавцу! Он сцепился с другим фискалом, и  тот  на  него
наслал моль. Синяки-то даром что объявили себя врагами Запретной  магии,
а колдовством баловались направо и налево. Это нам было ничего нельзя, а
сами... - Огурец возмущенно  стукнул  опустевшей  кружкой  по  столу,  и
хозяин поспешил ее наполнить.
   - И что дальше, почтенный?
   - Дальше? Ну, Прю грохнулся в обморок, и пока он  так  валялся,  моль
его и отделала...
   - Уж больно скоро.
   - А это была какая-то непростая моль! Представляешь, она все сожрала!
Этого... вообще нашли  в  чем  мать  родила.  Из  синяков  он,  конечно,
вылетел. И волосы у него расти перестали...
   - Ой, насмешил, - толстый трактирщик схватился за  бока,  -  а  ты-то
откуда знаешь?
   - Люди рассказывают, - неопределенно пожал  плечами  мазила,  скромно
умолчав о том, что среди тех, кого он предлагал утопить в Льюфере,  была
и его скромная персона. Правда, ему повезло. Покойный Куй был  человеком
аккуратным и,  даже  умирая,  озаботился  уничтожить  все  свои  бумаги,
дядюшка Шикот помер два года назад, а Арман  Трюэль,  унюхав,  что  дела
Годои плохи, решил, что с молодым и глупым Луи и  бешеным  Рене  ему  не
сговориться, и исчез. Огурец остался без присмотра и  благоразумно  стал
дожидаться победителей. Когда в Мунт вошли резестанты, мазила выполз  на
свет божий, напоминая  всем  и  каждому  о  своей  былой  смелости.  Сие
возымело успех,  тем  паче  что  Мунт  был  изрядно  прополот  господами
фискалами и отыскать в нем настоящих  резестантов  было  бы  трудновато.
Огурец же со своим длинным языком и умением без  мыла  влезать  в  любую
дыру на второй день после входа Луи в  город  уже  малевал  победителей,
рассказывая им всяческие ужасы про годоевские времена. И все же, все  же
зря он рассказал трактирщику про ре Прю, ведь о его позоре, равно как  и
о том, что он  оказался  единственным,  кого  извлекли  из-под  обломков
живым, знали только фискалы! Художник со вздохом взглянул на  полупустой
пивной бочонок:
   -  Ну,  спасибо,  почтенный  Жан-Аугуст,  пошел  я,  забегу  к   тебе
как-нибудь.
   - Заходи, почтенный, - улыбнулся трактирщик, - хоть  ты  сейчас  и  в
гору пошел, но такой свининки, как у меня, вряд ли где  еще  попробуешь.
Ты где сейчас?
   - Личный живописец графов Батаров...
   - Как же тебе удалось?
   - Старый граф сам  разыскал  меня,  -  скромно  потупился  Огурец.  -
Помнишь, я приводил к тебе зимой  женщину,  она  приходила  в  город  от
принца Луи, вечная ему память.
   - Вечная память, - вздохнул трактирщик, вновь наполняя кружки.
   - Так вот она приходила к Батарам, за  домом  которых  эти  проклятые
синяки следили. Я едва успел увести бедняжку, правду сказать, я не думал
тогда, что она из резестантов... Просто побоялся, что она как кур в ощип
попадет - ведь эти мерзавцы всех  без  разбора  хватали  -  и  детей,  и
женщин... Твое здоровье! О чем бишь я? Ах да... Когда принц взял  город,
вернулись и уцелевшие Батары, и Луи им рассказал об  услуге,  которую  я
оказал госпоже Леопине. Принц хотел лично  меня  поблагодарить,  но  эти
недобитые негодяи...
   - Негодяи, - эхом повторил Жан-Аугуст, подливая гостю пива.
   - Проклятые годоевцы убили нашего Луи, - всхлипнул  Огурец,  -  какая
потеря для бедной Арции! Подумать страшно, что могло  бы  с  нами  быть,
если бы не Рене Эландский... Ну, мне пора...
   Огурец, насвистывая, вышел из "Свиньи" и  скрылся  за  углом.  Добрый
трактирщик так и не узнал, что больше года ходил по тонкому льду и, будь
он хоть немного поприжимистей, а его стряпня похуже, не миновать бы  ему
Замка Святого Духа. К счастью для болтливого толстяка, любивший покушать
и выпить на дармовщину Жюльен счел, что хозяин "Счастливой Свиньи" стоит
дороже тех пятнадцати аргов, которых ему платила канцелярия  за  каждого
крамольника...

2231 год от В. И. 5-й день месяца Медведя.
Арция, дорога в Пантану

   - Вот и все, - Клэр потрепал гриву своего коня, - дальше я не поеду.
   - Ты окончательно решил?
   - Да, - Рыцарь Осени улыбнулся, напомнив прежнего Клэра, - мне теперь
люди близки и понятны. И, в конце концов, моя прежняя  жизнь  ушла,  как
вода в песок... Но, Эмзар, скажи, что же будет дальше?
   - Дальше? - Лебединый владыка задумался. - Что-то будет, я полагаю...
Особенно если они не вернутся.
   - А ты думаешь именно так?
   - Да, - кивнул Эмзар, - именно. Я  достаточно  хорошо  помню...  свою
мать, и я много узнал про Ларэна. Они бы не стали прятаться столько лет.
Другое дело, если они что-то там обнаружили.
   Я уверен, крушение корабля Рене никоим образом не  связано  с  кланом
Серебряной Луны. Спасли же его, без сомнения, Лунные, которых  мы  из-за
старых обид стали называть "темными". Но что  они  делают  за  морем?  Я
склонен думать, что Ларэн нашел  там  источник  опасности  и  как  может
оберегает от него остальной мир. Не забывай и то, что и мы, и гоблины, у
которых нет души, но есть сердце и ум, почувствовали на пристани. И  эта
отвратительная старуха, она ведь вряд ли выкрикивала собственные  слова,
похоже, кто-то заговорил ее устами... Видно, надеялся остановить Арроя.
   - Но, может, лучше эту тайну не трогать, пусть себе лежит на  морском
дне до скончания времен. Я видел,  что  ты  хотел  остановить  Рене.  Но
передумал.
   - До скончания времен... - задумчиво повторил  Эмзар,  -  боюсь,  это
невозможно. Что-то и раньше будило Древнее Зло... Я не верю,  что  Белый
Олень уничтожен. Мы его не слышим, это  да.  Но  мы  его  не  слышали  и
раньше, пока он не вырвался на волю. Нет, Клэр, нынешняя победа - это не
более чем передышка, и чем длиннее она  будет,  тем  больше  окрепнет  и
Олень, и то, что с ним связано, и о чем мы еще не знаем.  Если  Рене  не
сумеет узнать, в чем дело, и  если  мы  не  справимся  с  этой  напастью
сейчас, придется готовиться к худшему...
   - Но не лучше ли было рассказать Рене все.
   - Он и так это узнает. Не забывай, что с ним  Рамиэрль.  Если  Лунные
все еще там, они поймут друг друга и решат, что делать дальше.
   - Разве это не очевидно? Мы должны объединиться и покончить с угрозой
раз и навсегда.
   - Ты действительно стал похож  на  человека,  Клэри...  Олень  и  его
клевреты - тут, непонятное зло - за морем, а нас  слишком  мало,  но  мы
бессмертны. Лунные, будь они  в  силах  что-то  сделать,  давно  бы  это
сделали. Если мы погибнем, а передышка  между  двумя  нашествиями  будет
достаточно долгой, чтобы смертные вновь все позабыли, кроме нас, открыть
им глаза будет некому. Рене, Роман и Герика избраны, им и  идти.  А  нам
ждать и готовиться к новым битвам, - Эмзар откинул со лба  прядь  волос.
Жестом, до боли напоминающим жест Рене Арроя, - я очень  рассчитываю  на
гоблинов, Клэр. Они не имеют души и потому менее уязвимы для  магических
атак, чем люди.
   То, что сотворил Годой с графом Койлой и Зеноном, с ними не  пройдет.
Что-то  мне  подсказывает,  что  Уррик  недолго  останется  офицером  на
арцийской службе. Он вернется в  горы,  и  скорее  всего  южные  гоблины
признают в нем вождя, а его сын, если, конечно,  пойдет  в  отца,  может
стать и первым горным королем... Я не знаю, кто по  сути  сын  Уррика  и
Иланы - гоблин или человек, но хотелось бы, чтобы он  знал  и  ценил  не
только отца, но и мать.
   - Ты много думаешь о Благодатных землях, - тонкое лицо Клэра осветила
нечастая улыбка, - почему  же  тебя  удивляет  мое  желание  остаться  с
наследником Рене? -  Осенний  Рыцарь  резко  сменил  тему.  -  О  судьбе
Нанниэли ничего не известно? Может быть, она все же отыскала Дорогу?
   - Вряд ли, - Лебединый  король  задумчиво  обвел  глазами  зеленеющие
поля, - я не знаю, что с ней, но отчего-то мне кажется, что она погибла.
А Дорога, что ж, возможно, когда-нибудь мы ее и найдем...
   - И, если это случится, ты расскажешь об этом клану?
   - Да, -  твердо  ответил  Эмзар.  -  Мы  выполнили  свой  долг  перед
Рассветными землями и вольны уйти. Впрочем, решать буду не я, а все, кто
бросил на весы в этой войне свою жизнь и  свою  душу.  Я  же  только  их
первый слуга. Хотя я надеюсь, что теперь Лебеди по-настоящему  вросли  в
Арцию и не покинут ее даже ради прежних богов...
   - Может, и так, - Клэр потрепал Топаза по золотистой шее, -  но  даже
если все уйдут, я останусь. И Рамиэрль, я уверен, тоже. Прощай, Эмзар...
   - Прощай,  -  Лебединый  король  стиснул  тонкие  пальцы  скульптора,
ставшего рыцарем, - если б я решал только за себя, я бы решил так же...

2231 год от В. И. 10-й день месяца Влюбленных.
Последние горы

   Быстрые  холодные  реки,  запах  смолы  и  хвои,  непорочная  чистота
эдельвейсов, громкие крики синих птиц, облака, лежащие  у  твоих  ног...
Разве может быть что-то прекраснее гор?!
   Уррик и Криза, держась за руки, стояли  на  вершине  Гиаты  <Гиата  -
самая высокая из гор Малого Корбута> и следили, как утренний  туман  под
лучами солнца откатывался вниз, расползаясь по долинам.  Наконец-то  они
были  дома!  Свободные,  счастливые,  исполненные  уверенности  в  своей
правоте! Как бы ни был красив Мунт, какими  бы  смелыми  и  честными  ни
оказались  некоторые  из   встреченных   ими   "других",   по-настоящему
счастливыми можно быть только здесь. Солнечные лучи россыпью брызнули на
склон, и роса заполыхала сотнями бриллиантов, а бриллианты на вплетенной
в черную  косу  Кризы  неувядаемой  белой  розе  -  подарке  Рамиэрля  -
засверкали подобно росе...
   - Я знаю, что я сделаю, - Уррик сжал руку подруги, - но об этом будут
знать только избранные!
   - О чем ты?
   - О клятве, которую я принес. Клятве верности крови Омма...
   - Но Рене вовсе не просил тебя об этом, - возразила Криза.
   - Плоха та клятва, которую вымогают, господарь Рене сам  принял  свой
обет, и сам его исполнит... Исполнят и те, кто пошел за ним... Никто  не
заставит нас делать больше, чем мы сами. Ты  убила  старуху,  но  не  ее
Слово! Я знаю это, и ты знаешь. А значит, рано  или  поздно  кровь  Омма
вновь призовет нас, и мы должны быть готовы. Я расскажу старшим мужчинам
Юга все, и пусть те, кто хочет, подтвердят мою клятву. Это знание  будет
передаваться из рода в род,  от  отца  к  сыну,  пока  не  придет  время
спуститься с гор и исполнить ее.
   - Потому ты и решил вернуться? Но мы  же  обещали  Рамиэрлю,  что  не
оставим сына императора?
   - Ты достойная женщина, Криза, - Уррик ласково улыбнулся, - и знаешь,
что мужчина решает, а женщина идет за ним не спрашивая. Но лучше  бы  ты
спросила, а не мучилась  всю  дорогу.  Мы  не  нарушим  слово,  нет.  Мы
проводим этот год с родными. Я возьму своего сына и тех, кто  поклянется
охранять императора,  и  мы  вернемся.  Я  говорил  с  Клэром  из  клана
Рамиэрля, он останется рядом с сыном Рене, пока  мы  его  не  сменим,  а
может быть, и дольше...
   - Клэр знает, зачем мы ушли?
   - Да. И повелитель Лебедей, брат отца Романа. Он  и  укрепил  меня  в
моем решении. Те, кто искупил свой грех, говорят, что  беда  уснула,  но
может проснуться.
   - Они так говорят? - в глазах Кризы промелькнул чисто женский  испуг.
- Неужели все начнется снова...
   - Нет, - подумав, ответил Уррик, - не снова, оно  начнется  там,  где
кончилось сейчас, и никто не знает, какой дорогой и  когда  придет  наша
судьба. Но мы должны быть готовы...

Глава 42

2231 год от В. И. 27-й день месяца Медведя.
Серое море

   Бесконечная водная равнина слегка волновалась,  издавая  приглушенный
гул, к которому так легко и сладко привыкнуть.  Вечный  ропот  волн  был
здесь каким-то нежным и умиротворенным, как мурлыканье  огромной  кошки,
находящейся в добром расположении духа.
   Эти  широты  эландские  маринеры   -   единственные,   кто   рисковал
прорываться через Запретную черту и Бешеное  море,  -  не  зря  прозвали
Ласковыми... Рене, в молодости бывавший  здесь,  пожалуй,  чаще  других,
оказавшись на берегу, нет-нет,  да  и  вспоминал  плаванье  в  теплом  и
удивительно спокойном море, напоминающее долгий  и  добрый  сон.  Многие
годы в минуту безнадежной усталости  и  тоски  ему  снились  прихотливые
прыжки летучих  рыбок,  серебристыми  искрами  взлетающих  над  ровно  и
спокойно дышащим морем, гребни волн, соперничающие белизной  с  крыльями
изредка  пролетавших  альбатросов,  сверкающие  на  солнце  светло-синие
волны, неспешно и плавно догоняющие друг дружку.
   Даже ветер в здешних местах мог служить образцом постоянства.  Ровный
и сильный, он дул в одном и том же направлении,  освобождая  моряков  от
множества забот и тревог... А что для океана, неба и ветра  два  десятка
лет? Треть человеческой жизни для  них  даже  не  мгновение.  Со  времен
молодости Рене Арроя ничего не изменилось - та же  завораживающая  синь,
белые альбатросы, башни облаков  на  горизонте,  закаты,  обливающие  то
киноварью, то зеленью...
   "Созвездие Рыси" и "Осенний Ветер", необыкновенно красивые со  своими
тремя  мачтами,  сверху  донизу  покрытыми  парусами,  быстро   шли   на
юго-запад, слегка покачиваясь на океанской зыби,  уходя  все  дальше  от
серых эландских скал, угрюмых, но родных и надежных. О  досадном  случае
на берегу по молчаливому уговору  никто  не  вспоминал  -  мало  ли  что
наболтает злобная,  выжившая  из  ума  баба.  Если  кого  и  встревожили
проклятья Зенобии, то это держали при себе - маринеры не  склонны  вслух
обсуждать возможные неприятности, полагая, что таким  образом  их  можно
"приманить". Что до  прочих  обитателей  "Созвездия",  то  Жан-Флорентин
дулся на верь мир, чего Рене и Герика, полностью отдавшиеся своей любви,
которой немало способствовала окружающая корабль сверкающая  синева,  не
замечали, а о чем думал Рамиэрль,  никто  не  знал  -  эльф  в  компании
Преданного часами простаивал на корме, глядя, как тает пенный след. Зато
когда  на  бархатное  темное  небо  рука  ночи   выбрасывала   пригоршни
сверкающих бриллиантов, бард приходил на бак, трогал струны, и над морем
разносились  песни  -  радостные  и  печальные,   созданные   людьми   и
Перворожденными, они словно бы связывали затерянных в море скитальцев  с
Вечным. Единственное, чего он не пел, как его ни упрашивали, это горские
баллады. Роман отшучивался, говоря, что в море невежливо петь о горах.
   Разумеется, вечерние песни собирали на баке всех свободных от  вахты,
а иногда послушать Романа Ясного приходили и гости с "Осеннего Ветра", а
бывало, что и Рамиэрль перебирался на соседний корабль. Его любили, и он
знал это.
   Дни  шли  за  днями,  ничего   не   происходило,   корабли   уверенно
приближались к цели, до которой оставалось совсем  немного.  Если  Эмзар
был прав в своих расчетах и странный ветер, отгонявший незваных  гостей,
был плодом эльфийской магии, то вскоре лунные затворники узнают о визите
соплеменников.  Уж  об  этом-то  Роман  позаботился.  Оставалось  совсем
немного, и все равно либра терзало любопытство. Кроме  того,  совсем  не
мешало что-то узнать о тех, с кем ему предстоит встретиться. Так  отчего
бы не расспросить Рене, благо  старая  клятва  теперь  лишалась  всякого
смысла? Было во всей этой истории что-то, что изрядно беспокоило  барда,
а почему, он и сам не знал. Как не знают кошки, отчего им иногда хочется
выбраться из теплого уютного дома и бежать, бежать, бежать...
   Эта ночь выдалась особенно роскошной. Ярко светила луна, мерно шумели
волны, над горизонтом поднималась голубая  Амора,  а  в  зените  мерцала
багровым  светом  Волчья  Звезда.  Моряки,  разогнанные  боцманом,   уже
разошлись, и на палубе, кроме  вахтенных,  остались  только  Рамиэрль  с
неизменной гитарой и Рене, задумчиво глядевший в небо.
   - Странно, - Аррой говорил словно бы сам с собой,  -  я  ни  разу  не
видел Волчью Звезду такой яркой. Даже прошлым летом, хотя ее  и  считают
звездой войны.
   - До Исхода это знаменовало бы  бурный  год,  -  медленно  Проговорил
эльф, словно бы кого-то цитируя, - но теперь это  просто  звезды,  и  не
стоит читать по ним волю Богов.
   - Прости, - в голосе Рене послышалось удивление, - не понял.
   - Эмзар недавно рассказал мне об этом.  И  то  только  потому  что  я
отправлялся в путь. Тайны тут  никакой  нет,  да  и  смысла  похоже,  не
осталось, но тебе это может быть интересно. Тех, кто привел нас  сюда  и
уничтожил здешних богов, было семеро. И с их победой на небе и появилось
семь блуждающих звезд,  каждая  из  которых  была  посвящена  одному  из
Светозарных. Может быть, поэтому их так и называли. Затем боги  ушли,  а
звезды когда-то знаменовавшие их волю, остались, хоть у них и  появились
новые имена.
   Астрологи по-прежнему пытаются по ним читать судьбу, и кое у кого это
даже получается... Та звезда, на которую ты смотришь и которую ты знаешь
как Волчью, а умники из Академии как Ангесу, была посвящена Богу  Войны,
покровителю клана Серебряной Луны. Одного  из  двух  эльфийских  кланов,
оставшихся после Исхода.