гласилась. Кто мог  желать
ей зла, кроме Дафны, а та умерла.
   От родов она оправилась быстро, но, едва лихорадка прошла,  проклятая
собака исчезла из бреда, чтобы являться наяву. Сначала  она  проникла  в
первый двор, а потом стала взбираться на крышу флигеля. Два раза молодая
женщина будила Миранду, но  они  видели  лишь  черепицу,  то  освещенную
луной, то мокрую от дождя. Герцогиня решила спать со своей подопечной  в
одной комнате, но Дафна укрылась  в  снах,  и  это  было  еще  страшнее.
Дариоло, бессильная что-либо изменить, не способная  даже  шевельнуться,
видела, как циалианка подходит все ближе, а ее отвратительные черты  все
время меняются, превращаясь в чудовищную насмешку над лицами отца. Рито,
Сандера. Дариоло просыпалась в холодном поту, долго лежала  с  открытыми
глазами, а потом решила, что кошмар наяву лучше, чем во сне,  и  сказала
Миранде, что будет спать одна.
   Собака вернулась не сразу, две или три ночи Дариоло провела спокойно,
а потом вновь раздался угнетающий душу вой.  Женщина  стояла,  глядя  на
призрачного пса, и  не  знала  что  ей  делать.  Рито  бы  на  ее  месте
попробовал убить циалианку еще раз, но Даро никогда не была столь смела.
Молодая женщина отошла от  окна  и  села  на  постели,  обхватив  голову
пуками. Проклятый вой не смолкал ни  на  мгновенье,  убивая  и  волю,  и
способность мыслить,  оставляя  лишь  страх,  топкий  и  бездонный,  как
болотная трясина. Стуча зубами, Даро попробовала помолиться, но знакомые
с детства слова путались и тонули в нарастающем  ужасе.  Она  не  смогла
вспомнить ни "Творец всезнающий и всемилостивый", ни "Эрасти  светлый  и
милосердный, смертию своею души усомнившиеся укрепивший".
   Детская молитва равноапостольной о добрых снах тоже  куда-то  канула,
Дариоло попробовала вспомнить хотя бы ее, но отчего-то из памяти всплыли
другие слова, чужие и непонятные: "За мойрэ дека не каллон  гобъердо  де
вье сайта квэ нанос авеназа..."
   Губы Дариоло услужливо повторяли то, что  приходило  в  голову,  и  с
каждым словом приходило облегчение. Отчего-то она закончила  не  обычным
для всех молитв "арде", а ничего не означавшим "Ло", утонувшем в  мягкой
тишине. Собака замолчала, а Даро  внезапно  поняла,  что  делать.  Нужно
уехать из Мальвани, и все наладится! Главное - добраться до Мунта, и она
будет в безопасности. Если бы  мирийку  спросили,  откуда  в  ней  такая
уверенность, она бы не смогла ответить, но  единственным  спасением  для
нее была столица...
 
2887 год от В.И. 
12-й день месяца Собаки. 
Арция. Мальвани. 
 
   Артур Бэррот опустился на одно колено и поцеловал руку  жене  маршала
Мальвани. Тот, кто наблюдал за грациозными и точными движениями молодого
рыцаря, никогда бы не догадался, что его еще мучают полученные у  Гиваты
раны, но это было именно так. Впрочем, куда больше Артура мучило то, что
он  не  мог  сражаться.  Когда  виконт  Барре  встал,  то  первым  делом
потребовал доспехи, в  которые,  несмотря  на  протесты  отвратительного
толстого медикуса, и облачился при помощи верного оруженосца. Увы,  прав
оказался толстяк Артур попытался поднять меч  и  упал  на  камни  двора.
Следующий раз он поднялся лишь через три дня.
   Рыцарь вторую кварту бесцельно слонялся  по  наботскому  замку  когда
прискакал молодой дарниец с письмом от герцога Эстре.  Александр  просил
Артура отвезти Его Величеству донесения и черновик тестамента <Тестамент
- договор.> между арцийской короной и владетелями Гвары и Лидды.  Герцог
писал,  что  надеется  на  виконта  Барре,  этого  было  достаточно.  На
следующий день в сопровождении приличествующего  случаю  эскорта  Бэррот
пустился в путь, мужественно перенося неизбежную боль. Александр  Тагэре
рассчитывал на его дипломатические  таланты,  и  Артур  Барре,  пока  не
способный  служить  герцогу  мечом,  был  готов  умереть,  но  оправдать
доверие. Виконт торопил коней, но, как бы он ни  спешил  в  столицу,  не
заехать в Мальвани не мог. К письму Александра  была  приложена  записка
Рафаэля Кэрны, просившего проведать и успокоить сестру, а просьба  друга
для Артура была не менее священна,  чем  приказ  сюзерена  или  верность
умершей возлюбленной. И Бэррот завернул в Мальвани. Он собирался вручить
Дариоло Кэрне письмо брата и вновь вскочить в седло, но судьба  готовила
ему другое.
   Небо, хмурившееся с утра, разразилось грозой  с  проливным  дождем  и
градом. Продолжать в такую погоду путешествие было безумием. А  потом...
Потом Артур увидел Дариоло, и земля  ушла  у  него  из-под  ног.  Рыцарь
застыл  на  месте,  не  в  силах  оторвать  глаз  от  прекрасного  лица,
обрамленного облаком черных кудрей. До этого дня виконт ни разу не видел
мирийку вблизи. Сначала Кэрна избегали общества мунтской знати, а  затем
оскорбленный на  турнире  Артур  уехал  в  Барре,  откуда  отправился  в
Оргонду. Разумеется, он знал, что сестра Рафаэля прекрасна, но  слова  -
это только слова. Действуя в каком-то блаженном полусне,  рыцарь  вручил
небесному видению свиток. Дариоло что-то спросила, он ответил  невпопад.
Выручил слуга, сообщивший, что комнаты гостя готовы.  Еще  утром  виконт
был свято уверен, что в его жизни нет и не может быть любви и его сердце
умерло вместе с Отилией. Ни слезы матери, ни уговоры и приказы  отца  не
могли заставить наследника рода Бэрротов обратить внимание  на  красивых
невест,  восхищенно  взиравших  на  прекрасного  рыцаря,   Выросший   на
старинных балладах юноша в четырнадцать лет страстно влюбился в  соседку
по  имению.  Отилия  была  на  год  старше  виконта,  тогда  робкого   и
некрасивого. Артур боготворил девушку, каждый день посылал  ей  стихи  и
розы из замковой оранжереи и мечтал убить во славу возлюбленной  дракона
или в крайнем случае выиграть королевский турнир. Кто знает, чем бы  все
закончилось, но встревоженный отец отправил наследника в гости к дяде по
матери.  Расчет  оказался  неверным.  Артур  не  только  не  забыл  свою
возлюбленную, но и наделил ее новыми восхитительными чертами.
   За два года в воображении виконта возник образ, в сравнении с которым
даже прекрасная Виктория <Героиня знаменитой баллады.> могла  показаться
грубой служанкой. А потом Отилия погибла под копытами понесшей лошади. О
ее смерти Артур узнал спустя несколько месяцев и  торжественно  поклялся
никого не любить,  храня  верность  умершей.  У  родителей  это  вызвало
улыбку, но виконт свято держал данное слово.  Разумеется,  в  его  жизни
были женщины, и немало. Но ни одна из них не  вытеснила  из  его  сердца
придуманный в юности образ, а жеманство и  глупость  девиц  на  выданье,
равно как и навязчивость их мамаш,  вызывали  в  сердце  рыцаря  стойкое
отвращение. Но Дариоло не была земной женщиной. Она была феей, волшебным
видением. Умереть за нее и во имя ее было бы величайшим счастьем!
   Оруженосец и принесший воду слуга вырвали виконта из мира  грез,  но,
умываясь и переодеваясь, он видел перед собой оленьи глаза,  обрамленные
длинными, загнутыми ресницами, и слышал нежный  голос.  В  столовый  зал
Артур Бэррот спустился  окончательно  влюбленным.  Даро  уже  была  там,
неимоверно прекрасная  в  нежно-розовом  платье  с  ниткой  кораллов  на
лебединой шее. Сердце  гостя  колотилось,  язык  прилип  к  гортани,  от
избытка сжигающих его чувств рыцарь чуть  было  не  онемел.  К  счастью,
герцогиня попросила рассказать о войне. Это  его  и  спасло.  Артур  был
скромным человеком и говорил не о себе, а о своем сюзерене. Он  говорил,
а богиня слушала, широко распахнув бездонные глаза. Артур смотрел в  них
и тонул, тонул, тонул...
 
2887 год от В.И. 
2-й день месяца Зеркала. 
Таяна. Варха. 
 
   Огненное  кольцо  соперничало  синевой  с  весенним  небом,  разгоняя
осеннюю безнадежность. Гиб, привыкший к эльфийской магии и  переменивший
свое  мнение  относительно  Перворожденных,  радостно  заржал  при  виде
Эмзара, стоявшего на раскисшей от дождей тропке.
   Рене так и не удосужился узнать,  приходится  ли  ему  Снежное  Крыло
предком или просто  родичем,  более  похожим  на  эландца,  чем  тот  из
Лебедей, кто  осмелился  полюбить  смертную.  Да  и  неважно  это  было,
особенно теперь. Скиталец, улыбаясъ, спрыгнул на землю, но Гиб не исчез,
как обычно. Водяной конь, лишенный, как  и  его  давным-давно  сгинувшие
родичи, языка, не утратил ни ума, ни способности понимать чужую Речь,  а
разговор касался и его.
   - Ты пришел, а Клэр нет, это может значить многое.
   - А может и ничего не значить. Мы разминулись, я думал, он уже здесь.
   - Нет, его не было.
   - Он собирался в Гидал - проверить, все  ли  в  порядке,  хотя  слово
Майхуба оказалось крепче арцийской короны.
   - Ты жалеешь о сделанном выборе?
   - Минуты слабости бывают у всех, - пожал плечами Аррой,  -  мы  могли
быть счастливы с Геро, это так, но жалеть? Нет ничего более неуместного,
особенно перед битвой. Что здесь?
   - Все то же. Безумие и Свет. Я не знаю, что  там  творится.  Не  могу
понять.
   - А я не могу понять, что творится в Арции.
   - То есть? Насколько мне известно, король на троне сидит крепко, и не
похоже, чтоб он оказался Последним.
   - Я не об этом, - Рене лихо, как в старину, тряхнул головой. От  этой
привычки эландца не излечило ни Серое море, ни сотни лет  одиночества  и
боли.
   - Тогда что тебя не устраивает?
   - Магия, Эмзар. Ты меня  поправляй,  если  я  что-то  скажу  не  так.
Считалось, что Магия Света в Тарре  подвластна  только  эльфам,  которые
наперечет, но ты обнаружил Свет в Вархе.
   - Не только Свет, но и что-то, весьма напоминающее Хаос,  как  нам  о
нем рассказывали до Исхода. Сам я с этой силой не  сталкивался,  но  под
Кантиской у меня мелькнула  мысль,  что  Хаос  может  быть  причастен  к
неудавшемуся прорыву.
   - Значит, Свет и, возможно, Хаос присоединились к ройгианской  магии.
Может ли такое быть? Могут ли эти силы объединиться?
   - Раньше бы я сказал, что нет. Но раньше я не знал ни Вархи,  ни,  уж
извини, тебя. Меня учили, что живущий за счет смерти должен  пить  жизни
других существ, иначе ему не продержаться в мире живых, но  ты  ни  разу
так не поступал.
   - Меня хватит на то, чтоб дождаться решающей схватки и уйти в  покой.
Но я почуял  бы  других  вольноотпущенников  смерти.  В  Тарре  их  нет.
Заклятья ройгианцев строятся на чужих мучениях, это  так,  но  сами  они
смертны и не очень сильны. Теперь магия Тарры.  Кроме  Эрасти  и,  -  он
запнулся, впрочем, почти незаметно, - ...и Геро, в  полной  мере  ею  не
владеет никто. Тот, в  Сером  море,  чужд  этому  миру  еще  больше  чем
Светозарные.
   - А вот этого ты мне не говорил.
   - Разве? К сожалению, я тогда мало что запомнил и еще  меньше  понял.
Думаю, я разделил бы судьбу моих спутников, если б  не  моя  кровь,  мое
упрямство и что-то еще, выдернув шее меня уже из-за грани. Говорят, Орел
и Дракон дают силы  тем,  кто  не  желает  сдаваться,  но  мои  товарищи
боролись до последнего...
   - Я тебя перебил, извини. Мы все время куда-то сворачиваем.
   - Эмзар, во имя Великого Орла, откуда взялась магия орденов?
   - Мы считали, что она сродни ройгианской.
   - Ройгианцы засели в северном Корбуте, творят свои мерзкие ритуалы  и
пытаются пробиться к Вархе за талисманом, которого у вас  нет.  Вряд  ли
непорочным  сестрам  удается  тайно  уничтожать  столько  народу,  чтобы
накопить сил для своих заклятий. Это же относится и к антонианцам. В мое
время магия синяков была самой простой, просто судебные маги не боялись,
что их схватят и потащат в дюз, и выжимали из  нее  все,  что  могли.  А
циалианки и вовсе жили за счет интриг и людской глупости. Когда я  отдал
им эти проклятые рубины, дело обстояло именно так. Ольвия была мерзейшей
из женщин, которых я знал, но не была в состоянии  заколдовать  хотя  бы
гусеницу, а нынешние бланкиссимы...
   - Рамиэрль пытался понять, в  чем  дело.  Рубины  и  впрямь  обладают
весьма неприятными свойствами, но не являются источником силы.
   - Эмзар, НИЧТО из того, что мы знаем,  не  является  источником  силы
арцийских клириков. И это при том, что есть еще этот  пресловутый  храм,
который испугал Клэра. Откуда все это взялось? Я  не  тщеславен  и  могу
обойтись без памятников и восхвалений, но как случилось, что Войну Оленя
забыли до такой степени, что Годоя превратили  в  героя  и  чуть  ли  не
святого, а беднягу Луи записали в предатели? Бьюсь об заклад,  именно  в
те поры что-то произошло и в Вархе. Почему Серое море стало  безопасным?
Куда убралась эта тварь? И я, и эландцы бывали  там  сотни  раз.  Только
вода и рыба в ней... Я знаю одно, пока  мы  не  поймем,  откуда  клирики
берут силу, мы будем тыкаться во все стороны, как слепые котята.
   - Ты не похож на котенка, Рене Аррой, тем паче на слепого. Не  каждый
может убить взглядом и пройти сквозь воды Времени.
   - Я предпочитаю шпагу. Даже сейчас.  Ты  не  представляешь,  как  это
развлекает.
 
2887 год от В.И. 
2-й день месяца Зеркала. 
Арция. Мунт. 
 
   О подвигах Александра Эстре Дариоло была готова слушать бесконечно, а
обожавший протектора Артур Бэррот ни о ком другом не говорил.  Для  него
младший из Тагэре был воплощением чести, ума  и  отваги.  Неудивительно,
что в лице Даро Артур  нашел  благодарную  слушательницу,  и  еще  менее
удивительным было то, что виконт пал перед  чарами  прекрасной  мирийки.
Сама же Даро ничего не замечала, ее сердце было отдано раз и навсегда, а
в Бэрроте она видела лишь доброго  друга,  чьи  рассказы  об  Александре
словно бы приближали молодую женщину к ее герцогу.
   Артур был искренне опечален, что не  смог  участвовать  в  данлейском
походе, но о том, как и когда он заработал свою рану, Дариоло узнала  от
командовавшего эскортом дарнийского лейтенанта. Сам рыцарь,  похоже,  не
видел в своей истории ничего примечательного и заметно  смутился,  когда
черноокая чаровница выразила ему заслуженное восхищение.  Виконт  Барре,
хоть и был сыном одного из самых амбициозных нобилей Арции, удался не  в
отца  и  не  в  деда,  а  в  отдаленного  предка  Лионэля  Ларрэна,   не
помышлявшего о короне и искренне  восхищавшегося  чужими  подвигами.  Но
если в Александре Тагэре Артур Бэррот видел образец рыцаря и  воина,  то
Дариоло стала для него даже не Прекрасной Дамой, а богиней.
   Молодая женщина была слишком неопытна,  чтобы  правильно  истолковать
обращенные на нее страстные взгляды. Миранда же видела все и  не  знала,
что  делать.  Артура  -  красивого,  отважного,  бескорыстно  преданного
Сандеру - было жаль, но хуже всего было то, что и  в  его  глазах,  и  в
глазах других Дариоло оставалась свободной. Жена маршала не сомневалась:
в Мунте Даро окажется под огнем претендентов на руку, сердце и приданое.
Сандер вернется в лучшем случае к  середине  осени,  а  до  этого  может
случиться всякое. Не все станут смотреть  на  красавицу  как  на  святую
Циалу, тот же Аганн может  вновь  попытаться  не  мытьем,  так  катаньем
принудить ее к браку.
   - Будь на то воля Миранды, она бы не выпустила Даро из  Мальвани,  но
обычно покладистая и ласковая мирийка словно с цепи  сорвалась.  Она  не
желала оставаться на Севере ни дня хотя,  по  мнению  Миранды,  разумнее
было дождаться "волчат".
   Герцогиня твердо намеревалась передать свою подопечную с рук на  руки
брату и Сандеру и отправиться в Оргонду. Сезар и  Анри  писали  часто  и
весело, и именно это настораживало. Миранда  знала  своих  мужчин  и  их
твердое убеждение, что  близких  нужно  беречь  от  неприятностей  всеми
доступными и недоступными способами. Частые письма ни о чем означали что
от нее что-то скрывают, и она даже догадывалась  что.  Сезар  влюблен  в
Марту, а Паук делает все возможное и невозможное, чтобы сожрать  арцийку
до истечения срока  мира  и  убрать  из  Оргонды  ненавистного  маршала,
очередной раз разбившего ифранцев на  берегу  Табита.  Сигнора  Мальвани
надеялась, что у Марты хватит ума держать в узде свои  чувства  или,  по
крайней мере,  не  попасться.  Связь  герцогини  Оргонды  с  сыном  Анри
Мальвани! Да за доказательства этого Паук душу Проклятому заложит,  если
предположить, что Проклятому нужна такая мерзость. Миранда понимала, что
ей нужно в Лиарэ, и чем скорее, тем лучше, но оставить Даро она тоже  не
могла, да и ее отъезд мог быть не правильно понят и  истолкован.  Другое
дело уехать на гребне восторгов, вызванных победами Александра.
   После того, что сделал герцог Эстре, король обязан прислушаться к его
мнению и об  Оргонде,  и  о  Жозефе.  Что  до  любви,  то  герцогиня  не
сомневалась: узнав о Дариоло, Филипп  лишь  обрадуется.  Его  Величество
порой завидовал чужой славе, но не чужому счастью,  а  Сандера  искренне
любил. Герцогиня считала ошибкой как  решение  Даро  появиться  в  Мунте
раньше герцога, так и нежелание Александра довериться брату,  но  увы...
Молодая женщина стояла на своем  с  несвойственным  ей  упорством,  даже
жесткостью, хотя в остальном вела  себя  как  обычно.  Хорошо  хоть,  ее
оставили ночные страхи, и все равно Миранде их поездка не нравилась, она
тянула как могла, пока в Мальвани не нагрянул Артур Бэррот.
   Дариоло попросила виконта взять ее с собой, и Миранда поняла, что она
уедет в любом случае. Единственное, что  могла  сделать  герцогиня,  это
поехать  с  ней  и  постараться  защитить  от  возможных  неприятностей,
каковых, Миранда не обольщалась, будет более чем достаточно.
   Оставалась призрачная надежда, что их  появление  в  столице  пройдет
незамеченным, но Артур Бэррот придерживался на сей счет другого  мнения.
О приезде посланца герцога Эстре и о том,  что  он  сопровождал  Дариоло
Кэрну и сигнору Мальвани, была оповещена  каждая  столичная  ворона.  Не
прошло и двух дней, как Миранда и  ее  подопечная  получили  приглашения
прибыть ко двору.
 
2887 год от В.И. 
3-й день месяца Зеркала. 
Арция. Малве. 
 
   Герцог Эстре заехал в Малве, изображая заботу  об  эскотских  послах,
якобы уставших во время перехода. Правду  сказать,  граф  Ягос,  имевший
сомнительное удовольствие быть кузеном его величества  Джакомо  Второго,
был свеж и жизнерадостен,  равно  как  и  его  свита,  но  на  остановку
согласился с радостью. Побежденные и победители ладили друг с другом.  В
первых  не  было  злорадства,  во  вторых  -  ненависти.  Сандеру  часто
приходило в голову, что две последних войны невероятно похожи и при этом
разительно отличаются одна от другой. В обоих случаях не было ни больших
сражений, ни великой крови. В обоих случаях арцийцы ушли  добровольно  и
быстро, но уход из Оргонды  был  поражением,  а  из  Эскота  -  победой.
Впрочем,  эскотцев  нельзя  было  назвать  врагами.  Джакомо,   которого
собственные нобили именовали мелким пакостником,  держался  на  троне  с
большим трудом, а его буйные подданные творили  что  хотели  -  грызлись
друг с другом, нападали на соседей, заключали союзы промеж себя  с  тем,
чтобы навалиться на такой же союз, словом, развлекались, как могли.
   Что до вторых и третьих сыновей, не имевших ничего, кроме  полосатого
плаща и меча, им сам бог велел податься в разбойники или наемники. Когда
Арция  и  Фронтера  ослабевали,  эскотцы  наваливались  на   беззащитное
Приграничье, как волки на раненого быка,  но  достаточно  было  привести
Замковый пояс в порядок и расколошматить несколько вольных отрядов,  как
полосатики  возвращались  домой  и  принимались  колотить  друг   друга.
Тридцать лет назад Шарль Тагэре привел  подданных  милейшего  Джакомо  в
чувство в считанные месяцы, после ухода Рауля ре Фло  их  воинственность
вновь расцвела пышным цветом, пока им не объяснили, что трогать Арцию не
нужно. И хорошо объяснили, Проклятый побери!
   Герцог Эстре был доволен и тем, что заручился дружбой доброго десятка
приграничных вожаков во главе с Гварским Лосем  и  Жавером  Лиддой,  что
повергло Джакомо  в  ужас  и  вызвало  немедленное  желание  вступить  в
переговоры. Данлея открыла ворота без боя, король, жалуясь на возраст  и
подданных,  бросился  собират