узнала  его,  все  слишком  расплывчато,  но  не
сомневаюсь, что корни, как им и положено, таятся в  далеком  прошлом.  А
раз так, мы его постигнем.  Это  первое,  что  я  хотела  тебе  сказать.
Второе. Правильно  ли  я  поняла,  что  тот  человек,  которого  убил...
м-м-м... Осенний Кошмар, - родня твоего друга?
   - Адмирал Аррой мне пока не друг.
   - Друг до последнего дыхания, и ты это знаешь не хуже меня.  Так  кто
был погибший?
   - Как будто внебрачный сын его племянника.
   - Значит, кровь одна. Можешь назвать меня выжившей из ума жабой, если
тварь не подстерегала именно герцога Арроя. Чудище  обманулось,  но  его
хозяева быстро поймут,  что  произошла  ошибка,  так  что  готовьтесь  к
худшему.
   - Но чем им мешает Рене? Если бы речь шла о политике, я бы понял,  но
магия... Какое он к ней имеет отношение?
   - Сейчас мы с тобой договорим, и я приведу сюда еще и Рене. Возможно,
удастся узнать о нем даже то, чего он сам о себе не подозревает, а  пока
закончу с тобой.
   Болотница что-то невнятно пробормотала, и  трава  расступилась,  явив
окно черной блестящей воды. Затем озерцо  взволновалось,  вода  с  тихим
плеском   расступилась,   и   из   глубин   поднялся   камень.    Белый,
полупрозрачный, с фиолетовыми прожилками и точками.
   Роман смотрел,  как  стекают  по  переливающимся  аметистовым  граням
посеребренные луной капли. Старуха пробормотала  еще  что-то,  и  камень
окутался  холодным  лиловым  огнем.  Эльф  не  мог  отвести  взгляда  от
танцующих языков пламени, он даже не  почувствовал,  как  ему  на  плечи
легли руки старухи.
   Невиданный костер разгорался, рвался вверх.  Потом  в  вихре  пламени
стали проступать очертания фигуры. Они становились  все  более  четкими,
более конкретными. Роман уже мог рассмотреть высокого осанистого воина в
каких-то странных доспехах. Он явился из такой тьмы веков, что проживший
не одно  столетие  эльф  рядом  с  ним  ощутил  себя  бабочкой-поденкой,
родившейся нынче утром. Пришелец напоминал статую, изваянную из лилового
огня. Можно было разглядеть узкое надменное лицо,  обрамленное  короткой
бородой, руку, лежащую на  рукояти  меча,  и  даже  богатую  насечку  на
панцире.
   Воин молчал. Глаза его были закрыты; наконец тяжелые веки дрогнули  и
приоткрылись. Роман почувствовал, что его сковал леденящий ужас,  он  не
мог ни пошевельнуться, ни крикнуть, ни вздохнуть,  подчиненный  глядящей
на него Вечностью. Сколько прошло времени, он не понял; из  небытия  его
вырвал глухой голос:
   - Ты вовремя призвала их,  Верная.  Еще  немного,  и  я  не  смог  бы
говорить.
   - Кто ты? - хотел спросить Роман, но губы его не слушались. Позже  он
так и не сможет понять, действительно  ли  слышал  все  эти  слова,  или
кто-то  иным  образом  навеки  впечатал  их  в  обнаженную  душу  барда,
вырванную на время из тела и увлеченную в какое-то немыслимое место, где
нет ничего и где начало всему.
   - Я - тот, кого вы, эльфы, зовете Прежними, или  Ушедшими,  хотя  все
это ложь! - В бездонных глазах полыхнула тысячелетняя ярость.  -  Мы  не
Ушедшие, мы - уничтоженные вашими хозяевами, которые затем  бросили  наш
мир на произвол судьбы и подло бежали!
   Ты, Рамиэль, последний разведчик потерянных эльфов, и тебе  предстоит
увидеть восход Темной Звезды.  Кровь...  Мистерия  древней  крови.  И  у
каждого свое назначенье. Если не угадаете, впереди  ждет  лишь  пустота,
наполненная страданием, ибо Творец давно позабыл об этом мире без богов.
Мы не можем спасти его, ведь нас больше нет. Остались лишь позор и боль.
А теперь смотри, эльф. Смотри и запоминай!
   Ушедший поднял свой щит, нежданно сверкнувший зеркальным  блеском,  и
Роман увидел себя. Растрепанные  золотистые  волосы,  удивленные  глаза,
разорванный где-то колет.  Изображение  помутнело,  а  затем  в  зеркале
возникло другое лицо.
   Человек, а это, без сомнения,  был  человек,  а  не  эльф  или  гном,
умирал. Он был жестоко изранен, темные  пряди  прилипли  к  испачканному
лицу,  из  полуоткрытого  рта  текла  струйка  крови.   Раненый   лежал,
привалившись к потрескавшемуся  серому  камню,  и,  по-видимому,  был  в
глубоком  обмороке.  Хлынул  ливень,  смывая  грязь  и  кровь.   Человек
пошевелился,  приходя  в  себя.  Раскрывшиеся  глаза   были   необычного
золотисто-зеленоватого цвета, в них  светились  воля  и  ум.  Безуспешно
пытаясь подняться, незнакомец повернулся к  наблюдателю  боком,  зеркало
вновь пошло рябью, последнее,  что  заметил  Роман,  -  точеный  профиль
умирающего.
   Горную расщелину сменил берег моря. В зеркале темнело ночное небо, по
которому плыла огромная луна, ее свет дробился и колыхался на  спокойной
бесконечной воде. По берегу медленно шли двое.  По  плавным,  грациозным
движениям и особой соразмерности пропорций, не встречающейся больше ни у
кого из двуногих, Роман узнал своих соплеменников, но эльфы были слишком
далеко,  чтобы  можно  было  различить  лица.  Один  что-то   настойчиво
втолковывал другому, но тот в ответ лишь качал головой.  Наконец  первый
выхватил кинжал.  Его  собеседник  перехватил  занесенную  руку,  вырвал
оружие и зашвырнул в море, после чего отпустил противника, повернулся  и
быстро зашагал прочь.  Оставшийся  без  сил  опустился  на  напоминающий
лежащего пса камень и закрыл лицо руками.
   Свет погас и вновь  вспыхнул,  выхватив  из  неведомых  бездн  пышный
чертог, в котором застыли в разных позах семеро немыслимо  прекрасных  и
величественных мужчин и  женщин,  окруженных  дивными  животными.  Один,
рыжеволосый и чернобородый,  словно  бы  привставал  с  высокого  трона,
сжимая рукой невиданное, но грозное оружие. Напротив него, гордо вскинув
голову, высился воин в синем плаще с ослепительным мечом в руке,  плечом
к плечу рядом с ним стояла женщина с золотыми волосами, а чуть в стороне
в смущении и страхе наблюдали за поединком взглядов еще четверо. Потолка
над чертогом не было  -  вверху  клубились  черные  облака,  прорезаемые
молниями, но зал был залит нестерпимо ярким светом.
   Роман, хоть и рожден был в Свете, не вынес нестерпимого блеска  и  на
мгновение закрыл глаза, а когда открыл, увидел дремучий лес, по которому
из последних сил несся белоснежный олень, по пятам преследуемый четырьмя
огромными волками. Следом на  могучих  боевых  конях  мчались  всадники,
казавшиеся родными братьями и сестрами призрачного воина. Олень выскочил
на берег реки и помчался по песчаной косе, видимо, намереваясь  спастись
вплавь,  но  навстречу  ему  из  воды  поднялись  три  вороных  коня   с
оскаленными пастями и по-кошачьи  прижатыми  ушами.  Загнанное  животное
заметалось между неумолимо приближающимися преследователями...
   ...Роман очнулся на той самой  поляне,  где  Кэриун  праздновал  свое
вступление в должность и  поминал  сгинувшего  пращура.  Небо  светлело,
короткая весенняя ночь близилась к концу. Старое дерево исчезло,  словно
его  никогда  и  не  было,  но  в  центре  поляны  шелестел  только  что
распустившимися листьями молодой кряжистый дубок. Несмотря на  неистовую
ночную пляску, густая трава не была даже примята. Либр  потряс  головой,
прикидывая, уж не приснилось ли ему все - Рене Аррой, ведьма  из  Белого
Моста, растерзанные тела, шабаш, старуха-болотница. Кто-то тронул его за
плечо, Роман  оглянулся  и  увидел  Лупе,  а  рядом  робко  улыбающегося
Хозяина.
   - Ты проснулся?
   - Да. Где все?
   - Твоего друга увела Болотная матушка. Она велела их дождаться.
   - А то я бы встал и ушел... Давно я тут лежу?
   - Нет, пол-оры, не более.
   - А куда делись другие?
   - Как только Глаз Иноходца <Глаз Иноходца  -  самая  яркая  звезда  в
созвездии  Иноходца>  скрылся  за  верхушками   деревьев,   наше   время
кончилось...
   - А ты?
   - Я - другое дело. Ты меня призвал и не отпустил. Да и не  мог  же  я
оставить ее одну, - дубовичок указал на притихшую Лупе. - Она пришла  на
рассвете - искала вас.
   - Как же вы ушли от Димана?
   - А он не знает, что я ушла, он меня видит. То есть видит он березку,
но ему кажется, что это я.
   - Так вы умеете насылать мороки?
   - Только очень простые и редко. После этого я несколько дней не  могу
сплести даже самого простого заклятия. Но что все это значит?
   - Не знаю, Лупе. Что-то очень скверное. И мы должны с этим совладать,
потому что больше некому. Только я не знаю, как...
   - А герцог, он тоже не знает?
   - Герцог, Лупе, непостижимый человек. Простите за игру слов, но я  не
знаю, что он знает, а что - нет.
   Маленькая волшебница мечтательно улыбнулась:
   - Я никогда не думала, что увижу хоть одного из  вас.  Золотой  Голос
Благодатных земель и Первый Паладин Зеленого Храма... И где?!  Здесь,  в
Ласковой пуще. Мир действительно сошел с ума.
   - Я и раньше догадывался,  а  теперь  это  мне  очевидно.  Вы  знаете
слишком много, чтобы быть всего-навсего деревенской колдуньей.
   - Не надо об этом. Пока не надо. О, хвала Эрасти....
   Болотная матушка и адмирал появились неожиданно.  Мгновение  назад  у
молоденького дубка никого не  было,  а  потом  из  ничего  возникли  две
фигуры. Старая болотница даже не пыталась скрыть волнение. Рене с трудом
переставлял ноги, волосы на лбу и висках были мокрыми, он тяжело  дышал,
но лицо оставалось спокойным.
   - Берегите его, - выпалила старуха, обращаясь к Роману и Лупе,  -  он
должен дожить до восхода Темной Звезды, иначе  она  не  взойдет,  и  все
навек погрузится в туман.
   - Это  самое  непонятное  пророчество  из  всех,  которые  я  слышал,
особенно, если добавить к этому увиденное мною.
   - А слышал ты немало, Роман. Тебе будет  полезно  знать  еще  одно  -
Судьба над  твоим  другом  не  властна,  но  его  будущее  в  руках  его
спутников, а в его руках будущее всех. Осенний Кошмар это знает  и  цену
за голову герцога Арроя назначит немалую.
   Первый удар не попал в цель - посланец ошибся. У них еще нет сил  для
того, чтобы долго хозяйничать  в  этом  мире,  так  что  следующий  удар
нанесет человеческая рука. И очень скоро.
   - Ну, к ударам в спину я  привык,  -  подал  голос  Аррой,  кривовато
улыбаясь.
   - Ладно, будем надеяться, что от ножа ты  как-нибудь  убережешься,  а
вот насчет яда... С жабьим камнем ты будешь чувствовать себя спокойнее.
   - А разве он есть, жабий камень? Я думал, это сказки.
   - То, что люди болтают  на  сей  счет,  верно  -  сплошные  глупости.
Никаких камней в жабьих головах  не  бывает  и  быть  не  может,  как  и
философских камней, которые любую гадость в золото  превращают  (вот  уж
бесполезная вещь, как мне представляется). И сделать их  никакой  колдун
не сможет, как бы ни старался... - Старуха  хитро  улыбнулась,  и  Роман
подыграл ей:
   - Матушка, ты нас совсем запутала... Согласен, философских  и  жабьих
камней нет, но ведь что-то наверняка  есть,  иначе  ты  об  этом  бы  не
заговорила.
   - Есть философские жабы. Они любое в любое превращают. Могут дрянь  в
золото, могут яд - в противоядие. Одна беда, поболтать любят, и имена  у
них - язык сломаешь, но твари добрейшие. У  меня  в  болоте  живет  одна
семейка, так младшенький только и думает,  как  бы  отправиться  подвиги
совершать. Вот я его с вами и пошлю - с ним любую  отраву  кубками  пить
можешь... И не спорь.
   Рене и не думал спорить. Болотная матушка с довольным  видом  разжала
корявую ладонь, на которой оказалась небольшая, словно бы высеченная  из
кровавика, жабка со сверкающими прозрачно-голубыми глазами.
   - Прошу любить и жаловать. Андр.., Андрио... Анд...
   -   Андриаманзака-Ракатуманга-Жан-Флорентин,   -    с    достоинством
представилась жаба, вернее, жаб. - К вашим услугам.
   Надо отдать должное Рене, он умудрился сохранить серьезность:
   - Я рад, что ты согласился нам помочь.
   - Можете называть меня просто Жан-Флорентин. Это  имя  мне  нравится,
оно  звучит  достаточно  рыцарски.  Наши  же  имена  для  иных   существ
труднопроизносимы и непривычны.  Даже  Величайшая  Хранительница  Самого
Лучшего Болота и та сбивается.
   - Хорошо, я буду звать тебя Жан-Флорентин, а ты можешь называть  меня
Рене. И что, ты действительно можешь превратить простой металл в золото?
   - Могу, но не хочу, ибо почитаю сие бессмысленным. А называть тебя  я
буду адмирал, это звучит более возвышенно. Если у вас  возникнет  острая
необходимость в презренном желтом металле, можете  рассчитывать  на  мою
помощь. Ибо никакие принципы нельзя доводить до абсурда.
   - К счастью, пока золото у меня свое. Зато матушка полагает, что  мне
предстоит столкнуться с ядом.
   - Это  намного  интереснее.  Ибо  тогда  мне  предстоит  узнать,  что
заставляет одушевленное создание желать смерти ближнему. Вопрос жизни  и
смерти всегда будет волновать мыслящие существа...
   -  Манзака,  -  перебила  Болотная  матушка,  -  наши  друзья  успеют
насладиться твоим красноречием по пути. И умоляю тебя, не втягивай ты их
в философские споры, у них есть дела поважнее!
   - Что может быть важнее поиска истины?! -  возмутился  Жан-Флорентин,
однако тут же перешел к делу:
   - Есть ли у тебя браслет, адмирал?
   - Нет, да и зачем мне он? Побрякушки - это для  женщин  и  придворных
бестолочей.
   - Ты прав. В мире есть множество  вещей,  которые  нам  не  нужны.  Я
думаю, мы легко поймем друг друга. Но в нашем конкретном случае  браслет
не роскошь. Он нужен из соображения твоей безопасности. Будь добр, сорви
вот это ползучее растение и обмотай его  несколько  раз  вокруг  правого
запястья. Вот так. Очень хорошо.
   Философский жаб с достоинством переполз с руки  Болотной  матушки  на
руку адмирала и  устроился  на  сорванном  побеге.  По  блестящему  телу
амфибии пошла сияющая рябь, а изо рта вырвалась ликующая весенняя трель.
Рене ощутил легкий толчок и обнаружил у себя на руке браслет  червонного
золота немыслимо тонкой работы, ибо неведомый ювелир  удивительно  точно
скопировал плеть лесного вьюнка, не упустив даже самых  тонких  прожилок
на листьях.
   - Ну вот, - удовлетворенно сказал Жан-Флорентин. - А говорят,  Мидас,
Мидас... Вот как надо.
   - Но зачем мне браслет?
   - А как я, интересно, буду незаметно нырять в твой кубок, если у меня
возникнет  предположение,  что  содержащаяся  в  нем  жидкость  содержит
компоненты, опасные для жизни? Чтобы произошла трансформация,  я  должен
вступить в непосредственный контакт с трансформируемой средой. Теперь же
я буду восприниматься окружающими как логическое  завершение  ювелирного
изделия. - В подтверждение своих слов философский жаб испустил еще  одну
трель, и в золото браслета вросла золотая же жабка с алмазными  глазами,
усыпанная мелкими изумрудами...
   -  Ну  теперь,  если  меня  не  убьют  разбойники,   дабы   разжиться
золотишком, я могу быть спокоен за свою жизнь, - заметил Рене. - А тебе,
приятель, удобно?
   - Удобно. Но в  любом  случае  благодарю  за  заботу.  Я  преисполнен
уверенности, что мы прекрасно дополним друг друга.
   На этот раз адмирал не нашелся что ответить.
   В лагерь возвращались молча. Они слишком устали,  чтобы  обмениваться
впечатлениями. Рассвело. Лошади продирались сквозь кусты, задевая боками
мокрые от росы ветки, капли падали на путников, но их  прикосновение  не
было  неприятным.  Вдалеке  заржала  лошадь,  и  вороной  конь  адмирала
откликнулся на приветствие.
   - Подъезжаем, - заметил Аррой, - и хорошо, а то я промок насквозь,  -
он задумчиво перебирал поводья. Роман гадал, скажет он что-то важное или
подождет. Рене повернулся к собеседнику и заметил:
   - Духи оказались настолько вежливы, что предстали перед нами в  почти
человеческом обличий, а не в виде каких-нибудь коряг или булыжников.
   - Нет, монсигнор, они не были любезны. Они были  настолько  напуганы,
что не могли скрывать свой истинный облик. Вы,  разумеется,  не  знаете,
что когда-то Хозяева и эльфы были одним народом - Перворожденными. Потом
их дороги разошлись. Большинство... (Роман запнулся, потому что чуть  не
сказал ?большинство из нас?), большинство эльфов предпочли вести  ту  же
жизнь, что и люди. Возникали поселения и  города,  развивались  ремесла,
плелись интриги...
   Перворожденные отгораживались стенами от дикой природы, душой которой
они были изначально. Но  некоторые  становились  отшельниками,  храня  и
оберегая те места,  в  которых  жили,  -  леса,  холмы,  реки,  озера...
Постепенно  они  отдалились  от  себе  подобных,  как  бы  растворясь  в
окружающем их мире. Хозяева приобретали все больше черт, роднящих  их  с
местом, которое поклялись оберегать их предки. Даже сама внешность эльфа
и человека им опротивела, они стали менять свой облик в  соответствии  с
тем, что их окружало, но в минуту смертельной угрозы вновь стали  самими
собой. То, что Хозяева охотно показались нам, - знак того,  что  в  мире
что-то случилось. Вы - политик и воин,  адмирал  Рьего,  скажите,  когда
возможны союзы между врагами?
   - Когда всем грозит еще более сильный враг...
   - Так вот, нам сейчас угрожает нечто такое, что Хозяева  забыли  свой
тысячелетний раздрай не то что с  эльфами  -  с  людьми!  Они  по  своей
природе куда более чуткие, чем мы, и почуяли опасность раньше  остальных
Страшно даже вообразить, что могло их подвигнуть на это .
   К несчастью, Хозяева теперь слишком неповоротливы, слишком  привязаны
к своему обиталищу, которое дает им силы и саму жизнь. А  угроза  пришла
откуда-то извне, и действовать предстоит нам...  -  Роман  запнулся,  но
пока не стал обрушивать на Арроя свою собственную историю и  закончил  -
Нам, людям...
   - Ну, мы тоже в стороне не останемся, - заверил Жан-Флорентин.
   - Знаешь, друг Роман, - герцог натянуто улыбнулся, - если мы в начале
нашей дороги нашли Болотную  матушку  и  имеем  честь  путешествовать  в
обществе философской жабы, то что ждет нас в  конце?  Золотой  дракон  с
голубыми глазками?
   - Не знаю, - медленно и очень серьезно ответил либр, -  не  знаю,  но
все может быть...

Глава 4

2228 год от В. И. 12-й день месяца Медведя.
Утро. Таяна. Высокий Замок.

   - Это ты, Шандер? - Стефан оторвался от толстой книги  с  потрепанным
временем тисненым кожаным переплетом. - Помоги мне добраться до окна.
   Высокий темноволосый  мужчина  привычным  жестом  обнял  больного  за
плечи,  осторожно  перевел  через  богато  убранную  комнату   и   помог
опуститься в кресло. Стефан криво усмехнулся:
   - Что, Шани, не думал, что будешь таскать меня на руках?
   - Мой принц...
   - Прекрати. Ты никогда не называл  меня  так  раньше,  не  называй  и
теперь. Хоть я и калека, но память не потерял.
   - Хорошо, Стефан. Знаешь, Бельчонок (при  помощи  Казимиры,  конечно)
испекла для тебя что-то замечательное и ждет под дверью....
   - Ты все еще думаешь, что меня потихоньку травят, и пытаешься принять
меры? Вздор. Если меня чем и опоили, было это осенью, и  хватило  одного
раза.
   Шандер недоверчиво покачал головой:
   - Чем же ты объяснишь, что четыре дня назад тебе полегчало, вчера  ты
даже смог спуститься к обеду, а ночью болезнь вернулась?
   - Не знаю, может, совпадение... - принц откинулся на спинку кресла  и
закрыл глаза, - посиди со мной немного, Шани. А то я все читаю и  читаю,
за всю свою жизнь  не  прочел  столько,  как  за  эти  проклятые  десять
месяцев. Хорошо хоть Иннокентий завалил меня книгами, похоже, он  собрал
у себя все, что когда-то было написано.
   - Ты становишься богословом...
   - Отнюдь нет. Иннокентий, как и все эландцы, в глубине души  язычник,
а любопытство родилось раньше его. То, что он мне дает, к  Церкви  имеет
весьма отдаленное отношение. Если вообще имеет. Впрочем, все эти святые,
пророки и столпы веры когда-то жили, ссорились, мирились, что-то кому-то
доказывали и в конце концов умирали.... Что ты так на меня смотришь?
   - Нет, ничего, я не хотел...
   - Не хотел показывать, что меня жалеешь? Я это и так  знаю  и,  между
прочим, за это благодарен и тебе, и Бельчонку. Вот  от  Михая,  даже  от
отца с Ланкой мне никакой жалости не нужно...
   - А от Герики?