змее,  с
ненавистью грызущей подкова раздавившего ее коня. И что толку, что ей  и
ее приближенным удалось бежать. Армии больше не было. Короны,  владений,
власти - тоже.  Все  досталось  Шарлю  Тагэре.  Уставшие  кони  медленно
плелись среди высоких деревьев,  тяжело  поводя  боками.  Сзади  жалобно
всхлипнул Филипп, и королева хмуро оборотилась на Жиля Фарбье, везшего в
седле единокровного брата.
   - Он устал, сигнора, - пожал плечами сын Жана, - как и мы все.
   Они, видите ли, устали!  Эти  мужчины,  проигравшие  битву,  изволили
устать! Да на что они вообще годны?! Они обещали ей победу, а на деле...
На деле даже не удосужились узнать, что Тагэре и Мальвани сговорились  и
ударят одновременно, причем отнюдь не оттуда, откуда их ждали. А  теперь
они разводят руками и, гремя своими железяками, с умным  видом  говорят,
что на Тагэре сработала внезапность, позиция  была  неудобной,  Мальвани
непревзойденный стратег, а ополченцы всегда ненадежны.  Можно  подумать,
раньше всего этого не было!
   Маркиза давно следовало казнить, она язык сломала, объясняя это Полю.
Казнить и конфисковать его владения и его сокровища. Мальвани всегда был
врагом, а врагов казнят. Или хотя бы убирают втихую, чтобы их  проклятые
таланты не стояли на дороге. Нужно было делать хоть что-то, а не  сидеть
в Мунте, ожидая, пока рак на горе свистнет. Вот и дождались!
   Агнеса  со  злостью  оглядела  своих  спутников.   Усталые,   потные,
запыленные, они ничем не напоминали тех блестящих нобилей, которые утром
говорили  ей  пустые  выспренные  слова.  Да  и  она   сама...   Страшно
представить, на кого она похожа после нескольких ор скачки  по  жаре  на
чужой лошади. У них даже не было времени забрать из своих палаток  самое
ценное. Проклятый! Они же забыли Пьера. Теперь он наверняка  в  руках  у
Тагэре, и, надо  думать,  Евгений  выудит  у  него  отречение,  а  то  и
требование о разводе. А у нее нет даже зеркала и гребня. Хорошо хоть она
перед боем надела лучшие драгоценности, да и господа  рыцари  обвешались
цепочками и перстнями, не мужчины, а какие-то Звездные  Дерева!  Хватит,
чтоб Добраться до Эскоты и снарядить гонцов к Жозефу и Джакомо.
   - Вы что-то сказали, Агнеса? - подозрительно осведомился Поль Фарбье.
Бездельник, мог бы и не подчеркивать при всех их близость.
   - Сказала, герцог, - она старалась говорить надменно,  и  ей  удалось
лишь потому, что она не видела себя со стороны  -  с  лоснящимся  лицом,
темно-синими потеками под глазами и вздувшимся в углублении между  носом
и щекой гнойником.
   Фарбье наклонил голову,  то  ли  почтительно,  то  ли  издевательски:
"Простите, Ваше Величество, но я не расслышал".
   - Мы едем в Эскоту, - бросила королева, борясь с искушением  провести
рукой по лицу, чтобы хотя бы на  ощупь  оценить  причиненный  скачкой  и
жарой ущерб, - там мы соберем новую армию.
   - Эскотцы берут дорого, тем более  за  безнадежное  дело,  -  буркнул
Поль, - а у нас нечем платить.
   - Найдется, - отрезала Агнеса, - они берут не только деньги.
 
2870 год от В. И. 
Вечер 8-го дня месяца Лебедя. 
Арция. Мунт 
 
   Они были смешными и трогательными,  эти  горожане,  расхаживающие  по
Мунту с оружием в руках. Почтенные упитанные отцы семейств  натянули  на
себя кирасы и шлемы и вооружились алебардами и  кинжалами,  а  некоторые
щеголяли прицепленными к поясу мечами, от видавших виды  ржавых  железяк
до великолепного оружия, которое молило небеса о другом хозяине.  Бойкие
подмастерья тоже вооружились кто во что горазд, и Шарль подумал, что  те
же мясники могли бы стать неплохими вояками, возьмись они  за  привычные
топоры, но вот с мечами и пиками они вряд  ли  на  что-то  годятся.  Да,
появись в городе Агнеса со  своими  эскотскими  головорезами,  почтенным
горожанам пришлось бы солоно. Мунт вообще не принадлежал к тем  городам,
которые можно  оборонять  от  жестокого  и  хорошо  вооруженного  врага.
Лишенная какой бы  то  ни  было  природной  защиты,  разделенная  надвое
широкой  рекой,  прожорливая  и  безалаберная,  столица  была  идеальной
добычей для жадных наемников.
   Но возомнившим себя вояками горожанам повезло. В город входили войска
Тагэре, и город ждали не грабежи, а пирушки. Все были рады  и  довольны,
кроме Шарля, которого окончательно и бесповоротно загнали в  угол.  Пьер
при всех кричал, что не хочет править и боится жены, которая его  сажает
на хлеб и воду и  разлучила  с  его  обожаемыми  хомяками  и  еще  более
обожаемым Шарло. Отцепить от себя всхлипывающего короля Тагэре удалось с
большим трудом, только заверив  его,  что  они  больше  не  расстанутся,
немедленно едут в Мунт, разыщут всех хомяков  и  запрутся  от  Агнесы  в
замке посредине реки. От последнего Шарль пытался  сюзерена  отговорить.
Речной Замок, хоть и считался одной из  королевских  резиденций,  заодно
являлся и самой надежной тюрьмой для знатных узников, столь опасных, что
их не рисковали держать где бы то ни было еще. Увы! Пьер уперся.  Хомяки
и Речной Замок! Вот были условия, на  которых  он  соглашался  отпустить
руку кузена. И происходило сие безобразие на глазах всего войска.
   Теперь Пьер трусил на смирной лошадке рядом с  герцогом  и  продолжал
ныть о хомяках, обижающей его жене и  необходимости  спрятаться.  Жители
доброго города Мунта, высыпавшие на улицы, видели, что  их  незадачливый
король прямо-таки оторваться не может от своего якобы победителя.  Когда
же к встречающим присоединились глава мунтского ополчения достопочтенный
мэтр Жарвье и  Его  Преосвященство  кардинал  Евгений,  король  и  вовсе
разбушевался. Оторвавшись наконец от Шарля, он  переключил  внимание  на
Евгения и завел свою волынку о хомяках, жене и кузене.
   Кардинал был человеком в политике  не  новым  и  быстренько  уточнил,
хочет ли Его Величество и дальше сидеть на троне  или  же  уступает  сие
нудное и  неприятное  занятие  кузену  Шарлю.  Вопрос  был  задан  таким
образом, что подразумевалось: отказ  от  трона  означает  возвращение  к
любезным сердцу Его Величества  хомякам,  сон  до  обеда,  много  всяких
вкусностей и полную свободу от злой жены.  Простодушный  Пьер  угодил  в
нехитрую ловушку всеми четырьмя лапками, радостно подтвердив, что именно
этого он и хочет. Евгений веско заявил, что принимает  первичное  устное
отречение Его Величества в пользу герцога Тагэре,  причем  полагает  сей
шаг законным, мудрым и обоснованным.
   Шарль про себя помянул Проклятого, но протестовать не  посмел.  После
драки кулаками не машут, а перед смертью, как известно,  не  надышишься.
Герцог поймал на себе умный и сочувствующий взгляд Евгения. Старик  явно
все понимает, но для него интересы того, что  он  полагает  делом,  явно
выше желаний одного  человека,  из  последних  сил  уворачивающегося  от
короны, в то время как для других трон является пределом мечтаний.
   Мэтр Жарвье, гордо ехавший рядом с Тагэре,  засвидетельствовал  слова
Его Высокопреосвященства  и  от  себя  добавил,  что  Генеральные  Штаты
собрались еще утром  и  ожидают  Его  Светлость.  Что  ж,  Шарло  всегда
принадлежал к тем людям, которые стараются поскорее  покончить  с  самым
неприятным, если уж без этого не обойтись. Неким лучом света в кромешной
тоске,  обуявшей  герцога,  оказался  барон  Обен.  Неугомонный  толстяк
жизнерадостно приветствовал победителя, заметив, что ему  будет  гораздо
приятнее пить старое атэвское с  Тагэре,  нежели  жевать  отвратительные
сладкие ягоды, которыми  его  угощала  Агнеса,  после  которых  в  зубах
застревают противные маленькие косточки и ощущение, словно ты  ненароком
слопал какой-то крем, которым себя мажут престарелые красотки.
   Шарль усмехнулся и пообещал  барону  столько  вина,  сколько  в  него
влезет.
   - Да ну? - восхитился Обен. - Вы рискуете. Хотя, если я не выпью ваше
вино, вы рискуете еще больше.
   - Почему? - поднял бровь Шарло, предвкушая очередную шуточку.
   - Да потому, - веско сказал матерый бражник, - что вы похожи на сынка
промотавшегося  нобиля,  который,  чтоб  покрыть  отцовские   долги   да
наскрести дюжине сестричек на приданое, женится на  богатой  старухе,  а
после этого начинает пить. Так вот, спиться я  тебе  не  дам,  -  заявил
Обен, неожиданно переходя на  "ты",  за  что  Шарло  чуть  не  облобызал
старого греховодника, - я сам все выпью!
   Шарло невольно хмыкнул, и барон довольно улыбнулся.
   - Вот так-то лучше. И вообще все не так уж и плохо, в  конце  концов,
моя богоданная сестрица передает, что за вас будут молиться.
   Тагэре промолчал, но по сердцу словно бы скользнул солнечный  зайчик.
Неужели барон и ЭТО знает? Да нет,  откуда...  Скорее  всего  попробовал
неудачно пошутить, а на самом  деле...  На  самом  деле,  если  за  него
молится Сола, он должен выдержать.
   И он выдержал. Не прошло и оры, как Шарль Тагэре, одетый в алое,  как
истый Волинг, но в темно-синем плаще с серебряным  нарциссами,  стоял  и
слушал  мэтра  габладора.   Господа   выборные   умудрились   состряпать
неописуемую  речь,  но  никакие  словесные  завитушки  не  могли  скрыть
главного. Это был приговор окончательный и обжалованию не подлежащий.
   Шарло сам не понимал, почему он, согласившись взвалить  на  себя  все
королевские заботы, до последнего отказывался от короны и откуда  взялся
в нем этот стойкий ужас перед титулом. В сущности, регент  при  безумном
короле тот же король, а ведь поди ж  ты.  Но  теперь  они  его  сломали.
Сейчас габладор окончит читать  свой  кошмарный  свиток,  и  его  сменит
старейшина Совета нобилей, потом выпустят несчастного Пьера, а последний
гвоздь в его, Шарля, гроб вколотит Книгой Книг Его Преосвященство.  Пьер
отрекся, его сына все держат за бастарда, каковым тот и является, Фарбье
ненавидят, да к тому же  их  сигны  прямо-таки  истоптаны  кошками.  Все
правильно. Наследник он, а потом - Филипп. Но, Проклятый, отчего же  так
страшно?!
   Габладор закончил, но Тагэре, погруженный в свои мысли,  этого  и  не
заметил. К счастью, внимательно следившие за чтением выборные вскочили с
мест и завопили нечто одобрительное. Герцог вздрогнул и вернулся с небес
на землю. Нужно было что-то отвечать. Шарло подошел к  краю  возвышения.
Он привык, что на него смотрит множество глаз, да  и  Генеральные  Штаты
были ему не в новинку, но сердце отчего-то сжалось.  Впереди  он  увидел
старейшину Совета нобилей графа Койлу со свитком еще более толстым,  чем
у  габладора,  бледное,  опухшее  лицо  Пьера   и   седую   голову   Его
Высокопреосвященства. Они ждали его слова, без этого не обойтись.
   Проклятый. Почему люди так много  говорят  именно  тогда,  когда  все
ясно?!
   - Ваше  Высокопреосвященство!  Ваше  Величество!  Сигноры!  Почтенные
выборные! - "Кажется, назвал всех и в должном порядке".  -  Я  благодарю
вас за оказанное мне доверие. Клянусь сделать все,  что  в  моих  силах!
Тагэре для Арции, а не Арция для Тагэре!
   Восторженный рев господ гласных заставил  Шарля  замолчать,  в  общем
гуде он различил чей-то выкрик: "Это вам не ублюдок!"  И  тут  он  вдруг
понял, что сейчас сделает. Неуверенность  исчезла.  Шарль  вскинул  руку
повелительным жестом, и все замолчали.
   - Жизнь моя принадлежит Арции, но честь я не отдам никому. Нет  и  не
может  быть  правды  в  том,  чтобы  надевать  чужую  корону.  Пока  жив
помазанник божий, завладевший троном будет узурпатором, кто  бы  его  на
трон ни возвел и что бы он ни обещал себе и другим. Я готов  наследовать
Его Величеству Пьеру Шестому, я готов стать ему опорой в государственных
делах, я готов, если это будет угодно, стать регентом  Арции.  Но  я  не
могу принять корону при живом короле! Ваше Величество, принимаете ли  вы
мою службу? Принимаете ли вы мою службу,  сигноры  и  господа  выборные?
Благословляете ли вы меня на это, Ваше Высокопреосвященство? Вот я перед
вами. Вы знаете про меня все, если б можно было читать в душе, я  охотно
бы распахнул ее перед вами. Мне нечего скрывать!..
   Шарль стремительно  выхватил  меч  и,  опустившись  на  одно  колено,
протянул его на вытянутых руках  вперед,  словно  бы  вручая  всем,  кто
находился в Львином зале.
   Началось нечто  невообразимое.  Выборные  орали  и  топали  ногами  в
каком-то экстазе. Несколько уважаемых  горожан  вытирали  слезы,  старик
Койла смотрел на Тагэре в  каком-то  немом  восторге.  Испуганный  Пьер,
видимо, по подсказке кардинала, по-заячьи выскочил  вперед  и  торопливо
толкнул меч обратно Шарлю. Крики  стали  вовсе  нестерпимыми.  И  только
толстяк Обен, сидевший на удобном,  хоть  и  не  очень  заметном  месте,
прошептал себе под нос: "Проклятый! Надо же быть таким дураком!"
 
2870 год от В.И. 
8-й день месяца Зеркала. 
Арция. Мунт 
 
   Поэты не зря наперебой воспевали арцийскую осень. Синь небес и золото
могучих каштанов и буков отдавали воистину императорской  пышностью,  но
Конраду Батару было не до красот. С точки зрения бывшего маршала  Арции,
а ныне вышедшего в  отставку  командора,  главным  достоинством  "вечера
года"  в  здешних  краях  являлось  отсутствие  дождей.   В   эту   пору
путешествовать было легко и приятно, пыль, жара, мухи  и  комары,  столь
портящие жизнь летом, исчезали, а будущие холода еще лишь угадывались  в
выпадающем по утрам инее да в  том,  что  вода  в  родниках  и  колодцах
начинала ломить зубы.
   Если уезжать, то сейчас!
   Батар задумчиво прошелся  по  прибранным  комнатам  своего  пусть  не
самого роскошного в Мунте, но любимого особняка. Если  повезет,  он  еще
сюда вернется. В большом зале, со стен которого  смотрели  суровые  лица
вельмож с крылатым змеем на груди, Конрад задержался  подольше.  Постоял
перед зеркалом. Нет, он все правильно решил. За полгода он состарился на
десять лет, а любимый оргондский  пояс  перестал  сходиться  на  невесть
откуда взявшемся пузе.  Если  так  и  дальше  пойдет...  Конечно,  можно
жениться и уехать в свои владения или же помириться со старыми друзьями,
тем паче лично он с ними и не ссорился. Да, при Лумэнах маршалом был он,
а при Тагэре - Мальвани, но Шарло с Анри всегда были выше  должностей  и
званий, они могли себе это позволить. Дважды Аррой и полукороль! Для них
титулы ничто, им не понять, как это больно - отдавать маршальский жезл!
   Да, эти двое ему обрадуются,  только  вот  он  их  видеть  не  может!
Особенно герцога, над которым не властны ни годы, ни старое атэвское. Он
недавно видел Тагэре, возвращающегося с какой-то пирушки,  устроенной  в
его честь молодыми офицерами. Сам Конрад после ночи возлияний давно  уже
напоминал квашню с перекисшим тестом, а Шарло был свеж и весел.
   Если бы  Конраду  сказали,  что  он  ненавидит  регента,  потому  что
завидует, Батар бы  смертельно  оскорбился.  Ему  казалось,  что  в  нем
говорит чувство справедливости. Почему одним все, а  другим  -  ничего?!
Ведь когда они начинали под крылом старого Мальвани, они были равны. Все
пятеро! Отчего же его стрела уже упала, а их даже  еще  не  на  излете?!
Можно подумать, он не смог бы разбить Жозефа,  если  б  ему  дали  такую
возможность! Но Фарбье  и  Агнеса  требовали  от  маршала  Арции  совсем
другого. Шарль же отстранил его, даже не извинившись. Просто отправил на
фронтерскую границу отгонять "усатых". И это с его умом и с его  опытом!
Да и потом, когда вернулась ифранка со своим Фарбье... Эти ослы  решили,
что он ненадежен, потому что начинал с Тагэре! Глупцы. Именно поэтому он
никогда бы не пошел под начало к  Шарлю!  А  тот  тоже  хорош.  Даже  не
вспомнил о нем, хотя  знал,  что  Лумэны  его  отстранили  именно  из-за
близости к нему и Мальвани. Мог бы хоть чем-то да отдарить!
   Агнеса вообразила, что с Тагэре справится сотня разбойников, а  дурак
Жан - что  сможет  совладать  с  человеком,  которого  старый  маршал  в
двадцать пять сделал лейтенантом всей Ифраны.  И  где  они  теперь?  Жан
кормит червей,  а  Агнеса  сидит  у  эскотских  приграничных  нобилей  и
выклянчивает у Джакомо войска! Так им и надо.
   Батар раздраженно фыркнул, словно в  происшедшем  были  виноваты  его
предки,  отвернулся  от  портретов  и  уставился  в  окно,  за   которым
буйствовал ясный осенний день. Теперь Агнеса, надо полагать, поняла свою
ошибку. А не поняла, так поймет! Малыш Рауль расколотит  ее  эскотцев  и
остатки преданных Фарбье нобилей еще до холодов. Шарло с  Анри  даже  не
соизволили отбыть в Приграничье лично, отправили туда Леона.  Носятся  с
молокососом, как Пьер  со  своими  мяками!  Им  и  в  голову  не  пришло
попросить  возглавить  северную  армию  его,  Конрада  Батара.  Он   бы,
разумеется, отказался, но все равно... Они его не держат ни за врага, ни
за предателя, значит, просто считают  бесполезным.  Для  них  Рауль  Рве
умнее и талантливее, а мальчишке просто везет.
   Еще немного, и они сделают его вице-маршалом, а потом, чего  доброго,
и маршалом! При живом Конраде Батаре! А Шарло нацепит  на  себя  корону.
Пьер не жилец, это ясно. Если не обожрется до смерти своих слив, то  ему
помогут. Тагэре станет королем, а он? Тот же Евгений  смотрит  на  него,
графа Батара, как на пустое место, словно его не существует. Он ушел,  и
всех это устроило, бывший маршал, он никому не нужен и не интересен. Что
ж, он докажет всем, как они ошибаются! Сначала Агнесс, а  потом  и  этим
баловням судьбы. Они у него отняли все - славу, честь, даже Миранду,  но
в Книге Книг недаром сказано, что то, что было вверху, канет на  дно,  и
что розы пышны и горделивы, но их  срезает  нож  садовника,  а  скромные
бархатники цветут столько, сколько им отмерено.
   Конрад Батар решительно затворил окно и поднялся в свой  кабинет.  Он
уедет ночью. Хотя нет. Это может  выглядеть  подозрительно,  а  в  таких
делах лучше не давать повода раньше времени. Тагэре-то плевать, где он и
что с ним, но вот Обен и Евгений, эти не только в облаках летают,  но  и
по земле ходят, а нюх у обоих, как у своры гончих. Лучше  уехать  завтра
днем. Не поздно, но и не рано, со слугами и обозом, якобы в имение, а от
Лаги повернуть на север, даже не на север,  а  на  восток.  Спешить  ему
особенно некуда. Пусть  малыш  Рауль  повыдергает  из  хвоста  у  Агнесы
последние перья...
 
2870 год от В.И. 
5-й день месяца Волка. 
Мирия. Кер-Эрасти 
 
   С утра зарядил  дождь,  и  не  какой-нибудь  моросящий,  а  настоящий
ливень, так что о горной охоте пришлось забыть самое  малое  на  кварту.
Для герцога Мирии Энрике Кэрны это означало не  только  плен  в  четырех
стенах,  но  и  неизбежную  встречу  с  бланкиссимой   Дафной,   которая
намеревалась проведать годовалую дочь герцога. Узнав об этом из надежных
источников в лице кормилицы маленькой Даро, Энрике  постарался  избежать
общества ненавистной капустницы, но увы. Окаянный дождь спутал все планы
герцога. Дафне никакое ненастье не помеха, супруга же во время  утренней
трапезы не оставила ему никакого пути к отступлению.
   Глядя на изможденную женщину с фанатично  горящими  черными  глазами,
Энрике с  болью  вспоминал  прелестное  порывистое  создание,  любовь  к
которому заставила наследника престола пойти против  родительской  воли.
Ему прочили в жены племянницу ифранского короля Агнесу,  а  он  воспылал
страстью  к  дочери  незначительного  Жоана  Саринского.  Эвфпазии  было
пятнадцать, и ее хрупкая расцветающая красота сразила  герцога  наповал.
Родители согласия не давали, и Эн-оике, которому в те поры море было  по
колено, решился  на  тайное  венчание.  Епископ  Мирийский  и  Саринский
отказался выполнить требование наследника, и влюбленные бросились в ноги
бланкиссиме  мирийской.  Та  помогла,  кто  же  знал,  чем  эта   помощь
обернется.
   Впрочем, одной беды Энрике  все  же  избежал.  То,  что  творила  его
несостоявшаяся невеста  в  Арции,  заставило  легкомысленных  и  веселых
мирийцев благословлять своего  сюзерена,  избавившего  их  от  ифранской
ведьмы. И все бы было ничего, если бы не  Эвфразия,  полностью  попавшая
под  влияние  своей   наставницы   и   шестнадцатый   год   замаливающая
несуществу