- На твоем месте, - сдержанно заметил король, - я бы проведал старика
Обена (он, говорят, выдумал новую подливу), немного погрелся и  вернулся
в Эстре. Жаклин не стоит оставлять одну, тем более в ее положении.  Мать
не должна была впутывать тебя в это дело...
   - Я в него впутан с рождения, Филипп, я - сын Шарля  Тагэре,  так  же
как и ты, и Жоффруа. Я не могу оставаться в стороне.
   - Не только можешь, но и должен. Жоффруа - мерзавец, кому это  знать,
как не тебе и Жаклин? Я долго терпел его вы ходки, куда дольше, чем  ты.
Но у всего есть предел.
   - Что он натворил?
   - Неважно. Да ты садись, твою ногу лучше поберечь.
   - Ничего с ней не сделается, а танцевать я так и так не  собирался...
Филипп, - Александр понимал, что отрезает себе пути  к  отступлению,  но
иначе не мог, - если ты не скажешь в чем  вина  Жоффруа,  это  будет  не
правосудие, а убийство.
   - Тебе мало того, что ты знаешь о своем братце?
   - Мало. Филипп, послушай меня. Если бы ты казнил его после  восстания
ре Фло,  я  бы  понял.  Но  ты  его  наградил,  хотя  убийство  Рауля  и
несчастного Лумэна иначе, чем  подлостью,  не  назовешь.  Хорошо,  будем
считать, что он действовал во благо Арции, хотя лично я считаю,  что  от
такого блага на сигне пятна остаются. Про смерть Пьера  молчу,  хотелось
бы верить, что тот и вправду упал и  убился.  Потом  была  Оргонда.  Вот
когда было предательство...
   - Сандер! Ты опять?
   - Опять и всегда. Мы тогда не Марка предали, а себя.  И  обделал  это
дельце сам знаешь кто. До сих пор в ифранском золоте купаются, а чем это
нам все аукнулось, ты видишь. Спасибо Мальвани, что Ларрэн  до  сих  пор
Арцийский. Но после Оргонды ты Жоффруа и пальцем не  тронул.  Он  всегда
творил, что хотел. Разве ты разобрался в смерти Изо? Нет, ты  закрыл  на
нее глаза, съев  объяснение  с  якобы  подкупленной  служанкой,  которая
ничего не могла сказать, так как Жоффруа ее предусмотрительно повесил. А
что он сотворил с Жаклин? Как первый рыцарь Арции, как старший  в  роду,
ты должен был его наказать. Кодекс Розы еще никто не отменил!  Но  ты  и
тут палец о палец не ударил...
   - Да, из тебя хороший защитник, - скривился Филипп, - тебя послушать,
я должен был запереть мерзавца в Речном Замке десять лет назад.
   - Именно. Но ты этого не сделал, а теперь спрашивать за старые  грехи
поздно, а новых я не вижу. Его  попытка  жениться  на  эллской  вдовушке
просто смешна, равно как и  передача  в  Кантиску  на  хранение  нотации
столетней давности, утратившей силу после  рождения  твоего  наследника.
Десять лет назад тебя бы  поняли.  Народ  любит,  когда  вожди  жертвуют
родичами  во  имя  правосудия  и  справедливости.  Сейчас,  если  ты  не
предъявишь доказательств, подумают Проклятый знает что...
   - Кто подумает?
   - Да все! И я в том числе. Филипп, я  ДОЛЖЕН  знать,  что  случилось.
Почему ты не позволяешь Жоффруа оправдаться перед Генеральными  Штатами,
раз он этого добивается?
   - О, ты знаешь и это? Откуда?
   - Тоже мне секрет. Об этом весь Мунт знает. И гадает, что  же  такого
узнал Жоффруа, что его прячут даже от родной матери.
   - У него был кардинал. Он готов засвидетельствовать, что  Жоффруа  не
желает никого видеть.
   - Евгению люди верили. Но не этому  толстому  борову,  купающемуся  в
паучьих аурах! Позволь мне поговорить с Жоффруа.
   - Нет, да и зачем это тебе, вы друг друга никогда не любили.
   - Да, я не люблю Жоффруа, и очень не  люблю,  но  нелюбовь  не  может
являться поводом для убийства. Тем более для убийства брата...
   - Ты забываешься!
   - Нет, Филипп. Напротив. Я помню, кто  я,  кто  все  мы.  А  вот  ты,
Филипп? Ты помнишь, что ты - брат Жоффруа, что ты -  Тагэре,  что  ты  -
король, наконец?! Мне кажется, ты это позабыл. Так  ты  пустишь  меня  в
Речной Замок?
   - Нет, Сандер.
   - Значит, Жоффруа и вправду узнал что-то,  непотребное.  О  ком?  Его
собственные предательства и преступления ты бы скрывать не стал.
   Ответить Филипп не успел, дверь распахнулась, и на пороге, застенчиво
и вместе с тем лукаво улыбаясь, застыл  мальчик  лет  семи.  Нахмуренные
брови короля разошлись, и Филипп ласково улыбнулся сыну.
   - Чего ты хотел, Филло?
   - Я, - на белой коже мальчика проступил румянец,  -  я  хотел  видеть
дядю Александра.
   - Ну, ты его видишь, что ты хочешь еще?
   - Можно, я с ним поговорю?
   -  Конечно,  можно,  -  засмеялся  Сандер,  подходя  к  племяннику  и
протягивая ему руку, - здравствуй, Филипп. Я очень Рад тебя  видеть.  Ты
стал совсем большим.
   - Я тоже очень рад, - мальчик серьезно пожал протянутую  руку,  -  ты
мне расскажешь про победу?
   - Про какую? - поддразнил сына Его Величество.  -  Если  дядя  Сандер
начнет рассказывать про все свои победы, ему придется говорить до утра.
   - Про ту, когда прошли там, где нельзя было пройти...
   - Хорошо, - Александр  не  смог  удержать  улыбки,  -  я  обязательно
расскажу, это было не так уж и трудно. Вот твой отец и вправду видел то,
что по праву называется подвигом. Это было у деревни Веток, я тогда  был
всего на два года, старше тебя.
   - Расскажешь?
   - Обязательно, но немного погодя.
   - Выйди, Филло, - велел король сразу поскучневшим голосом.
   - Но вы скоро?
   - Скоро...
   Мальчик  выбежал,  на  прощанье  обернувшись  и  наградив  Александра
восхищенным взглядом.
   - А как твои? - осведомился король. - Ты их оставил в Эстре?
   - Разумеется, я не знал, почему и зачем я еду.
   - Жаклин здорова? Когда ждете прибавления?
   - В середине Копьеносца.
   - Тогда тебе тем более нужно домой. Не думай, что я тебя гоню,  но...
Как назовете?
   - Сына - Эдмон. Дочь - пока не знаю.
   - Я тоже  хотел  назвать  старшего  Шарло,  а  младшего  Эдмоном,  но
побоялся... Стал суеверным  на  старости  лет.  Маги  говорят,  имя  как
печать. Даже не само имя, оно что, набор  звуков,  и  все.  Все  дело  в
судьбе того, в чью честь оно дается. Пусть уж будут Филипп и Александр.
   - Не знаю, сколько в этом правды, - серые глаза Сандера на  мгновенье
затуманились, - но судьбе и отца, и Эдмона можно позавидовать, а что  до
нас... Кто знает, как и когда мы кончим, да и мое имя... Не уверен,  что
мою дорогу стоит повторять.
   - Отчего же, вице-маршалом в двадцать становятся нечасто. Но я  думал
не об этом. Я хотел, чтобы следующий король Арции мог во всем положиться
на брата. Как я на тебя.
   - Надеюсь, так и будет. Но... - Сандеру не хотелось  продолжать  этот
разговор, но он не мог поступить иначе, - Филипп, нам никуда от этого не
деться. Ты должен или доказать вину Жоффруа, или отпустить его...
   - Я никому ничего не должен, Я - король... Тот же Жозеф или Усман  не
оглядываются на других, чем я хуже?
   - Да, ты король. Именно  поэтому  ты  должен  всем.  Ничего  не  могу
сказать про Усмана, я не знаю атэвов, хотя у них есть  очень  правильная
поговорка. Что пристало шакалу, недостойно льва. Но разве  ты  хотел  бы
походить на Паука? А если оглядываться, так на отца.
   - Отец погиб и потерял все, что имел. Мы бы тоже погибли, если бы...
   - Если бы не Рауль, Анри и другие друзья Шарля Тагэре. Нас все  равно
спасло его сердце...
   - Я устал с тобой спорить. Но я не хочу, чтобы наши дети из-за  наших
прекраснодушных  глупостей  оказались  в  нашей   шкуре   двадцатилетней
давности.
   - Чем тебе может грозить Жоффруа? Он пьет, как три  лошади,  на  него
никто и аура не поставит!  Ларрэн  нас  позорит,  но  он  неопасен.  Или
все-таки опасен? Ты что-то скрываешь, а он это узнал?
   - Да что мог узнать этот боров?! Но я не желаю идти у него на поводу!
Собирать Генеральные Штаты из-за пьяного ничтожества!
   - Нет, из-за брата  короля,  обвиненного  королем  в  государственной
измене.  Ты  даже  имена  сыновьям  подбирал,  чтоб   защитить   их   от
предательства, так подумай, какой пример им подаешь. Казнь  без  суда  и
следствия - это убийство! Что будет, если...
   - Вы скоро? - Золотистая головка просунулась в приоткрывшуюся  дверь.
- Меня скоро спать заставят. А я хочу поговорить с дядей Александром.
   - Дядя Сандер уже идет. - Король улыбался, но его глаза были жесткими
и острыми, как алмаз. - В  самом  деле,  Александр,  не  мучай  ребенка,
расскажи ему о своих  фронтерских  похождениях.  Мы  все  уже  обсудили.
Жоффруа предстанет перед Генеральными Штатами послезавтра.
 
Эстель Оскора. 
 
   На  этот  раз  все  произошло  ночью.   Роскошной   весенней   ночью,
наполненной ароматами цветущей сирени и соловьиного клекота. Мы с Эрасти
сидели у его любимого озера и молчали каждый о своем.  Не  знаю,  о  чем
думал Проклятый, но я напрочь забыла и о нависшей над Арцией угрозе, и о
том, что мы пленники давным-давно покинувшей этот мир богини. В эту ночь
я просто жила, ни о чем  не  думая  и  не  вспоминая.  Жила  бездумно  и
радостно, как цветущая сирень. Даже память о Рене перестала меня мучить,
наполнив душу  вместо  боли  предощущением  счастья.  Я  знала,  что  мы
встретимся, пусть и не скоро; встретимся и будем вместе до конца времен.
Бывают  мгновения,  когда  сами  мысли  о  смерти,   грязи,   страданиях
становятся  неуместными...  Разумеется,   тут   это   и   случилось.   Я
почувствовала острую колющую боль в руке и, не Зразу поняв, в чем  дело,
уставилась  на  полыхающее  кольцо.  Внутри  обычно  черного   кристалла
бушевала огненная буря. Вихри багрового  пламени  свивались  в  спирали,
сжимались в точку и вновь распускались, как лепестки  какого-то  жуткого
цветка, затем пламя  исчезало  в  клубах  дыма  и  вновь  вырывалось  на
свободу.
   Не знаю, как так получилось, но, глядя в камень размером  в  половину
мизинца, я ощущала себя не то на костре, не то в жерле вулкана.
   Очнулась я, потому что Эрасти прижимал меня к себе. Мы молчали, не  в
силах оторвать взгляда от кольца  Предательства,  потом  Проклятый  взял
меня за руку, снял и не думавший гаснуть перстень и положил  на  плоский
камень, с которого днем имел обыкновение кормить пестрых хохлатых  уток,
водившихся здесь в изобилии. В темноте  кольцо  Анхеля  казалось  глазом
какого-то  огненного  чудовища,  выползшего   из   бреда   свихнувшегося
сказочника.
   - Вот и все, - тихо сказал Проклятый, - окончены  сроки,  сейчас  все
понесется, наше ожидание подошло к концу. Интересно,  как  нас  встретит
Арция...
   - Вряд ли ей будет до нас. Но почему оно не гаснет?
   Кольцо полыхало по-прежнему. Я не  видела,  что  с  ним  было,  когда
Анхель предал Эрасти,  или  когда  первый  из  Лумэнов  поднял  руку  на
племянника-короля, но позавчера  камень  погас  так  же  быстро,  как  и
вспыхнул. Если бы я не носила его на руке, а оставила бы где-нибудь,  мы
бы и не узнали, что к последнему греху  сделан  еще  один  шаг.  Неужели
кольцо Предательства останется таким? Наверное, я произнесла это  вслух,
потому что Эрасти тихо ответил:
   - Думаю, пока оно горит, последний грех еще не совершен.
   Я с трудом отвела взгляд от пламенеющего ока и  уставилась  в  темную
воду, на поверхности которой  плясали  и  качались  невиданные  в  Арции
звезды. Последний грех, каким он будет? Чудовищным,  способным  потрясти
воображение целых народов, или же  незначительным  проступком?  Кто  его
совершит, когда, почему? И какими  были  два  последних  греха,  которых
непонятные нам высшие силы сочли достойными того, чтобы превратить их  в
вестников надвигающегося конца света. Почему из  множества  подлостей  и
предательств были избраны эти? А то, что сотворили Анхель Светлый и  Жан
Лумэн... Им нет прощения, но подобное случалось и раньше, и позже. Та же
Циала... Содеянное ею не менее, если не более  мерзко,  да  и  во  время
Войны Оленя я встречалась со страшными вещами. Почему именно  эти?  Быть
может, знай я все четыре, я бы и догадалась, сумела понять, каким  будет
тот, самый последний. Но я знала лишь о двух...
 
2888 год от В.И, 
29-й день месяца Волка. 
Арция - Мунт. 
 
   Герцог Эстре с ненавистью оправил на себе ни в чем не  повинный  алый
плащ  с  белыми  нарциссами.  Как  же   он   ненавидел   яркие   тряпки,
приковывающие внимание к их владельцу. Александр еще  ребенком  научился
не показывать, как ему тяжело переносить чужое любопытство,  насмешку  и
даже сочувствие, но легче от этого не становилось.  Насколько  лучше  он
чувствовал себя верхом в привычных доспехах и черном кожаном  плаще.  На
коне да еще с оружием в руках он почти не отличался от  прочих  рыцарей,
но сегодняшняя процедура требовала, чтобы герцог  Эстре  был  одет,  как
Волинг. Разумеется, Элеонора и ее семейка не преминут тонко  подчеркнуть
его уродство, хотя  делают  это  Вилльо  скорее  по  привычке,  ибо,  по
собственному признанию королевы, у брата  ее  мужа  вместо  кожи  вторые
доспехи.
   Если  бы  Ее  Величество  догадывалась,  какую  боль  ему   причиняют
насмешки, она бы утроила натиск, а так дело ограничится парой  тончайших
шуток и намеков и  казарменными  остротами  Аганна  и  Реви.  Куда  хуже
выносить виноватый взгляд Даро. Совесть продолжает мучить  сестру  Рито,
который так и не простил ей измены. Все  старания  Александра  примирить
брата и сестру кончались провалом.
   Он-то ее не осуждал, девочка и так любила его дольше,  чем  это  было
возможно, и, похоже, искренне страдает, что причинила ему боль. Конечно,
причинила, но ведь до этого были три года счастья, на которое  он  и  не
надеялся, а многие ли здоровые и красивые люди могут сказать  про  себя:
да, я был счастлив целых три года? Он был, и благодарность не  позволила
ему возненавидеть  чернокудрую  мирийку.  Святой  Эрасти  свидетель,  он
продолжал любить ее, к тому же у него остались  Шарло  и  Катрин.  Хвала
Великим Братьям, сын удался в него, а дочь - в Марту, так  что  никто  и
никогда не узнает  тайну  графини  Бэррот.  Он  сам  слышал,  как  Элла,
которая, что ни говори, была на двадцать лет  старше  Даро,  но  не  так
давно подарила мужу очередного младенца, лицемерно  сетовала,  что  жена
Артура могла бы и забеременеть.
   Что ж, видимо, некоторые  таланты  прекрасного  рыцаря  уступали  его
внешности. Александр понимал, что лично его такие мысли не украшают,  но
несостоятельность мужа Даро грела ему душу куда сильнее, чем  он  хотел.
Сандер Тагэре любил Артура, хоть и с долей иронии, но ему было бы легче,
если бы Дариоло  предпочла  кого-то  поумнее.  Но  красота  для  женщин,
видимо, важнее всего, как бы они ни уверяли других и  себя  в  обратном.
Как бы то ни было, он не хотел представать перед Даро в виде разряженной
обезьяны, но выборные не поймут, если принц крови  явится  на  заседание
Генеральных Штатов в повседневной одежде, а значит, придется терпеть.
   Младший из Тагэре отдавал себе отчет, что  ему  предстоит  не  только
слушать, но и говорить, а значит, стоя рядом со  стройными  гвардейцами,
подчинить три сотни человек. Этого не избежать,  если  он  хочет  спасти
даже не Жоффруа, а Филиппа готового сделать непоправимое.
   Интересно, что  же  братец  собирается  поведать  выборным,  с  таким
упорством настаивая на публичном расследовании своего дела? Жоффруа  так
и не стал путным интриганом, как не стал воином, да и  просто  приличным
человеком. К несчастью, Рауль задавил в зяте то немногое стоящее, что  в
нем было. Нехорошо, конечно, так думать о старом друге  и  отце  Жаклин,
тем паче лежавшем в могиле, но Король Королей  не  должен  был  дразнить
Ларрэна короной.
   Натянув перчатки, Эстре подошел к  окну.  Он,  как  всегда,  собрался
раньше, чем нужно, у него в запасе добрых пол-оры, знать бы еще, на  что
их потратить. Грохот  входной  двери  и  стремительные  шаги  обрадовали
Александра, Рафаэль был как раз тем  человеком,  которого  он  хотел  бы
видеть. Однако, взглянув на бледное, напряженное лицо мирийца, Александр
понял: что-то случилось. Первая мысль была самой страшной.
   - Что-то с Даро?
   - Что? Да нет, - по лицу Кэрны мелькнула презрительная усмешка, - что
с этой кошкой станется? Сандер, приезжали от Обена... Сегодня ночью умер
Жоффруа.
 
Проклятый. 
 
   Кольцо Анхеля так и не погасло, оно и не погаснет, пока не  свершится
тот самый последний грех, которым пугают клирики, сами в него  не  веря.
Так  бывает  -  выдумка,  бред,  ложь  становятся  истиной,  к  немалому
удивлению тех, кто лгал, преследуя свои цели. Эрасти не сомневался,  что
отмеренный - кем? - срок истек, и на Тарру стремительно наваливается все
зло, что  копилось  тысячелетиями.  Рано  или  поздно  это  должно  было
случиться, уже в его время все висело на волоске,  но  волосок  оказался
крепким, его хватило надолго.  Проклятый  отвел  глаза  от  бьющегося  в
черном камне огонька. Надо  поговорить  с  Герикой,  он  и  так  слишком
затянул, с учетом того как ползет время в Саду и несется вскачь в Тарре,
он может не успеть.
   - Геро, -  Эстель  Оскора  подняла  бледное  лицо,  похоже,  ее  тоже
приворожил перстень предателя.
   - Геро, давай поговорим, и серьезно.
   - Давай, но о чем?
   - Разве не о чем?
   - Скорее наоборот, не знаешь, с чего начинать.
   - Начнем с Добра и Зла?
   - То есть? Тебе не кажется, что об этом можно говорить, только  когда
нечего делать?
   - Кажется. Если иметь в виду  философские  максимы.  Я  о  другом.  О
Тарре, о тех, кого мы там оставили, и о том, с чем им придется драться.
   - С тварью из Серого моря?
   - И да, и нет... Геро, что бы ты сказала о Тарре, которую ты знаешь?
   - Не понимаю...
   - Я сам до конца не понимаю.  Давай  думать  вместе.  Что  ты  можешь
сказать про Тарру?
   - В последний раз я пробыла там недолго.
   - Но увидела, что нужно. До твоего появления...  Не  смотри  на  меня
так. Да, я думал о Циа, но, даже приди я в себя, не узнав, что случилось
во внешнем мире, я не смог бы понять главного. Вспомни,  что  изменилось
за время твоего отсутствия?
   - Арция распалась, Таяну предали  анафеме,  атэвы  как  жили,  так  и
живут.  Ордена  усилились,  особенно  циалианки  и  антонианцы,  у   них
появилась своя магия, похожая на ройгианскую, но про самих ройгианцев не
слыхать, про эльфов тоже. Что еще? -  Геро  задумчиво  тронула  косу.  -
Переврали все, что было, хотя это не новость, с тобой было точно то  же,
что со мной, Рене и Романом.  Когда  я  уходила,  Арция  была  на  грани
гражданской войны из-за того, что Лумэны не просто  незаконно  захватили
трон, но оказались мерзавцами, причем мелкими...
   - Вот ты и сказала главное.
   - Главное?
   - Да. Про мелких  мерзавцев  и  вранье.  Это  самые  страшные  враги,
которые только могут быть.  Ройгу  или  Михай,  они  что...  Против  них
найдутся и мечи, и те, кто эти мечи поднимут. Вы выиграли Войну Оленя, а
через шестьсот лет выяснилось, что вы ее проиграли.
   - Да, из-за этого, из Серого моря...
   - Из-за него, но не только. Геро, если эту  тварь  сейчас  уничтожить
или изгнать, ничего не изменится. Может  быть,  все  эти  шестьсот  лет,
которые тебя не было, она была мертва. Залиэль - сильная волшебница, она
могла своего добиться.
   - Как? Что ты сказал! Не может быть!
   - Может. Если убить поджигателя,  подожженный  им  дом  не  потухнет.
Тарра тлеет, и уже неважно, кто и зачем ее поджег.
   - Неважно? Эрасти, я уже совсем ничего не понимаю.
   - Это так просто, что даже страшно...
 
2888 год от В.И. 
29-й день месяца Волка. 
Арция. Мунт. 
 
   - Ты мне не веришь? - король с мукой посмотрел на брата. - Этот дурак
напился. Напился и утонул в бочке, которую ему притащили ослы-тюремщики.
Я виноват только в одном. В том, что  разрешил  исполнить  это  дурацкое
последнее желание. Кто  же  мог  подумать,  что  он  затеет  купаться  в
атэвском. - Филипп почти кричал. - Мне и в голову такое не пришло бы. Ты
мне не веришь?
   - Почему не верю? - Голос Александра звучал бесцветно. - Захлебнуться
в вине - что может быть проще.
   Повисла тишина, такая плотная, что ее, казалось,  можно  было  резать
ножом. Король мерил шагами свой кабинет, обтянутый золотистым - под цвет
волос королевы - хаонгским