порченности, изображая  все
самое  мерзкое,  что  приходило  в  их  не  совсем  здоровые  головы.  В
величественные храмы Церкви  Единой  и  Единственной,  крытые  лазуритом
атэвские массалы   и  многовратные  святилища  Хаона  свозили  самое
ценное со всего мира. Но и  кантисские  храмы  Триединого  и  монтайские
храмы Ройгу были зданиями из камня и дерева, задуманными, построенными и
украшенными людьми, пусть  и  с  помощью  магии.  К  найденному  Ангесом
сооружению человеческая воля и  человеческий  разум  не  имели  никакого
отношения. И еще оно поражало своим  бездушием,  если,  разумеется,  так
можно сказать о храме, но, как бы то ни было, нужно было идти.
   Раздражающий, ядовитый след вел в глубь здания.  Только  бы  это  был
след той твари, что обосновалась в Тарре, а  не  ее  собрата!  Огневушка
дернулась идти вперед, но Нэо ее остановил. Первым должен идти он, и ему
же вступать в бой, если тут есть с кем сражаться.
   Эльф бесшумно ступал по пластам застывшей лавы, заменявшей здесь пол,
чувствуя за спиной присутствие товарищей и жар лльямы. Они шли быстро  и
при этом словно бы  стояли  на  месте,  уж  больно  невыразительны  были
чудовищные стены,  заполненные  радужным  маревом  ниши  повторяли  одна
другую, а дальний край храма по-прежнему терялся во  мгле.  Сначала  это
раздражало, затем заставило думать о том, что они УЖЕ покинули  погибший
мир. Отвратительная, пульсирующая нить, за которую держался  Нэо,  стала
толще и ярче, а затем эльф увидел подобие  портала  и  в  нем...  крысу.
Каменную. Огромную.
   Изваяние возникло неожиданно: многоцветный туман слегка рассеялся,  и
на пришельцев воззрилась чудовищная  обсидиановая  морда  с  оскаленными
зубами. Зверюга была ростом с болотного  льва,  но  выполнена  так,  что
казалась живой, и лишь слепые каменные глаза немного успокаивали.
   - Во имя Света, они что тут, крысам молятся?! - не выдержал Аддари.
   Нэо начал было рассказывать, что  смертные  порой  поклоняются  таким
тварям, о которых в Луциане и не слыхали (к счастью для  луцианцев),  но
оборвал себя на полуслове. Гигантские обезьяны,  гайенны,  даже  змеи  и
скорпионы, изваяний  которых  он  насмотрелся,  шатаясь  по  Суру,  были
воплощениями божеств хоть и злобных, но несуществующих.  Здесь  же  была
крыса как таковая. Хитрое, нечистое, злобное животное, не более того.
   Звездный  Лебедь!   Воздвигнутый   нелюдскою   мощью   храм   скрывал
изображение мерзкого грызуна! И не только...
   Портал, за которым виднелся еще один бесконечный зал, стерегло четыре
монстра, причем Крыса казалась самой приятной. Два изваяния прятались  в
нишах, до поры до времени скрытые туманом, а еще одно свисало с потолка.
Даже  самый  великий  скульптор  без  помощи  магии  не  прицепил  бы  к
монолитным серым сводам каменного нетопыря размером  с  хорошую  лошадь.
Нэо невольно остановился, разглядывая каменный зверинец.  Крыса  торчала
прямо на  пути,  слева  из  мерцающего  марева  выступало  жуткого  вида
шестиногое существо с длинными  клешнями,  по  правую  руку  возвышалась
колоссальная улитка,  вытянувшая  в  сторону  прохода  уродливую  башку,
увенчанную четырьмя рогами, самый  короткий  из  которых  был  длиной  с
человеческую руку.
   - Дракона на нее нет, - прошипел Роман, - что делать будем?
   Монстры выглядели безжизненными. Блестящий  черный  камень  уродливых
тел  казался  обычным  обсидианом,  но  Рамиэрль  в  некоторых   случаях
предпочитал  не  верить  собственным  глазам  и,  как  выяснилось,   был
абсолютно прав. Каменные бестии были стражами, караулившими некую черту.
Стоило ее перейти, и обсидиановый зверинец  ожил.  Первым  сдвинулась  с
места улитка. Отвратительное  существо  медленно,  волосок  за  волоском
поползло к нарушителям древнего запрета. Дойдя до какой-то,  одному  ему
ведомой границы, монстр  развернулся  и  двинулся  по  кругу,  в  центре
которого оказались путники, не отрывавшие взгляда от жутковатой  улитки.
Вторым ожил шестиногий и клешнявый, которого Нэо для  удобства  окрестил
ракотараканом. Этот преодолел расстояние  до  уже  обозначенной  Слизнем
межи одним стремительным броском, достигнув которой  пустился  вслед  за
улиткой.  Крыса  и  нетопырь  продолжали  изображать  из  себя  творения
неведомых гениев.
   Трое эльфов замерли,  обмениваясь  недоуменными  взглядами.  Нэо  был
близок  к  тому,  чтоб  попробовать  проскочить   мимо   пока   еще   не
пробудившейся крысы,  но  в  дело  вмешалась  лльяма.  Огневушка  решила
заняться ракотараканом  -  бросившись  к  твари,  она  дыхнула  жаром  и
отскочила назад. Взметнулось и тут же погасло багровое пламя, но  монстр
как ни в чем не бывало продолжал ползти по кругу,  разве  что  пару  раз
недовольно дернув клешней.
   - Видимо, ты не из "светлых", - проворчал Нэо.
   - Вверх, смотри вверх! - в голосе Аддари звучал страх.
   Вскинув голову, Нэо увидел нетопыря, мчавшегося  прямо  на  него.  Со
шпагой Рамиэрль не расставался, но что сталь  против  камня?!  Танцующим
движением Нэо ушел в сторону. Монстр довольно ловко  развернулся,  взмыл
вверх и снова нацелился на добычу. Краем глаза эльф заметил, что таракан
придвинулся поближе. Боится опоздать? Что же, голубчик, сейчас ты будешь
доволен. Хотя ты слишком быстр, а вот Слизень... Дракон должен знать обо
всем, что творится во всех мирах.  Пусть  порадуется  за  свою  ползучую
"любимицу", а то она что-то слишком разрослась!
   Стараясь держать в поле зрения всех  монстров,  Рамиэрль  двинулся  к
улитке, около которой крутилась озверевшая  лльяма.  Молодец,  Волчонка,
отвлекай ее! Прыжок, и он наверху. Улитка была или  глупа,  или  излишне
задумчива, она и не заметила, что  несет  на  себе  всадника,  зато  это
прекрасно видел нетопырь. Взвыв  дурным  голосом,  тварь  завалилась  на
крыло и пошла вниз. Нэо спрыгнул в последний  момент,  когда  чудовищный
летун уже не мог свернуть. Хафаш всем своим  немалым  весом  врезался  в
панцирь  ползуна,  брызнули  блестящие,  черные  осколки.   Улитка,   не
обладавшая, по-видимому,  никаким  разумом,  но  обалдевшая  от  боли  и
неожиданности, взвизгнула на пределе человеческого  слуха  и  дернулась,
придавив незадачливому летуну крыло. Нетопырь забыл  об  эльфе,  обратив
свою ярость на нового врага.
   Каменные  чудища  сплелись  в  смертельном  поединке.  Зрелище   было
захватывающим. Разбивший при ударе и без того отвратную морду хафаш  изо
всех сил пытался освободиться, бешено колотя свободным крылом по рогатой
башке, и заставил-таки противницу  втянуть  рога,  на  которых,  видимо,
помещались глаза. Ослепшие чудища старались, как  могли  -  столкновение
каменных тел подняло шум, достойный  хорошего  обвала.  Во  все  стороны
летели каменные брызги. Судя по всему, у тварей не было ничего  похожего
на кровь, потому что жуткие раны оставались сухими.
   Стоя  в  нише,  некогда  принадлежавшей   улитке,   Нэо   лихорадочно
прикидывал,  что  делать.  Аддари  и  Норгэрель,  укрывшиеся  в   бывшем
обиталище ракотаракана по ту сторону  сражающихся,  смотрели  на  своего
предводителя, явно ожидая указаний. А если с ним  что-то  случится,  они
соизволят начать думать или будут ждать приказа Волчонки?
   Улитка с летучей мышью слились в гремящий черный ком. Крыса упорно не
подавала признаков жизни, зато ракотаракан не дремал. Умишка у  него  не
было вовсе, он напрочь забыл, для чего его тут поставили. Приглядевшись,
Роман с отвращением увидел, что гадина не просто наблюдает за  битвой  -
она обедает.  Отлетавшие  куски  каменных  тел  моментально  подбирались
здоровенными клешнями и отправлялись прямехонько в пасть. Воистину  плох
тот бог, что взял в слуги столь жадное и безмозглое создание!
   Ракотаракан вошел в раж, и одна из клацающих клешней вцепилась в  шею
Слизню, но попала под удар  перепончатого  крыла.  Возмущенный  шестиног
цапнул второй клешней хафаша за  развороченное  пузо  и  немедленно  был
укушен. Теперь уже три переплетенных чудовища бились в корчах,  разрывая
друг  друга  на  куски.  Нэо  рискнул  и,  проскочив   мимо   кучи-малы,
присоединился  к  товарищам.  Трое  эльфов  с  сомнением   смотрели   на
последнего из стражей, однако у крысы в голове, похоже, что-то было. Она
не желала ни присоединяться к схватке, ни в одиночку встречать  незваных
гостей.  Тварь  дернулась,  и  взору  Романа   предстал   отвратительный
исполинский хвост, исчезавший в расступившейся стене.
   Им повезло! Присущая крысам, не до конца загнанным в  угол,  трусость
открыла возможность, о которой мечтает любой  воин:  ворваться  в  чужую
крепость на плечах удирающего врага. Роман что  было  сил  припустил  за
монстром,  не  сомневаясь,   что   спутники   последуют   его   примеру.
Обсидиановая туша двигалась проворно, но от  преследователей  оторваться
не могла. Создаваемый мчавшимся монстром  коридор  сгибался,  как  змея,
поворачивал назад, опускался и сразу же поднимался. Нэо не знал, сколько
времени прошло с тех пор, как отвратительный грызун решил покинуть  поле
боя, но ухваченная им магическая нить становилась все толще. Значит,  он
бежит туда, куда нужно, если, разумеется,  Ангес  нашел  след  обитателя
Серого моря, а не другой, хоть и подобной твари.

2896 год от В.И.
29-й день месяца Лебедя
АРЦИЯ. ГРАН-ГИЙО

   Чумные  флаги   на башнях было видно издалека, и Рито стало страшно. Мириец  не
боялся ни бычьих рогов, ни мечей, ни магии, но  умирать  отвратительной,
грязной, неотвратимой смертью, смертью, которой  нельзя  бросить  вызов,
мягко говоря, не хотелось. Кэрна осадил коня  на  речном  берегу,  не  в
силах оторвать взгляда от черного полотнища с  алым  кругом  посередине.
Оно не было ни мороком, ни ложью, Эгон не стал бы так шутить. Так вообще
не шутят, чтобы не накликать...
   Мысли толкались и спотыкались, как  овцы  в  слишком  тесном  загоне.
Выходит, болезнь  все-таки  пришла  на  север?!  Пришла  вопреки  всему,
очередной раз опровергнув неубиенный довод "так  не  бывает".  Тартю  не
врал, чумные заставы были выстроены  не  для  того,  чтоб  предотвратить
мятеж. Капустная приживалка, прыгнувшая со страху в постель к мирийскому
авантюристу, боялась не зря. Но он не заболел, надо думать, и она  тоже,
так что в деревне, куда их загнали, болезни не было. Да и  по  дороге  в
Гран-Гийо ему ничего такого не попадалось,  хоть  он  и  старался  ехать
проселками.
   Откуда синяки и стражники узнали про  чуму  и  как  зараза  дошла  до
Гран-Гийо, пощадив Мунт, Аганн,  Батар?  Или  и  вправду  есть  вещи,  с
которыми не шутят, ублюдок придумал мор, чтобы удержаться  у  власти,  а
беда пришла на самом деле. Беда, в  сравнении  с  которой  все  войны  и
перевороты - ничто. Заразу остановит только время и зима, ее не  убьешь,
не уговоришь, не обманешь.
   Разум подсказывал, что надо бежать, а потом, стиснув  зубы,  заняться
тем,  что  еще  можно  сделать.  Он  же  не  остался  на  Гразском  поле
дожидаться, пока его прикончат, он ушел, И сейчас нужно уходить, с чумой
танцевать нельзя!
   В  детстве  Рафаэль  Кэрна  наслушался  легенд  о  "чумных   замках",
десятилетиями стоявших на высоких холмах и по  берегам  рек.  Замках,  в
которых не осталось ни единой  живой  души.  По  медленно  разрушавшимся
крышам стучали дожди, ветры завывали в разбитых окнах,  стены  разрывали
корни растений, а в опустевших  залах  и  дворах  лежали  непогребенные,
чьими могильщиками становились птицы и  крысы.  Только  через  семьдесят
восемь  лет  под  мертвые  своды  рисковали   зайти   монахи-эрастианцы,
совершавшие над давным-давно умершими погребальные службы, и лишь  затем
туда могли вернуться люди, если,  разумеется,  хотели.  Таких,  впрочем,
находилось немного.
   Последний раз мышиная чума бушевала в Эр-Атэве триста лет назад, а  в
Мирии и того раньше. Кэрна любил  читать  о  войнах,  но  не  о  моровых
поветриях, он не слишком хорошо представлял, с чего начинается болезнь и
как идет, но спастись от чумы можно было лишь бегством.
   Конь повел ушами и затанцевал - устал  стоять.  Небо  над  обреченным
замком наливалось алым - завтра  будет  ветреный  день.  Вечер  наползал
медленно и равнодушно, серый камень темнел, башни и  стены  сливались  в
единый темный силуэт, словно кто-то вырезал из черной замши  крепость  и
наклеил  на  алый  бархат.  Алые  круги  на  знаменах  исчезли,   и   те
превратились в тревожные пляшущие тени.
   "Кровь заката на черных маках, неподвижная кровь заката..."
   Опять та же песня, что и под Гразой. Он  вновь  остался  один.  Эгон,
Клотильда, Шарло, Катрин, Яфе, Николай - им он тоже  не  помог,  как  не
помог Юверу и светловолосому парнишке, имя которого так и не узнал.  Ему
здесь нечего делать. Чем скорее он уберется, тем лучше, говорят,  зараза
передается и через воду, и через ветер.
   Рафаэль  Кэрна  усмехнулся  и  погнал  коня  в   сторону   Гран-Гийо.
Застоявшийся жеребец легко мчался по жесткой, выгоревшей траве, ему было
все равно, куда скакать, лишь бы не стоять на  месте.  Лошадям  чума  не
страшна, лошади не умеют думать о смерти. Маркиз Гаэтано  о  ней  думать
тоже не умел. Черный силуэт стремительно вырастал, отрезая  всадника  от
полыхающего неба, ночь словно бы  неслась  навстречу  -  душная,  летняя
ночь. Завтра будет ветер,  а  возможно,  и  гроза.  Он  ее  еще  увидит,
капустная дрянь сказала, что от чумы умирают, самое малое, кварту.
   Мост был поднят, Эгон не хотел  рисковать  чужими  жизнями.  Ров  был
выкопан на совесть - глубокий, с отвесными стенами, облицованным  камнем
берегом. Что ж, Алко ,  придется  нам  здесь
проститься. И, кстати, надо будет отпустить всех  замковых  лошадей,  не
умирать же им в конюшнях от голода! Кэрна спрыгнул на землю, и  жеребец,
словно понимая, что они расстаются, потянулся к нему мордой.  Этого  еще
не хватало, он не герой баллады, который два  часа  прощается  со  своим
конем и просит его что-то кому-то передать... Рафаэль  быстро  расседлал
скакуна и бросил сбрую под мост, туда же  отправился  тюк  с  доспехами,
сапоги и верхняя куртка.  Алко  обиженно  заржал,  Рафаэль  обернулся  и
потрепал друга по шее.
   - Беги, нечего тебе тут делать.  Постарайся  попасться  какому-нибудь
нобилю поприличнее, а то крестьяне имеют обыкновение на лошадях пахать.
   Вряд ли Алко понял, но уйти он и не подумал. Что ж, пускай  остается,
его право. Травы тут  хватит,  с  водой  хуже:  вроде  и  близко,  а  не
спустишься.  Захочет  пить,  уйдет.   Рито   проверил   кинжалы   (могут
пригодиться, если ворота заперты,  а  привратник  мертв)  и,  больше  не
оглядываясь, прыгнул в воду. Переплыть  речку  для  мирийца  было  парой
пустяков, труднее было в кромешной темноте подняться по почти  отвесному
склону, но он сделал и это, оказавшись у наглухо запертых ворот.

2896 год от В.И.
Вечер 29-го дня месяца Лебедя
АРЦИЯ. МУНТ

   Серпьент Кулебрин добрался до Мунта  позже,  чем  собирался.  Так  уж
вышло, что по дороге ему попались аж четыре бродячие  труппы,  причем  в
одной из них актер, игравший кровавого горбуна, попытался сварить суп из
крапивы.  Подобное  кощунство  нельзя  было   оставлять   безнаказанным.
Серпьент не успокоился, пока актеришку не побили пьяные  возчики.  Пусть
знает, что есть вещи  священные  и  неприкосновенные!  Крапива  тебе  не
какая-нибудь капуста  или  репа,  которые  годятся  только  в  похлебку!
Товарищам горе-повара тоже досталось. Потом были другие дела,  не  менее
важные, так что в столицу Повелитель Всея Крапивы  въехал  в  фургоне  с
треском провалившейся в Бэрроте труппы лишь  в  последний  вечер  месяца
Лебедя.
   Хозяин театрика со старательно замазанным синяком  на  скуле  немедля
отправился к господину Бриану Перше, не  обратив  никакого  внимания  на
увязавшуюся за ним бабочку. Брат сочинителя пиес  и  хозяин  королевской
труппы жил в уютном двухэтажном домике. Пока  дурак  с  разбитой  мордой
дергал дверной колокольчик и препирался со слугой,  Крапивник  влетел  в
открытое окно на втором этаже и очутился в комнате, заваленной свитками.
За столом у окна сидел худощавый, лысоватый человек и,  глядя  в  стену,
грыз перо, а перед ним лежал измаранный лист  хаонгской  бумаги,  стояли
чернильница, нетронутый обед и алая роза в высоком кубке темного стекла.
Серпьент  с  трудом  сдержал  торжествующий  вопль  -  перед   ним   был
бумагомарака, написавший гадости про короля, которого повелитель крапивы
взял под свою защиту, и к тому же здесь явно было, где размахнуться.
   Для начала обернувшийся гусеницей Крапивник изуродовал розу, хотя  на
вкус она была просто омерзительна. Когда дело было сделано,  затаившийся
меж  продырявленных  лепестков  Кулебрин  задумался,   прислушиваясь   к
поэтическому бормотанию.
   - Жить иль не жить, не знаю я ответа, - бубнил сочинитель. - Не  жить
или жить, я не могу ответить... Я не могу ответить, жить ли мне...
   - Ну, раз не можешь, значит, не живи, - разрешила роза, - не очень-то
ты здешний мир украсил.
   Арман Перше вздрогнул и оглянулся по сторонам.  Никого.  Обед  совсем
остыл. Брат прав, он слишком много работает и слишком много пьет, но что
делать, если он и впрямь не украшает  этот  мир?  Увы!  Человек  слаб  и
тщеславен. Что стоит правда  в  сравнении  с  успехом,  с  тем,  что  из
безвестного  сочинителя  он  превратился  в  знаменитого   поэта.   Вино
кончилось - и хорошо. Он больше не станет пить, по крайней мере, с утра.
Сейчас  он  поест,  и  все  пройдет.  Это  просто  роза,  она  не  может
разговаривать, тем более стихами, так похожими на его собственные.
   Поэт пододвинул себе миску  и  даже  взялся  за  ложку,  но  тут  его
осенило, и Арман с чувством провозгласил:

   Жить иль не жить, ответа не найти,
   Так, может быть, достойней умереть?

   - Сначала врать, мерзавец, прекрати, - перебил цветок.  Он  и  впрямь
разговаривал и, более того, был совершенно прав. Арман и сам  знал,  что
сделал подлость. Ну, пусть не сделал, но с ней согласился, что  немногим
лучше, а красная роза знала про него все и била наотмашь.
   - Кто на Тагэре напраслину возвел, - тоном судьи вопрошал  цветок,  -
кто из Тартю спасителя Арции сделал? Кто  променял  правду  на  домик  с
садиком? Не ты, проешь тебя гусеница?!
   Арман Перше безумными глазами вперился в собеседницу.  Это,  конечно,
бред, но как сильно! Заговорившая роза! Красная  Роза,  Роза  Совести...
Да, конечно! С принцем будет говорить Роза и только Роза! Именно этого и
не хватает его новой трагедии. Призраки, ведьмы, черепа уже  были  и  не
раз и всем приелись, но цветок - алый, как  невинно  пролитая  кровь,  -
заставит зрителей рыдать!
   - С принцем будет говорить роза, - вслух произнес Арман Перше.
   - Не будет, - осадил расходившегося поэта цветок и завывающим голосом
добавил:
   - И никто не будет. И принца тебе никакого не будет. И  пиес!  А  ну,
повторяй за мной!

   Бей меня крапивой, по чему - неважно,
   Чтобы я быть перестал шкурою продажной!
   Бей меня крапивой по голому заду,
   Потому что заслужил, потому что надо!

   - Что? - дрогнувшим голосом спросил Арман и, выронив ложку, схватился
за перо, собираясь записать пришедшие на  ум  строки  о  розе,  но  рука
самочинно  вывела:  "Бей  меня  крапивой  по  голому  заду,  потому  что
заслужил, потому что надо!"
   - Это - твое проклятие! - наставительно сказала роза. -  Пока  ты  не
искупишь свою вину перед Тагэре, ты не напишешь ни строчки!
   - Это несправедливо!
   - Надо же, - хмыкнул цветок, - о справедливости  заговорил.  Нетушки.
Око за око, а за брехню - крапивой!
   - Я умру, если не смогу писать.
   - А мне-то что? Плакать не стану.
   - Роза не может быть столь жестока!
   - Еще как могу! - заверила та. - Кровь Тагэре и кровь  детей  Филиппа
взывают к отмщению.
   - Да, да... Невинная  кровь,  превратившая  белые  лепестки  в  алые.
Позволь мне написать об этом сонет.
   - Мало, - возмутилась роза, - как врать, так пиесами,  а  как  правду
говорить, так сонетом отделаться хочешь? Нет у