н,
вручившего узду ветроногого Садана недостойному. Однако на  темном  лице
старика не дрогнул ни один мускул. Гатар-ар-Хутта  простерся  ниц  перед
повелителем хансиров и поведал ему родословную  коня  коней  от  жеребца
самого Майхуба. Затем двое сильных воинов подвели сына  молнии  к  самим
ступеням, дабы дей Филипх мог рассмотреть дар калифа.
   Садан недобро косил глазом, черные  ноздри  возбуждении  раздувались,
впитывая непривычные и неприятные запахи.
   Вряд ли кто-то из хансиров рискнет  хотя  бы  подойти  к  нему,  Алис
непроницаемым лицом смотрел в глаза арцийскому владыке. Тот  несомненно,
знал толк в лошадях, но времена,  когда  он  мог  покорить  ветроногого,
занесло песками. Внезапно Меч Атэва ощутил  острую  жалость  к  воину  и
всаднику, получившему коня, на которого ему не сесть, не  боясь  покрыть
сёбя позором. Повелитель не  может  быть  сброшен  лошадью  и  отвергнут
женщиной! Брат велик, но он ошибся, вместо радости послав северному  дею
боль и стыд. Внезапно в голубых глазах Филипха мелькнул огонь.
   - Я благодарю повелителя атэвов за дар, которому нет и не может  быть
равных. Но пусть простит меня сурианский Лев,  если  я  вручу  сокровище
моему брату, покорившему Север. Я не мог  придумать  награды,  достойной
его доблести, но, увидев блистательного  Садана,  понял,  что  это  рука
судьбы. Герцог Эстре, прими коня коней как залог будущих побед.
   - Мне остается доказать свое право на этот дар, - нагнул голову  брат
Филипха.  Сбросив  плащ  на  руки   подбежавшего   слуги,   он,   слегка
прихрамывая, спустился вниз  и  без  колебаний  подошел  к  напрягшемуся
Садану. Конь и человек замерли, глядя друг на друга, а  затем  северянин
протянул руку и коснулся лоснящейся шерсти.
   - Мы будем с тобой друзьями,  черногривый,  клянусь  тебе,  -  герцог
улыбнулся тем, кто держал жеребца, - можете отойти.
   Старый Татар невольно покачал головой, но подал знак. Воины отошли, и
случилось чудо. Садан  продолжал  стоять,  а  потом  внезапно  потянулся
мордой к новому хозяину. Брат Дея все с той  же  улыбкой  позволил  себя
обнюхать, а затем легко вскочил в седло. Атэвы. знавшие  норов  жеребца,
не зря получившего свое имя, замерли, но ничего не произошло.  Казалось,
конь знает своего всадника с рождения. Жеребец легко переступил  с  ноги
на ногу, взмахнул черным хвостом и пошел  грациозной  рысью,  откровенно
гордясь своим седоком.
   - Аримма-ра Баадук  <Велик  Баадук  в  мудрости  своей  (атэв.).>,  -
прошептал Али, не веря своим глазам.
   Вечером Меч Атэва воззвал к Пророку и, взяв лист каонгохcкой  бумаги,
написал  Эссандру-ар-Шарлаху-гар-Арраджу.  Али  просил  Северного  Волка
удостоить его совместной конной прогулкой.
 
2891 год от В.И. 
29-й день месяца Копьеносца. 
Арция. Мунт. 
 
   Александр Тагэре плохо помнил деда  по  матери,  хотя  Этьен  ре  Фло
всегда  был  к  нему  добр.  В  памяти   остался   огромный   старик   с
пронзительными глазами и громовым голосом, хотя возможно, сейчас  Старый
Медведь и не показался бы внуку грозным великаном. Что до  Шарля,  графа
Марцийского, то тот погиб при загадочных обстоятельствах вместе с  женой
когда их единственному сыну было менее двух лет. В галерее  замка  Эстре
Сандер видел портрет молодого светлоглазого и светловолосого человека  в
охотничьем костюме, чье веселое и дерзкое  лицо  никак  не  вязалось  со
словом "дедушка". Так что истинным дедом для  герцога  Эстре  стал  Обен
Трюэль. Сандер любил толстяка, но всю силу своей привязанности  осознал,
лишь узнав о смерти Евгения. Александр с удивившей  его  самого  злостью
оборвал какого-то  нобиля,  заметившего,  что  следующим  помрет  старик
Трюэль.
   Но Обен не умирал.
   Смерть словно бы забыла про великого обжору и интригана. Он почти  не
выползал из дома, но не утратил вкус  к  жизни  и,  по  его  собственным
словам, "отнюдь не выстарился". Сандер привез старику копченые  медвежьи
окорока, болотный мед и травы, на которых эскотцы настаивают царку, а  в
ответ заработал роскошный ужин по-эллски.  Им  было  о  чем  поговорить.
Эстре рассказывал  про  Лося,  Джакомо  и  Тодора,  а  Обен  говорил  об
ифранском  малолетнем  короле  и  его   предприимчивой   тетке-опекунше,
удавшейся и внешностью и душой в Паука, оргондских перипетиях и мунтских
интригах. Сандер слушал и радовался, что избавлен от этой кипящей грязи,
в которой сам Проклятый бы увяз по уши. Не все новости  были  скверными,
но плохого было больше, самым же гнусным, по мнению  Трюэля,  был  новый
кардинал.
   - Ей же ей, не упомню такой мрази,  -  Обен  с  наслаждением  потянул
носом, смакуя какой-то особенно заковыристый соус, -  это  я  про  этого
хряка в мантии, а не про голубей. Их орехами  откармливали,  попробуй...
Жорж умно поступил, честь ему  и  хвала!  Стал  кардиналом,  хоть  и  не
арцийским, а дальше поглядим, но от того, что Клавдий выделывает, чертям
тошно. Про то, что он втихаря через трактирщиков беспошлинным  ифранским
вином торгует,  я  молчу.  Исхитрился,  и  ладно,  от  этого  разве  что
виноторговцам хуже. Что  стрижет  епископскую  братию,  как  овец,  даже
смешно, да те и сами не промах. Быстрехонько наверстывают.
   - Как стрижет? - не понял Александр.
   - Да по-разному. То карету новую потребует, хотя Евгений чуть  ли  не
пятьдесят  лет  в  одной  проездил,  и  ничего,  то  цепь  к  Знаку  ему
понадобилась, да не простая, а со звездчатыми богомольниками,  то  покои
бархатом  обтянул...  Обычай  завел:  ежемесячно  столько-то  денежек  в
Кантиску,  а  сколько-то  -  кардиналу.   Не   считая   поздравлений   с
праздниками, именинами и так далее...
   - Граф, - Сандер придал лицу заговорщицкое выражение  -  вы  все  про
всех знаете. Клавдий не родич Вилльо?
   - Брат во Жадности, - хмыкнул барон.  -  Но  то,  что  из  ифранского
корыта эта падла жрать продолжает, а тебя ненавидит еще с  Оргонды,  уже
не шутки. Ненавидит и боится. И Жоржа  боится,  а  перепуганный  трус  -
зверюга опасная, особенно ежели ядовитый.
   - В Арции пока еще решает король, а не клирики.
   - Решает. Сандер, я тебе уже говорил, что мне восемьдесят?
   - Да, но вам никогда не дашь.
   - Правильно. А твоему брату дашь сорок? Филипп слишком много пьет.
   - Я заметил.
   - И мы с тобой знаем почему. Лучше не будет, не  надейся,  а  хуже  -
пожалуйста.  Хорошо  хоть,  догадался  отослать  наследника   в   Ланже.
Мальчишка  не   по   годам   понятливый,   королю   совестно   при   нем
безобразничать.
   - Я знаю, что с ним Гартаж. Это победа.
   - Будем надеяться, что Элле не удастся  заменить  Эжена  на  Фернана.
Реви и сам не хочет. Они с наследником не ладят, Да и уезжать из столицы
главный "пудель" боится. Аганн после того, как на дочке Гастона женился,
вовсе обнаглел, Фер боится, что его отпихнут. Как-никак Реви только брат
королевы, а Аганн - сын, причем любимый... Было дело,  надеялся  я,  что
Филипп разведется и  на  мирийке  женится,  да  красавчик  Артур  дорогу
перешел.
   - Артур командует королевской гвардией, - быстро сказал Сандер,  -  а
просится назад в Эстре.
   - Не бери. Парню в столице тошно, это так. И умом  он  не  вышел,  но
честный до глупости и любит тебя и Арцию. Гвардеййцы от него в восторге,
как же, живая легенда... Короче, Артур - наш последний  козырь.  Случись
что-то вовсе гнусное, Бэррот сделает то, что ему  скажешь  ты.  Или,  на
худой конец, я. Вот отец его, тот себе на уме, но пока он с нами в одной
упряжке. С "пуделями" Антуану не по дороге, с Лумэнами и подавно.
   - Лумэны? А разве они еще есть?
   - Ну, положим, Лумэны как таковые и впрямь кончились. И я  не  скажу,
что меня это огорчает. Агнеса умерла, ты не знал?
   - Нет. Давно?
   - С полгода. В Сарриже. Говорят,  совсем  свихнулась  перед  смертью,
собирала еду да прятала в постели, не позволяла до  себя  дотрагиваться,
кричала, когда ее мыли и переодевали Плохая  старость  и  плохой  конец.
Люди смерти боятся а смерть - что, мгновенная неприятность, а дальше или
нет ничего, или же что-то новое. А такая жизнь... Но Дыню мне не жаль, -
глаза графа холодно блеснули, - она заслужила все от начала и до  конца.
Глупая голова, мелкая душонка, а бед принесла немерено. Ну да  Проклятый
с ней... А вот отродье Святого Духа живо.
   - О ком вы?
   - Виконт Эмразский, он же Пьер Тартю. Ничтожество полнейшее,  но  для
ифранцев чем гаже, тем лучше. Его матушка сплавила в Авиру после истории
с Жоффруа. По мне, так если зарезал быка, режь и петуха... Незачем  было
его отпускать. Пьер Тартю - смешной претендент, но Орест его признал  за
Лумэна, а Орест сейчас сильнее Архипастыря. Да и "паучата" его кормят, а
эти сквалыги ничего задаром не делают.
   - Сигнор, а как Паук умер? Без него даже как-то непривычно.
   - Как, как... От старости. Жаль, что не  раньше.  В  один  прекрасный
день пришли к нему  утром,  а  он  холодный.  Болтали,  что,  когда  его
обмывали  да  обряжали,  боялись,  что  оживет  и  начнет  ворчать,  что
дорого... Только я бы на твоем  месте  не  очень  радовался.  Жером  еще
мальчишка, но его тетка-регентша...
   - Жоселин?
   - Она. Вся в отца удалась. Разве что моется чаще. Это крыса,  Сандер.
Умная, злая, расчетливая. У нее ни один паучий аур не пропадет,  недаром
папаша ее из всего выводка выбрал.  И  с  Орестом  она  спелась.  Тот  в
Архипастыри метит, а для избрания, как ты понимаешь,  денежки  нужны,  и
много. Конклав, он не травку кушает.  Паучиха  понимает,  что  перемирий
скоро конец, а ты на них страху нагнал. Так что они постараются войны не
допустить. Не мытьем так катаньем.
   - С помощью Церкви и Эллы?
   - Это еще полбеды. Боюсь, как бы яд и магию в ход  не  пустили.  Жорж
говорит, Орест вовсе обнаглел, но маг он сильный. Ну  да  хватит  о  них
всех. И чего это меня за столом о всякой дряни  говорить  потянуло.  Как
тебе атэвский подарочек?
   - Лучшего коня я не видел.
   - Надо думать. Сын коня самого Усмана, брат коня принца  Яфе,  а  про
того говорят, что он родился в  седле...  Суриан,  дары  приносящих,  не
боишься?
   - Нет.
   - И правильно делаешь. Филипп доволен?
   - Да.
   - Вы не помирились.
   - А мы и не ссорились. Я ему верен, он это знает.
   - Ой, Сандер, Сандер, - Обен со стуком положил ложку на стол,  -  зря
ты так. Я же не слепой. И Филипп не  слепой.  Видит,  что  у  него  есть
полководец, протектор, даже политик, но не брат.
   - Я не политик, граф.
   - Политик, хоть и не интриган. Не будь ты политиком, ты б с эскотцами
до сих пор мечом махал. Сговориться с Лосем и Лиддой  не  у  каждого  бы
вышло. С Фронтерой-то у тебя как? Веришь им?
   - Нет. Филипп зря подписал нотацию с Максимом. Теперь  от  него  пять
лет не избавишься. Лучше взять дарнийскую тысячу, чем за  те  же  деньги
пять фронтерских, да и  Тодору  плевать,  кому  его  брат  служит  и  за
сколько.
   - Ты прав. Дарнийцы  берут  дорого,  но  они  слово  держат  и  воюют
отменно.
   - Я для Игельберга прошу баронство.
   - Филипп даст. Он тебе ВСЕ даст.
   - Мне ничего не надо.
   - А ты становишься жестоким.
   - Обен, вы не понимаете. Я ХОЧУ все забыть, чтобы стало  как  раньше,
но не могу.
   - Как раньше не будет, - Обен смачно всадил нож в дымящееся  мясо,  -
ты перерос Филиппа во всем. Думай о нем не как о старшем  и  сильном,  а
как о слабом. Ему никто, кроме тебя, не поможет. У тебя  есть  друзья  и
Арция, а у него что? Гастон, да две дуры на шее.
   - И вы.
   - Я не у него. И Мальвани, и Лось с Лиддой не у него. Подумай об этом
на досуге. Жаклин-то как?
   - Жаклин? Хорошо.
   - А мои сорванцы?
   - К Лосю поехали. Тот охоту затеял.
   - Я завещание написал. Все, что у  меня  есть,  между  тремя  внуками
поровну, кроме этого дома. Он останется Луи.
   - Обен! - Александр выглядел пораженным. - Как же так?
   - А что? - хмыкнул Трюэль.  -  В  восемьдесят  лет  завещание  писать
рановато, по-твоему? И не смотри на меня так.
   Я еще лет пятнадцать протяну, не меньше. Просто дела порядка требуют.
2891 год от В.И. 29-й день месяца Копьеносца. Оргонда. Лиарэ.
 
   Нудный холодный  дождь  загнал  под  крыши  всех,  кого  мог  Мокрая,
продуваемая  всеми  ветрами  Лиарэ  в  зимнюю  пору   всегда   выглядела
неприглядно, но Сезар Мальвани  не  думал  о  затянувшемся  ненастье,  у
виконта были  куда  более  важные  заботы,  и  первая  из  них  касалась
герцогини.  По  мнению  Сезара,  Марта  слишком   легко   относилась   к
отвратительным слухам, без  сомнения,  возникшим  по  милости  покойного
Паука, но с его смертью и не думавшим затихать. Орест, с  самого  начала
державший сторону Ифраны, твердо вознамерился превратить арцийскую  жену
Марка в еретичку, а то и Преступившую.
   Это была даже не политика, это была ненависть, и  можно  было  только
догадываться о ее причине. Сезар не  считал  себя  вправе  расспрашивать
герцогиню, к тому же вполне могло статься, что она сама ничего не знала.
Виконт полагал,  что  Марта  недооценивает  угрозу.  Мать  считает,  что
презрение к опасности у Тагэре в крови,  а  Марта  и  Александр,  каждый
по-своему, но пошли в отца. Филипп и Лаура - те больше похожи на Фло,  а
в кого удался покойный Жоффруа, герцогиня Мальвани не знала,  видимо,  в
каких-то предков, не отягощенных понятиями чести.
   Через две кварты мать увидит Адану, и кто знает, когда они встретятся
снова. В Оргонде душно, как перед  грозой,  и  только  Проклятый  знает,
когда она начнется.
   Возвращаясь из порта, Сезар мысленно продолжал  разговор  с  матерью.
Она все понимает. Даже то, почему ее сын живет на чужбине,  хотя  святой
Эрасти свидетель, как ему хочется домой. Но здесь отец,  здесь  война  и
здесь Марта, хотя лучше было бы ей согласиться  с  матерью  и  уехать  в
Арцию, якобы повидать братьев. Марта не хочет понимать, что Марк  ей  не
защита, и она одна. Оргондские вельможи, даже лучшие из них,  отступятся
от герцогини, стоит Оресту повторить вслух то,  что  пока  говорят  лишь
шепотом. С тех пор как глава антонианцев перебрался из  Гайвэ  в  Лиарэ,
Сезар Мальвани ни од ной ночи не спал спокойно.  Этот  лиловый  мерзавец
превращает веселый любвеобильный город в логово фанатиков, а Марк и в ус
не дует.
   Раньше вокруг костров в Лиарэ плясали, сейчас... Сейчас тоже  пляшут,
вернее орут и подскакивают, только вот на  кострах  этих  того  и  гляди
начнут умирать живые люди. Когда Орест проповедует, площадь перед Храмом
Триединого превращается в преисподнюю,  заполненную  воющими  уродливыми
чертями, отчего-то  почитающими  себя  праведниками.  Герцог  молчит,  а
протесты Марты лишь подливают масла в огонь.
   Конечно, в дела  ордена,  созданного  ловить  Преступивших,  светским
владыкам  вмешиваться  не  положено,  но  Филипп,  как  бы  к  нему   ни
относиться, такого бы никогда не допустил.
   Арцийский Илларион ведет себя на удивление прилично. Возится со своим
храмом, ведет службы,  воюет  с  беспечатными  магами,  и  все.  Странно
только, что он почти не  стареет,  хотя  человек  человеку  рознь.  Анри
Мальвани никогда не дашь больше  пятидесяти,  Марк  младше,  а  выглядит
старше,  хотя,  возможно,  он  к  нему  несправедлив.   Сезар   презирал
оргондского герцога, по его мнению, бывшего прорехой на рыцарстве, но от
этого не становилось легче.
   Дождь пошел сильнее, холодные капли сливались в  струйки,  стекая  по
коже плаща, конь виконта недовольно фыркнул и самочинно  прибавил  шагу.
Хочет в тепло... Сезар решил не задерживаться в Лиарэ. Посадив  мать  на
корабль, он собирался сразу же вернуться к отцу. На берегу Табита  то  и
дело возникали стычки, пока заканчивающиеся к чести Оргонды,  но  маршал
просил сына поторопиться.
   Виконт спешил на войну, но дождь был слишком холодным, а видение огня
в камине и дымящегося мяса на вертеле необычайно привлекательным.  Малве
боролся с искушением довольно долго, ему удалось  выехать  из  города  и
проехать несколько вес, но когда среди унылых, сливавшихся в серую стену
придорожных кустарников показалась уютная гостиница, Малве не  выдержал.
Его внешность, одежда и конь свое дело сделали,  хозяин  лично  обслужил
знатного гостя, но Сезара к разговорам не  тянуло,  он  выбрал  укромное
место у камина и молча наслаждался  ужином  и  теплом.  Что  происходило
рядом, арцийца мало трогало, пока из гуда голосов ухо не выловило  слова
"арцийская еретичка". Мальвани был хорошим охотником, он знал, что  бить
следует наверняка, и сдержал первый порыв. Сезар много думал о слухах  и
сплетнях, распускаемых  ифранцами,  но  никогда  не  наблюдал,  как  это
делается. Еще глубже отодвинувшись в тень, Сезар  Мальвани  приготовился
слушать.
 
2891 год от В.И. 
Утро 1-го дня месяца Вепря. 
Арция. Мунт. 
 
   Стук был тихий, и Александр подумал, что ему послышалось. Было раннее
утро, когда кухонные слуги уже встали, а  комнатные  еще  могут  пол-оры
понежиться в постели, что до господ, то их время пробуждения наступит не
скоро. Стук повторился. Так осторожно и  воровато  стучалась  бы  кошка,
если б вдруг стала человеком. Лакеи стучат иначе, друзья тоже,  а  враги
входят  без  стука,  да  и  время  для  убийства  неподходящее  во  всех
отношениях. Сандер вскочил  и  стремительно  оделся:  сказалась  военная
привычка. Третий  раз  утренний  гость  постучался  чуть  громче,  Эстре
распахнул дверь и невольно отступил назад, узнав Даро.
   Виконтесса Барре расценила его жест как приглашение вошла и тщательно
прикрыла за собой дверь. Александр зачем-то повернул ключ и замер, глядя
на бывшую возлюбленную и не понимая, как она тут оказалась.  Хотя  Артур
командует королевской гвардией, у него должны быть комнаты во дворце...
   - Александр, - Дариоло заговорила  первая,  -  я...  я  не  могла  не
прийти. Мне... Что с Шарло и Кати?
   Все понятно. То, что Даро его разлюбила, отнюдь  не  дает  ему  права
думать о ней как о кукушке. Он должен был  что-то  придумать,  тем  паче
детей от Бэррота у нее нет, а он еще радовался этому, мерзавец.
   - С ними все  в  порядке.  Они  со  мной.  Шарло  совсем  молодец.  -
Проклятый, что же еще сказать?  Подумать  только,  Миранде  он  способен
рассказывать о сыновьях и дочери часами,  а  сейчас  все  слова  куда-то
делись. - С ними все в порядке... Они все вместе. Втроем.
   - Спасибо, - она тоже не знала, что говорить.
   - За что? Это мой долг.
   - И мой тоже, но я ничего не могу.
   - Так случилось.
   - Да, именно случилось. Он сам послал к ней раненого красавца-рыцаря.
- мужчина может не скрывать то, что не простят женщине.
   - Ты им расскажешь?
   - Не знаю... Что-то сказать придется, но не сейчас. Мы еще  поговорим
об этом.
   - Поговорим? Когда?
   - Я теперь буду появляться в Мунте. Мы - друзья, я вел тебя к алтарю,
никого не удивит, что мы разговариваем.
   - Да. Не удивит. Я знаю. Как Рафаэль?
   - Рито не меняется, - впервые за время разговора Сандер улыбнулся,  -
байланте остается байланте.
   - Он не хочет меня знать...
   - Я пытался с ним говорить, клянусь, что пытался. Он не  желает  даже
слушать.
   - И не захочет. Он меня ненавидит. И правильно делает.
   - Не говори глупостей. Ты не виновата. Я... Я, по крайней мере,  тебя
не виню.
   Они немного помолчали. Сейчас она повернется и  уйдет.  Повернется  и
уйдет к Артуру, который занят подготовкой  к  турниру  в  честь  герцога
Эстре...
   - Александр.
   - Да?
   - Александр, а как ты?
   - Хорошо. У меня все хорошо. Лось и Лидда -  замечательные  союзники,
Тодор принял все наши условия...
   - Я не о войне. - Проклятый, она же вся дрожит! - Как ты сам?
   - Был ранен, но теперь здоров. У меня все хорошо.
   - А Жаклин?
   - Жаклин... Вообще-то Север не для нее. Она плохо переносит холод.
   - Может быть, ей приезжать на  зиму  в  Кер-Эрасти?  Это  хорошо  для
больных.
   - Не поедет. Она всего боится, а больше всего чужих людей. Жоффруа ее
совсем сломал.
   - Прости, я не подумала. Я хотела как лучше.
   - Спасибо тебе. Может быть, когда  закончится  война,  мы  приедем  в