шелком,  герцог  Эстре  скорчился  в  кресле,
наблюдая за метаниями брата. Наконец Филипп Четвертый развернулся:
   - Чего ты хочешь от меня?
   - Ничего не хочу, хотя, нет... Ответь, что собирался поведать Жоффруа
выборным?
   - Откуда мне знать?! -  зарычал  король.  -  Жоффруа  был  пьян,  сам
Проклятый не знает, что может вбить пьяница в свою дурацкую башку.
   - Он не был пьян, - вздохнул Александр, - ему не давали вина, пока не
назначали время и место суда и пока он не  получил  право  на  последнее
желание.
   - Значит, он просто захотел напиться и все затеял ради этой  чертовой
бочки! - Глаза короля налились кровью, а шея побагровела. - Сандер,  что
ты хочешь услышать? Говорю ж тебе, этот ублюдок нажрался, как свинья,  и
утонул. Собаке собачья смерть!
   - Что Лумэны считают нас собаками и ублюдками, я знаю, но  что  ты  с
ними согласен, слышу впервые.
   -  Ты  что,  поклялся  вколотить  меня  в  гроб?!   Это   ты   будешь
братоубийцей, если не прекратишь этот дурацкий разговор. Ты, а не я!
   - Говори тише, Филипп, - поморщился герцог, - тебя слышат  стражники,
а может, и не только стражники.
   - И давно ты стал бояться чужих ушей?
   - Я? Я их и сейчас не боюсь, а вот ты произнес слово, которое может к
тебе прилепиться не хуже... репья к собачьему хвосту.
   - Проклятый! Ты меня доведешь! Замолчи,  во  имя  святого  Эрасти!  -
Король бросился к  столу  и,  схватив  обеими  руками  тяжеленную  вазу,
опрокинул ее себе на голову. Пурпурные  астры  пятнами  стареющей  крови
упали на мокрый  ковер.  Отряхнувшись,  как  огромный  горный  волкодав,
король повернулся к брату.
   - Ну, что молчишь?! Чего тебе от меня надо?
   - Ничего, теперь уже ничего...
   - Сандер, - в голосе короля послышались умоляющие нотки, - Сандер, не
оставляй меня, я не могу потерять еще и тебя.
   - Ты так и не скажешь, что узнал Жоффруа? Чего ты боялся?
   - Я?! А чего мне бояться?! Не знаю я, что засело в его дурной  башке,
говорю же, не знаю! Ты меня слышишь?!
   - Слышу, брат, - вздохнул Александр.
   - И это все,  что  ты  можешь  мне  сказать?  -  глаза  короля  стали
несчастными. - Впрочем, молчи, если хочешь. Только не уезжай, ты ведь не
уедешь?! Правда? Не оставишь меня... Куда ты?
   - Я устал, монсигнор, сегодня был трудный день.
   - Сандер... Я правда не могу  тебе  сказать...  Если  бы  ты  спросил
вчера, а сейчас... Все равно уже поздно, ничего не  изменишь.  Ты  нужен
мне, Сандер! Я совсем один. Вилльо - волчья стая...
   - Ты сам запустил ее в овчарню, -  серые  глаза  Александра  блеснули
сталью, - сам и выгони.
   - Не могу я! - простонал Филипп. - Тебе хорошо, верно  Элла  говорит,
ты железный. У тебя нет сердца, ты всегда все сделаешь правильно, но  ты
никогда не поймешь, что с нами делают женщины!
   - Ты прав, - губы герцога скривило нечто, изображающее Улыбку, - но о
женщинах сегодня вряд ли стоит говорить. Прощай!
   - Но ты меня не бросишь?
   - Не брошу, монсигнор, - подтвердил младший из Тагэре - верность меня
обязывает. Я всегда буду там, где это нужнее Арции и ее королю.
   Герцог Эстре поклонился и вышел.  Вызывая  брата  на  раз  говор,  он
надеялся на лучшее, но боялся  худшего.  Что  ж,  пол  твердились  самые
дурные из опасений. Филипп ни в  чем  не  признался,  но  Александр  был
уверен, что Жоффруа убили по приказу короля. Но что  такого  мог  узнать
несчастный пьяница, чтобы их красивый старший брат, самый  умный,  самый
сильный, самый добрый, решился на такое?! А это было именно его решение.
Александр ненавидел королеву, но не  настолько,  чтобы  ослепнуть.  Будь
виновна Элла или кто-то из ее родичей, король вел бы  себя  иначе.  Нет,
невестка ни при чем, она, похоже, даже не догадывается,  что  случилось.
Что же все-таки унес в могилу  их  непутевый  братец?  Кому  грозит  эта
тайна? Самому Филиппу? Всем Тагэре или же Арции? Если последнее, то  он,
наверное, поступил бы также. То есть пролил  кровь  брата  ради  страны,
которой поклялся служить?
   У монарха должна быть только лишь одна привилегия - первым умереть за
свое отечество. Кто же это сказал? Его учитель точно оставил бы его  без
обеда.... Это сказал Анхель Светлый. При Иволге легендарного  императора
причислили к лику святых, словно люди могут решать,  кому  из  рожденных
женщиной подходит нимб, а кому - нет. Как-то Жорж Мальвани  сказал,  что
Светлый предал Эрасти Церну, бывшего ему больше  чем  братом,  а  теперь
Анхель Светлый свят. Надо же... В Рито  течет  какая-то  частичка  крови
Эрасти, а он сам - родич  Анхеля.  Остается  надеяться,  что  их  дружба
окажется крепче. От Кэрны Александр мог выдержать даже сострадание, но и
ему он ничего не скажет о своем подозрении, нет, уверенности.  Филипп  -
братоубийца, этот грех теперь нести всем Тагэре,  и  расплата  за  него,
скорее всего, будет страшной.
   Только бы Рито не спросил о том, о  чем  он  сам  спрашивал  Филиппа.
Лгать будет тяжело, и этой лжи не будет ни  конца  ни  краю,  она  умрет
только вместе с ним... Остается надеяться, что у брата не  было  другого
выхода, что стоял выбор: или Жоффруа, или Арция.
   И вдруг Александр Тагэре понял,  что  он  бы  не  смог.  Он,  убивший
первого врага в шестнадцать. Или, если бы другого  выхода  действительно
не было, сделал бы все своими руками, а не  отсиживался  у  любовницы  в
присутствии доброго десятка музыкантов и придворных,  которые  шутили  и
слушали изящные мадригалы, пока в Речном Замке убивали. Никто и  никогда
не скажет, что король приложил руку к убийству, но убийца все равно  он,
и только он...
   - Сандер, - Рафаэль  вынырнул  неожиданно  из  сгустившейся  темноты,
оказывается, наступила ночь. А он и не заметил.
   - Что ты тут делаешь?
   - Мерзну, - вздохнул мириец, - выпьешь?
   Александр хотел нагрубить и уйти,  но  почему-то  вместо  этого  взял
протянутую фляжку.
   - Спасибо, действительно, холодно.
   - А ты думал... Мы уезжаем или остаемся?
   - Мы?
   - А ты думал, - повторил  Рафаэль,  -  я  на  всякий  случай  кое-что
собрал.  Тем  паче  прискакал  гонец.  С  границы  доносят,  что   Тодор
зашевелился...
   - Правда, доносят?
   - Что я, врать буду, - пожал плечами Кэрна, - тринадцать  дней  назад
напали на Гвару и Бут, Лось отбился, но говорят, это только начало.
   - Что ж. - герцог вздохнул, - вот все и решилось. Едем.
   - Я так и думал, - наклонил голову Рафаэль.
   - Ты меня ни о чем не спрашиваешь?
   - Зачем?
   - Действительно, зачем... Так вот, все как ты думаешь и даже  хуже...
Дай мне еще твоего зелья, и по коням!
   Александр был бледен, обведенные темными кругами глаза  казались  еще
больше, чем обычно, но лицо младшего Тагэре было совершенно спокойным, и
ступал он настолько твердо, насколько позволяла  раненая  нога.  Рафаэль
скрипнул зубами.
 
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ 
SIC ITUR AD ASTRAM 
 
   <Таков путь к звездам (лат.).>
 
   Если только можно, Авва Отче,
   Чашу эту мимо пронеси.
   Б. Пастернак
 
2891 год от В.И. 
29-й день месяца Копьеносца. 
Арция. Мунт. 
 
   "Нет ничего старше Мунта и нет ничего моложе, потому что он вечен", -
говорили арцийцы, и Рито Кэрна был готов с этим согласиться. Они не были
в столице три года, а казалось, уехали вчера. Три северных года изменили
ушедших, но шумный, небрежный город на берегу Льюферы остался прежним.
   Мириец даже удивился, в какое возбуждение привел его шум толпы, запах
жарящихся каштанов, улыбки хорошеньких горожанок, закутанных в  подбитые
мехом плащи. Их  встречали  воистину  по-королевски.  И  то  сказать,  в
последнее время дела в Арции шли далеко не блестяще,  и  победы  герцога
Эстре проливались бальзамом на израненные души купцов  и  ремесленников,
привыкших к тому, что они живут в великой стране.
   Его Величество  выслал  навстречу  брату  роскошный  эскорт,  которым
командовал Артур Бэррот. При виде мужа сестры Рито, как всегда,  пережил
целую бурю чувств. Мирийцу нравился Артур, так и не узнавший,  что  увел
женщину у  человека,  на  которого  молился.  Рафаэль  скосил  глаза  на
Александра. Тот приветствовал  Бэррота  своей  спокойной  улыбкой.  Этой
кошке Даро удалось привязать к себе двоих мужчин, достойных лучшего...
   Затрубили  трубы,  герольды  принялись  перечислять  подвиги  герцога
Эстре. Юноши-пажи, разодетые в синее и серебряное, взяли под уздцы коней
эстрийцев и торжественно повели по улице  Святого  Мишеля.  Впереди  шли
совсем юные девушки, усыпавшие дорогу ветками можжевельника. Рафаэль  не
сомневался, что любая из них будет  рада  поцелую  маркиза  Гаэтано,  но
присутствие Артура и Александра мешало отдаться  созерцанию  хорошеньких
мордашек. Как Даро могла променять Сандера на красивого дурака?! Если бы
Александр возненавидел сестру, отомстил бы, проклял, Рито, возможно,  со
временем бы успокоился, но герцог продолжал любить предательницу, хоть и
скрывал это, как мог. Ни одна женщина не  стоит  такой  любви  и  такого
сердца, но  то,  что  виновницей  беды  стала  его  собственная  сестра,
доводило Кэрну до исступления. Если бы не Александр, мириец в первый  же
день убил бы Даро или Артура, а то и обоих. Но Сандер связал ему руки  и
был, как всегда, прав. Нельзя срывать злость на невиновном.
   Артур Бэррот ехал рядом с Первым Герольдом в самом начале  процессии,
и через головы пажей и девушек с корзинками Рито видел подрезанный хвост
коня  виконта  и  его  синий  плащ  с  королевскими   сигнами.   Капитан
королевской гвардии! Больше всего на  свете  виконт  хочет  вернуться  в
Эстре, но дружба Сандера, покровительство короля и имя тестя  удерживают
беднягу в  столице,  к  вящей  радости  его  честолюбивого  папаши.  Нет
сомнения, на обещанном турнире  и  королевских  приемах  Артур  будет  с
супругой. Проклятый! Сандеру придется целую  кварту  смотреть  на  Даро,
если только у этой дряни не  хватит  благородства  заболеть.  И  это  не
считая Эллы с ее "пуделями" и прочей придворной нечисти вроде  безгубого
Рогге-Стэнье и жирного кардинала.
   Рито  ослепительно  улыбнулся,  поймав  на  лету   маленькую   зимнюю
гвоздику, и приколол ее к плащу рядом с  эскотской  фигурной  застежкой.
Байланте всегда улыбается. И всегда готов к бою.
 
2891 год от В.И. 
29-й день месяца Копьеносца. 
Арция. Мунт. 
 
   Брат все-таки приехал. Он оставался верен арцийской короне,  и  слава
святому Эрасти, потому что, захоти Александр Эстре восстать,  с  ним  не
справился бы никто. Кто же знал, что маленький горбун, которого никто не
принимал в расчет, вырастет  в  славу  Арции  и  ее  надежду.  Благодаря
Сандеру разоренный Север в считанные годы  не  только  обрел  покой,  но
перестал быть захолустьем, так как Гварский Лось  и  граф  Лидда  отныне
смотрят не на Данлею, а на  Мунт.  Ра-Гвар  -  друг  Александра  Тагэре.
Также, как Рито Кэрна, семейка Мальвани, старик Обен и полкоролевства  в
придачу, да какие полкоролевства! Эстре обожает вся  Арция,  кроме  тех,
кто его ненавидит, вроде нового кардинала и... Эллы. Но  они  молчат,  и
правильно делают.
   Король с едва заметной ухмылкой взглянул на Его Высокопреосвященство,
на внушительном чреве которого переливался старый Знак на новой цепи  из
звездчатых богомольников. Клавдий удобен и полезен, но Филипп в  глубине
души тосковал по ершистому Евгению. Прошлое не отпускало. Его можно было
отогнать, притопить в вине или поцелуях Эжени,  но  оно  возвращалось  в
самый неподходящий  момент  и  смотрело  глазами  отца,  Рауля,  Тильды,
Евгения, Жоффруа, Филиппа Лумэна...
   За  окном  запели  трубы,  и  радостно  завопила  толпа:  пора!   Его
Величество тяжело поднялся и вышел на крыльцо, как  раз  вовремя,  чтобы
увидеть появившуюся из-за поворота процессию. Все было сделано для того,
чтобы вселить в сердца жителей доброго города Мунта  и  атэвских  послов
уверенность в силе и величии Арции.  Король  знал,  что  брат  не  любит
пышных церемоний. Ничего, потерпит, так нужно.
   Северяне приближались. Уже можно было  различить  лица.  Сандер,  как
всегда серьезный и спокойный, ехал рядом с Артуром на  гнедом  иноходце,
которого Филипп у него еще  не  видел.  Выбивавшиеся  из-под  бархатного
берета  темные  волосы  герцога  были  длиннее,  чем  повадились  стричь
придворные щеголи, по осени обнаружившие, что по крайней  мере  в  одном
ухе можно носить серьгу. Но во всем остальном Александр Тагэре  выглядел
вполне  сообразно  своему  титулу,  видимо,  принял  к  сведению  письмо
Гастона, просившего протектора Севера пустить  пыль  в  глаза  атэвам  и
горожанам. С трудом сдерживая волнение, король наблюдал, как брат осадил
гнедого, спешился и, слегка прихрамывая, стад подниматься  по  лестнице.
Лицо его ничего не выражало, а  король  так  надеялся  увидеть  в  серых
глазах прежнюю теплоту. Нет. Они были спокойны  и  холодны,  как  зимний
день. Проклятый Жоффруа, он все-таки их рассорил!
   Герцог Эстре преклонил  колено  перед  Его  Величеством  и  поцеловал
протянутую руку. Филипп всей душой рвался обнять брата, но  порыв  угас,
остановленный взглядом  Александра,  взглядом  верного  своему  сюзерену
вассала. Король подавил  вздох  и  выразил  радость  по  поводу  приезда
герцога и  удовлетворенность  его  победами.  Гастон  Койла  уже  держал
наготове орден Подковы <Орден Подковы - первый  и  высший  из  арцийских
орденов. Знак - золотая, усыпанная бриллиантами подкова  на  золотой  же
цепи. Учрежден Анхелем Светлым. По преданию,  легендарный  император  во
время своего первого восстания дал на память оказавшему ему услугу купцу
найденную на дороге подкову. Много лет  спустя  купец  явился  пред  очи
императора с висевшей на шее подковой. Анхелю это так  понравилось,  что
он  немедленно  учредил  орден.>.  Филипп  взял  сверкнувшую   в   лучах
проглянувшего солнца золотую  цепь  и  торжественно  возложил  на  плечи
младшего брата.
   - Мы  довольны  вашей  службой,  Александр,  и  надеемся  что  мир  и
процветание, которые вы принесли северным провинциям, будут нас радовать
и впредь. - Проклятый! Какая корявая фраза.  Ничего,  король  не  обязан
быть поэтом...
   - Благодарю, государь. Я служил, служу и  буду  служить  Арции  и  ее
королю. Верность обязывает!
   Последние слова герцога утонули в приветственных возгласах.
 
2891 год от В.И. 
29-й день месяца Копьеносца. 
Арция. Мунт. 
 
   Столица хансиров оказалась не столь отвратна, как думалось Али,  хотя
многое в ней удивляло глупостью и несообразностью. Окна  домов  смотрели
на  улицы,  а  не  во  дворы,  женщины  не  закрывали  лиц,  а  мужчины,
уподобляясь женщинам и евнухам, скоблили лица. За время,  которое  послы
провели в Мунте, ни разу не раздался призыв на молитву,  и  никто  -  от
приближенных дея до помощника чистильщика сапог - не пал ниц,  восхваляя
Всеотца за то, что он не создал недогадливых лишенными  души  женщинами.
Немало подивил атэвского полководца и снег на  улицах,  про  который  он
лишь читал у мудрейшего Саммаха, описывавшего то,  что  представало  его
ученому взору, ибо сказано, что тем,  кто  путешествует  ради  познания,
Баадук облегчает дорогу в рай.
   Али, поправив складки синих с белым одежд <Атэвы полагают синий  цвет
- цвет небес - священным, и  носить  его  могут  лишь  священнослужители
(светло-синий) и в торжественных случаях калиф.  Родичи  и  приближенные
калифа могут надевать синее белое, причем соотношение  цветов  указывает
на степень близости с владыкой.>, с достоинством приветствовал  высокого
плотного хансира с золотой цепью на шее. Сам Меч  Атэва  скорее  дал  бы
себя убить, чем позволил надеть на себя знак раба <Баадук объявил знаком
рабства все, что хотя бы отдаленно напоминает ошейник.>, однако за морем
придерживались иных обычаев.
   - Да будет светел твой день и темна твоя  ночь,  Носитель  Ключа.  Ты
пришел, и я говорю тебе, что мои глаза рады узреть любимого каддара  дея
Филипха.
   - Его Величество Филипп Четвертый шлет привет брату великого Усмана и
ждет его в Летнем Дворце, на поле перед которым через два дня  состоится
малый турнир в честь брата Его Величества герцога Эстре.
   - Сколь счастлив мой конь,  что  пройдет  по  следу  коня  повелителя
Арции. Я и мои люди следуют за тобой.
   Али не сомневался, что в глазах не познавших  истинной  мудрости,  но
чем-то ему симпатичных арцийцев он и его  свита  представляют  не  менее
диковинное зрелище, чем представлял бы арцийский вельможа, окажись он  в
Эр-Иссаре. Будучи не фанатиком и не политиком,  а  воином,  брат  Усмана
относился к различиям в обычаях философски. Куда больше  его  волновало,
что арцийский повелитель оказался не таким, каким  ему  следовало  быть.
Али свято чтил договор Льва и Волка и верил словам мудреца Абуны о  том,
что настает время великого зла, и первый прыжок оно сделает на Севере.
   Истинной целью посла  было  вручить  северному  дею  тайное  послание
Усмана. Увы, увидев Филиппа, Али  мысленно  проклял  судьбу,  склонившую
владыку хансиров к мерзостному пороку пьянства. Вряд ли тот,  кто  ночью
смотрит на дно кувшина, а днем на его горло, может  увидеть  дым  раньше
огня.
   Величайший в мудрости своей сказал: когда лев болен, рядом собираются
шакалы. Филиппа окружали шакалы и гиены,  озабоченные  лишь  тем,  чтобы
набить свои  зловонные  пасти  и  перегрызть  глотки  друг  другу.  Лишь
булат-сагар <Булат-сагар (атэв.) -  начальник  дворцовой  стражи.>  имел
тело и душу воина, и лишь Носящий  Ключи  служит  дею,  а  не  себе.  Но
мудрость и того, и другого не сильнее  новорожденного  жеребенка,  слова
калифа калифов будут для них слишком тяжелы.
   Али склонялся к тому, чтобы после передачи даров и заверений в дружбе
подписать торговое соглашение и вернуться в лучший из городов <Имеется в
виду Эр-Иссар.>, вложив в сердце Усмана еще одну тревогу, ибо кровь  дея
Арраджа истощилась, как истощается почва в Руках нерадивого крестьянина.
Если бы он мог  вернуть  повелителю  не  только  письмо,  но  и  Садана!
Полководец с горечью оглянулся на великолепного белого жеребца с  черной
гривой и черным хвостом, бегущего между  двумя  всадниками.  Сын  молнии
вряд ли узнает всадника, дей Филипх не похож на того, кто  покорит  коня
коней.
   Летний Дворец  арцийского  повелителя  был  красив,  хотя  на  взгляд
атэвского полководца, в нем могло быть побольше лоджий, да и  резьба  по
камню была  груба  и  проста.  Дей  Филипх  его  дейи  <Дейи  (атэв.)  -
королева.> и наследники в окружении каддаров, родичей и родичей  родичей
вышли на террасу, едва только жеребец али ступил на расчищенную от снега
площадку перед дворцом. Брат Усмана запоминал  лица  раз  и  навсегда  и
сразу же  приметил  стоявшего  рядом  с  владыкой  арцийцев  незнакомого
темноволосого человека. На прошлом приеме его не было.
   Незнакомец был в таком же богатом  платье  и  плотном  плаще,  как  и
прочие, и все же  отличайся  от  них,  как  отличается  волк  от  собак.
Приглядевшись, Али увидел, что темноволосый  горбат,  хоть  и  не  столь
сильно, как старый Джамал, учивший сыновей калифа Амира  держать  саблю.
Так вот он каков, северный волк, младший брат дея, про которого  говорят
много и хорошо.
   Али приложил  руки  к  вискам,  уголкам  губ  и  сердцу,  приветствуя
повелителя хансиров.
   - Да будут мои глаза цветами, по которым  ступают  ноги  благородного
Филипха и его сыновей. Прежде чем  мои  сапоги  коснутся  ковров  твоего
освященного небом жилища,  разреши  мне  передать  тебе  дар  Повелителя
Повелителей. Этот конь был украшением Эр-Иссара, но калиф, да  продлятся
его дни до бесконечности, посылает благородного Садана тебе в знак своей
дружбы и верности клятве Льва и Волка.
   По знаку Али вперед вышел великий конюх  калифа  Гатар-ар-Хутта.  Меч
Атэва знал, каково  почтеннейшему  расставаться  со  своей  гордостью  и
надеждой. Садан был для Гатара дороже всех его многочисленных внуков, но
калиф велел отдать величайшее  из  сокровищ  в  чужие  руки.  Повелитель
Повелителей  всегда  прав,  но  сколь  горек  удел  смотрителя  конюше