таточно, и он, широко шагая и почти не качаясь, прошелся  по  шести
столам, расшвыривая тарелки  и  опрокидывая  бутылки,  и  перебрался  на
высокую стойку, где возвел очи горе и, завывая, продекламировал:

   Ужель великая Таяна
   Во власти гнусных чужаков?
   Пускай я первой жертвой стану,
   Но я восстану на врагов.
   Меня убьют, но кровь поэта
   Разбудит спящие сердца.
   Во имя вольности и света
   Мы будем биться до конца...

   Прозвучал одинокий выстрел: пришедший с тарскийцами услужливый таянец
разрядил пистоль Родольфу в  грудь.  Тот  пошатнулся,  но  выпрямился  и
неожиданно чистым звенящим голосом выкрикнул:
   - Стреляете? Значит, боитесь! Люди! Они боятся!  Меня!  Вас!  Гелани!
Нас больше! Всех им не перестрелять! Рене придет! Бейте их... бейт...  -
последнее слово захлебнулось в крови, хлынувшей у Родольфа  изо  рта  на
видавшую виды рубаху. Он пошатнулся и мешком  свалился  на  пол.  И  тут
высокий нескладный парнишка, разносивший кружки  с  вином  и  заказанную
снедь, поднатужившись, поднял тяжелый казан с кипящим жирным супом  и  с
криком: "Ребята! Бей!" - выплеснул  обжигающее  варево  в  лицо  убийце.
Тарскийцы схватились за шпаги, но парень  отскочил  в  сторону,  а  двое
дожидавшихся своей похлебки возчиков с ревом подхватили дубовую скамью и
обрушили на головы годоевцев, а разошедшийся поваренок выскочил на улицу
и завопил: "Люююююди! Сюдаааа!!!"

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

ВОЛЧЬЯ ЗВЕЗДА

   О в знойной пустыне холодный родник,
   О хлеба последняя корка,
   О буйного ястреба яростный крик,
   О смерть, стерегущая зорко!
   Р.Киплинг

Глава 30

2230 год от В. И. Ночь с 4-го на 5-й день месяца Медведя.
Аденский рубеж

   Гиб боялся, но шел. Рене чувствовал  напряжение  Водяного  Коня.  Это
странное создание следовало за  ним  по  собственной  воле.  Уздечка,  с
помощью которой Сумеречная удерживала Гиба, Рене была  нужна  разве  что
для того, чтоб вызвать черного скакуна, непонятно почему  признавшего  в
эландском герцоге хозяина.
   Если верить Жану-Флорентину, то некогда существовавшие в  достаточном
количестве соплеменники Гиба умели принимать любое обличье, в том  числе
и человеческое, со всеми вытекающими из этого последствиями. Философский
жаб полагал, что дар речи был отобран у прародителей  Гиба,  большинство
из которых сгинуло во время битвы Первых богов Тарры со Светозарными, не
в наказание за какую-либо провинность, а чтоб  они  не  выболтали  некую
доверенную им тайну. Так оно было или нет, Рене не знал, но в  том,  что
Водяной Конь прекрасно понимает, что  происходит,  был  убежден.  Именно
поэтому, вызвав Гиба, Аррой заговорил с ним так, как говорил  со  своими
маринерами,  предлагая  им  отправиться  в  очередной  отчаянный  поход.
Огромный черный жеребец слушал, склонив белогривую голову, и  в  зеленых
глазах с узкими кошачьими зрачками вспыхивали и гасли искры.
   Жан-Флорентин, высказав  ряд  ехидных  замечаний  в  адрес  некоторых
склонных к авантюризму политиков, молчал, и Рене пришлось объясняться  с
Гибом самому. Видимо, ему это  удалось,  так  как  конь,  резко  вскинув
белогривую голову, огласил берег рокочущим криком и враз  ударил  обоими
передними копытами, что означало одобрение и согласие. Рене  взлетел  на
блестящую черную спину и огляделся. Луна уже поднялась высоко и утратила
свой зловещий  оранжевый  оттенок.  Море  лениво  шумело,  накатывая  на
пустынный берег. Их никто не увидит.
   Гиб взял с места в карьер и понесся вдоль полосы прибоя к устью Агаи,
где, если только они с Жаном не  ошибаются,  уже  несколько  тысячелетий
смотрит свои  отвратительные  сны  Могильщик,  вызванный  явившимися  от
Престола Света победителями. Если в жилах Рене  и  вправду  течет  кровь
прежних богов Тарры, то тварь  должна  его  учуять,  тем  паче  под  ним
Водяной Конь, существо, принадлежавшее Старой Тарре и  пронесшее  сквозь
тысячелетие верность прежним богам. Правда, Рене и  раньше  неоднократно
бывал у агайских зыбунов и ничего необычного там  не  чувствовал.  Место
было скверным, особенно в пасмурную погоду, но не  более  того.  Тем  не
менее герцог был убежден, что дело было во всеобщей летаргии, охватившей
Благодатные  земли.  Теперь  же,  когда  Прошлое  с   чудовищной   силой
вламывается в Настоящее и грозит пожрать Будущее, спящее между двух  вод
чудище очнется. Дальнейшее зависело от  копыт  Гиба.  Главное  -  увлечь
неведомую тварь за собой навстречу воинству Марциала. Что будет  дальше,
Рене не представлял, но какое-то  даже  не  шестое,  а  седьмое  чувство
твердило  ему,  что  принятое   им   решение   единственно   правильное.
Счастливчик был уверен в победе,  а  это  чувство  еще  никогда  его  не
подводило! Вот в собственном  возвращении  он  подобной  уверенности  не
испытывал, но это было не так уж и важно, если  они  с  Гибом  уничтожат
вражескую армию. Старый Эрик уже вывел в море корабли,  на  которые  под
прикрытием эльфийской магии в полном порядке погрузилась  армия.  Старый
маринер, как  только  убедится,  что  Марциал  уже  не  принесет  вреда,
доставит войско к небольшой арцийской деревушке в устье Канна, откуда до
Святого города всего четыре дневных перехода. А дальше уж дело  Мальвани
и Феликса. Эти не подведут, да и барон Шада из крепости поможет. Но  это
все потом, сейчас главное - Марциал, обустраивающийся в летнем лагере на
побережье. Еще день-два, и  он  возобновит  атаки  на  Аденский  вал,  с
которого нынче ночью сняли все пушки. Но этих дней у него не будет! Если
он, Рене, разбудит Могильщика...
   Луна сдвинулась совсем ненамного, когда они  оказались  на  пустынном
безнадежном берегу. Рене придержал Гиба. Агая медленно, словно бы нехотя
вползала в залив, где отродясь не водилось ни  рыбы,  ни  даже  ракушек.
Только в конце лета ленивые, пахнущие гнилью  волны  выносили  на  берег
грязно-зеленую тину. Море брезговало водами Агаи, и причина  могла  быть
только  одна.  Рене  прислушался.  Было  тихо,  очень  тихо,  но  он  не
сомневался, что его услышали. Он успел вовремя - древняя  тварь  уже  не
спала, подхваченная той же магической круговертью, что и вся  Тарра.  Не
приди сегодня за ней Рене, она все равно бы поднялась и  отправилась  бы
утолять свой голод, и одни Великие Братья ведают, куда  бы  ее  занесло!
Гиб втянул ноздрями сырой, пахнущий чем-то неприятным  воздух  и  громко
закричал. Ударил о слежавшийся песок полупрозрачным копытом  и  закричал
снова.  Или  Рене  показалось,  или  он  почувствовал,  как  по   широко
разлившейся воде пробежала дрожь. А Гиб словно  бы  отплясывал  какой-то
чудовищный танец - прыжок, удар копытами, крик, еще  прыжок  в  сторону.
Снова удар и крик, и так до бесконечности. Однако в прихотливых  прыжках
и  воплях  черного  жеребца  чувствовался  какой-то  будоражащий   ритм,
подчиняясь которому волны Агаи то убыстряли свое течение, то  словно  бы
отступали от залива. А Гиб стоял на границе реки и моря  и  звал,  звал,
звал...
   Как всегда именно то, что  казалось  самым  надежным,  таило  в  себе
угрозу. Скала, на которой стоял Злой маяк, задрожала.  Гиб  в  последний
раз испустил пронзительный вопль и, отпрыгнув по-кошачьи, боком,  замер,
нехорошо  косясь  на  исхлестанный  ветрами  камень.  Рене  с   каким-то
отстраненным интересом наблюдал за тем, как от подножия скалы  отхлынули
воды, вопреки извечному закону, повелевающему речным водам стремиться  к
морю, а морским штурмовать сушу. Обнажилось ровное дно,  покрытое  слоем
вязкой грязи. В свете  обезумевшей  луны  тени,  отбрасываемые  камнями,
казались нарочито четкими и черными, а зыбучие пески, грязно-серые днем,
светились серебром. На какое-то время все замерло, а  затем  у  подножия
скалы  вздулся  и  с  громким  шумом   лопнул   отвратительный   пузырь,
образовавшуюся каверну тут же затянуло,  но  рядом  набрякали  несколько
новых пузырей.
   Вязкая жижа кипела, как каша в казане,  распространяя  запах  гниющих
водорослей, к  которому  чем  дальше,  тем  больше  пришивался  какой-то
другой, острый, отдаленно напоминавший смесь мускуса и прогорклого сала.
Гиб вздрогнул всем телом, фыркнул и сделал шаг назад, но  потом,  видимо
устыдившись, подвинулся вперед на два шага.
   - Сохранить хладнокровие в критической ситуации - сделать первый  шаг
к победе, - уверенно пояснил Жан-Флорентин.
   Гиб фыркнул еще раз, на этот раз обиженно. Рене промолчал не  отрывая
взгляда от бурлящей грязи. В свое время адмиралу приходилось иметь  дело
с  самыми  разными  тварями,  многие  из  которых  по  праву   считались
смертоносными. Повидал он и кое-какие  чудеса,  но  разбудить  чудовище,
пожравшее тела Первых богов этого мира, даже для Арроя было слишком.  Он
не представлял, на кого  будет  походить  шевелящаяся  в  зыбуне  тварь.
Отчего-то  казалось,  что  Могильщик  -  это  огромная  змея,  серая   и
безглазая, но при этом отнюдь не слепая. Жан-Флорентин имел на сей  счет
собственное мнение, каковое  и  огласил,  хотя  его  никто  об  этом  не
спрашивал.
   - Исходя из специфики своего предназначения, - убежденно объявил жаб,
-  Могильщик  должен  обладать  всеми  признаками,  присущими  животным,
питающимся падалью.
   Рене промолчал. Гиб тоже. Жан-Флорентин собрался было  развить  тему,
но в кипящей песчаной каше мелькнуло  что-то  темное.  Спустя  несколько
мгновений стало ясно, что ужас, много веков скрывавшийся в  устье  Агаи,
вот-вот вырвется наружу. Рене невольно сжал зубы -  какой  бы  тварь  ни
оказалась,  игра  будет  смертельно  опасной.  Чудище  бодро  лезло   на
поверхность, расшвыривая во все стороны брызги грязи. Сначала показалась
плоская клиновидная голова с наростом-нашлепкой и огромным жабьим  ртом,
затем длинная тощая шея, поросшая редкими  длинными  волосами,  а  затем
наружу  выбрался  весь  Могильщик,  и  Рене  подумал,   что   на   месте
Светозарных, чьими подданными были прекрасные  эльфы,  он  бы  даже  под
страхом гибели не стал бы связываться с подобной тварью.
   Она была не столь уж и велика.  Чуть  больше  лошади  и  более  всего
напоминала уродливую птицу, по недосмотру обзаведшуюся еще и обезьяньими
лапами. Длинные голенастые ноги заканчивались  четырехпалыми  когтистыми
ступнями, кожистые  крылья  и  длинный  крысиный  хвост  тварь  явно  не
украшали, но всего хуже были редкие каштановые волосики, сквозь  которые
просвечивала нечистая кожа. Чудовище ошалело вертело  башкой,  что  было
вполне  естественно  для  существа,  тысячелетиями  не  вылезавшего   на
поверхность. Судя по всему, монстра мало интересовали  такие  вещи,  как
звезды или море. Он хотел есть, а рядом была пища. Причем пища привычная
и вкусная. Тварь, принюхиваясь, повернула  уродливую  голову  в  сторону
Рене, и тот увидел тусклые большие глаза. Сначала медленно, а затем  все
быстрее Могильщик засеменил к предполагаемой добыче.  Гиб,  оправившийся
от первого испуга, приплясывал на  месте,  выказывая  свое  презрение  к
врагу. Рене же испытывал сильнейшее разочарование. Вряд ли  этот  драный
страус представляет какую-то опасность. Рене ЗНАЛ, что Гиб разделается с
ним одним копытом, да и сам эландец чувствовал, что спалить  трупоеда  в
том же черном огне, в котором сгорели стрелы синяков, ничего не стоит.
   Аррой вспомнил прекрасные строгие черты Всадников и призрака из топи.
Неужели высшие  силы  могли  докатиться  до  того,  чтобы  бросить  тела
поверженных врагов на съедение столь жалкому и отвратительному созданию?
Омерзение переполняло адмирала, омерзение и мучительная жалость  к  тем,
кто был погублен тысячелетия назад, не получив даже посмертия. Гиба била
дрожь, но не от  страха,  а  от  желания  растоптать  ковыляющую  к  ним
изголодавшуюся  нечисть.  Рене  отстраненно  наблюдал  за   нелепыми   и
какими-то дергаными движениями Могильщика, но глаза маринера - это глаза
маринера. Адмирал привык замечать все  и  увидел,  что  море  словно  бы
пятится назад от Отвратита (как адмирал мысленно прозвал тварь), обнажая
серый песок, затонувший корявый пень, какие-то обглоданные  кости.  Само
присутствие выходца из царства мертвых оскорбляло вольную  стихию.  Рене
показалось, что  море  внезапно  превратилось  в  разумное,  чувствующее
существо,  обуреваемое  отвращением   и   яростью.   Сейчас   отвращение
пересиливает, и оно отодвигается  от  мерзостного  создания,  но  вскоре
перевесит ярость, и тогда...  То  ли  подсказала  древняя  кровь,  кровь
создателей этого мира, бегущая в жилах Арроя и все громче  заявляющая  о
себе, то ли помогло то, что под ним был Водяной Конь, но Рене понял, что
происходит, а поняв, не медлил.
   - Гиб, - черный скакун напрягся, как струна, - вперед!
   Водяной Конь рванулся с места.  Могильщик,  увидев,  что  вожделенная
пища  убегает,  припустился  за  ней  по   обнаженному   морскому   дну,
поблескивающему   лужицами   воды.   Гиб   мог   легко   оторваться   от
преследователя, а мог его уничтожить, но Рене заставлял его бежать перед
самым носом оголодавшего за века гада. Тот,  кстати,  оказался  неплохим
бегуном. Будь на месте Водяного Коня даже эльфийский  скакун,  Могильщик
его бы настиг.  Об  опасности  Отвратит  не  думал,  видимо,  испытывать
какие-то чувства, кроме  голода,  это  создание  было  не  в  состоянии.
Длинными, вроде бы неуклюжими прыжками оно мчалось  за  всадником  и  не
могло догнать. Гиб всякий раз слегка прибавлял шаг, и клацающие  челюсти
хватали воздух в какой-то ладони от роскошного белого хвоста.
   Погоня неслась  на  юг,  постепенно  забирая  в  глубь  продолжающего
отступать моря. Рене знал здесь каждый мыс, каждую скалу,  каждый  извив
побережья. Герцог не сомневался ни в себе ни в Гибе. Сейчас,  когда  все
уже случилось, он успокоился и думал только о том, что  должен  сделать.
Впереди показалась Ветровая Башня,  откуда  до  лагеря  Марциала  нет  и
весы... Но что же, во имя Проклятого, медлит  море!  Вода  отступила  до
самого горизонта. Озадаченные морские обитатели,  оказавшиеся  на  мели,
жалко трепыхались среди  бурых  и  зеленых  водорослей.  Копыта  Гиба  и
растопыренные пальцы Могильщика топтали застигнутых врасплох рыбин и  не
успевших убраться с дороги крабов. При желании тварь могла бы  нажраться
до отвала, но ее манила древняя кровь.
   Рене бросил еще один взгляд через плечо. Отвратит  по-прежнему  несся
за ними, смешно вытянув шею в тщетной надежде дотянуться.  Солнце  давно
встало, обезумевшие от обилия пищи морские птицы с криками  кружили  над
внезапно пересохшим заливом.
   Гиб на бегу обернулся, победно сверкнув зеленым  глазом.  Наконец-то!
На горизонте  стремительно  вырастала  гигантская  водяная  стена.  Море
собралось с силами, вознамерившись навсегда  избыть  осквернившую  Тарру
мерзость. Могильщик  не  смотрел  на  горизонт,  его  интересовала  лишь
добыча. Рене в последний раз взглянул в тупые и  жадные  глаза  твари  и
больше уже не отрывал взгляда от приближающейся волны. В этот миг они  с
Гибом стали единым целым, древним и могущественным существом, призванным
оборонить этот мир. Гиб победно заржал, и ответом ему был грохот океана.
Стена воды стремительно неслась вперед, отвесная,  увенчанная  роскошной
клубящейся гривой. Гиб сделал  чудовищный  прыжок  и  понесся  к  лагерю
арцийцев, с каждым шагом отдаляясь и от ставшего  приманкой  обреченного
преследователя, и от взбесившегося моря. Могильщик  же,  с  пробуждением
лишившийся поставленной Светозарными защиты,  так  и  не  заметил  своей
гибели. Чудовищный вал подхватил отвратительное тело и,  желая  от  него
избавиться, повлек к берегу. Кружащиеся в небе морские птицы видели, как
стена воды,  сметая  все  на  своем  пути,  ударилась  в  Зимнюю  гряду,
выламывая из нее огромные куски. За первой  волной  последовала  вторая,
третья... А когда выплеснувшее свою ярость  море  отступило,  на  мокром
песке остались причудливые  нагромождения  камней,  кучи  водорослей  да
тины,  какие-то  деревянные  обломки  и  десятка  полтора   искореженных
арцийских пушек, напоминавших о том, что  еще  вчера  здесь  был  лагерь
семидесятитысячной армии.

2230 год от В. И. Ночь с 4-го на 5-й день месяца Медведя. Таяна.
Высокий Замок

   - Что-то случилось! - Илана, пытавшаяся светски беседовать  с  двумя,
лично ей отвратительными нобилями, бросилась к окну. Дувший  со  стороны
Гелани сильный ветер принес  тревожный  колокольный  гул.  За  всю  свою
двадцатилетнюю жизнь Ланка не слышала  ничего  подобного.  Кажется,  все
городские иглеции сошли с ума.  Это  не  был  ни  торжественно-радостный
перезвон  престольных  праздников,  ни  угрюмое   гуденье   погребальных
колоколов, раздававшееся, когда хоронили короля и принцев.  Казалось,  в
колокола колотили люди, не имеющие никакого понятия об  этом  искусстве,
главное, чтоб было громко.
   Братья Цокай, стоявшие за креслом супруги Годоя, переглянулись. Илана
поймала их взгляд.
   - Сходите и узнайте! - Братья щелкнули каблуками и вышли.
   Придворные помалкивали, втянув голову в плечи, очередной порыв  ветра
донес не только все усиливающийся перезвон, но  и  запах  дыма.  Неужели
Гелань горит?! Но совсем недавно были дожди, дома в  городе  все  больше
каменные... В прежние времена Ланка уже была бы  на  конюшне,  оседлывая
коня, чтобы мчаться в город, но сейчас  ее  словно  к  месту  приковало.
Господин Рунна, последний из оставшихся в Высоком Замке бледных, казался
еще бледнее и раздраженнее обычного. Сквозь открытое  окно  было  видно,
как в небе мечутся перепуганные голуби  и  вороны,  колокола  гудели  не
переставая, где-то рядом на крепостной  стене  ударила  пушка,  очевидно
кто-то не выдержал. Наконец дверь распахнулась и вошел младший из  Цокай
и, хвала святой Циале, Уррик!
   - Ваше Величество, - Цокай был серьезен, - в Гелани бунт. Чернь  бьет
тарскийцев  и  жжет  дома  горожан,  замеченных  в   верноподданнических
чувствах к Его Величеству. Командир гарнизона просит  помощи.  В  городе
осталось слишком  мало  солдат.  Я  взял  за  смелость  пригласить  сюда
гоблинских вождей.
   Он сделал все правильно. Ей оставалось лишь формально подтвердить это
решение, но именно этого Илана не могла сделать. Не могла, и все тут!
   Нет, она не сомневалась в верности гоблинов и в том, что они железной
поступью пройдут по улицам Гелани. Против них горожанам не выстоять.  Но
Илана все же принадлежала к роду Ямборов, гордившихся тем, что Гелань ни
разу не была взята врагом. Но разве гоблины враги?  Они  союзники,  а  в
городе бесчинствуют бунтовщики. И в старые годы в столице  Гелани  то  и
дело вспыхивали бунты - серебряный, масляный, дровяной... Били арцийских
купцов, били в недобрые чумные  времена  медикусов,  якобы  не  желающих
остановить заразу, как-то разнесли по кирпичику дом  эркарда,  самочинно
поднявшего свечной налог... И всегда бунты усмиряли, зачинщиков и просто
попавшихся под руку колесовали, вешали, клеймили раскаленным  железом...
Правда, на памяти Ланки такого  не  было  -  король  Марко  был  слишком
сильным  и  умным  правителем,  чтоб  позволить  взбунтоваться   жителям
собственной столицы. А она, выходит, не умная и не сильная? Чего же  она
медлит!
   - Ваше Величество, - второй из братьев Цокай был слегка возбужден,  -
прибыл кардинал Тиберий.
   - Пусть войдет, - как хорошо, что можно оттянуть  решение,  и  потом,
Церковь... Она  должна  сказать  свое  слово,  это  несправедливо,  если
гоблинов на Гелань спустит только она.
   Тиберий вошел как-то  боком,  и  Ланка  отчего-то  вспомнила,  как  в
детстве Рене Аррой ей объяснял, как ходят крабы... Рене...  Свидятся  ли
они хоть когда-нибудь? Принцесса выпрямилась в своем кресле.
   -  Ваше  Высокопреосвященство,  нам  нужен  Совет  Церкви  Единой   и
Единственной.  Должны  ли  мы  посылать  в  Гелань  горные  полки?  Или,
возможно, Церковь сможет остановить бунтовщиков святым Словом?
   Вопрос  был   чисто   риторическим.   Если   под   словом   "Церковь"
подразумевался кардинал Тиберий, то он не мог бы внятно сказать  "мам